Ккбаинэ

 КОНФЕРЕНЦИАЛЬНАЯ КУЛЬТУРА БУРНОМЫСЛЯЩИХ АПОЛОГЕТОВ И НАБЛЮДАЮЩИЙ ЭКСТРАВАГАД.
В клубе дорожно-восстановительных работ шла конференция на тему: Что такое русская женщина. Вопрос был спорный. Одни, выражая своё мнение, основывались на классических произведениях 17 - 18 веков. Другие брали за основу образы, обрисованные классиками 19 - 20 века. Причём и те, и другие придерживались мнения, что образ, описываемый классиком и дошедший до них в виде рассказа, был не чем иным как величавым прототипом русской женщины. Даже о манерах и поведении говорили, основываясь на просочившиеся в наше время рассказы неизвестных ранее писателей. Одни приписывали образу дрожащую нежность с коварством истерии. Другие, вместе с героизмом, придавали образу мускулистость и удушающую любовь. И уж наверняка, многие, были уверены, что их идеализированные, начитанные представления были реальностью. Многие требовали возврата к этому средневековому образу.
Поскольку большинство пришедших на конференцию были женщины (хотя достаточно было и мужчин) - споры не утихали. Взявший слово кладовщик Панкратов, долго произносил его, воспевая хрупкость женской натуры и умение смягчать ситуацию. Это было понятно всем, потому как жена у Панкратова была баба крепкая, не в пример ему рослая и не терпящая разных там сюсюканий. Не то чтобы она его держала под каблуком, но под кулаком он был периодически. Зато начальник к нему с проверками не приставал. Когда Панкратов договорил своё слово, на сцену выскочила асфальтоукладчица Наталья и с песней "про кочки и ухабы жизненных дорог", пританцовывая, продемонстрировала иной образ современной женщины. Уходя, она даже юбку задрала, повернувшись задом к начальнику. Любит у нас народ начальству зад показывать. После "мисс сексуальность" Любки секретарши, на сцену вышла Клавдия - библиотекарь клуба. Томно читая письмо Татьяны к Онегину, заученное ещё в школе, она продемонстрировала такой образ изнывающей женщины, что присутствовавшие в зале мужики пожалели, что редко заходят в библиотеку. Выступавшая с речью о свободе, эмансипации и комфортности, жена директора - вызвала у всех присутствующих бурные аплодисменты и свист. Больше всех свистела Ирка, бригадир пятого звена - уж она-то, со своей зарплатой, и то не может себе позволить автомобиль. А коттедж... разве что из асфальта соорудить.
Сам директор говорил мало, но по существу. Про женскую честь и натруженные руки, про тяжёлый быт и заботу о детях.
В общем, каждый высказался о том, чего ему не хватает. Образ получился разносторонний, но к согласию так и не пришли, не смотря на случившуюся драку между третьей и второй женской бригадой. А случилось это по поводу разногласий - одни готовы были войти в горящую избу, когда дела по дому не будут отвлекать, а другие наотрез отказались.
 Присутствовавший на конференции художник пытался нарисовать портрет этого самого образа. У него получалось несколько вариантов. То розовощёкая, русая девушка в корсете и кокошнике, одетым поверх венка из одуванчиков, в красных черевичках и багром в руках. Казалось, что всем своим видом, она должна была остановить не только мчащихся лошадей, но и стадо баранов. Сначала он хотел нарисовать в её руках тяжёлый дом или несколько чемоданов в виде багажа, но потом решил, что багор при пожаре важнее. Да и кулачищи виднее будут.
 То вдруг вырисовывалась хрупкая женщина с тёмной косой, в бальном платье, с фуражкой на голове, как подтверждение вечного служения обществу. Общество на картине вырисовывалось смутно, скорее это было нагромождение теней и лозунгов, требований и обязательств. К левой ноге этой хрупкой особы были прикреплены оковы, уводящие в мифический образ семьи и детей. Правая же нога стояла на постаменте, как часть мемориала посмертного уважения. За спиной виднелся огромный багаж опыта, а в руках она держала подаренные кем-то цветы. Третий образ, своей полуобнажённостью, мог бы вызвать негодование многих культурных невежд. Поэтому, выпирающую вперёд грудь, художник прикрыл коротким песцовым полушубком, из-под которого виднелась верхняя часть костюма деловой женщины. Поскольку полушубок не был застёгнут - на груди виднелась медаль спортивных достижений, она находилась чуть ниже, чем цепочка с изображением распятого человека. (Эта символика натолкнула художника ещё на одну мысль, но об этом чуть позже) Локоны её рыжеватых волос, спускаясь по полушубку, доставали почти до значка "Ветеран труда", приколотого там, где должно было находиться тёмное пятнышко груди. Манящую людские взгляды нижнюю половину тоже пришлось немного завуалировать. Поскольку вкусы у людей бывают разные, то левая ягодица была изображена в виде большого сочного персика, плавно переходящего в грушу. Вишенкой рубина виднелся на пупке персинг, как дань современной моде. А ту часть тела, которую наши современники чаще всего подвергают жёсткой цензуре, он слегка покрыл вуалью облаков, поверх которых смутно проглядывался образ младенца... и проложил автомагистраль, с едущими по ней иномарками, которые исчезали в глубине тоннеля. Ниже шли натруженные ноги балерин и штангисток. Немаловажным фактором были навострённые лыжи в одной руке, на которых была надпись "В добрый путь", и книга с названием "Томный роман" в другой руке.
Художник нарисовал ещё одну картину, но потом затушевал её совсем. Там было изображён пьёдестал, на вершине которого находилась распятая женщина в ночной сорочке, находящаяся под лучами палящего солнца. Само солнце имело название "Жизнь". Ниже, по обе стороны пьедестала, на расположенных там многочисленных ступеньках, находились другие женские образы. Справа - положительные, слева - отрицательные (по отношению к смотрящему). Но он вовремя осознал, что кому-то придёт в голову придать этой картине иной статус - религиозный или политический (что по сути одно и то же). Следовательно, на него посыпятся обвинения и многочисленные фанаты чужих идей, подхватив эту далёкую от истины мысль, будут преследовать его, может быть даже и на государственном уровне. Мало того, многие не согласились бы с расстановкой образов на пьедестале - одни бы воздвигли на вершину многодетную цыганку, другие - спортсменку или актрису, третьи - героически торгующую вещами на зимнем рынке. А это вызвало бы смущение в умах и возмущение в массах, за что в уголовном кодексе могли бы для него найти подходящую статью. И объяснять им по поводу многогранности художественного символизма будет сложно, ведь каждому символу уже давно присвоен инвентарный номер, однозначно разъясняющий его значение.

Сидевшим рядом с художником женщинам (участницам конференции) картины не очень понравились, поскольку в них не было отражено всё, как они считали. Отсутствовал отбойный молоток весом 7 килограмм, большая совковая лопата, до верху нагруженная асфальтом, не было поглаженного белья и кучи пристающих алкашей, домогающихся бесплатной любви. Даже князя на белом коне и в галстуке, и то не было. Зато мужикам очень уж понравилась третья картина, Они даже просили художника подарить им этот перл искусства, чтобы они повесили его в клубе на самом видном месте и уж тогда... Тогда - численность приходящих в клуб, в поисках культурного времяпровождения, увеличится в несколько раз. На это у художника закралось сомнение, что в местах проживания мужчин отключают электричество и они ложатся в постель наощупь. Наощупь гладят своих жён, пытаясь распознать части тела, спрятанного под ночной рубашкой и прочим нижним бельём... Наощупь исполняют супружеские обязанности, мысленно дорисовывая недостающую грацию и образ чувственной женщины...
Это навело его ещё на одну мысль. Устроить другую конференцию, где темой обсуждения был бы образ мужчины.

Чтобы охватить вопросами как можно больше народных масс, он решил пойти на телевидение, но там его не приняли по причине занятости. Они уже были заняты решением общественных проблем, и их столько! "Как украсить миллион"; "Как заставить полюбить ради дома"; "Как решить проблемы только женщин"; "Как передать привет родным и соседям"; "Как обогнать нищих"; "Как давать подачки, но не всем "; "Как устраивать голодные ломки"; "Кем нужно быть, чтобы быть"; "Как рассуждать о чужих окнах с высоты своего положения"; "Как обхитрить зрителя помимо рекламы"; "Как забить головы новостями, чтобы больше не хотелось их смотреть" - и это далеко не полный перечень проектов, обречённых на творческий успех среди бродящих умов этих самых масс. С другой стороны художник понял, что нарисовать картины образов, взяв их из телепередачи, у него не получится. Там умеют так вывернуть тему и повернуть её в нескончаемое русло пустых словосочетаний, что зритель, да и он сам, запутается и потеряет нить своего понимания и образа. А хотелось бы сначала выяснить представление не какого-нибудь популяризированного человека, а множества других, может и более здравомыслящих людей. Поэтому, для разнообразия, было выбрано другое место предполагаемой конференции.
С уже имеющимися картинами женщин и детей (А надо сказать, что картины детей он нарисовал по образам и рассказам своих же соплеменников. Описание этих картин будет дано ниже), он отправился в публичный дом просвещения и окультуривания одной из многих профессиональных кагорт.
Рассказав им о проведённом (не в их клубе) мероприятии и предъявив, в качестве доказательства, картины, он предложил организовать массовое обсуждение "Образа мужчины". А одну из самых удачных картин - оставить им "на временное пользование и хранение" как культурную ценность.
Узнав о таком событии, в районном доме культуры железнодорожников решили устроить свою конференцию на тему: Что такое русская культура? А уж потом, в оконцовке, решить вопрос с образом мужчины.
 Начали правда с литературных достижений. Выходили на сцену поэты и читали свои яркие, свои незабываемые стихи... Из которых художник собрал по словам одно общее:
 Про рельсошпальную решётку...
Про паровоз не на ходу...
Про стук колёс и вредность водки...
Зарплату, в следущем году...
Ремонты в подвижном составе...
Костыль валявшийся в пыли...
Железный конь летит во славе...
По бездорожью всей земли.
Надо сказать, что художник не был поэтом, но строчки, выхваченные из выступлений стихотворцев, так и ложились в стих. Потом вышел чтец и прочёл свой рассказ "Если бы я был начальником узла". Ему громко аплодировали, потому что: многие хотели бы стать начальником узла, а написать об этом никто не додумался. После чтеца выскочили два железнодорожника с длинными молотками и долго стучали ими по сцене, вприсядку. При этом не было слышно, о чём они поют, т.к. добросовестные труженики били ими во всю силу. Видимо они исполняли сатирические частушки, говорившие о поведении начальства, но выкрикиваемые во время притопов "Эх" и "Ух" были слышны всем. Правда, потом на сцену выскочили две проводницы и увлекли их за собой. Так что, когда сцена опустела, многие решили, что наступил антракт и пошли в буфет, занимать очередь, чтобы набраться сил и встретить заключительную часть в достойном и повеселенном состоянии, а заодно и обсудить: как выступила Манька Кулакова, пытаясь схватить сразу обоих танцоров за инструмент. Вышедший на сцену юморист, приглашённый за большие деньги из Москвы, увидел полупустой зал. "Куда же вы! - крикнул он, - Я ведь даже не рассказал, как бабка Ефросинья корову доила!". Он не понимал, что у каждого второго есть своя корова, которую он сам и доит. Эка невидаль! "А хотите, про деда Пинчука забавную историю расскажу?!" - не сдавался юморист. Но ни про деда, ни про бабку с внучкой слушать не хотели - начальство, перед конференцией, пообещало продавать в буфете грузинское вино, полученное бартером за вагон шпал, сэкономленных в прошлом году. Причём, первый стакан выдавали по списку, бесплатно, а последующие уже продавались, но не дорого. Некоторые даже канистры с собой в виде "дипломатов" захватили. Юморист пошёл на хитрость: "Вы же отравитесь! Идите в зал, я расскажу одну такую весёлую историю!" На что, от ещё сидящих в зале, он услышал ответ: "Не отравятся - я эту цистерну вчера дисцилированой водой разбавлял, не то, что боржоми!" Тогда юморист начал просто отрабатывать свой хлеб (с икрой и коньяком). Он рассказывал такие смешные для него истории, что ему действительно было смешно. Но народ молчал. Решили, что это вышел конферансье, чтобы заполнить время в антракте, и рассказывает о простых и житейских для них ситуациях жизни. Некоторые, правда, просили его повторить номер, который он показывал пять лет назад, на протяжении четырёх лет. Они видели этот номер по телевизору, раз двадцать, но хотели бы живьём. Он упираться не стал и номер повторил, а пришедшие с антракта, увидев концовку - узнали в нём популярного юмориста и попросили повторить ещё раз... Потом его просили спеть гимн железнодорожника, но слов он не знал, может поэтому и отказался. Следующим выступлением было слово председателя жилищно-эксплуатационного совета. Этот номер культурно развлекательной программы был воспринят с куда большим интересом, ибо затрагивал интересы всех, кроме живущих в поездах (они продолжили антракт под фамилиями отсутствовавших). Председатель этого совета так запутал всех своими цифрами отчётами и признанием недочётов, что после него, вместо объявленного конкурса "народная резьба", снова выскочили железнодорожники, но уже с саблями.
До предложенной художником темы "Образ мужчины" дошли ближе к ночи.
Многие образы уже мирно дремали в креслах, или тискали по клубным закоулкам одиноких работниц дома культуры. Но были и ещё мыслящие, а так же женская половина, всегда активно участвующая в обсуждениях, как женских, так и мужских образов. И если уж не смогли подобрать единый образ женщины, то образ мужчины был ещё более размыт и неразборчив.
Сначала вышел подвыпивший сцепщик Аклёпов и разъяснил, что такое настоящий мужик и каким он должен быть, сцепляя составы между собой. Потом сцепились между собой машинисты грузовых и пассажирских поездов. Их быстро разняла монтёр пути Ангелина, приподняв и встряхнув их для порядка, а кто не утихал - тому затыкала рот своей большой трудовой ладонью. Она действительно была похожа на ангела, опустившегося на землю во весь свой рост. Она высказала мнение, что мужик должен быть интеллигентом, а ещё лучше - бизнесменом, чтобы бабы ни в чём не нуждались. Тогда и они (бабы) будут добрее и ласковей, а раз условия сосуществования сменятся - то мужикам только и останется, как зарабатывать деньги и отдыхать. Её сменила выскочившая с визгом Анюта из сортировочной. С ней старались соглашаться, поскольку таких пронзительных вибраций никто не выдерживал, даже Ангелина морщилась. Анюта быстро составила свой образ, что если мужик не хам, то его нужно любить уже за то, что он существует, любить всеми визгами своей души. Её поддержали две проводницы из почтово-багажного, ценящие в мужиках галантность и участливость, особенно тех, кто не остаётся безразличным к участи одинокой женщины.
Образ мужчины, то складывался, то размывался. После выступления диспетчера появилось новое направление образа. Этакий кавалер, мило улыбающийся всем дамам, делающий подарки и комплименты, и заигрывающий с женскими чувствами. Таких оказалось несколько, но, в присутствии жён, трое из них отказались от почётного титула, ссылаясь на плохое здоровье. Поскольку в доме культуры железнодорожников так же имелась библиотека, то выступила и её работница. Описав довольно красочно мужественный образ господина Турецкого (в который она и сама была влюблена), она перешла на образ героев спецназа и закончила респектабельным олигархом. Из всей литературы выходило, что образ мужчины ни сколько не изменился, только одежда и атрибуты окружающего быта менялись.
Но мужчины, однако, не сдавались. Слесарь последнего разряда приводил в пример "Братву", которую он хоть и не читал, но видел несколько серий по телевизору, когда был перерыв между праздниками. Его поддержали молодые стажёры, оторвавшиеся к концу конференции от буфета. На что ветеран стрелочник Потапов заметил, что мужик это памятник, который должен твёрдо стоять на ногах.
Картины вырисовывались сами по себе. Растерявшийся художник вносил в них всё новые и новые поправки.
Одна картина изображала чубатого мужчину, с вытянутой вперёд рукой. В руке была зажата толстая пачка купюр, другая рука была спрятана в карман, как показатель имеющейся заначки, или тайных действий. Сапоги были из бетона, чтобы твёрдо стоять на ногах. На широком офицерском ремне висела резиновая дубинка и планшет с планом действий.
На другой картине был изображён лысый спортсмен, одной ногой, обутой в солдатские ботинки, стоявший на могиле (видимо, на могиле врага), а другая нога шагала куда-то вперёд. Фирменная кроссовка московской фабрики "Адидас" гордо взлетала в будущее. Спортивный костюм был почему-то малинового цвета. За его спиной проглядывалось изображение иномарки, с сидящей в ней красивой блондинкой. Его широкий, мясистый подбородок был на столько задран вверх, что глаза выглядывали из сосредоточенного лба. Большие, ломаные уши выглядели атрибутами устрашения, а шрам на скуле говорил о прохождении жизненных дорог. Единственным нелепым атрибутом был железнодорожный фонарь, с которым раньше ходили стрелочники. Поначалу были даже нарисованы мозоли на кулаках, но потом художник счёл это ненужным и украсил руки татуировками.
Третья картина изображала полуобнажённого культуриста, но его лицо было настолько мило улыбающимся, а глаза зовущими, что это забирало большую часть внимания наблюдателя. Казалось, это лицо говорило: "Ты мне нравишься... Я хочу тебя...". Губы словно шептали нежные слова, а модная причёска придавала расслабленному лбу очертания умного, интеллектуально развитого человека. Несмотря на это несоответствие между телом и головой, картина выглядела единой и огромная якорная цепь (из жёлтого металла) придавала картине образ обеспеченного человека. Из спортивной сумки, свисавшей по левому краю этой мышечной массы, виднелись цветы, конфеты, наборы дорогого женского белья и прочие подарки, скрывающие друг друга. А вот ноги были далеко не атлетическими. Сразу было понятно, что это, самый что ни на есть, уклонист от армии. О чём говорили занозы на этих ногах - можно было только догадываться, скорей всего о его похождениях на любовном фронте.
Четвёртая картина, которую художник так и не успел дорисовать, представляла мужчину, закрывшегося ораторской трибуной. Поскольку на лице была нарисована маска - черты оратора были сокрыты от глаз наблюдателей. А из этой маски, на всех слушателей, лился длинной лентой поток его лозунгов, призывов и прочих атрибутов одурачивания населения.
На этом месте художника прервал директор дома культуры, пригласив его на сцену и предоставив ему слово, как случайно заехавшему в их края, великому и известному мастеру кисти. Поскольку художник не был поэтом и слов знал мало - он быстро нарисовал на занавесе стадо ликующих баранов. И это было встречено бурными аплодисментами. Ценители искусства бросились вырезать себе на память фрагменты данного слова художника. Всем желающим досталось по барану, а директор заведения попросил ещё и автограф в виде самого большого барана.
На этом бы всё и закончилось... Но сцепщик Аклёпов начал критиковать картины и придираться к мелочам, с которыми он лично был не согласен. Мужик он был спокойный, но в подвыпившем состоянии начинал отстаивать свои взгляды, до положения лёжа, а потом отлёживал то, что не отстоял. Народ, который, только что, единодушно восхищался художником - разделился на три части. На тех, кто пошёл домой, воспользовавшись суматохой, унося с собой фрагмент исторического пребывания художника в данном клубе. На тех, кто поддался аргументам Аклёпова и злобно возмущался, пытаясь добраться до растерянного художника и ткнуть ему свою фигу под нос. И на тех, кто свято верил словам директора дома культуры и защищал честь искусства. Надо сказать, что Аклёпов обратил внимание совсем на другие картины, выставленные рядом со свеже-нарисованными. Это были, те самые, женские образы и образы детей, воспринятые Аклёповым, как образ современного мужчины. Если картины женских образов были описаны выше, то картины образа детей выглядели иначе. На одной: были изображены дети, строящие песочные замки на берегу бушующего моря, под руководством полководца на вздыбленном коне (Именно, на коне! Уж его-то ни как с лошадью не спутаешь). Кто-то из детей увлечённо строил свой замок, пытаясь успеть до набегающей волны. Кто-то спорил и дрался, за правильность построения. А кто-то внимательно разглядывал то, что находилось у коня под животом, механично делая своё задание. На другой были изображены дети как "цветы жизни". Цветы были разные. Из некоторых открывшихся бутонов видны были монстры. Из других - гусеницы, жадно пожирающие плоть, из которой выросли, и ещё не превратившиеся в бабочек. Ещё из некоторых выглядывали правители с кнутами и роботы с автоматами. Были там и пчёлки, и феи, даже маги со священниками. А росли эти цветы на том, что в народе принято называть удобрением. То есть, на отходах или на почве предков. Третья картина, изображающая детей, отличалась от первых двух своим природным ландшафтом. Как таковых, детей там не было. Звёзды в небе, на фоне растущего терновника, крысы и хомячки, ядовитые змеи и крокодильчики, могилки и памятники. На четвёртой картине были изображены дети, закованные в цепи ржавых правил, строем идущие в сторону тумана, под барабанную дробь нарядного оркестра. По простоте душевной, художник хотел поделиться с народом образами, взятыми из их же рассуждений и пересказов, из того, о чём шепчутся на лавочках бабульки и спорят в пивных мужики, из детских рассказов и взрослых размышлений.
Если бы не вступившиеся Анюта и Ангелина, своей мощной грудью вставшие на защиту заезжей знаменитости - художнику создали бы другой образ на ближайшее время. А так - только картины растащили, под видом уничтожения чуждой культуры.
После пережитого эмоционального стресса, мало говорящий художник совсем перестал говорить. Рисовать он тоже уже не мог - руки тряслись. Если бы Аклёпов с единомышленниками узнал о таком раскладе - неделю бы победу отмечали! Но они не знали и продолжали угрюмо работать, посылая в небо весьма недоброжелательные пожелания, досадуя, что не дали до конца разобраться с тайным буржуазным агентом (в чём они уже не сомневались).
Тяга творческой натуры бывшего художника нашла свой выход в музыке. И теперь, иногда, мы слышим не совсем обычную и не совсем привычную музыку. Её называют музыкой новых образов.
 репортаж с места событий вёл Вол шебник.
 2004 не знаю.