Записки журналистки часть первая

Утро.
Мой завтрак-банан и стакан кефира. Я хожу по дому в драной кофте и одном носке. Мне весело просыпаться в полдень, когда город уже стоит «на ушах». Моя независимость придает мне гордость. Я зарабатываю и трачу сама, я не крашу глаза, идя в булочную, я не читаю книг «для стерв». Я свободна, счастлива и эгоистична.
Жизнь- совокупность благ и несчастий. Эти соотнесенности у всех разные. Я живу по принципу Горация: моя жизнь - «золотая середина».
Мне хорошо жить без мужа-параноика.
Редакция утром существует без меня, я появляюсь там в полдень. Утром я свободная, но ненужная никому фигура. Забавно, но моя ненужность меня радует.
Параноик моей жизни.
Молодость – лучшее время для апофеозных речей, для суицидных мыслей и первых философских изречений. Молодость благодушно относится к страстным и Юным, до мозга костей, личностям. Молодость любит амбиции и напор, уважает наглость и нахальство и сквозь пальцы смотрит на лицемерие. Но молодость – не лучшее время для любви.
Псевдожертвенность, сексуальное влечение, желание быть понятым и любимым, погоня за сверстниками, обычная влюбленность – все это в молодости принято называть Любовью. Я была лучшей мишенью для молодости: амбициозная, эмоциональная и страстная – я расплатилась за все это.
Образ моего будущего мужа начал преследовать меня лет в 16, когда я, изнемогая от отсутствия «высоких чувств», обратила внимание на незнакомого мне лично, неприметного мальчишку. Гуманизм и жалость уживались у меня в душе вместе с эгоцентризмом и тщеславием. Первые две характеристики в то время были более приоритетными для меня…
Он всегда был неплохим человеком. Именно неплохим. Я часто хвалила его: у него не было явных недостатков. Он неплохо зарабатывал, помогал мне в быту, был неплохим любовником. Юношеская «любовь» сменилась удовлетворением, привычкой и спокойствием. Я попала в полную финансовую и личную зависимость. «Мое» стало «нашим», и меня это не устраивало.
А потом у него начались приступы. Он боялся темноты, пустоты, людей и одиночества. «Нам» «угрожали» мифические фигуры и жизнь стала сплошным бредом.
Я не умею жить чужими интересами – Любовь сменилась хаосом, а затем ненавистью. Мне не хотелось вытаскивать его, я не любила.
Переход в газету, под редакцией Бранта исправил мое финансовое положение. Мы развелись.
В ярости он переехал в другой город, откуда звонил ежедневно с угрозами суицидного характера.
Я была спокойна, а моему автоответчику было наплевать.
Мой муж – параноик моей жизни.
Газета.
Брант был талантливым коммерсантом. Его газета – пристанище для журналистов, которые хотят зарабатывать. Моя агрессия к коммерческой журналистике сменилась защитным состоянием апатии.
Брант не признавал идейных споров и свободного творчества:
«Какие идеи? Какая свобода? Вы купили новую юбку, вы обедаете в кафе, а не столовой. О чем вы говорите?»
Брант с удивительной точностью подмечал обновки и не переставал «тыкать» на них пальцем.
Моя молодость, связанная с безденежными, но настоящими статьями канула в Лету.
Брант поручил мне разворот со светской хроникой. Я была корреспондентом светских «тусовок». Я ходила на них, как на работу, вооружившись ручкой, блокнотом и диктофоном, с трудом помещающимся в дамской сумочке.
Первичный стыд из-за наличия всего лишь двух вечерних платьев сменился безразличием. Я была любима людьми, пытающимися попасть на разворот известного издания. Я была орудием «попадания в газету».
Мой фотограф Гоша был старше меня на 8 лет. Пьющий, талантливый и молодящийся, он продался в газету, так же как и я. Мы были товарищами по несчастью.
Пусечкин.
На очередном вечере я встретила Пусечкина. Ему совершенно не шла его фамилия, намекающая на добротность некого толстячка, вызывающего всеобщее умиление. Он был элегантным, симпатичным и обаятельным мужчиной, имеющим огромное влияние на женщин.
Мое с ним знакомство случилось тогда, когда мне было восемнадцать.
Познакомились мы случайно и нелепо. Он был ненамного старше меня, и я достаточно быстро увлеклась. Симпатии были взаимными, но закончились буквально ничем. Через два месяца многообещающего флирта он исчез из моей жизни.
Его поверхностность и боязнь серьезных отношений существенно изменили мое представление о нем. Обида сменилась презрением, а потом Пусечкин окончательно вышел у меня из памяти.
Случайная встреча оказалась неслучайной для Пусечкина. Он снова попытался восстановить контакт.
Скованная корсетом и взглядами окружающих, смущенная и краснеющая я стояла перед Пусечкиным, улыбающимся как Чеширский кот, будто первоклассница, - переминаясь с ноги на ноги.
Не спас положения и Гоша, затерявшийся среди блестящей толпы и, вероятно, проводящий досуг« в обнимку» с халявной выпивкой.
Мне тяжело было объяснить Пусечкину мою «фригидность» в отношении него. Я вообще не люблю серьезных разговоров.
Пусечкин, увы, опять вошел в мою такую умиротворенную и упорядоченную жизнь…
Эта встреча подкосила меня. В 17 лет я чувствовала батарейкой, в 20 старухой, теперь в 25 я наконец-то почувствовала себя женщиной в самом глубоком смысле этого слова. Пусечкин снова вернул меня в двадцителетие.

Продолжение следует.