Отщепенка

Не знаю, кто сказал, что детские ссоры – это несерьезно. Это еще как серьезно! Одна ссора может разрастись до неимоверных размеров, отравить жизнь всем ее участникам. Даже во взрослую жизнь она может за ними перетянуться. Вот смотрит какой-нибудь солидный бухгалтер Петр Иванович на не менее солидного аудитора Максима Викторовича, и вспоминает под этим взглядом Максим Викторович, как в шестом классе Петр Иванович сказал классной, кто именно утопил классный журнал в туалете. И напишет в отместку Максим Викторович Петру Ивановичу такие цифры, что век не отмажешься!
(А тем читателям, кто не знает, что такое аудитор, поясняю: это тот, кто бухгалтеров проверяет, и по результатам их проверки человека могут даже в тюрьму посадить).
Но с нашими героинями ничего подобного не случалось. Не потому, что они в детстве ни с кем не ссорились или очень примерными были, а просто потому, что они никакими аудиторами или бухгалтерами не становились. Сейчас одна из них работает врачом в детской поликлинике, а другая преподает в школе математику. Ну а когда им было по семь лет…
А когда им было по семь лет, весь второй «Б» класс очень сильно ополчился на Оленьку Савченко. Никто из взрослых не знал, почему вдруг это началось, и почему травля – а это была именно травля – оказалась настолько сильной. Такие вещи никогда известными не бывают. Девочкой она была в высшей степени тихой, никого не задирала, ни к кому не приставала. Сидела и сидела на своей третьей от конца парте в первом ряду. Чаще всего так же скромно молчала, когда ее спрашивали и когда вызывали к доске, отчего была Оленька троечницей. Но тройки – это не страшно, это с каждым случается.
Возможно, всему виной был случай с уходом. Перед контрольной по математике Борисов выскочил к учительскому столу и предложил всем слинять. Всему классу. А потом сказать, что думали, что урок отменили. Мол, старшеклассники часто так делают.
Сперва его не поняли. Как это слинять? Никогда второй «Б» себе еще такого не позволял. Ну ладно, старшеклассники, у них там, говорят, каждый урок другой учитель ведет, они, может, и впрямь могут соврать, что не знают, будет он или нет. А у них-то все четыре урока ведет Елена Георгиевна! И только что, прежде чем уйти в учительскую по каким-то своим делам, она строго сказала, чтобы приготовились к контрольной: оставили на партах только тетрадку и ручку. Как тут сбежишь.
-Ну, значит, что-нибудь другое придумаем! – воскликнул Борисов. – Подумаешь. Придумывать-то придется завтра, а уйдем мы уже сейчас!
Народ сначала его не очень понял. Сомневался народ.
Но тут Трифонов сказал:
-А чего, люди? Пойдемте уйдем. Вот прикольно будет!
Его предложение бурно пообсуждали несколько минут, и решили, что действительно, прикольно. Тем более, к контрольной были готовы единицы, вроде отличницы Стрелковой. Но Стрелкова не захотела быть стрелочницей, а потому, потакая своей жилке авантюриста, тоже высказалась за то, чтобы слинять. Всем и дружно. Когда виноваты все, обычно наказывать некого.
Однако когда совсем уж было собрались выходить из класса и повскакивали с мест, обнаружили, что Оля все так же сидит за партой, наклонив голову к учебнику – повторяет правило «от перестановки слашаемых».
-Ты чего, Савченко? – удивился Борисов. – Вставай давай, одевайся.
-Не буду, - спокойно сказала Оля.
-Почему это? – Борисов подошел к парте, скрестил руки на груди. – Ты, значит, Савченко, всех подставляешь?
-Никого я не подставляю, - так тихо, что ее едва можно было услышать, сказала Оля Савченко. – Только я считаю, что это глупость. Мы пока будем по школе идти, нас все услышат. И вообще.
-Мы тихо пойдем, - оптимистично пообещал Борисов.
-Вот и идите без меня, - сказала Оля.
Народ переглянулся. Уговаривать Олю никто не хотел, но и оставлять ее позади себя тоже приятного мало. Ведь тогда как день ясно, что шишки на класс все-таки посыплются.
-Нет, так не пойдет, - сказала отличница Стрелкова. – Если Савченко остается, тогда и я остаюсь.
-Ну и дуры, - буркнул Борисов. – А мы, нормальные люди, слиняем.
-Не, Коль, ты извини, я тоже не пойду, - сказал Женька Игнатов. – Действительно, заметут в коридорах…
Тут в кабинет заглянули Петрова и Абдулгамидова: они, как всегда, стояли на стреме.
-Еленушка идет!
Волей-неволей пришлось спешно распихиваться по партам. Все ворчали. Потому что уже предвкушали: вот выйдут на улицу, а там снег, солнце, и ничего учить не надо!
-Ну вот, - сердито сказала Стрелкова Оле. – Из-за тебя не успела повторить!
Оля только склонила голову к учебнику ниже. На макушке у нее была сложенная крендельком коса, украшенная белой лентой в синий горошек.
И тут вошла Елена Георгиевна.
-Что за шум? – спросила она. – Я к вам шла, со второго этажа, от учительской слышно!
Класс Елене Георгиевне не поверил. Кабинет был на четвертом, да еще в другом крыле. От учительской, со второго этажа, услышать вообще что-то нереально, хоть целая армия парад устрой. Это надо слоновьи уши иметь. А у Елены Георгиевны уши совершенно нормальные, с золотыми сережками.
-Петрова, Абдулгамидова, что это за дежурства у дверей? Что это за выглядывания учителя? Вы что, уголовники, которые на стреме стоят?
Класс дружно фыркнул. Наверное, все представили толстенькую Петрову и модницу Абдулгамидову в роли… ну, скажем, Крестного Отца. Или этих… из «Бандитского Петербурга».
В общем, наверное, этот случай обошелся бы нормально. Ведь, действительно, многие понимали, что ничего хорошего нет – с контрольной сбегать. Не подготовился – так получи заслуженное, а не ври… Но так вышло, что Еленушка, видимо, с озверения, контрольную дала сложную, каких класс еще не решал. И пятерки получили только Стрелкова и… Савченко! Повезло, наверное. Бывают же такие случайности.
К Стрелковой с первого класса претензий никто не имел. Ну, заделался человек отличником, ну бывает. В любом классе должен быть отличник, нормальное дело. Можно его не уважать, но должность эта ответственная и где-то даже почетная. А вот Савченко… такая же серая троечница, как основная масса! Только по природоведению у нее пятерки, но это надо полным дауном быть, чтобы природоведение заваливать. И тут она – единственная! – не желает уходить с контрольной! И тут же она – единственная из нормальных людей! – получает пятерку!
Этого стерпеть было нельзя.
В тот же день с Савченко перестали разговаривать.
Вечером после уроков мальчишки играли ее портфелем в футбол и раскидали все тетрадки по снегу.
Может быть, если бы она возмущалась, или сказала бы что-то, или вообще повела бы себя поактивней, от нее отстали. Но она стояла молча и мочала. Говорят, так партизаны на допросе молчали. Да только Оля на партизанку никак не походила.
На следующий день в столовой несколько девчонок зажали Олю в углу и не дали купить булочку.
А после школы мальчишки изваляли ее шапочку в сугробе.
Ей пригрозили, сказали, что если она пожалуется – родителям, учительнице, хоть кому – ее никогда не простят. Она снова промолчала.
В четверг известная модница Абдулгамидова обнаружила пропажу серебряного колечка, которое она положила в портфель, потому что оно было велико, и во всеуслышание заявила, что это Савченко украла. Мол, Савченко вообще воровка. Нищенка потому что. И отщепенка.
Слово «отщепенка» никто не понял, но все предпочли с Абдулгамидовой согласится.
Оля, которая сидела за своей партой (сидела она одна, и не потому что от нее кто-то ушел, а просто потому что место было самое невыгодное - там на полу в линолеуме дыра была) и читала учебник по природоведению, снова ничего не сказала. Просто сложила учебник и вытянула руки перед собой на парте.
-Надо сделать обыск, - решительно сказала Абдулгамидова. – А то заныкает, и пропадай мое колечко.
-Может, в милицию обратишься? – спросила Курыкина, подруга Абдулгамидовой. – Они ее посадят.
-Нет, от милиции она отопрется, она же хитрая стервочка… нет, мы сейчас сами, по-родственному…
И только Абдулгамидова протянула руку к портфелю – Оля не сопротивлялась – как кто-то ее по руке ударил. Абдулгамидова обалдела. Она считалась самой взрослой в классе, и никто ее не бил.
А потом этот «кто-то» обогнул Абдулгамидову и сел на свободный стул рядом с Олей.
И была это Маша Нестерова, известная …ну, не то чтобы хулиганка. Просто она была очень грубая, могла кому угодно все что угодно в лицо сказать, и не боялась драться даже с мальчишками. И, что любопытно, всегда выходила победителем.
А если проигрывала, то никогда не ныла.
-Ты поищи у себя в сумке получше, - сказала Маша. – А не истерики устраивай. А то я твоей маме скажу. То есть я своей маме скажу, чтобы она твоей маме сказала.
Мама у Маши была парикмахером. У нее стриглись мамы почти всех учеников в классе, с них она брала дешевле. Да и Абдулгамидова сама у «тети Люды» подстригалась. Так что угроза была довольно серьезная. А ну как обидится тетя Люда, если Маша расскажет ей о неприглядном поведении сверстниц, и откажется больше стричь? А хорошего парикмахера во все времена не так просто найти. Это Абдулгамидова уже в семь лет понимала.
-И вообще, кончайте это дело, - сказала Нестерова. – Развлечение нашли.
-Какое развлечение! – возмутилась Курыкина. – Мы ее наказываем! А кончают, Нестерова, сама знаешь где!
-Не знаю, - отрезала Нестерова. – И тебе, Курыкина, не советую. Маленькая еще.
Курыкина, которая была на три месяца старше Нестеровой, смертельно обиделась. Но виду не показала. На таких, как Маша, обижаться себе дороже.
Они от стола Савченко отошли. Абдулгамидова снова перерыла портфель и колечко нашла.
-Спасибо, – тихо сказала Оля Маше.
Та пожала плечами.
-Бывает. А ты тоже хороша… молчишь, как тютя! Отщепенка. Ненавижу таких.
-А кто такая отщепенка? – нерешительно спросила Маша. – Это та, которую отщепили?
-Типа того, - неопределенно махнула рукой Маша. – Книжки умные читать надо. А вообще, в словаре посмотри.
И ушла.
Больше в тот день к Оле не приставали, только разговаривали с ней мало. Ну и что. Оле не привыкать.
В этот день Оля была дежурной, поэтому задержалась в кабинете. Когда она выходила из школы, то уже начались уроки второй смены. В вестибюле на лавочке сидела Маша Нестерова, и очень медленно, сосредоточенно натягивала шерстяные гетры. Гетры были розовые с зеленым, и в черных зигзагах.
-Привет, - сказала Оля.
-Виделись уже, - сердито произнесла Маша.
-Это самое… ты где живешь? – спросила Оля.
-Красных комиссаров, девятый дом, - буркнула Маша.
-А я - тринадцатый… это такой серый, в ракушках. А девятый – это какой?
-С красным торцом.
-А… Это через двор.
-Ага.
-Пойдем вместе?
-Пойдем, - согласилась Маша.
Они шли домой, и разговаривали о чем угодно, но только не о том, почему Маша заступилась за Олю. И не о том, почему Маша хотела слинять с контрольной. И о моде они тоже не говорили. Они говорили о «Детях капитана Гранта». Так вышло, что обе недавно прочитали эту книгу. Оле она сразу понравилась, а Маше сначала показалось жутко скучной. И все-таки она дочитала ее до середины – тренировала силу воли. А потом втянулась, и ей понравилось…
Сперва Оля провожала Машу, потом Маша решила проводить Олю. Потом опять Оля проводила Машу. Потом опять Маша – Олю. В итоге расстались они посередине, где-то около одиннадцатого дома. А на улице было минус двадцать семь мороза…