Собачья жизнь

Кто находится среди живых,
тому есть еще надежда, так
как и псу живому лучше,
нежели мертвому льву.
Екклесиаст 9:4


День задался с самого утра. Вроде и лето к концу, а люди все еще здесь, в город еще не потянулись. Стало быть, и харчи есть. Главное только места знать, а остальное – дело техники.
Сначала пошел в крайний дом, зеленый такой, с огромной крышей. Помнится мне, бабуля там была очень милая. Глухая, как пробка. Орала все время, да так, что вся округа в курсе была. Но зато снедь была отменная, косточки все бараньи, а хлеб завсегда с молоком. Правда, она еще и подслеповата малость, поэтому обычно на лапы наступает. Переднюю левую и вовсе оттоптала.… Но харчи! Да за такие харчи многое дашь. Даже лапу оттоптать.
Но сегодня неприятная оплошность вышла. Сунулся я было в огород, процокал по тропинке, а на меня из-за дома белый монстр выскочил. Огромный такой, пасть – троим не обгадить, - глаза горят, а с зубов пена прямо на дорожку капает. Не-е, неудачно сказал. Она в три ручья льется.
Я когда его увидал, то мне чуть плохо не стало. Думал все, конец мой настал. Да булька дурной оказалась. Она зубами ка-ак щщелк! я ка-ак прррыг! И по дорожке шустро так цок-цок-цок и наружу. Этот самый щелк меня навроде как из оцепенения вывел. Ему-то и обязан спасению своему.
Накрылся, значить, мой завтрак. Ну и человек с ним, все равно если бы не булька та съела, то уж бабка бы тогда каким другим способом зашибла. Вот. Да и если подумать, то эти бараньи косточки мне как-то надоели…
Решил наведаться в синий дом. Там, конечно, не бараньи косточки, но тоже вкусно бывает. Они обычно все в миску сваливают, а миску саму за ворота ставят. Так вот миска-то есть, а жратвы – нет. Вообще. Опять, видно, этот засранец Рыжик приходил. Ох уж мне этот Рыжик! Стоит у меня, как кость в горле. Одно только хочу – встретить его где-нибудь, да и надавать по его мерзкой морде. Ажно лапы чешутся – так сильно накостылять хочется.
Какое-то время я стоял и тупо смотрел на пустой мисон. От смотрения обед, конечно, не появился, но думалось легче, что ли. Потом я потрусил к соседям – там у них около дома трава мягкая растет, лежится-отдыхается на ней хорошо. Да и цветочки рядом ароматные… Амбре на всю улицу.
В этот дом я за едой не хожу. Там потому что никого нет. Точнее, есть там кто-то, только вот боязно. Женщина вроде нормальная, без заскоков, но все равно боюсь, мало ли чего…
Да и сам дом, жилище людское, стал быть, странное. Почему? Да потому что некрашеный, точнее крашеный, но не до конца. И забор кривой. И калитка ржавая. И дорожка потрескавшаяся. Словом, не самое уютное место. Порядочные люди в таких фазендах не проживают.
Но на этот раз что-то было не так. Калитка была приоткрыта, а где-то в недрах сада слышались голоса. Тут я подумал, что ежели есть люди, значить, есть и еда; а если есть еда, то и для меня косточки найдутся…
Словом, я протиснулся на дорожку, которая оказалась не потрескавшейся, а просто криво положенной, и медленно направился вглубь. Сделать я успел только три шага, так как тут услышал: «Ма-ам, смотри-и!»
Признаться честно, струхнул я. А кто бы не напугался? Тот же самый Рыжик уже давно бежал бы, лап под собой не чуя!
На крыльце сидела та самая женщина, которой я боюсь, а рядом сидело какое-то существо, очень уж странное. Судя по телу, человеческая особь была взрослая, а вот лицо, как у ребенка. Я даже головой тряхнул, а то, думаю, кажется, небось, что там трое: взрослых в количестве двух штук и дите ихнее. Но нет, двое, просто тот второй немного необычный…
- Мам, смотри, какая красивая собака!
Ого, это про меня? Я осмелел и сделал еще шаг.
- Ну, чего испугался? Иди сюда, я тебя не обижу.
Кто испугался? Я – испугался? Да ну бросьте, что вы в самом деле…
- Он, поди, голодный.
Это вы точно, тетя, подметили. Такой голодный, что целого барана бы съел.
- Может, чего-нибудь дадим ему, а?
Это ты тоже, дите, правильно говоришь. И не «чего-нибудь», а вкусненького. И побольше.
Тетя уже была в доме и чем-то там гремела, а дите совершенно неожиданно погладило меня по голове.
Вот я испугался, так испугался. Думал, опять бить будут. Как сторож, когда напьется. Ох, и достается мне от него! Ведь он по пьяной-то лавочке не разбирает, что пинает сапожищем своим. Порой – да что там порой! – очень даже часто попадает и по мне. Последний раз по ребрам дал, так думал – помру. Ничего, выжил, хотя эти самые ребра с неделю ныли. Но ведь не уйдешь же! Кормит он меня.
Дите меня уже за уши теребило.
- А ты не такой, как этот Рыжик. Он настолько пуганный, что и носа сюды не кажет, когда мы здесь. Только по выходным, к бабушке с дедушкой приходит харчеваться.
Дите, а какое умное. Сразу просекло, что Рыжик – это так, пустое место, хоть и рыжее.
- А ты красивый! Слышишь, псина?
Красивый? Серьезно? Да ладно вам брехать-то.… Видел я себя в луже. Страшный, как булька та из зеленого дома. Это Рыжик красивый, а у меня шерсть черная и сам весь какой-то кривой и неуклюжий…
- Такая шерстка у тебя черная, на солнце красиво смотрится. Только тебе, наверное, в шубе такой жарко ходить… - Дите гладило меня по спине, прямо по ребрам, но было не больно, а наоборот, приятно. – Интересно, а как тебя зовут? Наверное, Черныш, ты ведь такой черный…
Вот коптит дите, подумалось мне, пока я блаженствовал от прикосновений ласковых ручек. Во умница! Меня и впрямь Чернышом кличут, ибо черный, как сапоги резиновые, которые сторож в грязь носит…
Меж тем тетя уже вынесла мне еду. Ой, какая это была еда, доложу я вам! Просто прелесть! Косточки всякие разные, шкурки вперемешку с хлебом, но хлебом свежим и хрустящим, а не заплесневелым, как у той старухи глухой…
Ушел я оттуда сразу. Даже не ушел, а убежал. Почему-то жутко стало. Но когда засыпал вечером, то мне снились мягкие ручки дитя того, и как ласково и нежно они меня гладили по шерстке.


На другой день я пришел к дитю и евонной маме ближе к вечеру. Дела были кое-какие, да и жратвы к вечеру больше набирается. Тут, правда, есть риск, что тебя опередит тот же самый Рыжик, но кто не рискует, тот не пьет шампанского, как говорит сторож наш. Да только я еще никогда не видел, чтобы он что-нибудь кроме водки своей хлестал. А рискует он частенько, – когда по местным огородам с мешком шурует. Да и вообще, риск – дело благородное и как раз для такой бравой и красивой собаки, как я. А что, дите так и сказало, а ты красивый, слышишь, псина…
Когда я пришел, то первой меня узрела женщина. Она крикнула в дом, и оттуда мигом выскочило давешнее дите. И опять мне почудилось, что в глазах двоится. Смотришь на нее и видишь взрослого человека, а лицо вот детское. Да и повадки тоже. Странно…
- Приятель твой пришел. Иди, возьми для него харчи со стола.
Как я обрадовался! А когда дите, ненадолго исчезнувшее в доме, вновь появилось на крыльце, восторгу моему не было границ.
В этот раз снедь была просто потрясающей. Дите само сказало, что они делали шашлыки и, стало быть, мне очень много косточек оставили. Я вообще люблю, когда люди себя шашлыками балуют, потому что костей немеренно в такие дни бывает, а это как раз то, что надо. Что-то вроде пира на весь мир в наших скромных местных масштабах.
Но больше всего мне нравится, когда дите меня по холке гладит, теребит по шерстке, легонько за уши дергает. Конечно же, эта девушка не дите, думаю, по человеческим меркам ей лет двадцать, но лицо.… Клянусь всеми богами собачьего пантеона, лицо просто замечательное! Оно не похоже на сморщенную, как печеное яблоко, рожу глухой бабки или на косую и распухшую физиономию сторожа-алкоголика.… Слыхал я, что есть существа такие, ангелы вроде; так вот некоторые люди в них верят и говорят (сам слышал!), что они добрые и лица у них прекрасные…
Интересно, а дите – ангел? Наверное. Меня никто не гладит. За ухом никто не чешет. Чураются все меня; кормить кормят, но вот банального поглаживания не дождешься. Только пнуть или иначе как обидеть. А ведь ласковое слово даже старому коту Филимону приятно… Он, кстати, тоже у них харчуется и, посмеиваясь, говорит, что большего любителя кошек, чем дите энто еще не встречал.
Особо меня дите умилило сегодня. Оно меня обняло за шею и чмокнуло прямо в нос. Я от такого конкретно опешил и сел задом на дорожку. Дите засмеялось, а женщина сказала:
- Ишь ты, как ему нравится.
- Не едиными косточками жива собака, - ответило дите и вновь меня обняло, потрепало за ушами.
- Ты, я смотрю, умеешь с собаками общаться.
- Черныш – очень хороший. Не смейся, мам…. И доверчивый! Хотя его наверняка били.
Слушать дите было приятно. Надо же, все смотрят на меня со злобой, а дите как глянет своими глазками-угольками, так прямо чувствую себя молодым щенком. Тянет покататься на траве-мураве, за бабочками побегать, подурачиться, словом… Дите очень доброе и умное. Хотя она ошиблась. Это она доверчивая. Другой бы на ее месте убежал бы давно али пнул под хвост, а она меня гладит, тискает, словно я и не бродяжка какая, а та породисто-домашняя булька из зеленого дома. Она меня не боится, верит, что я не укушу ее.… А почему? Ведь запросто, вон, рука прямо на носу сейчас, только пасть разинь, да щелкни…. Да нет, как же я укушу-то ее, ангелочка такого?
А вечером я пытался понять, что же это оно имело в виду, что, дескать, не одними костьми я жив. Как это разуметь-то? Ведь ежели я жрать не буду, тогда и помереть вся недолга. Странное все-таки дите, хоть и доброе.


Следующим днем я прямо с утра к Ним пришел. Дите сидело на крыльце, зевало ото сна, смотрело на мир дремотными глазами, а как меня увидела, так сразу обрадовалось, и я вновь ловил кайф, как выражается дурной сынишка сторожа, от очередных поглаживаний и обниманий.
Между прочим, поразил ангела сегодня, брал косточки прямо из рук. Так дите ажно повизгивало. От восторга, я так понимаю.
- Мам, смотри! Он у меня прямо с руки ест! Смотри скорей!
- Вижу.
С дитем мне было очень весело. Я ему, видать, очень сильно понравился, потому что оно со мной возилось все время. Те, кто меня кормят, никогда ничего подобного не делали, а от сторожа можно было получить лопатой по спине…. А ту-у-ут!
Жизнь вновь обрела яркость. Как-то веселее и счастливее жить стало. И хотя лето вот-вот закончится, все равно приятно, блин! Зима, холодная и голодная, отошла на задний план, даже забыл про нее, чувствовал только, что не пропаду. Даже когда дите уедет, она все равно найдет, как обо мне заботиться! Так что прорвемся, не в первой.
До чего замечательно стало! Я даже на сторожа-пьянчужку перестал внимание обращать, а от побоев решил уклоняться. А самое главное, я теперь про Рыжика меньше думаю. Раньше одно в голове было – как бы момент улучить да и показать ему, кто здесь на иерархической лестнице выше стоит. А теперь мне Рыжик абсолютно по барабану: он меня не трогает, я его не кусаю. Теперь тихо-мирно со-су-ще-ству-ем. Такая вот косточка! Я даже помолодел как-то, а булька, та, которая из дома зеленого, теперь на меня не гавкает, когда я мимо прохожу. Во как!


Правда, недавно что-то непонятное произошло. Как-то решил заглянуть к дитю, а по дороге мне встретилась евонная мама, которая несла целый тазик с чем-то очень вкусно пахнущим. Я ажно к земле прирос, когда амбре-то учуял. Она меня увидела, улыбнулась.
- Чего, Черныш, кушать хочется? Это я сторожу для вас несу. Тут и тебе хватит.
Я побежал за ней. А потом остановился. Зачем? – сам не понял. Потом повернул голову.
Дите стояло около покосившегося забора и смотрела на меня сквозь решетку. Я вспомнил, какая она радостная.… А сегодня она печальная. Смотрит на меня небесными, ангельскими глазами. Своими человеческими лапами судорожно вцепилась в ограду. А глядит грустно, чуть не плачет. У меня ажно ребра заныли. Отчего это, думаю, вроде не били уже как неделе две…
Дите улыбнулось и позвало меня: «Черныш». Тихо так, что едва расслышал, но расслышал…
Женщина уже далеко ушла. А я смотрел на дите…
А потом побежал за мамой ейной. Из миски у нее в руках уж больно вкусно пахло…
Рядом зашумел ветер в калине, на дорогу упал желтый лист. Первый, наверное, но проверять не стал, вспомнил, что миску несут сторожу, а это значит, что Рыжик может и мою долю слопать. Да и дождь вдруг закапал…


август 2003 – январь 2004