Великий изобретатель. Миниатюра

 Любовь – двигатель прогресса

 – Зачем это…. Не надо… – прошептала Надя, когда Виктор прикоснулся губами к её губам. – Не надо… – повторила она, но на поцелуй ответила.
 «Как хорошо, – мелькнула в голове у Виктора неуместная (а может, наоборот, очень даже уместная) мысль, – что мать в командировке, а отец явится с работы не раньше, чем через два часа. А то отирались бы по подъездам…»
 …Надя безропотно позволила усадить себя на широкий диван, а Виктор примостился подле неё на полу – стоя на коленях. Она обнимала его робко, но целовались они так жадно и долго, что у обоих перехватывало дух. Молния на надиной кофточке была короткой, и даже когда он её расстегнул, ситуация не сделалась более интимной. Чуть задрав кофточку, Виктор добрался до застёжки лифчика, расцепил неумелыми пальцами незнакомую конструкцию и осторожно дотронулся до обнажившегося под его рукой соска. Надя молчала, только дыхание её сделалось прерывистым. И тут Виктор растерялся. Он ожидал сопротивления, традиционного «Да что это ты!», но ничего подобного не последовало. И эта неожиданная реакция девушки на его робкую смелость обезоруживала – Виктор просто-напросто не знал, что же ему дальше делать.
 – Не бойся, – сказал он, отстранившись и чувствуя себя невероятно благородным, – ничего больше не будет.
 Надя не ответила, только закрыла лицо ладонями, и Виктор не мог видеть выражения её глаз. Зато он вдруг увидел расстёгнутую пуговицу слева на её юбке – там, где начиналась молния. И Виктор мог поклясться чем угодно, что он и мизинцем не дотрагивался до этой проклятой пуговицы. Значит…. Значит, это она сама её расстегнула? Но как-то вовсе не с руки было – после сказанных слов – начинать всё сначала.
 …Они встречались ещё несколько раз, даже ходили вместе в театр, а потом как-то незаметно разошлись в разные стороны и потеряли друг друга среди миллионов людей и многих тысяч встреч. Ничего не было, и вспоминать нечего…

* * *

 – Зачем это…. Не надо… – прошептала Надя, когда Виктор прикоснулся губами к её губам. – Не надо… – повторила она, но на поцелуй ответила.
 «Как хорошо, – мелькнула в голове у Виктора неуместная (а может, наоборот, очень даже уместная) мысль, – что мать в командировке, а отец явится с работы не раньше, чем через два часа. А то отирались бы по подъездам…»
 …Надя безропотно позволила усадить себя на широкий диван, а Виктор примостился подле неё на полу – стоя на коленях. Она обнимала его робко, но целовались они так жадно и долго, что у обоих перехватывало дух. И девушка не сопротивлялась, когда Виктор снял с неё кофточку и лифчик, только попыталась прикрыть локтями обнажённую грудь.
 Молчала Надя и тогда, когда он мягко и осторожно поднял её с дивана, расстегнул молнию на юбке и уверенным движением сдвинул вниз юбку вместе с трусиками. И лишь когда Виктор, снова усадив Надю на диван, притянул её к себе, одновременно раздвигая локтем судорожно стиснутые девчоночьи коленки, она прошептала:
 – Ой, Витя, зачем…. Не надо… Я никогда ещё… Я ещё ни разу…
 – Наденька…
 …Восемнадцатилетний парень – это мальчишка, но восемнадцатилетний парень с опытом пятидесятилетнего мужчины – это совсем другое дело…

* * *

 Пулемётные очереди фотовспышек и многоголосый шум сливались в монотонный гул, напоминавший мерный рокот прибоя. «Хм-м, – подумал Виктор Игоревич, – наверно, это и есть звук славы…»
 – Скажите, пожалуйста, господин профессор, – молоденькая журналистка в ладно облегавшем её фигурку тонком светлом свитере и тёмных брючках прорвалась в первый ряд и настырно подсовывала нобелевскому лауреату микрофон. – А с чего всё началось? Почему вы всю жизнь посвятили решению именно этой проблемы? Ведь машина времени считалась вещью абсолютно фантастической, пока вам не удалось…
 – С чего началось? – усмехнулся учёный, мужским взглядом скользнув по её обтянутой синтетикой груди. – Вы знаете, мне всю жизнь хотелось вернуться в один день из моей далёкой юности – мне тогда было всего восемнадцать…. Наверно, мне очень-очень этого хотелось – вот я и сделал невозможное.