Два билета до Батуми

 
Грузовик, переваливаясь и поскрипывая бортами, скрылся за склоном гольца. В воздухе над глубокой колеёй еще некоторое время висели сизые облачка. Чуть в стороне от дороги образовался раздражающе яркий ворох из лиственничных и еловых чурок. Мы разогрелись, скидывая их с кузова, и теперь хватали морозный воздух открытыми ртами. Сверху на дровах валялись два лома, две лопаты, а в сугробе рядом с ними стояла хозяйственная сумка. Из сумки торчал огромный китайский термос и верхонки. Виктор поставил аккуратно одну чурку в снег, достал из-за пазухи бутылку спирта и водрузил её строго по центру «стола». Из необъятного кармана ватных штанов извлёк эмалированную кружку, и только потом вытащил из-под свитера свёрток с едой.
-Давай, Студент, перед большой работой пропустим по маленькой.
-А как же сухой закон?
-А то я не знаю! – посмотрел на меня без укоризны. – Начальник сам угостил. Сказал, к обеду ещё привезет. Мёрзнуть-то нам некогда будет, само собой, но рядом с такими соседями на трезвую голову как-то муторно. Особенно ночью.
-А мы тут и на ночь останемся?
-Пока не закончим, нас отсюда не заберут. А с таким помощником как ты до ночи нам не закончить – факт. Неси термос, что ты окаменел-то? Или обиделся?

Если налить половину кружки спирта и дополнить её горячим ароматным чаем – получается неплохой «пуншик». Так мне перед первой объяснил Виктор.
Пунш получился горячим, но не обжигающим. Тепло мгновенно разлилось по всему телу, а голова слегка поплыла. Мы выбрали себе по «табуретке» из тех же чурок, что недавно сюда привезли, съели по шмату сала с хлебушком, загрызая разрезанной на дольки луковицей. Лук на столе мгновенно превращался в «леденцы». Перекурили.

-Пойдём сперва снег расчистим, чтобы грязи меньше было, да начнем оттаивать.
Шагах в десяти от вороха дров Виктор сделал на снегу разметку. Раскидали снег по сторонам от неё. Потом прихватили понемногу с каждой стороны и снова раскидали. Образовалась площадка взъерошенной каменистой земли метра четыре на три с редкой почерневшей от морозов травой. Вокруг оголённой тверди лежал полуметровый слой спрессованного снега. В неровностях земли тоже оставался снег. Но он был мелкий и сыпучий. На вид земля от камня не отличалась по твёрдости. Я взял острую штыковую лопату и попробовал ковырнуть в чистом от камней месте – с трудом удалось отломить бурый кусочек размером в половину спичечного коробка.
-Не тупи лопату, Студент, а то я напильник в машине оставил.

...Мёрзлые смолянистые дрова разгорались лениво. Мы уселись на плотный снег, закурили.
-А из-за чего он так, Вить?
-Ты вот из-за чего сюда приехал?
-Ну, я-то сюда... А он отсюда насовсем.
-Разные мы все. Это только кажется – «палка, палка, огуречик». И бабы у всех разные. И у каждой – своё на уме. Для них мы – примитивные кобели. Покормил его, погладил по шерстке – он никуда и не денется. А если и побегает на стороне, то всё равно прибежит, когда жрать захочет.
-Для всех что ли мы такие?
-Я всех не знаю, но из тех, что знаю – для всех.
-А если на стороне лучше кормить будут?
-Тогда он там и останется – так они считают. Всё дело в корме. Не зря же придумали про путь к сердцу мужчины через желудок. Это всё бабы придумали. Я уверен. Знаю мужиков, которые от та-а-ких кормов уходили, только пятки сверкали! А их бабёнки глупые репы себе чесали: ну что ему, паразиту, ещё не хватало? Зажрался, скотина! Ты-то как думаешь?
-Если честно, у меня своей стройной теории на этот счет что-то не выходит. Уехал от проблем, вот и всё.
-Ага, жопа об жопу – кто дальше отлетит?
-Никто и никуда не отлетал. Я же говорю тебе, уехал от проблем, на время. Одуматься надо, остыть.
-Правильно. Ты тут остываешь, а оно само и рассосётся за это твое «временное» время. Все, кто сюда едут, думают, что на время. Только не у всех это получается. Вон и Толяныч так же думал.

Костёр набрал силу тем временем, и нам стало жарко. Я отвернулся от огня и спустя несколько минут почувствовал, что жар пробрался к спине через телогрейку, комбинезон и два свитера.
-Эй, Студент, да у тебя дым от спины валит! Спалишь казённое имущество! Пойдем лучше к столу. Всё равно копать рано. Нам ещё не меньше часа дровишки подкидывать. Не раскиснешь, Студент? Смотри...

Чай в китайском термосе ещё не остыл, а спирт совсем перестал пахнуть и стал тягучим, как глицерин.

…Толяныч приехал в Бодайбо лет пятнадцать назад. Из-под Тамбова, кажется. И на бульдозере мог, и на самосвале любом, и гидромониторщиком становился, когда надо. Одним словом – тут у него полный порядок. И неплохой, сам понимаешь, заработок, который и тамбовскому волку не снился. А дома жена и двое ребятишек. Он сезон отпашет, деньги ей привезет – она довольна и у них всё как у порядочных. Деньги кончились – а она, видать, тратить их умеет раз в десять быстрее, чем Толяныч зарабатывать – он опять ей не нужен. Ни днём, ни ночью. Езжай, говорит, нечего на диване валяться да в телевизор пялиться. Он тут по двенадцать часов в день без выходных, а она – да ну её к энтой матери!
Одним словом, помыкался он туда-сюда, пока детишки не подросли, да в институты не поступили, развёлся с ней и перестал туда ездить. А здесь-то что, сам знаешь! Хотя, откуда тебе узнать-то за полтора дня.
Он к этому делу мужик не охочий, - Витька прикоснулся к своему острому кадыку, - А тут весь досуг умещается в одном кинотеатре и двух забегаловках. Съездил, правда, на море пару раз. Один. А уж там было у него что, не было – не знаю. Машину себе купил вторую – первую-то он своей лахудре оставил в Тамбове, или детям, кто теперь разберет…
Но Толянычу не хватало лишь того, что он сам себе не мог обеспечить. Ему тепла женского не хватало. Он как телёнок, ни матюга нормального завернуть, ни по роже съездить. Дитя взрослое. Я его к себе всё тащил в гости, на Украину. У нас там, знаешь, какие хохлушки? Во! Что тут, что тут. В голове, правда, как и всех у них. Но я не про голову. Он разок даже съездил со мной. Я его там знакомил, знакомил – так, что меня моя чуть на улицу не попёрла. Повеселились маленько, одним словом. Назад возвращаемся, он мне говорит: «Спасибо тебе, Витёк, за сочувствие и гостеприимство, но я должен о себе сам беспокоиться!»
Дело хозяйское, сам понимаю. Вот он и побеспокоился. Нашел тут продавщицу одну вдовую на Балаганахе. У неё лет пять назад мужик на охоте сгинул. Ничего бабёнка. Вроде у них сладилось всё. Толяныч гоголем заходил, а пахать начал за двоих. Переписывались они весь сезон, переговаривались по рации иногда. Чем ближе к окончанию промывки, тем он веселее был. Всё, говорит, жисть налаживается, мы с Катериной решили, как только я вернусь – едем на Кавказ и гуляем на всю катушку! Сколько нам осталось-то? А хорошего видели мало из-за своих переживаний. Воспарил Толяныч над серостью бытия.
Нас с участка на «вертушке» забирали. Всем в Бодайбо надо, а оттуда – кому куда. Над Балаганахом летим, ему летун говорит: «Давай я тебя здесь выкину. За короткую посадку ничего не будет!», - Толяныч отказался. Говорит, и мне в Бодайбо надо. Подарки там разные, то да сё. Сюрприз, одним словом…

Вернулся он в Балаганах дня через два под вечер. Катерина за столом гостёчка принимает. Товарищ, говорит, по работе. А постелька едва прикрыта. Толяныч ни слова грубого, ни ей, ни гостю дорогому. Сел с ними за стол, выпил, как следует, впервые, может, за всю жизнь. Шутил, говорят, как никогда. Подарки достал, коньяк на стол поставил. А потом вышел покурить во двор в одном костюмчике. А уж когда через полчаса не вернулся – его искать пошли.
 
Висел Толяныч в стайке на брючном ремне. Остывать уж стал, пока они его хватились. В кармане пиджака нашли у него в паспорте два билета до Батуми и две путёвки в крутой санаторий.
Вот такая, брат, наша жизнь.

Катерина вчера в артель позвонила. Забирайте, говорит, своего придурка, хороните, где хотите – мне такой слюнтяй не нужен. Про деньги ни слова. А он в этом сезоне кусков восемь заработал…

Мы колупали могилу весь день и всю ночь. Жгли костер, потом сдвигали его и по полштыка отвоевывали у вечной мерзлоты место для последнего приюта Толяныча, которого я ни разу не видел живым. Дважды приезжал наш завбазой. Привозил нам горячую еду в термосе и еще немного спирта. Дело продвигалось невероятно медленно, хотя мы излохматили по три пары верхонок о ломы и лопаты и не присели больше ни разу.
Утром нас сменили двое наших, и к обеду могила была готова. Мы с Виктором за это время успели вздремнуть часика по четыре.

Заколоченный тесовый гроб привезли на кладбище вчетвером. Могилку забросали мерзлыми мелкими комьями, похожими на камни. Установили деревянный крест с металлической пластиной: «Устинов Анатолий Михайлович
15/05 1934 – 14/11 1979».
Могильный крест из лиственницы был вызывающе чист. Выпили по кружке «пуншика» за упокой души, покурили, каждый о своём...
В сумерках закинули в кузов ломы и лопаты. Сами устроились тут же, поплотнее друг к другу.
Завбазой, забираясь в кабину, посмотрел на нас через борт и сказал, чтобы это было в последний раз.