Роковая... малина

 Вот вы меня все спрашиваете, отчего заикаюсь, а как выпью немного, перестаю? А история-то, в общем, простая вышла.
В начале пятидесятых прошлого века это было. Трудился я в ту пору разнорабочим в экспедиции на Алтае. В середине июля стояли мы лагерем на берегу небольшой речушки со странным именем Кан. Край необжитой, необъезженный, глухомань, одним словом. До ближайшей станции верст двести, почитай, а вокруг ни селения, ни жилья какого.
А, места те, скажу вам, живописнейшие. Отроду таких не видывал. Покатые, поросшие невысокими пихтами сопки, как бы лениво тянутся вверх, плавно переходя из буйства зеленых красок в иссиня-голубое небо. Кое-где хвойные деревья смешиваются с лиственными, создавая подчас причудливые, сказочные очертания. Небольшие проплешины леса до отказа заполнены малинником, с сероватым обрамлением каймой колючей облепихи. Рядом, на кустах, гроздьями висят кисти красной смородины, ни в одном саду не встретишь такого изобилия. Местные жители называют ее кислицей. Чуть дальше - мощные вековые сосны подпирают могучими лапами небесный свод... Кто раз такое увидит, до конца дней своих помнить будет. Необыкновенной красоты зрелище.
Однако, отвлекся я. В группе нашей изыскательской трудились геологи, картографы и топографы,- смешанная она такая, или как мы ее иногда ласково с юмором называли, смешная. Пятеро рабочих, кое-кто со своими женами. Основная задача их, рабочих то есть, пособлять специалистам, ну а женщины интендантством занимались, еду готовили, стирали. Днем с ними всегда один из мужчин оставался на дежурство, когда остальные уходили на разведку, помочь чего, да и для страховки, мало ли какого зверья по тайге шастает. Человек пятнадцать всего нас было, да две лошади вьючных. Жили дружно, работали с огоньком, тогда ведь, в годы послевоенные, долго у людей настрой на созидание держался. Какие-то все единые были, одухотворенные что ли, не чета вам, теперешним. Сейчас ведь всяк живет по закону джунглей: каждый сам за себя, купи подешевле, продай подороже и нет у вас, молодых, никаких идеалов, кроме денег. А в ту пору у людей вера большая была в лучшее, а что не сбылась она, так не наша в том вина.
Ну, да ладно. В тот день, как сейчас помню - в четверг - выпало дежурить по лагерю мне. Быстро нарубил хворосту, разжег костер, принес воды поварихе нашей, Валюшке, для готовки обеда. А, чтоб не слонялся туда-сюда без дела, да под руками не мешался, выдала она туесок и попросила набрать ягод в ближайшем малиннике. Отойдя метров на сто от лагеря, стал рвать малину и заодно лакомиться.
Ягодки вкусные, кисловато-сладкие, чуть тронутые ночным морозцем, так и тают во рту. Туесок мой, полнехонький уже, а я все оторваться не могу, горстями набираю и в себя опрокидываю. Увлекся так, что позабыл про всякую осторожность. Вот тут-то жадность меня и подвела.
Раздвигаю, значит, в очередной раз, кусты, а передо мной, нос к носу, …медведь. Тоже малинку собирал, видать, и тоже, наверное, увлекся. От этакой внезапности оба мы опешили: стоим, смотрим друг на друга, пошевелиться не в силах. Состояние, скажу вам, неописуемое: и страх, и ужас, глаза и рот широко открыты, в груди будто оторвалось что-то, ноги ватные и сдвинуться не могу ни взад, ни вперед. Может, это меня и спасло, а может и то, как потом догадался, что напугались мы оба.
Первым, к его чести, опомнился мишка. Развернулся, да как обдаст меня жидким пометом! И наутек. Тут и до меня дошло. Ноги в руки и бегом в обратную сторону. Только пятки сверкали.
Долго так бежал. Мелькали деревья, кусты и все чудилось, что бежит кто-то сзади.
Остановили свои ребята, возвращавшиеся с работы на обед. Усадили на пенек, а сами носы воротят, да посмеиваются. Чую, сыро подо мной. Оказывается не только мишка с перепугу обделался, но и я полны штаны наложил.
Мне, понятно, не до смеха, а ребята расспрашивают, чего, мол, с тобой приключилось. Рот раскрываю, а выговорить ничего не могу, зациклило на одном слоге: ме-, ме-, ме-, ме-е-дведь. С тех пор, вот и заикаюсь,- много, видно, страху напустил на меня косолапый. Ну а спиртное, вроде как установку какую снимает, ту, что внушил сам себе, когда стоял перед ним, как вкопанный.
Это уж спустя много лет, размышляя над происшедшим и спокойно анализируя, пришел к выводу,- а ведь медведь-то маленький был и, следовательно, молодой, взрослый наверняка не испугался бы, мог и задрать. Да где уж там сразу сообразить, не до того было, лишь бы ноги скорей унести.
Улыбаетесь, гляжу. Однако, хотелось посмотреть, как поступили бы вы тогда на моем месте.