Наше личное море

Мама мне всегда запрещала забираться на погреба. Сейчас я объясню, что такое погреба… Это рядом с нашим домом такая большая насыпь. Совсем большая. Раньше там был двор, в котором стояли разные детские снаряды. Когда я был совсем маленьким, Саша меня туда водил. Мы там с ним играли: я скакал по разным бревнам и по копанным в землю автомобильным камерам, а Сашка все время говорил мне, чтобы я не сломал шею. Потом у Сашки стало много дел (он в какую-то девчонку втрескался), и ходить он там со мной перестал. А еще позже над детской площадкой навалили здоровенную насыпь.
Насыпь была высокая, на уровне третьего этажа. Но пологая, взбираться удобно. С одной стороны в насыпи были три двери, типа подъездных. С козырьками. Такой козырек и бетонная нашлепка сверху, не знаю, для чего. Для красоты, наверное. Но на этой нашлепке было очень удобно сидеть.
Когда мы с Пашкой были в пятом классе (стало быть, нам было по одиннадцать лет), как-то в субботу у нас отменили уроки. Не все, а только два перед последним. А последний оставался, и учительница истории нас с него не отпустила, потому что принципиальная была. Принципиальная – это значит строгая.
Но мы с Пашкой особо не огорчились. История у нас была всего первый год, и, в отличие от математики, не успела надоесть. Учительница рассказывала хорошо, интересно. А задания мы оба сделали.
Ну так вот, надо же было куда-то почти два часа свободных девать! Не в школе же торчать. Пусть девчонки сидят себе на лавочках и модные журналы обсуждают, или что там у них еще на уме. А мы взяли в гардеробе куртки (весна была) и пошли на улицу.
Весна – это, скажу я вам, очень хорошо. Небо яркое, снег яркий, солнце так и слепит! Поднабралось солнце за зиму сил, не спешит завалиться спать в четыре часа дня, светит долго и как следует. Тоже радуется теплу.
Правда, тепло в конце марта еще очень относительное. В этом году повезло: снег уже таять начал, лужи кругом. В прошлом году в конце марта морозы еще стояли минус двадцать!
Мы вышли из школы. В куртках уже нормально было, Пашка даже свою расстегнул. А я не стал. У Пашки куртка теплее, да и свитер под ней, а я сразу легче оделся. Утром померз, зато сейчас мне хорошо.
-Ну и что делать? – спросил Пашка. – Просто гулять?
-Пошли на погреба, - сказал я.
Пашка не сразу понял, о чем я. Он жил не в нашем районе, в школу ездил издалека, потому что она считалась хорошей. В его собственном районе в школах шпаны было много всякой.
Ну, я ему и показал. Пашка сразу проникся, сразу понял, что погреба – это мировая штука. Почему? Да потому что когда на них залезешь, сразу простор такой перед тобой! У них крыша сверху плоская, землей завалена. Летом там трава растет, полынь, в основном. Сейчас, зимой, только снег лежит, весь в лунках и примятый или в серой ноздреватой корке. А вы знаете, откуда ямочки в снегу берутся? Нам наша классная, Лариса Васильевна, рассказывала. Она физик. Оказывается, солнце землю нагревает неравномерно. Весной у него угол подъема над горизонтом изменяется, и оно греет ярче, но особенно в тех местах, куда его лучи падают. И вот там температура взлетает так высоко, что снег тает! И даже не просто тает, а сразу в газообразное состояние переходит. В водяной пар то есть. И получаются ямки. Правда, здорово? Был снег – стал частичкой неба.
Ну ладно, что я про снег да про небо… Хотя небо над погребами хорошее, высокое… Надо же и про лужи рассказать.
В наших дворах луж очень много, обязательно где-нибудь лежат. Хорошие такие лужи, масштабные, по ним в резиновых сапогах пройтись – одно удовольствие. Но это когда немного потеплее. Пока еще для резиновых сапог слишком холодно, да и в оттаявшем снеге болтается всякая собачья гадость. Противно по таким лужам ходить. Но когда они становятся чуть поглубже, то начинают весело течь, перетекать одна в другую, ручьями змеиться, и вообще… и вообще! Лужи – это здорово. Лужи – это просто класс.
Так вот, сидели мы на погребах… То есть, не совсем сидели. Точнее будет, что мы на погребах лежали. Я лежал на животе, Пашка на спине. Бетонная плита козырька совсем уже оттаяла, и была даже чуть теплая, солнцем нагретая. Пашка смотрел на небо и щурился от солнца. А я смотрел на лужу под нами. Лужа была здоровенная, всем лужам лужа. Целое море, а не лужа. По ней плавали разные льдины: от больших, которые, наверное, смогли бы выдержать если не меня, то мою пятилетнюю сестренку Ирку – наверняка, до совсем маленьких, которые и льдинами-то называть было стыдно. Так, ледовая крошка. Эта лужа всегда была у подножия погребов, потому что там выбоины в бетоне так здорово ложились. Осенью лужа была большая и темная, в ней уныло и медленно плавали осенние листья, а многие, прибившись, окаймляли ее по краю. Теперь лужа была гораздо веселее. В нее впадали ручейки из многих других луж, в ней крутился какой-то сор: веточки, палочки… Короче говоря, наблюдать за ней было одно удовольствие. Зрение-то у меня хорошее, именно поэтому (а вовсе не потому, что я хулиган!) меня всегда сажают за последнюю парту. У нас в классе почти все очки носят или собираются надеть. Вот и у Пашки очки…
-Смотри, - сказал я, - совсем айсберг.
Пашка послушно перевернулся на живот и посмотрел.
Нет, конечно, это был не айсберг. Айсберги – они большие. А вы знаете, что видимая часть айсберга – это всего одна треть от его размера? Две трети под водой, иначе он бы плыть не смог. Это была просто обычная плоская льдина, которая почему-то накренилась и плыла почти на торце, погрузившись больше чем на половину в мутную коричневую воду.
-Не, - сказал Пашка. – Это не айсберг. Это «Титаник». Щас ко дну пойдет.
-Не, еще полдня плавать будет, - сказал я. Я был по льдинам специалистом. Я на них насмотрелся.
-Смотри, водоворот! – Пашка показал пальцем на одно место в луже. Там льдинки плавали по кругу, медленно так.
-Бывает, - сказал я со знанием дела. Я не знаю, почему такие водовороты образовываются. А почему осенние листья закручиваются в такие же вихорьки, или пух тополиный в июне? Может, из-за ветра?
-Действительно, море… вот смотри, та льдина похожа на кораблик…
-Это не льдина, это бумажка плывет. Протри очки.
Пашка не обиделся. Я его так не дразнил, я действительно советовал.
-Ну, тем более, кораблик! – сказал он. – Инородный объект!
-А может, сделаем кораблик? – предложил я. – Раз плюнуть. Из бумажки.
-А ты умеешь? – заинтересовался Пашка.
-Да. Меня папа научил.
-Не… лениво.
Я с ним согласился. Было лениво. Хотелось только лежать на животе и смотреть на эту лужу, какая она большая и великолепная. С настоящими водоворотами, с настоящими айсбергами, с настоящими штормами. Интересно, а шторм в луже – это то же самое, что и буря в стакане воды?
-Хорошо бы сейчас у настоящего моря оказаться… - сказал Пашка мечтательно.
-Ага, и чтобы пальмы и девушки… в бикини, - насмешливо сказал я.
-Зачем девушки? – не понял Пашка. – А пальмы – это хорошо… Только я не про такое море думал. Знаешь… такое… большое и темное. И можно безо льда. Но чтобы буря над ним… и тучи бы нависали… И волны бы о скалы бились… И скалы – черные-черные! И тропинка бы вела на самый могучий утес, и мы бы вскарабкались по этой тропинке, и…
-И нам бы бил в лицо соленый ветер… - продолжил я, - И…
-И до нас бы долетали брызги… - продолжил Пашка.
-А за нашими спинами росли бы высоченные корабельные сосны!
Мы с восхищением посмотрели друг на друга.
-Да, это было бы здорово, - сказал я.
-Ага… - Пашка кивнул.
Я посмотрел в небо, высокое-высокое, синее-синее, и закончил:
-Но здесь тоже неплохо.
Мы помолчали. Как-то говорить не очень хотелось. Как здорово, что у меня есть Пашка! Может, он, конечно, и слабак, и зубрила, и заикается немного, когда волнуется. Но зато он меня понимает. Как никто другой. И диски я всегда у него могу попросить любые, и книжки – даст без слова, и никогда не напомнит, чтобы я вернул. Хотя я всегда возвращаю. А от задир всяких я и сам как-нибудь отмахаюсь, без помощи. И к Пашке если пристанут – тоже помогу.
-Вы что там делаете?!– раздался снизу возмущенный визгливый голос. – Журавлев, Коломиец, вы что себе позволяете?!
Мы переглянулись. А что мы себе позволяем?
Внизу, на дорожке, уже за лужей, стояла тетя Аля. То есть… мне она не тетка, она мама одной девочки из нашего класса, Верки Свиридоваой. А вообще она библиотекарь в нашей школе. Только она вредная, обожает во все свой нос совать.
-А что мы тут делаем? – спросил я.
-Уроки прогуливаете! – сказала она возмущенно, и демонстративно на часы уставилась. – Самое учебное время! Ну ты, Журавлев, еще ладно, а от тебя, Коломиец, я этого не ожидала!
Пашка снял очки. Он всегда так делает, когда ему что-то сильно не нравится, и он на что-то смотреть не хочет.
-Так Вера Николаевна заболела, - сказал я. – Математики не будет. Вот мы тут.
-Правильно, землю просаживаете! Животы отлеживаете! Воспаление легких зарабатываете! А ну-ка, слазьте немедленно!
И все это одним тоном! Честное слово, вот не вру, на одном дыхании! Как это, интересно, мы могли просадить землю? Тут народу лазает ого-го! Десяти-одиннадцати классники по вечерам с бутылками выпивать приходят, сам видел. Ничего, пока не просадили.
Тем не менее мы слезли. Спорить с такой – себе дороже. Искричится, изорется…
Но настроение у меня испортилось. Ни синее небо больше не радовало, ни солнышко. Как-то сразу тошно стало от мысли, что я не могу поехать туда, где черные скалы, и тропинка, и мы с Пашкой карабкаемся по этой тропинке, прыгаем с камня на камень, а ветер нам в лицо, но это не страшный ветер, а совсем наоборот, очень хороший, и вообще… и вообще…
А потом мы поднялись бы на площадку, море лежало бы перед нами, как мятый черный шелк, самый прекрасный на свете, гигантская волна накатилась бы на наш утес, но не смогла бы слизнуть нас с него, и бессильно разбилась бы о скалы у его подножия…
От тети Али мы сбежали. Но я все равно не развеселился.
-Чего ты такой хмурый! – пытался утешить меня Пашка. – Подумаешь… ну, наорала она на нас, так в чем дело! Боишься, что она маме неябедничает твоей, что мы на погребах сидели?
-Нет, не боюсь, она ее даже не знает…
-Так в чем дело?
-Понимаешь… мама же запретила мне там сидеть. По правде запретила.
-Ну так ничего же с тобой не случилось! – поправив очки, он разумно добавил. – Если завтра не заболеешь, конечно. И она не узнает.
-Ну и что?... – сказал я, и вздохнул.
Пашка подумал и согласился со мной, что разницы, конечно, нет. Но добавил:
-Зато мы придумали наше личное море.
Теперь уже я с ним согласился. Потому что все равно хорошо, что оно у нас есть – наше море. Даже если мы не можем туда попасть.