Одна безумная мечта

Сон разума рождает чудовищ.
Гойя


Я вскарабкался на дерево. Его могучие ветви доставали до неба. Присел на краешек все еще огромной, но тоньше, чем у земли, мясистой руки, ухватился за ее меньшего собрата. Шевелящиеся, постанывающие кроны деревьев действовали, словно кофе, убаюкивали усталость физическую и направляли в сон разум. Я впадал в медитативное состояние, но слабое веткотрясение вернуло меня в открытое пространство леса. Повернув голову, я улицезрел черного с металлическим блеском ворона. Его клюв был направлен в сторону от меня. Презабавно, однако, что ворон выбрал именно эту ветку для своей остановки.

- Ну, здравствуй, - как-то дико прозвучал мой голос, обращенный ворону.

Ответа не последовало, но я и не ждал. Скорее, хотел сбросить груз странности, необычности ситуации. Ворон истуканом сидел вполоборота от меня, и глядел куда-то вдаль, в ту самую, где шапки деревьев соединялись в единый божественный сиреневый океан.

- Как хочешь. Мое дело не быть снобом, и приветствовать путника, причалившего к моему стулу.

Сам усмехнулся фразе. Видимо, некое одиночество сгрызает мою душу, и я пускаюсь в бессмысленный разговор с птицей, по неизведанной воли судьбы, оказавшейся на том же самом дереве, и одной ветке со мной. Я посмотрел на свои ноги - они шевелились в угоду листьям, избегая их, не позволяя ветру управлять их движением, словно были разумными существами. Интересное наблюдение за частями своего тела - их жизнь подчинена одному крупному организму, они маленькие частички, механизмики, крупинки, большого могучего существа...
Я остановился в размышлении, потеряв мысль, а все из-за того, что засмотрелся на серебристую тучу в той стороне, куда так маниакально направлена голова ворона. Оказывается, даже такое бездушное создание, как туча, может изменить ход моих мыслей... И вот, произошло событие - ворон пошевелился. Переступая через острые суки, ворон бочком подошел поближе и повернул клюв в мою сторону. Первое, что бросилось в глаза, это янтарные глаза, словно разгорающиеся пламенем, и слегка изогнутый клюв. Меня озадачило его действие, и чтобы поддержать свое дружественное поведение, предложил испить воды из фляги, на что ворон ответил качанием головой. "Неужели, он понимает меня" - промелькнуло в голове и исчезло в водовороте остальных мыслей. Наступила тишина. Даже деревья замолчали, остановив движение листвы, и ветер притих, и мы остановились. Я смотрел вперед, на алеющий кончик соседнего дерева. И вдруг:

- Зачем ты здесь?

Не сказать, что я удивился, но некоторая необычность ситуации меня удивила. Я ненароком подпрыгнул от неожиданности, пускай и небольшой. Хотел, было ответить, но ворон продолжил:

- Птицы, это еще не установившиеся люди. И я в том числе. Так сказать, переходный период... переходное состояние от создания божественного к человеку. Я есть ваш ребенок, уже зачатый, восседающий в утробе матери, и ждущий скорейшего избавления от замкнутого пространства.

Говорящий ворон. Рассуждающий ворон. Я протер глаза и очистил уши. Мистика...

- Зачем ты здесь? - ворон повторно вопросил, - Среди тумана, терпкого, едкого, неживого...
- Тумана? Какого тумана. Вокруг нас чистый лес, без томной пелены.
- Все пространство затянуто огненным туманом, переходящим в зеленоватые оттенки у солнца, и красновато-синие у горизонта. Зачем ты среди вечного тумана?
- Я на верхушке дерева и ты рядом со мной. Я вижу голубое неподвижное небо. Ты близорук, ворон.
- У меня отличное зрение.
- Хорошо... Но это лес... фиолетовый... живой... мерцающий лес... а ты думай, что в округе туман... Но ты ошибаешься.
Подслеповатый ворон. Туман. Искусственный разговор. Забавно.
- Зачем ты здесь? - третья попытка, - в лесу.
Уже лучше.
- Жду одного события
- Какого?
- Я бы не хотел сейчас называть вещи своими именами - просто события.
- Почему?
Вот неуемное создание.
- Не хочу прослыть демагогом и пустословом. Пока событие не произошло, о нем не стоит говорить. Вот случится, тогда и разговор будет иметь основу. Но не совру, я так желаю поскорей увидеть происшествие, чтобы испытать сладость в разговорах о нем. А пока хватит вопросов.

Ворон замолчал. Я тоже. Небо сгущалось, покрываясь лысыми аквамариновыми тучами. День старился, открывая место для младенца, - ночи, - накрывающего своей субстанцией лесной массив. Ворон по-прежнему сидит рядом, что-то бубня, поигрывая коготками по коже нашего общего сидилища. Я с полузакрытыми глазами прокручиваю события сегодняшнего дня: как я проснулся, как шел по не мощеной дороге, мимо проносились, или проползали автомобили, как вошел в пурпурное царство леса, как отыскал это самое дерево...

- Что?
Я удивленно посмотрел на ворона. Его слово прозвучало громом.
- Что? - возвратил я вопрос ворону.
- Ну, сколько еще ждать?
- Однако, ожидание, принадлежит только мне. Я не понимаю, с какой сути ты здесь отсиживаешь свою... эээ...
- Почему ты не спросил моего имени? Тебе это не интересует?
Конечно, не интересует.
- И как?
- Франциско
- Странное... эээ... имя для ворона.
- Странное? Ты знаешь воронов с другими именами?
- Нет... я не думал, что у воронов есть имена, а тем более такие, как Франциско.
И снова тишина. Ворон развесил крылья, выпятил грудь, она блестела в лунном свете. Я искоса посматривал за ним. "Что ему нужно" - мелькало в голове. Свою причину я осознавал, но вот в чем его...
- Почему ты не спрашиваешь, сколько мне лет? Тебе неинтересен мой возраст?
- Что... Какой возраст? Ты ворон, и мне совершенно безразлично, сколько тебе лет... как тебя зовут... есть ли у тебя дети... и тому подобное.
- Мне уже скоро стукнет сотенка годков, а я так и не познал жизни. Прожигая жизнь в глупых радостях, лживых разговорах, алчных устремлениях, бессмысленной рефлексии, я упустил самое главное - возможность чувствовать время жизни. Она пролетела безвременно. В один момент. Пшик - и ее уже нет.
- Ты собрался умирать?
- Как я могу умереть, если я не жил, - ворон медленно прошелся по ветке и исчез в темноте. Мне стало одиноко.
- Я был свободен, как судьба, - восхвалился ворон, выплыв из мглы - даже больше, я был свободен, как сатана. Не успевал я только вымолвить признание, как новые страсти обуревали мою сущность. Но я упустил главное: пока я тратил время на пустоту порока, на беспробудное пьянство, и на многое другое, я не заметил, как подкралась смерть. А уж с ней не разминешься. Раз пришла, то остается одно - быть гостеприимным.

- Ты прости, но я немного пройдусь.

Спустившись, я оказался за необхватным стволом дерева. Пред мной между субтильными столбами скрипела калитка. Бессознательное влечение - и я за границей. Впереди лишь пустота едко-желтого цвета, пляшущие песочные валуны, и... Я вгляделся в расплывчатый горизонт и ужаснулся: впереди на шесте стоял плетеное чучело, сооруженное из веток и травы, а внутри связанный по рукам и ногам человек. На глазах повязка, а во рту кляп. Он был недвижим. А снизу, у земли, возгоралось пламя. Оно захватывало низ шеста, и как атлет, ползло вверх, достигая ног чучела, а с ним и человеческих ног. И начиналось страшное действо: человек с яростью змеи извивался в огне, пытался кричать, но кляп, и он умирал, его расплавленная плоть стекала по шесту...
Зазвучали барабаны, все ближе и ближе. Словно в трансе, не понимая, где я, ускользнул обратно, за калитку, в тишину сиреневого леса... На душе полегчало.

- Чувствуешь, как пульсирует твое тело. В нем отдается биение организма, власти, повиновения, подавления воли. Твои внутренние органы подчинены, поставлены на колени, используемы, как рабы, без отдачи... Они несвободные граждане несуществующей страны твоего существа. Твое тело пульсирует между внешним и внутренним миром, между разумом и чувствами. Тебя одолевают низменные, животные потребности... Возрази же мне, - ворон каркал в ночи, что есть мощи. Звук стучал, как молоток по железу. Я подскочил от страха и тревожного состояния.
- Я не Бог, если ты это хочешь сказать, и не примиряю на себя божью одежду. Не я выбирал себе в качестве экзистенции жизнь. Не Я...

Надоедливое создание. Я постарался скрыться от него в беспросветных кустах. Пусть и ночь на дворе, но ярко сияет луна, словно пространство не хочет пропустить будущее событие. Укрывшись под листами, я онемел. Моему взору открылась поляна. Откуда-то сбоку светил яркий пульсирующий свет. На поляне сидели две обнаженные женщины. Одна старая, а другая моложе, лет сорока. Они...

- Зачем ты подглядываешь за ними? - ворон преследует меня.
- Я не могу не пристально смотреть на секс, как не могу смотреть на полыхающее солнце, на булькающую воду в кастрюле. Свое жизненное поведение я не основываю на прежнем опыте людей. Я словно заново пишу историю существования, с каждым прожитым днем я оставляю заметки, как я жил, правила, поведение. Но я не отвечаю ни перед кем другим, кроме себя. Единственный человек, который может меня судить - это я сам.
- Ты отвлекаешься, - и ворон ударил меня клювом.
- Ну что? - я осмотрел кровавый кружок на руке от удара, - что тебе нужно от меня?
- У тебя есть вторая половинка? подружка? любовница? жена?
- Тебя это не касается... Нет... у меня нет никого
- Врешь?
- Нет у меня никого. Я один... Ты это понимаешь... У меня нет никого и ничего... Ни прошлого... ни будущего... даже настоящего нет... момента... мига... я существую во вневременьи... ОДИН... без женщин... без мужчин... Поэтому, я вижу будущее... Но ни там, ни здесь меня нет и не было...
- Врешь? Наглый врун.
- Ну что тебя нужно... Когда я впервые встретил Лауру, она была похожа на больную, нездоровую женщину. Костлявое лицо и такие же руки. Я даже не стал рассматривать дальше, углубляться. Я просто предложил пройтись со мной. Через месяц мы поженились.
- Ты выбрал в жену уродину?
- Она была не уродина... Чересчур жирные волосы. Я предложил ей постричься коротко, она согласилась. По-мужски, маленькие ногти, впавшие в мясо на пальцах. Но она была нема, и меня устраивала тишина. Лишь слова вставляют палки в идиллию брака. Она была лишена этого изъяна.
- Но... она была некрасива... именно этот фактор был главным, в твоем выборе... ты намеренно искал немую глупышку, выставляя эти чувства напоказ, но в душе, ты лелеял надежду о бедной уродке, которая бы любила тебя до потери памяти, а ты, как настоящий трус, не впал в блаженное состояние влюбленного дурака. Холодный расчет... Ты любил ее?
- Нет.
- А она пропадала в твоей голубоглазой душе.
- И что я мог сделать?
- Ты сделал, все что мог, - ворон отвернулся и соприкоснулся взглядом с закрывшимися вЕками.

Время текло очень медленно, как желе, - застывшее... пересахаренное. Словно бессмертный, я жаждал скорейшего конца ожидания. Постепенно, меня начало скручивать и мутузить. Ритм пространства... воздушные потоки подхватывали освободившийся дух и несли сквозь невидимый туман, отсвечивающий алыми красками, играющий с разношерстными побегами листьев. И я - единственный, оставшийся в живых от людского рода. Со мной, на плече, блаженствует ворон, властитель потустороннего мира. Пронизывает взором естество...

- Она дико испугалась, когда у нее появились месячные. Она рыдала, билась в конвульсиях. Я не знал что делать. Поэтому ушел из дома. А когда вернулся, она висела.

Я посмотрел себе под ноги, и не увидел ничего, там лишь пустота.

- Я хожу меж деревьев, специально, выискиваю остатки порока, обнаженных женщин, воркующих на альковные темы, блудных отцов, совокупляющихся с малолетними проститутками. Ты скажешь, это непотребство? И ты будешь прав. Жизнь настолько сковала меня злом, что я степенно мимикрирую... в аморфное создание... искусственное зло... объективное... непознаваемое... Я подхожу к каждой и заговариваю, выискиваю в них изъян. Одна толстая, другая с перебитым носом, у третьей отсутствует левая грудь, но они живые. И всегда отказывают. Всегда молчат. Они мыслят, а я стараюсь убить в них начало, этот исток, откуда произрастает их мысли, безрадостные, но живые. Наступает прохлада, и исчезаю во мгле, меж панельных зданий, а они остаются, аутентично шествуя по квадратному метру улицы.
- Ты неудачник. Ленивец. Ты не оправдываешь надежд природы. Ты лгун...
- И что? Я лжец...
- Ты лжешь во всем
- Я лгу, когда хочу этого. Только в минуты близости страха, ужаса. В моменты тревоги, неуемной тоски. Для меня солгать, как сходить в туалет - поссать. Я ссу, только когда хочу этого, а не когда этого требует случай, или под надзором, под тяжестью наказанию. Только при собственном желании. Так и с ложью. Меня невозможно заставить солгать, если я этого не захочу. Вся моя ложь проистекает из моего желания.
- Твоя душа похожа на ад, в котором жарятся на огне твои пороки, устремления. Скажи, зачем ты сидишь в ночи на этой коряге. Чего ты хочешь?
- Ну, раз ты хочешь узнать... В ближайшее время в этом месте... почти в этом... неподалеку... упадет самолет... Доволен?
- Я спрашиваю не о событии, а о тебе. Чего ты хочешь?
- Не понимаю... Жду падения самолета.
- Не будь глупцом. Ты думаешь, я не знал, что ты ждешь самолета... млеешь от одной мысли о своей дальнозоркости в будущее... ты падаешь в моих глазах, человек.
Яростные слова уже хотели сорваться с моей слабомясистой нижней губы, но я сдержался, и потупив взор, отвернулся от философствующего ворона.
- Глупая правда, и ты настолько слаб, что не можешь посмотреть в себя и понять, чего ты хочешь, - ворон усмехнулся, - посиди и подумай, человек, а я прогуляюсь по ночному туману.
"Здесь нет тумана" - хотел прорычать, прокричать, пробить стену словами, но ворон уже улетел, и ярость осталась во мне. Но мне не хотелось сидеть, и я пошел. В стороне от нас стояли двое мужчин и молодая женщина, с формами юноши. Они о чем-то беседовали. До меня долетали лишь отрывки речей:

- Это уже третья... вся... крови... четвертый... замучена... страшно...

Недалеко, в нескольких шагах примостился перекошенный старый дом. Без сомнений я вошел. Посреди комнаты на полу стелилась крышка, закрывавшая вход в подвал. Спустившись, я очутился в подвале. Он походил на город греха. Порочное место. Скрюченные, сгнившие стены, вода по углам и мерзкий запах. Ощущение, что здесь кто-то живет, а может, нет. Ни в доме, ни в подвале не было света. Одна кровать, потрескивающая, словно на ней кто-то лежит, и маленький стол, с метр высотой. На нем две кружки, в одной паутина, а другая наполнена сгнившей жидкостью, а также ложка с тарелкой, и все. Подвал был бездонным, уходящим в самую глубь земли, в обиталище ада. Или это обман. Я посмотрел под кровать и увидел книгу. Открыв странице, где закладка, я прочел: "Она выкрадывала молоденьких женщин - подвешивала их на крюк, прижигала соски, пила их кровь, в рот вставляла раскаленную кочергу, отрезала кусочки плоти, принимала кровяные ванны..." Я перелистнул несколько страниц: "Порочная, жестокая женщина... с безвольным изгибом подбородка... мертвенно-бледным лицом... Она прятала руки за одеяниями... На правой руке висело дьявольское ожерелье, фосфоресцирующее при лунном свете", "…она подвешивала служанок за запястья и хлестала их прутом, до тех пор, пока кожа кусками не падала на пол замка. В такие моменты, на ее лице появлялась слабая, еле заметная, улыбка, обнажавшая вампирские клыки, белые, до слепоты глаз".
На воздух. Меня пробивала тошнота. На ветке сидел он. Я смотрел на ворона и дивился - его черты выражали спокойствие и безразличие. Наверно, каждый к старости становится хозяином своей мимики.

- Зачем ты пошел туда?
- Я не хочу и не могу жить в условиях стерильности. Мне нужны сильные эмоции. У меня есть потребность в насыщенных переживаниях, и только странствия в порок и в будущее могут дать мне это.
- Ты не хочешь нести ответственность, даже за собственные поступки. Если будущее уже существует, то в мгновение становится прошлым, а его невозможно изменить, значить снимается всякая ответственность пред собой. Незачем принимать решения, судьба уже приняла их за тебя. И ты становишься свободным. Но это не та свобода, о которой нужно мечтать, и к которой нужно стремиться. Ты лишаешь себя выбора, пусть и сложного, пусть и ответственного, но твоего. Ты лишаешь себя личности. Оставляешь в одиночестве на растерзание пустоты.
- Мне кажется, ты ничего не боишься.
- Ничего.
- И смерти?
- Когда я увидел снимки из концентрационных лагерей, где исхудалые умирающие люди валялись, словно бревна, на дорогах, мне ужасно захотелось жить.
Луна осветила мое лицо. А я словно со стороны увидел его - морщинистое, немое. Мне хотелось высказываться, и я снова заговорил:
- В это ожидание... в эту встречу я вложил всего себя... все мое сердце... всю мою нежность... и даже любовь
- Падение самолета - это лишь закладка в книге. Оно указывало дорогу, путь, и ты здесь, не спроста, не из-за желания, а из-за нужды. Твое настоящее определено будущим, а между ними влажноватая, полупрозрачная марь. Ты пришел сюда, чтобы узнать свою судьбу. Смысл своего бытия... Я вижу, как помрачен твой ум. Но, даже понимая тебя, сочувствуя всем своим вороньим сердцем, я не могу сдержать смеха, настолько божественно это наблюдать… Знаешь, почему ты со мной разговариваешь? понимаешь меня? Ведь птицы не умеют говорить.
- Догадываюсь... я умер...
- Хм... Как предсказуемо ты мыслишь, человек... Кто ж разговаривает с мертвецами. Особенно, мы - вОроны. Мы едим мертвецов, набиваем тухлятиной свои желудки, и сытые парим над лесами.
- Я не понимаю
- А ты и не поймешь, пока не задумаешься... Задумайся, человек... Задумайся...

И ворон вспорхнув, испарился в тумане моей слепоты…
Даже при жизни с Лаурой, я не хотел быть довольным, и как только мелькал лучик света, как только я ощущал довольствие, я сызнова жаждал боли, стремился к неудовлетворенности, испытывал организм обжигающим напитком, но лишь для того, чтобы не чувствовать удовлетворения жизнью. С самого детства я ощущал себя другим, не таким как все, исключительным, важным, аутентичным. Остальные были для меня сбродом, недочеловеками. Даже Лаура, с ее божественной немотой. Я признаю, она была уродлива. Я часами просиживал с ее фотографиями в надежде заметить капельку красоты, но так и не заметил. С высоты донеслось:

- Посмотри внимательно на мир... Именно на мир… не в себя... не в свои фантазии, а на мир… живой... многомерный... сложный... но это мир... твой... мой... наш мир. Ты на болоте... и постепенно топнешь в трясине... с каждым моментом исчезаешь - ноги, туловище, руки, голова, мысли... Открой глаза...
- Я смогу жить, как прежде, с закрытыми глазами?
- Nevermore...