Приимный дом

 Владимир Численский

 

 Приимный дом

 (рассказ)

 

 В голове было темно и пусто. Лишь на самом дне оглушенного сознания трепетала какая-то смутная, словно кем-то или чем-то запуганная мысль. Какая?

 Он слегка потер лоб влажной ладонью и, встряхнув головой, наконец, понял: хотелось в клозет – это прежде всего. И второе – очень хотелось пить. В такт мысли о воде его кадык судорожно дернулся. Проблема была в том, что выбраться сейчас из постели, было бы невероятно мучительным. Для этого потребовалось бы фантастическое усилие воли. А сил у его воли почти не осталось – он это чувствовал. Но нужно было все-таки вставать.

 Застонав, он перевернулся набок и, свесив с кровати голые ноги, чертыхаясь, нащупал разбросанные подле шлепки. Почти не подымая ступней, как на лыжах, он двинулся в сторону санузла и сразу же едва не упал. На минуту приостановившись, он переждал пока уляжется головокружение, а заодно и позыв тошноты, и, снова издав не громкий стон, пошел дальше, упрямо нахмуренный, но уже полный решимости, как солдат на поле боя, готовый полечь костьми ради выполнения приказа.

 Свет в клозете горел. Это было видно сквозь приоткрытую дверь. “Забыл выключить, – подумал он: – Ничего. Спьяну – это еще не самое страшное”.

 Он потянул дверь на себя и, изумленный, замер: в доверху наполненной ванне была она. Кто она, он не знал. Но она была.

 Мокрые темные волосы, облепив своими прядями голову, хорошо подчеркивали ее форму. Глаза незнакомки были закрыты, но по всему было видно, что такое простое лежание в воде, приносило ей огромное удовольствие. Пар, подымавшийся кверху, искривлял пространство, и оттого лицо ее казалось почти загадочным и даже, можно сказать, потусторонним.

 Пробыв в таком нелепом положении секунду или, может быть, две, он, наконец, отпрянул назад.

 – Извините, – только и смог сказать он, уже прикрывая дверь, когда заметил, что девушка лениво приоткрыла глаза. В ее взгляде изумления не было и в помине.

 “Значит, мы знакомы, – подумал он, в нерешительности притаившись в коридоре: – Но, черт побери, каким образом? Как она сюда попала?”

 Ответа не находилось.

 Он слегка стукнул пару раз в дверь и, снова немного приоткрыв, но не заглядывая за нее, стараясь говорить беззаботно, спросил:

 – Извини, ты скоро?

 – Еще минут десять, Кеша, – немедленно донеслось оттуда.

 “Кеша? – мысленно переспросил он: – Но я же не Кеша!”

 Он кашлянул, но о своих размышлениях незнакомке сообщать не стал.

 – Послушай, – опять позвал он ее: – Мне бы это... До унитаза добраться бы.

 – Да ты иди, не бойся. Я глаза закрою, – как сто лет знакомому, отозвалась девушка.

 Он вторично кашлянул и, чуть погодя, сообщил:

 – Не-а, я так не могу, – и, ожидая ответа, прислушался.

 – Скажите, пожалуйста, какой стеснительный, – без тени смущения в голосе, среагировала странная купальщица.

 Ему в ее ответе почудился юмор, причем не иначе, как черный.

 Он прикрыл дверь и, с минуту возле нее постояв, вернулся в комнату.

 Разыскав джинсы, которые лежали на полу в изголовье кровати, он уселся для устойчивости на палас и стал медленно одеваться.

 “Что же все-таки было? – думал он, тупо разглядывая разобранную постель: – Я что, подцепил ее вчера? Или, быть может, она меня? Но тогда почему она называет меня Кешей?”

 Эти мысли не давали покоя, но цепь событий предыдущего дня в памяти не восстанавливалась. Он помнил, что поехал к Нике, которая жила подле Второго вокзала, на день рождения. Там Ника должна была помирить его с Леркой, с которой он не виделся уже, наверное, с месяц. Вместо примирения с Лерой, вышла ссора с Николаем – Никиным женихом, который обещал ему помочь устроиться на башлевое место в “Лукойл”. Да, да, точно. Он теперь вспомнил. Кажется, он разбил этому Николаю нос, приревновав его к Лерке. А что было потом? Больше ничего не вспоминалось...

 Из коридора донеслись звуки. Девушка – в халате, вытирая волосы небольшим махровым полотенцем на ходу – прошла в комнату.

 – Ну, как спалось? – доброжелательно, но небрежно, как у хорошо знакомого человека, спросила она, устроившись на старом пуфике перед зеркалом.

 – Пойдет, – нехотя буркнул он, подозрительно глядя ей в затылок.

 Она, заметив его взгляд через зеркало, улыбнулась и сказала:

 – Костя скоро придет: он домой побежал звонить – в Караганду. Надо же сообщить, что мы устроились.

 “Какой Костя, какая Караганда, где устроились? – беспорядочно застучали вопросы у него в голове: – Да и, вообще, черт побери, что у меня в доме происходит?”

 Но вместо того, чтобы высказать все эти вопросы вслух, он лишь согласно кивнул головой:

 – Хорошо.

 – Кеша, – позвала его незнакомка: – А ты давно купил эту квартиру?

 Она, уже покончив с сушкой волос, теперь причесывалась.

 “Халат, полотенце – все не мое”, – отметил он про себя машинально, и лишь потом ответил:

 – Давно. С год уже.

 – Что, хорошо зарабатываешь?

 – Раньше зарабатывал, – он немного подумал и поправился: – Лучше, конечно, сказать «подворовывал».

 Она усмехнулась понимающе и, видимо, хотела спросить о чем-то еще, но он перебил:

 – Ты извини. Я сейчас.

 Быстро поднявшись, он пошел в санузел, где с наслаждением облегчился и, предварительно прямо из-под крана вдоволь напившись холодной воды, наскоро сполоснул лицо.

 Когда он вернулся, девушка уже была в джинсах и в светло-голубом свитере. Только теперь он разглядел два больших баула, стоящих за шкафом в углу.

 – Куда все это? – спросила она, кивнув головой на одеяло и подушки: – В шкаф?

 – Да, – подтвердил он и встрепенулся: – Слушай, а ты где спала?

 Она, складывая постель, улыбнулась:

 – Как «где»? Рядом с тобою, – и, оглянувшись на него и углядев в его глазах напряженность, поправилась: – Ты спал у стены, Костя возле тебя, а я за Костей – с краю.

 – Костя спал рядом со мною? – возбужденно переспросил он.

 – Ну да. А что? – отозвалась спокойно девушка: – Что-нибудь не так?

 Он лишь нахмурился в ответ. То обстоятельство, что он впервые в жизни спал рядом с мужчиной, добило его окончательно.

 Девушка, укладывая в шкаф постель, недоуменно на него взглянула и, видимо, по-своему истолковав его оцепенение, посоветовала:

 – Ты бы сходил на кухню – похмелился.

 – Хорошо, я так и сделаю, – покорно сказал он и поплелся на кухню.

 Там был бардак. По посуде можно было догадаться, что накануне пили три человека. Посреди немытых тарелок, вилок и прочего стоял недоопорожненный штоф “Смирновки”.

 “Они что ли взяли? – подумал он и, наполнив первую попавшуюся под руку стопку, выпил и закусил огрызком оставшегося со вчера маринованного огурца. Постепенно в голове стало легчать.

 Он вернулся в комнату. Девушка снова сидела на привычном уже для него месте – на пуфике – и старательно красила ногти. Он уселся на сложенный диван и снова уставился на нее и – на этот раз – с интересом. Она была хорошо сложена – это вычитывалось сразу, несмотря на одежду. Временами, она, не прерывая занятия, невозмутимо взглядывала на него на миг с амальгамы зеркала, иногда улыбаясь при этом. Так длилось несколько минут.

 – Ну как, Кеша, – наконец, разомкнула молчание девушка: – Пришел в себя?

 – Пришел, – мрачно подтвердил он: – Только я не Кеша, а Геша. Геннадий, то есть.

 – Да, – удивилась девушка: – А вчера я думала...

 – Ты неправильно думала, – грубо перебил он и, решив, что достаточно тянуть волынку, напрямик спросил: – Ты кто?

 – Я?!

 – Ну да – ты. Кто же еще?

 – Ты что - забыл? Я – Тома.

 Он кашлянул.

 – Меня не интересует, как тебя зовут. Как ты сюда попала?

 Девушка отложила в сторону свои маникюрные принадлежности и, круто повернувшись лицом к нему, покачав головой, с удивлением сказала:

 – Э-э, да я вижу, ты совсем ничего не помнишь...

 – Да – не помню, – опять грубо перебил ее Геша: – Ну и что из того?

 Она пожала плечами и, вздохнув, начала объяснять.

 – Мы вчера вместе сели в один троллейбус на вокзале. Тебя еще две какие-то девушки и парень усаживали, а ты все рвался куда-то вернуться и кого-то не то добить, не то прибить. Помнишь?

 – Помню, – приврал Геша: – А дальше?

 – Дальше, – продолжала Тома: – Парень, который с тобою был, попросил Костю приглядеть за тобой. Костя пообещал.

 – Ну?

 Девушка с сожалением вздохнула:

 – Все-таки ты ни черта не помнишь...

 – Продолжай, – приказал Геша.

 – В дороге Костя стал у тебя спрашивать, где можно устроиться и ты пригласил нас к себе. Нам с месяц где-то перетереться здесь нужно, – поспешно пояснила Тома и, стараясь заглянуть Геше прямо в глаза, широко размахнула ресницы.

 Взгляд ее тревожил и волновал, заставлял думать совсем не о том, о чем теперь нужно было думать, и потому Геша постарался поскорее отвернуться.

 Тома чуть слышно вздохнула и заговорила снова:

 – Костя возле твоего дома водки взял – для знакомства. Ты, ведь, на вид совсем трезвый был. Разве что только злой. Потом ты привел нас к себе. Костя тебе за жилье сто баксов заплатил – за месяц...

 – Сто баксов? – встрепенулся Геша.

 – Да.

 – А где они?

 Тома кивнула головой на полочку возле зеркала:

 – Вот они – под “Олд спайсом”.

 Действительно, под одеколоном – Леркиным подарком к дню рождения – лежала стодолларовая купюра.

 – Да ты не волнуйся, – стала успокаивать его Тома: – Мы тебя и не собираемся обманывать.

 – А я и не волнуюсь, – раздраженно отрезал Геша: – Придет твой Костя, я верну ему деньги, и пойдете искать новое жилье.

 Тома опустила голову и, поднявшись с пуфика, подошла к окну. В комнате повисло молчание.

 – Слушай, – недружелюбно окликнул ее Геша: – А почему мы спали на одной постели? В коридоре же, во встроенном шкафу еще комплект постельный есть.

 Она сразу же повернулась к нему:

 – Так ты напился, как... как..., – она запнулась.

 – Как свинья, что ли?

 – Ну да, – обрадовано подтвердила она, и тут же спохватилась: – Ой, ты извини, я не это хотела сказать. В общем, ты ушел из-за стола, вытащил из шкафа постель и сразу вырубился. Мы тебя с Костей трясли, трясли, но ничего не вышло. Если бы мы знали, где другая постель, то легли бы отдельно – на полу.

 Геша поднялся и, подойдя к окну, встал рядом с Томой и начал задумчиво разглядывать уже окончательно проснувшийся, по-будничному вялый двор. Там, кроме дворника, методично сметавшего наопавшую за ночь листву, почти никого не было. Лишь изредка пробегал кто-нибудь из малознакомых Геше жильцов, спеша по каким-то своим, конечно же неотложным и важным делам. Геше торопиться было некуда.

 Тома, обернувшись к нему, оперлась рукою о подоконник и выжидающе смотрела на его профиль.

 – Этот Костя – он кто? – чтобы как-нибудь убить время, продолжил разговор Геша.

 – Так, – обронила Тома и, немного замявшись, объяснила: – Грек один знакомый. В общем, приятели мы с ним. Понимаешь?

 – У-гу, понимаю, – Геша мысленно представил, как он спал бок о бок с чернявым, покрытым густым волосяным покровом каким-то Костей-греком и его передернуло.

 – А сама-то ты кто – татарка? – спросил он, чтобы поскорее избавиться от назойливого, слишком уж отчетливого видения.

 – Угадал. Надо же, – заулыбалась собеседница.

 Геша взобрался на подоконник и, усевшись, стал с любопытством разглядывать, все еще не переставшую улыбаться, Тому.

 – В Алма-Ату-то вас зачем понесло?

 – Затем же, что и всех – торговать. У нас там, – она кивнула в сторону баулов: – Детские шмотки. Нашего – Карагандинского производства. Костя по дешевке достает.

 – Достает! – передразнил Геша: – Скажи прямо – ворует.

 – Может быть, и ворует, – невозмутимо отозвалась Тома и, не без некоторого труда взобравшись на подоконник, устроилась рядом с Гешей.

 – А ему – твоему Косте – сколько лет?

 – Двадцать восемь, а что?

 – Оказывается, мы ровесники, – немного подивился Геша: – А тебе – сколько?

 – Мне – восемнадцать, – чуть подумав, ответила Тома и, еще немного подумав, спросила: – Ты что, и вправду нас выпроводить хочешь?

 – Хочу. А ты как думала?

 Тома лишь покачала головой в ответ.

 В дверь позвонили. Девушка легко соскользнула с подоконника и помчалась к двери:

 – Это Костик! Я открою, – выпалила она уже на ходу, не оборачиваясь.

 Геша остался сидеть на месте. После звуков отворяющейся двери и нескольких сказанных обычным голосом фраз, из коридора в комнату донесся сбивчивый шепот.

 – Салам, браток, – поприветствовал его Костя, проходя в комнату.

 Костей оказался рослый и жилистый и, как и предполагал Геша, чернявый парень. Довольно смазливый.

 – Салам, – ответил на приветствие Геша.

 Костя поздоровался с ним за руку и, притулившись задницей о выступ подоконника, расположился рядом, сложив одна на другую, согнутые в суставах руки.

 – Томка, говорит, что у вас тут проблемы возникли, пока меня не было, – полувопросительно, полуутвердительно сказал он.

 Геша кашлянул и, коротко взглянув на стоящую подле, насторожившуюся девушку, ответил:

 – Особых, в общем-то, не было. Ну, а если честно, то я хочу вернуть ваши деньги и разойтись с вами по-хорошему.

 Костя напряженно вздохнул:

 – Понимаешь, Кеша...

 – Геша, меня Гешей зовут. Геннадий, то есть.

 – Хорошо, – кивнул Костя: – Геша, так Геша. Так вот, Геша, я тебя вчера за язык не тянул, ты сам нам предложил поселиться у тебя. Если че...

 – Я пьян был, – перебил Геша.

 – Может быть, – опять кивнул Костя: – Но, сам понимаешь, – он исподлобья взглянул угрюмо на Гешу: – Твои проблемы. Я с утра уже успел домой позвонить и знакомым здесь, дал твой телефон и адрес. Меня теперь у тебя искать будут. А если мы отсюда съедем – ты мне всю торговлю зарубишь.

 Геша уже понял, что Костя – парень не промах. Из тех, про кого говорят – где сядешь, там и слезешь. И сейчас Костя попросту, говоря современным языком, давал ему расклад и на круг выходило, что не прав именно он – Геша.

 “Черт, надо же так вляпаться!” – подумал он и, вздохнув, взглянул на Тому. Та по-прежнему смотрела с ожиданием.

 – Если хочешь, – вывел его из оцепенения Костя: – Мы добавить можем. Баксов пятьдесят, если че...

 – Не надо, – досадливо отозвался Геша. Он все еще суетливо искал в уме способ, благодаря которому можно было бы избавиться от этих нежданных гостей, но ничего подходящего не придумывалось. И вдруг он совершенно отчетливо осознал, что ничего и не придумает; что они – и этот неприятный ему, вызывающий чуть ли не физическое отвращение Костя, и эта невозмутимая, такая спокойная, но вызывающая такое сильное беспокойство девчонка – останутся жить у него на весь месяц, а если сильно захотят, то и больше; что у него не хватит решительности и настойчивости, чтобы выпроводить их на улицу. Проклятая русская покладистость!

 – Ладно, чего уж там, – опять вздохнул он: – Живите.

 – Ну вот и лады, - удовлетворенно заключил Костя и сразу же переключился на девушку: – Там – в коридоре – сумка с продуктами. Давай, чай быстренько сооруди, да и поедем. Место на базаре надо сделать.

 Тома ушла на кухню, и Геша остался в комнате вдвоем с Костей.

 Хотя похмелье уже почти отпустило его, чувствовал Геша себя все равно скверно. Вдруг как-то по особенному сильно захотелось остаться одному, и он – быть может, впервые в жизни – по-настоящему понял, как мала его однокомнатная квартира, которая прежде – до этого неожиданного заселения этими, самим же им сдуру приглашенными гостями – казалась ему верхом совершенства, по крайней мере, в его холостяцкой системе координат.

 Вздохнув, он перешел от окна к дивану и, усевшись там на самом краешке, даже и не стараясь скрывать одолевавших его чувств, уныло понурился. Костя, заметивший это, с любопытством наблюдал за ним от окна.

 – Курить-то у тебя в комнате можно? – окликнул он Гешу и, углядев вялый утвердительный кивок головой в ответ, не спеша достал сигарету, не спеша размял ее, прикурил, при этом все время оглаживая Гешу своим сочувственным взглядом; и, видимо, так же, как и Тома, по-своему истолковав Гешино состояние, обнадеживающе сказал:

 – Ничего, браток, сейчас Томка все сделает, сядем за стол, и похмелишься, если че...

 Геша, прислушиваясь к тому, как Тома гремит на кухне посудой (его – Гешиной! – посудой, на его – Гешиной! – кухне), оставил реплику без ответа. Он подумал, что, быть может, стоит передислоцироваться в санузел и спрятаться там, но мысленно, с почти графической точностью представив себе такую ситуацию (когда в комнате какой-то Костя, на кухне какая-то Тома, а он – Геша – сидит в санузле на краю прикрытого стульчаком унитаза, как зашуганный сыч на заледенелом дереве), злобно про себя чертыхнулся и, не без сожаления, от этой идеи отказался.

 – Идите сюда, – громко позвала их Тома: – У меня уже все готово.

 Зайдя на кухню, Геша случайно обратил внимание на лежавший на холодильнике раскрытый томик романа Стивена Кинга “Сияние” – недавно купленный и уже начатый им прочитываться. Прежде чем сесть за стол, он на минуту задержался, взял книгу и, с тоской и даже с нежностью закрыв, убрал ее в стол с выдвижными ящиками, понимая, что в ближайшие тридцать-тридцать пять дней дочитать ему не удастся: он не любил читать, когда в доме у него были посторонние – даже при Лерке.

 Костя уже было уселся на место между столом и холодильником у окна – туда, где обычно любил сидеть сам Геша, – но Геша, хмуро взглянув на него, не громко, с нежданно исказившей голос хрипотцой, сказал:

 – Это мое место.

 – Конечно, конечно, братан, базара нет, – миролюбиво отозвался тот и сразу же пересел на противоположный край стола, ничуть при этом не смутившись.

 Тома расположилась посередине между ними и начала сосредоточено разливать чай по кружкам.

 Первую кружку она подала Геше, но он, даже не вынув рук из-под стола, недовольно заметил:

 – Это не моя кружка, – он, конечно же, имел в виду, что это не его любимая кружка.

 – А какая твоя? – с подчеркнутой предупредительностью поинтересовалась девушка и вопросительно на него взглянула.

 Ее волосы, устриженные в каре, чуть-чуть прикрывали высокий, по Гешеным представлениям почти античный лоб, обтянутый гладкой, еще совсем девчачьей кожей и, оставляя совершенно открытой шею, позволяли беспрепятственно любоваться ее изломами и безупречно изящной посадкой головы. Все это и что-то еще, такое необъяснимое, но так хорошо всегда мужчинами чувствуемое – быть может, обыкновенный запах чистого женского тела – кольнуло Гешу так, что у него даже немного сбилось дыхание и оттого он, чтобы не уличать свои ощущения перед нею, а, тем более, перед ее дружком, отвел глаза в сторону окна и, едва заметно качнувшись вперед при этом, сказал:

 – Та – дальняя, – он имел в виду ту кружку, которая, надо полагать, предназначалась для Кости.

 Тома тут же поменяла кружки местами.

 Костя, дотянувшись, приподнял над столом “Смирновку” и вопросительно взглянул на Гешу. Геша, уловив его движение, почувствовал, что при мысли о водке его снова замутило, и он, поморщившись, отрицательно мотнул головой:

 – Нет, я не каждый день водку пью.

 Костя, видимо подивившись на такую реакцию, выпил сам и, подцепив из банки огурчик, со смачным хрустом осадил выпитое.

 – Вкусные, – похвалил он: – Сам, что ли, маринуешь?

 – Мать снабжает, – нехотя отозвался Геша.

 – А-а, понял.

 Дальше завтракали молча. Геша старался не смотреть в сторону своих сотрапезников. Задумчиво потягивая чай, он смотрел в сторону окна, но за стеклом ему виделся не двор, а уже хорошо запомнившиеся черты сидящей подле него девушки, запах которой он все еще не переставал чувствовать.

 “Лерка ей и в подметки не годиться”, – подумал он, еще раз исподтишка взглянув на девушку. Затем он подумал, что, быть может, стоит позвонить сегодня Лерке, но тут же решил, что нет, не стоит; что история их с Леркой двухгодичных отношений порядком-таки затянулась; что, скорее всего, ничего путного из этого не выйдет; да и, если честно говорить, она – Лерка – порядочная-таки зануда.

 Позавтракав, гости стали собираться. Геша остался сидеть на прежнем месте, на кухне, изредка поглядывая в коридор, наблюдая, как они одеваются – в основном, конечно же, за Томой.

 – Слушай, – позвал его Костя, когда оделся: – Ты целый день дома сидеть будешь, или пойдешь куда-нибудь?

 – Не знаю еще. Может быть, и пойду.

 – А как быть с ключами?

 Геша кашлянул и, встав, достал из того же выдвижного ящика, куда прежде спрятал книгу, пару запасных ключей, увязанных вместе куском обыкновенной бечевки и, выйдя в коридор, без слов протянул их Косте.

 Костя деловито развязал узелок и, достав из кармана свой брелок, с уже болтавшимися на нем какими-то – наверное, от его карагандинского дома – ключами, так же деловито нацепил их туда. Геша, стоя рядом, не без грусти наблюдал за всеми этими манипуляциями.

 – Ну, ладно, братан, пока, – закончив с ключами, сказал Костя: – Мы, наверно, часам к шести подъедем, если че...

 – Если че, – машинально повторил Геша, когда дверь за гостями захлопнулась.

 С полчаса он бродил по квартире, как одинокий чердачный кот, “ушедший в обиженку”* от напакостивших ему людей.

 Вдруг ему вспомнился один парень по кличке “Тихоня”, с которым он познакомился на павлодарской пересылке, когда кантовался в течение двух лет в тех местах, куда мудрый Макар телят никогда не гоняет, куда угодил по глупости, вместо армии, за прибранную с земли облезлую ондатровую шапку одного из убежавших мужиков, которых они с Лехой в пьяном угаре “отметелили”. “Тихоня” тоже любил к случаю и не к случаю лепить в конце фразы это бессмысленное выражение – “если че”. Вспомнив все это, Геша почувствовал себя столь же отвратительно, сколь и тогда – на пересылке. Быть может, даже еще отвратительнее.

 Устав слоняться, Геша остановился возле зеркала и долго смотрел на торчащую из-под одеколона купюру.

 Потом взял ее и, повертев с минуту в руках, подумал: “Сходить, что ли, пива попить? Или, может быть, попытаться еще раз отвертеться от этой парочки?... А, черт с ними, – наконец, решил он: – Схожу на пиво, а потом к матери поеду. Хоть деньжат ей немного подкину...”

 Домой он вернулся поздно – около одиннадцати. Костя и Тома, естественно, уже были дома. Было видно, что они только что поели. Тома молча убирала со стола, а Костя, так же молча, наблюдал за нею, смотря на нее очень недобрым взглядом – Геше сразу стало понятно, что между ними что-то произошло.

 – Садись, – кивнула Тома на табурет: – Я картошки с мясом натушила. Сейчас я тебе покормлю.

 Геша сел на свое место и, чтобы скоротать ожидание, закурил.

 Убрав со стола, Тома быстро накрыла его снова – для Гешы. Костя, тем временем, все так же недобро и все так же угрюмо смотрел на нее.

 – Пойдем-ка со мною, – приказал он, хватко уцепив девушку за кисть рукою, как только та поставила перед Гешей тарелку. Она, искоса взглянув на него снизу вверх, не сказав ни слова, подчинилась. Костя повел ее в ванну. Геша удивленно посмотрел им вслед.

 – Ты что, сука?.. Я что, по-твоему, лох какой-нибудь?.. Ты что, считаешь, я ничего не понимаю? – донеслось из ванной, и тут же послышались звуки двух пощечин подряд, быть может, даже ударов: – Да я тебя, тварь такую, насмерть забью, – снова донеслось из ванной и – снова звук пощечины.

 Геша, вскочив из-за стола, побежал к санузлу.

 – Ребята, вы чего? – взволнованно спросил он, приоткрыв дверь: – Вы, часом, не из-за меня ли?

 Девушка стояла в углу, возле раковины умывальника, отвернув голову в сторону; щека, обращенная к Геше, была красной. Костя, нависший над нею, отвлекся и, взглянув на Гешу, в сердцах, сквозь зубы выдавил:

 – Да при чем здесь ты! – и, снова повернувшись к Томе, скрипнув зубами, распорядился: – Иди постель стели, тварина.

 Девушка, пряча глаза, проскользнула мимо Геши в комнату. Костя, стараясь унять слишком глубокое и беспорядочное дыхание, вышел следом.

 – Мы после базара к кенту одному моему старому заехали, – возбужденно заговорил он: – Тот в последние два года крутым стал. Так пока мы там сидели, эта дрянь, – тут Костя, сверкнув глазами, кивнул в сторону комнаты: – Глазками стреляла.

 – Ты, может быть, что-нибудь не правильно понял? – примиряюще спросил Геша.

 – Я все правильно понял, – отрезал Костя на это.

 Немного успокоившись, он пошел на кухню и закурил. Геша тоже вернулся на свое место – доедать.

 – Ты спать, когда пойдешь? – докурив, поинтересовался Костя.

 Геша пожал плечами:

 – Не знаю. Посижу тут еще, наверно. А что?

 – Да так, ничего. Мы уже ложиться будем – завтра вставать рано. Если че...

 Геша кивнул...

 Оставшись один, он одну за другой выпил три кружки чаю и, лишь потом, закурил из оставленной Костей пачки “Магны”. Из приоткрытой форточки потянуло холодом с уже запорошенных первым снегом гор. Геша поежился и, встав, прикрыл форточку и, потушив на кухне свет, тоже пошел спать, но у самых дверей в комнату, приостановился.

 – Костя, Костик, миленький мой, хороший, – послышался едва различимый шепот, доносящийся через неширокую щель между краем двери и косяком.

 Геша поморщился и, повернувшись, быстро пошел на кухню обратно. Закрыв за собою и кухонную дверь, он вдруг заметил небрежно оставленный на холодильнике – там, где раньше лежала книга Кинга – свитер девушки. Осторожно взяв его, он немного подержал его в руках, а затем, распознав уже знакомый запах, бережно поднес свитер к самому лицу и внимательно принюхался. Затем, выпрямившись, неосознанно глядя в завешенное наружным сумраком окно, он прищурился, будто анализировал и фиксировал различенное. Аккуратно вернув свитер на место, Геша, со всей тщательностью, на которую был способен, постарался придать свитеру ту же небрежную форму, которая была поначалу.

 Разобравшись, наконец, со свитером и даже немного вспотев при этом, Геша снова уселся и закурил. Так – в задумчивости – он пробыл около часа или немногим меньше, после чего все же решился идти спать.

 В комнате пахло теплом и людьми, и еще чем-то таким, чем всегда пахнет в комнатах после того, как люди позанимаются в них любовью.

 Гости, судя по всему, уже спали. Стараясь не шуметь, Геша добрался до дивана и, улегшись там, повернулся в сторону спящих.

 Костя спал на боку, и оттого Геше была видна лишь часть его спины, высвеченная слабым лунным светом. Девушка спала на спине, как-то неестественно запрокинув свою головку, с устриженными в каре волосами. Если б не губы, временами мелко вздрагивающие, ее – при таком свете – можно было бы принять за покойницу: так недвижно она спала. Она лежала между Гешей и Костей – разумеется, намного ближе к Косте, чем к Геше. Подумав об этом, Геша криво усмехнулся и, перевернувшись на спину, закрыл глаза.

 В голове вновь стало темно и пусто. Быть может, день еще и не начинался?

 

 Более подробно с работами этого автора вы можете ознакомиться на сайте: chislenskiy.narod.ru

 

 Алматы, 1997г.

 

 

 

 





* Уйти в обиженку - обидеться, замкнуться в себе (сленг мест заключения)