Большая Медведица

Главное достоинство нашей книги — это не её литературный стиль
и даже не разнообразие содержащегося в ней обширного справочного материала,
а её правдивость.

Лондон.
Август 1899 года.

Джером-Джером,
"Трое в лодке (не считая собаки)"



У меня сорвалась поездка на юг с дочерью, и я воспользовался предложением Володи Некрасова отправиться в путешествие на байдарках по реке Медведице, которое он собирался предпринять со своими воспитанниками — юными туристами из 10-ой школы.
О своих воспитанниках Володя рассказывал охотно и с любовью, и каждый раз заканчивал сло-вами: “Вот такие ребята!”. Или: “Ребята — чудо, что ты”.
Вечером я зашёл к старинному товарищу Теглеву. Некрасов уговаривал его поехать целую неде-лю. Сергея держали дома незаконченный погреб и жена. Решающее слово оставалось за женой.
— Я его не пускаю?! — удивилась она. — Да я наоборот хочу, чтоб он поехал! С глаз долой...
— Я так и понял, Марин! — обрадовался Сергей и начал собираться.
— Несчастный, — презрительно сказала Марина, поднимая годовалого Мишку на руки…
Я пошёл домой упаковывать вещи. Рюкзак вспучило, он раздулся неимоверно. Мама, протерев, выдала мне мисочку, отбитую у Тобика.

АМБАЛЫ

В семь утра, когда мы вышли на площадь Космонавтов, там уже стоял видавший виды старенький автобус, который должен был забросить нас к началу сплава.
Сергей достал папиросы и закурил.
Некрасовские воспитанники, сами люди немаленькие, встретили появление незнакомых взрос-лых, один из которых оказался человеком внушительных размеров, с настороженным любопытст-вом.
Самый смелый воспитанник спросил:
— А вы сколько едите?
— Можем за двоих, — ответил я.
— А работаете?
— Ну... Так, за половину.
Ребята помолчали.
— Ничего, — сказал розовощёкий. — В случае чего мы на этого все будем валить!
И показал ногой на Некрасова.
Некрасов подмигнул мне: не робей! Я сразу вспомнил амбалов из повести Житинского «Сено-солома»...

ЕДЕМ!

Водитель открыл дверь. Под тяжестью рюкзаков и байдарок, заброшенных на заднюю площадку, автобус слегка просел.
— Сомневаюсь, что мы на нём доедем, — сказал Сергей, швырнул беломорину и смачно сплюнул. — Сомневаюсь, что он вообще тронется с места. Может, он тут со вчерашнего дня стоит. Кто-нибудь видел, как он подъезжал?
Пока мы выбирались из города по улицам, развороченным ремонтом, выяснилось, что у нас семь байдарок.
— Семь байдарок! — воскликнул поражённый Некрасов. — А нас сколько? Давайте быстро посчи-таем... Семь байдарок на двадцать человек! Да у нас грести некому будет! Надо остановить автобус. Ребята, крикните ему!
Но автобус уже вырвался за пределы города и со страшной для него скоростью — 20 км/час — мчится в сторону Кимр. Ребята, прилипнув к окнам, наблюдают соревнование водителя автобуса с велосипедистом.
— Внимание! Исторический момент! Сейчас мы обгоним велосипедиста! А-а-а-а!!! Й-е-э-эс-ссс!!! Как мы его з-з-з-делали!!!
— Ребята, закройте заднюю дверь, — говорит Некрасов. — А то приедем без половины багажа.
Они лезут на заднюю площадку.
— Закрой дверь! — вдогонку им орёт Розовощёкий, лежащий в лёгком отрубе с очевидными при-знаками недосыпания. — С обратной стороны...
— Бабушка! Здравствуй, бабуля! — кричат некрасовские воспитанники, высунувшись из окон.
Старушка оборачивается, её добрые глаза теплеют, на лице появляется улыбка — как у стариков, когда они жалеют детей.
Крестит вдогонку:
— Спаси вас Христос...
Те в восторге отваливаются от окон:
— Бабуля ошалела от счастья!
— Мужики! — орут они дорожным рабочим. — Повышайте производительность труда!
Те с недоумением смотрят нам вслед. Один задумчиво сплёвывает.
— Вы смотрите, — предупреждает Некрасов. — У них там тачка стоит…

ПЕРВЫЙ ПРИВАЛ

Речушка под монументальным мостом, у которого мы остановились, и есть Медведица. Собираем байдарки, готовим обед, делимся на экипажи и в три часа выходим. Сначала у меня заныла шея, по-том руки, потом поясница, теперь ноет всё. Давненько я не брал в руки весла!
В том месте, где мы остановились, Медведицу можно перейти вброд. На противоположном бере-гу домик, амбар с сеном. Работает комбайн. Романтика!
— Кто сегодня дежурит? — уточняет Некрасов.
— Мужики! — дружно орут юные водники.
— А в ужин?
— Мужики!
— А завтра утром?
— Мужики!
Итак, мы будем дежурить всегда!
После ужина Володя лежит у костра, задумчиво перебирая струны.
— Что это за мужик? — спрашивает Розовощёкий, перешагивая через него.
— Да какой-то местный, — добродушно отвечает Кудрявый. — Мы пришли, он тут лежал. Мы воз-ле него костер разожгли.

ФОСФОР ДЛЯ МОЗГОВ

Сергей собрал коллективный улов — четыре пескарика и два ерша, — пожарил на крышке от ко-телка и поделил на двадцать частей, по числу участников похода.
— Кому голову? Голова раз... Берите голову, — убеждает он амбалов (так я назвал про себя юных туристов). — В ней много фосфора. Полезно для мозгов.
— А-а, а мозги-то рыбьи! — обижаются те.

АМБАЛЫ ТОЖЕ ДЕТИ

Впереди село Медведица.
Деревенские мальчики на берегу считают байдарки:
— Пять... Шесть!.. Семь... О-о!
Впереди, рассекая волны, на всех парах мчится Некрасов — в чёрной кожаной кепке, которая при-тягивает щедрые июльские лучи. Байдарка врезается в песок, Некрасов на ходу выскакивает на берег.
— Эй, пацаны! Дайте на велосипеде прокатиться! Я умею! Что, не верите? Я сам в деревне вырос! В натуре!
Мальчики мнутся.
— Ну, тогда хоть дайте колесо покатать!..
Хлеба нет, покупаем молоко и простоквашу. Вместо обеда — по кружке молока с баранками.
— Сначала детям, — командует Некрасов.
— А нам? Мы тоже дети! — кричат амбалы, протягивая свои сиротские кружки.

ПРОСТОКВАША

Мы садимся на мель. Нас догоняют отощавшие амбалы. Они помнят, что простоквашу на обед не давали, и видели, как Теглев ставил котелок с простоквашей к себе в байдарку.
— Дяденьки! Простоквашу, может быть, сами отдадите? — кричит самый отчаянный.
— Это просьба? — уточняет Сергей. — Или мольба?
Мы высаживаемся, сталкиваем байдарку с мели и бредём по реке. На носу спит младшая дочь Сергея — второклассница Аня. Это у них хорошая семейная традиция: Сергей хорошо спал на уроках, а его дочь хорошо спит в походах.
— Это что у вас за трупак лежит? — ядовито спрашивает Розовощёкий. — Выбросите его.
Сергей, подымая веслом, смеётся:
— Я вас сейчас на простоквашу буду ловить!

КОЛЛЕКТИВНЫЙ ПОРТРЕТ

Амбалы томятся у костра в ожидании обеда. Пробуют жарить саранчу.
Первые три дня они были для меня все на одно лицо, теперь я начинаю их различать.
Самый ядовитый из них — розовощёкий Костя. У него две любимых темы: местные, с которыми придётся драться, и маленькие Некрасовы, которые его объедают.
Самый высокий, кудрявый и воспитанный — Миша Бочаров, сокращенно Боча.
Самый моложавый (а все они десятиклассники) — акварельный Дима Белов. Он ещё не разорвал пуповину, связывающую его с детством.
Самый основательный — Дима Шитов. У него самая основательная палатка, с тремя отделениями: при желании мы можем разместиться в ней всей экспедицией. Дима ходит с повязкой на голове, а когда выпадает свободная минута — с острогой. Его родители художники, и Дима пошёл по их сто-пам.
Юра Щербаков, сокращённо Юс, учится в ПТУ и потому знает толк в еде.
Ещё один, Коля играет роль Плохиша, чудища из старинной волшебной сказки, но на самом-то деле он, конечно, принц.
— Сейчас наеди-имся... — мечтает Юс.
— И пойдём местных бить, — заканчивает за него розовощёкий Костян.
И, наконец, украшение похода — Лена Чекмасова. Гитара, которую она захватила с собой, удачно дополняет её романтичный автопортрет.

* * *

Половина первого. Остановились на обед. Еще одно классическое место. Песчаная коса. Сосновая рощица. Сильный ветер со стороны реки снимает ощущение жары, и 27-29 градусов (по сообщению “Маяка”) почти не чувствуется. Поскрипывают сосны…

Самый молодой путешественник, маугли Санька Некрасов, машет руками, хлопает себя по креп-кой заднице, мотает заросшей головой и, показывая в ту сторону, где купается в реке собака, отчёт-ливо произносит: “папа”.
 
АНЯ И БЕЛОВ

Пока ждали буфетчицу в совхозной столовой, Аня подошла к Диме Белову и спросила:
— Белов, сколько тебе лет?
Дима, отвечая, сильно преувеличил. Аня недоверчиво посмотрела на него, переспросила у Лены Чекмасовой, вернулась к Диме, пожурила его за неправду и устроилась у него на коленях.
— Смотри, смотри! — зашептал Сергей.
Я вспомнил вчерашний эпизод. Спускаюсь к реке, уже сумерки, навстречу Дима и приклеившаяся к нему Аня. Я сделал вид, что не заметил её, а она проворно спряталась за Белова и проскользнула мимо.
— Школу ни фига не кончит! — выслушав мой рассказ, заключил отец.

БОЛЬШИЕ СЕТКИ

Дуброво, Ново, Большие Сетки...
На высокий берег садится солнечный апельсин. На фоне апельсина по берегу, слегка подпрыги-вая, идёт человек, царь природы — Юра Щербаков. Он ищет место для стоянки, не находит и возвра-щается в байдарку.
На берегу церковь из красного кирпича.
— Как церковь называется?
— Козьмы и Демьяна! — отвечают с берега.
— А магазин в деревне есть?
— Ещё триста лет простоит!
Акварельный закат бледнеет. В сумерках растворяется почерневшая деревянная церковь в Больших Сетках. Внизу течёт Медведица, а наверху, двумя ковшами в небе, висят ещё две: Большая и Малая.

ХЛЕБНОЕ МЕСТЕЧКО

Утром Сергей заметил, что по мосту проехала автолавка, и я, по предложению Лены Некрасовой, поменял своё дежурство на поход в деревню за хлебом.
Хлеб в магазине выдавали по дворам и по числу едоков.
— Вам сколько? — спрашивала бабушка, пытливо глядя на очередного покупателя поверх очков.
— Нам на семью, да ещё на тётю Нюру...
— А за Зину будете брать?
— Да она уже взяла...
Когда подошла моя очередь, я небрежно спросил:
— А нам сколько дадите? Нас двадцать человек.
— А откуда вы? — оробела бабушка.
— Да вот, путешествуем по вашей реке. Нам бы буханок шесть... — наугад сказал я.
Бабушка безнадёжно покачала головой.
— Ну, пять, — скостил я. — Пять черного и пять белого.
Когда я вернулся, меня первым делом спросили:
— Ну, сколько дали?
Я дал отчёт о походе в деревню, украсив его художественными деталями.
— Мы тебя всегда теперь будем посылать, — сказала Лена.

ПРОЦЕСС

У костра, в одной рубашке, стоит маугли Санька Некрасов. Амбалы внимательно изучают его, по-том поворачиваются к Некрасову Старшему. Тот, счастливо улыбаясь, чешет рыжеватую щетину.
Санька хмурится.
— Вырасту, всех вас пересажаю, — домысливает за него Костя.
— Подсудимый! — объявляет Миша Бочаров. — Встаньте! Да, я сын того самого Владимира Ва-сильевича Некрасова!
— Вы морально убили моего отца, — продолжает Костя.
— И он морально умер!
— И его морально похоронили...
— Десять лет лагерей!
Володя расплывается в улыбке: моя школа! Санька внезапно срывается с места и, размахивая ро-гулькой, с воинственным кличем несётся в лес.

Сергей сделал подводное ружье, понырял часа два, подбил пескарика и на мизинец поймал реч-ного рака. Рак только что полинял и был без панциря. Больше на эту удочку не попался никто.

САМОДУРОВО

С приближением к Верхней Троице меня охватывает смутное и радостное волнение: эти места — моя малая родина, точнее, родина моих родителей.
Малые Сетки, Дольницы, Невищи...
— Ребята, далеко до Верхней Троицы?
Мальчишки на берегу пожимают плечами.
— А как ваша деревня называется?
— Самодурово.
— Как?
— Самодурово!
Смотрю в карту — такой нет.
— Молодцы, ребята, что в такой деревне живете!
— Вы из своей карты лучше кораблик сделайте! — обижаются они. И на вопрос, как называется де-ревня, всем идущим за нами коварно отвечают: “Верхняя Троица!”.

ДУЭЛЬ

Дима Шитов и Юра Щербаков, развалившись у костра, блаженно переругиваются: обычное сло-весное фехтование, небольшая тренировка ума, дабы сохранить спортивную форму.
Дуэль постепенно сходит на нет. Юра лирически смотрит на огонь.
— Вот на огонь очень интересно смотреть, — говорит Юра. — Он никогда не повторяется. На него можно смотреть часами, и он никогда не повторится.
— Конечно, — снисходительно соглашается Дима.
— Не то, что на твоё лицо, Шитов, — делает неожиданный выпад Юра. — Пять минут посмотришь, и уже стошнит!
Шитов довольно ухмыляется — достойный удар! — и копит силы для ответного.

* * *

— Папа, хочешь кусочек сахару? — спрашивает Аня.
Папа не слышит.
— Папа!
— Папа, хотите сахару? — томно спрашивает Белов.
— О, Сергей, Дима тебя уже папой называет? Рано, Дима, рано! Придётся подождать лет этак де-вять-десять...

ЖРЕБИЙ

Пасмурно. Обед откладывается; похоже, нам предстоит ещё одна днёвка. Идти дальше или оста-ваться? Мнения на этот счёт разделились.
— Тогда давайте голосовать, — сказал Боча.
— Ещё чего! — возразил демократ Некрасов. — Вы мне тут наголосуете!
— Давайте кинем жребий.
Кинули. Решка. Едем!
— Стойте! — взволнованно закричал Некрасов. — Я вам сейчас всё объясню!
— Я ещё вчера понял, что мы сегодня никуда не поедем, — засмеялся Сергей.
И тут пошёл дождь.

ПОРТРЕТ С ДОЖДЁМ

Вернувшись с грибов, застали картину: вяло горит костер, на таганке стоят котлы с теплой водой, которая и не думает кипеть, вовсю уже лупит дождь, а у костра тихо шевелится Шитов и хмурится Некрасов; из шитовской палатки доносятся богемные звуки.
Сергей коротко ругнулся, притащил охапку сосновых стволов и без помощи топора пошел кру-шить дрова: замахивался стволом, приседал и со страшной силой опускал на бетонную чушку. И хо-тя то был сухостой, величественная картина борьбы человека с деревом под проливным дождем производила на амбалов неизгладимое впечатление.
— Ну, теперь не разобьется, — говорили они, наблюдая из-под навеса.
Хрясь! — и новое полено летело в сторону.
— Ну, теперь уже не разобьется!
Хрясь! — и ещё два отлетали к костру…
Через час у костра высилась поленница с человеческий рост, а у Сергея на лбу расплывалось кро-вавое пятно, которое смывал жестокий дождь.
Укладываясь спать и передёргиваясь от холода, Сергей мечтательно сказал:
— И-эх-х!.. Скоро домой поедем, к мамки-и... Она нам борща сварит... А там Мишка... Лада... Я уж и забыл, какой он!
— Квадратный, — подсказала Аня.
— Какой же он квадратный? — обиделся отец.
— У него лицо квадратное.
— А какое оно должно быть?
— Овальное. Как у меня. И у тебя. Пап, а Саша сказала, что ты топором разрубил голову, и у тебя все лицо залило кровью. Это правда?
— Нет. Просто щепа отскочила.
— Откуда отскочила? — всполошилась дочь, ощупывая отцовскую голову.
— От дерева.
— А-а... А кровь сейчас не течет?
— Нет.
— А тебе больно было?
— Нет.
— Ну, правду скажи: больно?
— Нет.
— Ну, пап, правда, скажи: больно?
— Сейчас дам по заднице, будет больно!
— Я так испугалась, когда мне девочки сказали, — призналась Аня и потянулась к отцу.
— Сердынько мое... Заинька... Ласточка... — сказал Сергей, укрывая дочь. — Спи, звездочка моя...
Отогревшись, Аня снова заворочалась.
— Аня, а кто тебе больше всего нравится из мальчиков? — поинтересовался я. — Кроме Белова.
Ане такой разговор понравился.
— А тебе кто нравится из девочек? — спросила она. — Кроме меня.
Так мы перебрали мальчиков, девочек, взрослых, а Сергей время от времени подключался к на-шему разговору, вздыхая:
— А там, наверное, погреб мой залило... Ввязался с вами в авантюру! И-э-эх-х!..
Всю ночь лил дождь. Как говорил потом Некрасов, ему снилось, что все мы рыбы и плаваем в ак-вариуме.

ВЕРХНЯЯ ТРОИЦА

В половине первого мы отчалили и, огибая мели и дождички, устремились вперед. Часа через три из-за поворота показалась Верхняя Троица, я крикнул: “гип-гип-ура!” — а выйдя на мостки, ещё и сплясал.
Мы, вероятно, производили странное впечатление: заросшие щетиной мужики, один — с гермеш-ком за спиной, другой — босой (Сергей забыл свои “Адидасы” на берегу в Быково).
— Где у вас тут магазин?
— Какой вам нужен?
— А что, у вас несколько магазинов?
— Винный закрыт…
Мы поднялись наверх и увидели “Культтовары”. Магазин собирались закрывать.
— Стойте! Подождите! Не закрывайте! Дайте купить обувь! — кричали мы на бегу.
Девушка, улыбаясь, сказала подруге:
— Зин, объясни им.
Зина, тоже улыбаясь, объяснила:
— Понимаете, вам нужен промтоварный магазин, а здесь культтовары.
То есть, мы производим впечатление людей, которым это нужно специально объяснять!
Подошёл Некрасов. Теперь нас трое, троица, мы в Верхней Троице, и у каждого достаточно живо-писный вид.
— Может, винца дерябнем? — предложил Сергей.
— Винный закрыт, — напомнил я.
— А мужики за углом почему стоят? — возразил Сергей. — Мужики просто так стоять не будут!
Мы вручили гермешок Юсу и отправили его с детьми на берег, а сами свернули за угол. У входа в пивную стояли мужики, чего-то ожидая.
— Пиво есть? — спросил Сергей.
— Зайди, узнаешь, — ответили ему.
Помещение напоминало подсобку. Было темно, таинственно, грязно и кисло. Мы подошли к при-лавку, развернулись и вышли на божий свет. Больше о пиве не заикался никто.

ГОСТЕПРИИМНАЯ ФАМИЛИЯ

Мы вернулись к мосткам. Пока обсуждали, что делать дальше, Аня поскользнулась и ушла вместе с мостками под воду. Переодеваться при всех отказалась наотрез. Это оказалось как нельзя кстати. Я сказал, что в посёлке поблизости живёт мой двоюродный брат. Некрасов сказал, что они пойдут дальше и остановятся у ближайшей плотины.
— Придём, а нас погонят, — сомневался по дороге Сергей.
— Не погонят! — тоном, исключающим сомнения, возразил я. — Наша фамилия всегда отличалась гостеприимством!
— Тебя-то, может, и не погонят, — упорствовал Сергей.
Дом я нашел быстро — после того, как мне на него показали. Позвонил. Тишина. Второй раз, тре-тий. За дверью послышался шум, ворчание, кто-то спросил нелюбезным медвежьим голосом:
— Ну, чего?
Дверь распахнулась настежь. В глубине коридора стоял двоюродный брат Юра.
— Так-то ты встречаешь гостей! — бодро сказал я.
— Сашка! — просиял он и простодушно присовокупил пару крепких междометий, которые я здесь опускаю.
Тут же от соседки прибежала Валентина — узнать, что за собутыльники пришли. На столе появи-лись тарелки с дымящимся борщом, сыр, чай, печенье... Мы поели, выпили чаю с лимоном и зато-ропились. В глазах у брата мелькнула тоска.
— Как-то все вскользь, а?
— Оставайся, Сань, — сказал Сергей. — По берегу догонишь…

ПЕРВОЕ СЛОВО ЮСА

До плотины дошли часа за полтора. Сеял мелкий дождь. У костра крутился Юс.
— Юс, твоё первое слово, наверное, было не “мама”, а “дай”, — проницательно заметил Шитов.
— Мое первое слово было “нате”! — парировал Юра.
— Во-во, его попросили: “дай”, а он сказал: “нате”! — обрадовался Дима, демонстрируя огромный шиш.

НЕТ ЛЕСНИКА

Рыбаки стоят прямо на плотине, — точнее, на её остатках, больше напоминающих обыкновенную запруду. Медведица, плавно огибая прозрачными водами бетонный цилиндр, ласкает зеленые водо-росли, стремительно падает вниз, — радуясь, пенясь и бурля. Ребята пытаются ловить на тину. Илюшка Некрасов находит худенького червячка.
На противоположном берегу мелькает зелёная фуражка лесника, и мы начинаем собирать палат-ки: мы остановились прямо у транспаранта с предупреждением, что здесь ставить палатки и разжи-гать костры запрещено. Как нарочно, снова начинается дождь, зато теперь можно надеяться, что доро-ги развезёт, и лесник на мотоцикле не успеет доехать раньше, чем мы приготовим обед. И вот обед готов, котлы на берегу, следы костра уничтожены, дождь, естественно, тут же кончается, мы вкушаем горячий суп из рыбных консервов... а лесника всё нет!
— Лена! — кричит Костя. — Шляпу сними.
— Зачем?
— Лесник...
— Ну и что?
— Лесника нет. Больше, — говорит Костя, пряча острогу.

НУ ЧТО, МЕСТНЫЙ?

Студёное, Нижняя Троица, на подходе село Семёновское, откуда завтра катер "Полесье" помчит нас домой.
— Не пора ли перекусить? — предлагает Сергей.
— Давайте! — радостно откликаются амбалы из соседней байдарки.
— Каждый перекусывает тем, что у него есть, — уточняет Сергей.
— Я могу перекусить весло, — вяло отзывается Костя.
Мы останавливаемся рядом с причалом, выносим вещи, разбираем байдарки. С высоты интересно смотреть, как, блестя на солнце вёслами, похожими на крылья порхающих бабочек, идут остальные.
Дима Шитов, в тельняшке, в суконном, сильно ушитом полинялом галифе (на голове сдвинутая на затылок панама колониальных войск), поднимается по крутому склону.
— Ну что, местный? — вызывающе спрашивает он, едва вскарабкавшись.
— А-а, байдарочники! — обрадовано встречает его Миша Бочаров. — Опять наших коров доить приплыли!
— Что ты сказал, местный? А ну-ка, повтори!
— Эй, Вася, заходи! Заходи справа! Не зови Федора, ты и один с ними справишься!
Дима, куражась, рвёт на себе тельняшку.
— Ну, бей! Бей, гадина!.. — смакуя, озвучивает его Коля...
Быстро темнеет. Воду для ужина пришлось набирать уже в полной темноте, и на дне котла ощу-щается песок. Некрасов попробовал, скрипнул зубами, отказался:
— Вы что, это же песок, камни в почках будут.
— Завтра я буду есть домашний борщ, — мечтал Щербаков.
— Приедешь, а матери нет. Поешь борща! — подзуживал его Шитов.

ПОД НЕБОМ ГОЛУБЫМ

В эту ночь спали в амбаре, где сушился лен, на настоящей мякине, под колыбельные “Город золо-той” и “Зелёная карета”, а в половине седьмого катер “Полесье”, гружённый байдарками, рюкзаками и нами, подобно водомерке, быстро заскользил по Медведице вниз. В дороге родились последние бутерброды. С приближением к дому я чувствовал, как падает в цене кусок хлеба, который я отложил в карман на чёрный день, и, когда мы поднялись на набережную Дубны, он обесценивается совсем.
— Ну, ты почитаешь нам свою летопись? — спросила Лена Некрасова. — Когда мы потом все со-берёмся.
— Ему бы доносы писать, — сказал Костя, ни к кому в отдельности не обращаясь.
— Много мы там наговорили? — смущённо поинтересовался Дима.
— Не волнуйся, Шитов, на червонец потянет, — пообещал Костя.
А в голове ещё долго вертелась песня, которой Лена Чекмасова перед сном убаюкивала амбалов:

Под небом голубым есть город золотой
C прозрачными воротами и яркою звездой...

Тебя там встретит огнегривый лев
И синий вол, исполненный очей.
С ними золотой орёл небесный,
Чей так светел взор незабываемый.

Дубна. Август 1989
Александр Расторгуев