Возвращение

Возвращение.
Луна сегодня ярко светит, освещает мою кровать. Красная паста предыдущей ручки оказалась несостоятельной писать, пишу зеленой. Но я не про это. Я про то, как лунный свет возвращает меня в прошлое. Возвращает лунный свет.
В пустыню. В пустыне я долго. Не знаю сколько. Знаю одно – к ней не привыкнуть. Лично мне. Я не могу жить в этом одиночестве. Каждый день я оставляю за собой следы – следы на песке, который есть пустыня. Следы эти так быстро исчезают. Но это меня ни сколечко не удивляет. Почему я иду – не знаю. Я просто не знаю ни кого, кто бы не шел. Все идут, пытаются выбраться, в пятках вместе со страхом храня правду – это не просто пустыня. Это – планета-пустыня. Без края и конца. Здесь многим, чем можно заниматься. Да что тут говорить – здесь все дозволено. Только не хочется. Из всех многообразнейших вещей, которыми я здесь занимаюсь, выделяется абсолютное для меня новое – я пишу. Я создаю слова из красной и зеленой ручек в этой зеленой книжечке. И это мне очень нравится.
Начну с описания. Что у нас здесь вокруг? Здесь есть песок, которого почти и нету (надоело его замечать) и есть небо. Небо здесь жалкое и больное, оно чрезвычайно гладкое и выпуклое, как будто полно гнилой воды. Оно такое выпуклое, что порой давит на глазное яблоко. Приходится сразу отворачиваться. Но небо все равно гордое своим видом, оно - правда. Я думаю, что небо все-таки больше существует, чем песок под моими ногами. Хотя песок я чувствую почаще. У меня здесь есть солнце. Солнце – укор. Оно слепит глаза, а иногда даже заставляет плакать. Ненавижу солнце. Бывает, оно больно толкает тебя в спину, когда ты идешь, или заденет плечом, пролетая мимо. Еще раз скажу – ненавижу солнце. Облаков здесь нет. Не, облаков я не заказывал. Есть солнце – значит есть день. Именно днем я привык ходить, иногда кажется, что это нелогичный выбор. Но у меня так заведено. Есть день – есть ночь. Ночью немного легче. Не давит на сердце.
Вы думаете, я ночью сплю? Нет, как бы не так. Ночью есть Луна и звезды. «Луна» я написал с большой буквы, потому что я ее люблю. И большую букву Л я люблю, с нее столько хороших слов начинается. Не могу сказать точно, за что люблю Луну. Как альтернативу, наверное. Но Луна тоже не дает мне покоя. Я иногда и правда хочу спать. Ну, как люди. Как будто я что-то целый день делал и жутко устал. Если я ложусь, то это не надолго. Все моя любимая Луна. Она тащит меня назад. Она что-то поет мне на ухо, а я чувствую, как подо мной скользит пустыня. Я одним полузакрытым глазом вижу свои следы, которые я только что оставил. Но когда я уже следов своих не вижу (они там были, просто давно исчезли, они на таком песке быстро исчезают), я вскакиваю. И ругаю Луну последними словами. Ведь я так старался, чтобы пройти эти несчастные несколько метров. И все равно я ее люблю. Луна разворачивается и гордо уходит от меня, не оглядываясь. Когда она уже почти исчезает, я кричу ей вслед – я люблю тебя. Но она меня уже наверно не слышит. И после этого наступает день. Но еще чуть-чуть про ночь. Есть еще звезды, звезды-мысли. Они шевелятся на ночном небе, ползают по нему и смеются. Их крошечные блестящие тела соединены с землей пустыни тоненькими серебряными нитями-лучиками. Следы от этих лучиков вместе со звездами постоянно бегают туда-сюда. И стоит только тебе остановиться, над тобой появляются звездочки, а их лучики вовсю светят на тебя. И это невыносимо. В голове начинается такой сумбур и пляски под гитару, что становится очень плохо. А если звезда была очень яркая, то ее лучик прямо делает дырочку в моей голове, такую болезненную-болезненную. Она долго не зарастает. Ну и как тут уснешь, с такими-то соседями по несчастью? Порой совсем не понимаю, как и кем устроен этот мир. Да, вокруг есть всякая живность. Как и в любой пустыне. И самая заметная из них – кактусы. Они большие и шипастые. Я часто думаю, что самые длинные из их шипов как раз достанут до моего сердца. Эти кактусы-отчужденности сплошная шутка. Издалека у них почти человеческие очертания. А когда радостно подбежишь и соберешься обнять, жестоко разочаровываешься. Можно было бы и обнять, нежности уже столько накопилось, да жить хочется. На счет остальных гадов и говорить не хочется – змейки-страсти, скорпионы-страхи, ящерицы-злоба и больше никого. Можно даже сказать, я здесь один.
Один, одинок. Это же пустыня одиночества. Здесь мое путешествие без времени. Я не знаю, сколько я уже здесь. Я знаю только, что за днем придет день, за днем идет ночь, а за ночью день. Здесь вот еще что есть, я чуть не забыл. Однажды я шел вперед, как всегда в общем. И неожиданно потемнело. Я думал – резко наступила ночь. Но это было другое. Это была печаль безысходности. Она затянула небо чем-то серым, скрыла за собой солнце. Я почувствовал облегчение, не люблю солнце. Над моей головой, там, в серой кутерьме появлялись голубые всплески, однообразные фейерверки. А потом началось оно. Это был едва уловимый шелест, как нежное прикосновение к сухой траве. Я смутно помню, что это называется звуки дождя. Но самого дождя тогда я не увидел. Его просто не было. Этот звук ласкал в своих объятьях и что-то нежно шевелил в сердце, но не более того. Через две минуты все прекратилось, и вернулось солнце, ненавистное солнце. Я долго шел. Я почти слился с пустыней, и не чувствовал даже, как она проползает под моими ногами.
Я не думаю, что кому-то нравится такое существование без прогресса. Время тянется как все время вкусная жвачка. Уже растворились все зубы, но скулы до сих пор спазмически сжимают челюстью этот бессмертный комочек. Все это длилось очень долго, кажется целую вечность. Но даже у вечности есть свойство кончаться.
Однажды днем, когда солнце издевательски крутилось вокруг моей головы, ища незащищенный участок тела для удара, появились они. Издалека они были похожи на маленький кусочек ночи. Но чем ближе они подлетали, тем отчетливее была видна их дисперсная структура. Это были точечки, абсолютно черные точечки с крошечными крылышками. Крылышки их ужасно пищали. Ох, я надеялся, они станут моими друзьями. Но самая первая точечка, когда долетела до меня, юркнула под кожу, побродила там маленьким бугорочком и выскользнула, оставив после себя две дырочки диаметром с четверть вашего мизинца. За собой на тоненькой ниточке точечка тащила малюсенький кусочек мяса. Моего мяса, того, из которого состою. Не могу не сказать, что это было жутко неприятно. Я согнулся от боли и упал на колени. Дырочки страшно зудели. Было так больно, словно… Словно во мне сделали две дырки. Мне не понравилось. Особенно когда секундой позже в меня вонзились еще сотни, тысячи точечек. Я страдал, я валялся на земле и крутился, пытаясь скрыться от их всевидящих глаз, если у них были глаза. В конце концов, я раскинул руки и ноги, предаваясь жесточайшему из мучений. Но неожиданно почувствовал, что меня больше никто не мучает. Я открыл глаза (раньше они были закрытыми) и увидел целое облако тварей. Твари, я их никак больше назвать не могу. Облако нависло надо мной, все эти твари чего-то ждали. Я нерешительно двинул рукой, силясь ее поднять. И сразу же почувствовал ужасную боль. Вереница кусочков мяса медленно вылетела из меня. Понятно, сказал я себе тогда, главное не двигаться. И я не двигался.
Я не двигался очень долго. Ночами Луна двигала мое будто окоченевшее тело по песку обратно туда, откуда я пришел. Как ни жалко мне было, еще больше мне не хотелось почувствовать эту боль повторно. Но так продолжаться совсем уж долго не могло. Я «проплывал» мимо виденных мною кактусов и бугорков, а ведь я с таким трудом прошел весь этот путь. Гордость моя взяла вверх, и я потихоньку пополз вперед. Чувствуя каждую секунду пронизывающую боль, я в нерешительности делал следующий шаг. Сам назвал этих тварей тварями нерешительности. Я очень медленно полз вперед, терпел. Мне раем казалась та прогулка, которая была у меня до появления тварей. Раньше все так не отягощало, пока не пришли твари нерешительности. Я полз и не мог решиться встать. Пока это мне не надоело.
Агрессия и ненависть, все злобные и плохие друзья, которые помогают сегодня делу добра. Я сделал над собой усилие и встал. Рой чудищ терзал мое тело, у меня тряслись губы от боли. Но я стоял, а потом еще и пошел, а потом и побежал, шатаясь от мучений. В тот самый миг все твари окунулись своими черными телами в мою плоть, прорывая туннели в моей душе. Но через секунду все остановилось. Никакого движения внутри, кроме бешенного стука сердца. Я убедился в том, что твари мертвы только тогда, когда выплюнул одну из точек на песок. Из ее тела хлестала моя кровь. Кровь окружила ее огромным красным пятном, после этого только она рассыпалась черным пеплом и растворилась в песке. В песке пустоты в пустыне одиночества. И я пошел дальше.
Идти было часто больно, черные тела выползали то там, то тут. Из гноящихся ран, из иссушенных проклятым солнцем дырочек в моей плоти выпадали они. След мой был усеян черным пеплом.
Еще одна странность. Я захотел есть. Я ел соломку из печали, которая росла в пустыне редкими, но пышными кустами. Я посасывал соломку и смотрел на солнце. Когда соломки не было, я сглатывал слюну и смотрел на любимую Луну, которая посылала мне воздушные поцелуи.
И появились миражи. Это не были на самом деле миражи. Это были такие же люди как и я. Просто я не мог до них дотронуться. Они шли мимо, по одному. В разные стороны. Я кричал им, пытался поздороваться, но все без толку. Где выход, что с нами, что делать, как жить? – спрашиваю я их. Некоторые просто проходят мимо, некоторые кивают, некоторые окидывают меня взглядом с ног до головы, но все идут дальше. Всем это надоело, все знают, что помочь себе могу только я сам. Все идут своим путем, хотя и не знают, почему. Я видел парня, который шел мне навстречу. Я говорил ему, что я оттуда пришел, куда он рвется попасть. Там – ничего, там – пустыня. Нет смысла туда идти. Он только улыбнулся. Я понял, что и там, куда я иду, нет выхода. На планете-пустыне одиночества вообще выхода нет. В этом ее смысл.
И я остановился. Я не вижу смысла в бесконечной погоне по кругу.
Я сел у куста печали и стал жевать соломинку. Толпы проходили мимо, а я сидел и думал, где же выход. В руках у меня был этот дневник, в котором были мои мысли. Был дневник в руках. Ночью я иногда ложился спать. Мне снились цветные сны, в которых были цвета, которых нет в пустыне. Мне снились или просто цвета. Это доставляло мне большое удовольствие. Приходилось сопротивляться Луне. Она снова тащила меня назад. Приходилось ориентироваться по кусту печали, и возвращаться обратно. Я пытался объяснить Луне, что не хочу в прошлое, но она лишь мило улыбалась и продолжала свое.
Люди, проходившие мимо, были такие разные. Это были мужчины и женщины, старые и молодые. Некоторые из них спокойно и усердно ступали по песку, казалось, у них за спиной огромный тяжелый рюкзак, не дающие им разогнаться. Рюкзак ответственности. Наверно, это возрастное. Я также часто видел людей отчаявшихся. Некоторые из них с криками пробегали мимо, поднимая клубы пыли, а некоторые тихо перекатывались по песку ночами, влекомые Луной обратно, в прошлое. В лунном свете мне казалось, что это песчинки пустоты разговаривают сами с собой, так интересно шелестел песок под телами отчаявшихся.
Днем я видел сумасшедших. Они скакали и прыгали по песку. Двое при мне прыгнули на кактус отчужденности. Прислонившись всем телом, они прокололи себя насквозь огромными шипами. Они умирали, хрипя и дергаясь. Кровь живыми ручьями текла по песку, стекала в ямки и бесследно высыхала. Высыхали озерца крови. Вот такой здесь песок. При этом возник такой ужасный запах, что меня едва не тошнило моими палочками печали. Но потом я привык, когда скелеты двух превратились неожиданно в труху, упали на песок и исчезли. Прощайте.
Я сижу здесь возможно целые годы. У меня начала отслаиваться кожа, отваливаться кусками. Ч стал покрываться кроваво-красными пятнами отчаяния. Я не вижу выхода. Не могу его найти.
Я ненавижу Луну, что возвращает меня в прошлое. Даже солнце лучше – оно справедливо. Я терпеть не могу возвращаться.
Я сижу и смотрю на людей. Никто на меня не смотрит. Никому я не нужен. Это же пустыня одиночества. Это целая планета одиночества.

Так продолжалось вечно. А вечность имеет свойство продолжаться недолго. Она пришла ко мне, она единственная из толпы остановилась. Она увидела меня и подошла.
- Почему та сидишь здесь и никуда не идешь? Разве смысл в пустыне одиночества не в том, чтобы идти и найти выход?
- Нет, мне кажется, нет. Смысл в том, чтобы найти себя и найти тебя. Надеюсь, никто не забыл слова «одиночество»?
Мы сидели и говорили. Мы говорили очень долго. И мы влюбились друг в друга. Это кажется невероятным – случайная встреча, случайный разговор. Но все покажется неслучайным, если понять, что в пустыне одиночества разговор – большая редкость. Ведь в пустыне разговаривают и живут наши души. А разговор душ – везде большая редкость.
- Знаешь, я хочу тебе признаться, я люблю тебя.
- Я тоже тебя люблю, люблю безумно.
Наши губы соединились. Я почувствовал под руками ее тело, я почувствовал тепло. Тепло прикосновенья, прикосновенья к любимому человеку.
Когда я пришел в себя, когда я понял полностью свои чувства, она была уже далеко в небе. Она летела с этой планеты-пустыни одиночества. И я вот-вот должен полететь за ней. Я вновь увидел печаль. Это была печаль безысходности. Она темной тенью поглотила небо. Но я не был в печали, меня захватила Любовь. И я заплакал, когда подумал об этом чувстве. Я заплакал, и слезы покатились у меня по щекам. И с неба тоже капали слезы, печаль плакала, она умирала. Слезы печали падали на песок пустоты, тот исчезал, и я видел мир. Настоящий мир. И в этом мире рядом со мной стояла она, моя любимая.
-Мы будем любить друг друга вечно.

Но вечность имеет ужасное свойство заканчиваться.
- Ничего не получилось. Все против нас. Мы не сможем больше встретиться, нет времени. Ну, и я думаю мы оба заметили, что наши чувства уже не те, что были в начале. Давай не будем портить друг другу жизнь. Давай расстанемся, навсегда.
Всегда – это так много. В нее помещается столько вечностей.

Я в пустыне. Я стою на коленях. Я здесь, на самом начале, среди колючих кактусов. Это моя первая ночь здесь, и я кричу: «Луна, умоляю тебя, верни мне прошлое, верни меня к моему счастью». Луна кивает, она улыбается. Я люблю Луну. Она выполнит мою просьбу. А я за это должен все забыть. И время гонит меня по пустыне, пустыне одиночества. И каждый шаг – как день из жизни. И я еще не знаю, что эта пустыня – планета. Что по ней можно ходить целую вечность. Хотя, вечность имеет чудесное свойство заканчиваться.