Живая музыка

 Сквозь пелену воспоминаний я вижу её лицо. Одухотворённое лицо. Её глаза, сверкающие при свете дня и светящиеся в лунной ночи, которые указали мне путь спасения. Спасения от себя. В каждом из нас живут воспоминания. Они живы в нас и остаются после нас. Ничто не уходит из этого мира. Всё остаётся в нём. И даже если жизненная оболочка теряет смысл, воспоминания остаются жить и после тебя и уже живут сами по себе.
 Её уже нет с нами, но она осталась во мне. И я уже не в силах переносить потери... Ухожу за ней, к ней и от неё. Ибо её уже не догнать. Она уже перешла ту черту, а я только пытаюсь преодолеть её... Пытаюсь... стать муравьём, чтобы ползать с собратьями, чтобы возродиться на этой или другой земле вновь...
 Возможно тебе не известно, но к музыке, как к живому существу, можно прикоснуться. И она зазвучит в тебе, и ты станешь частью её...
 Музыка в ней жила уже с трёхлетнего возраста, когда она пыталась напевать. При этом пела она, глядя на белоснежные стайки облаков, лениво плывущие в поднебесье, на птичек, весело порхающих, перелетая с ветки на ветку и даже лай собаки вызывал в ней определённый музыкальный лад. К шести годам она уже ловко перебирала пальчиками по клавишам белого рояля, стоящего в семейной гостинной и папа, придя с работы, умилялся, глядя на это чудо.
 Музыкальной грамоте она выучилась довольно легко и, пописывая пьески и музыкальные миниатюры, воплощала их, вписывая нужные нотки в пятилинейный нотный ряд. Испещряя знаками бумагу, строчки летели из-под её пера и наполняли землю звучанием.
 Это чудо, чудо, - восклицал каждый, едва заслышав её игру. И в самом деле, в её детских шалостях, воплощаемых в музыке, слышался и звон ручейка, и щемящий зной летнего полдня, и радостный крик младенца, только-только явившегося на этот свет и извещающий мир о своём появлении...
 Едва придя со школы домой, она летела к раскрытому роялю, садилась и, мягко касаясь пальцами его клавиш, входила в него и сливаясь с ним, становилась частью его, и каждый прохожий, едва заслышав этот перебор, застывал в своём движении и слушал, слушал, забывая зачем и куда спешил. В ней жила музыка. Она звучала в ней и каждое движенье её, и каждый её вздох являлся воплощением волшебства.
 Странный голубой свет лился из неё, едва коснувшись клавишей, она проникала в тайну звучания, и вместе с этой голубизной выливался в мир свет солнечной энергии, звучавшей и воплощённой в её мелодиях...
 Гром грянул среди ясного неба. Она оглохла... И мир с нею оглох. Не стало слышно звуков. Мир мертвел, мертвел и становился всё призрачнее и призрачнее. Не помогли операции и мир её музыки, окончательно поселился в ней. Она плакакала день за днём, но то что переполняло её,- выливалось на бумагу пёстрыми нотами. Музыкальной ряд становился твёрже и вместе с тем освобождался от детской наивности, что так было ей характерно в её первых сочинениях.
 Музыка - она стала её миром, её палочкой, что выручила не дав умереть. Я познакомился с ней в санатории, куда приехал на отдых после тяжёлой и продолжительной болезни. Во мне жил мир шахмат! Я жил им! Неважно, проигрывал или выигрывал, но каждая удачная комбинация оседала во мне и оставалась в клеточках моей памяти. Мир вычислений, решение задач занимал весь мой досуг. Здесь был мой мир. И не важно, что происходило на этой земле,- светило ли солнце или лил дождь...Я не замечал ничего.
 В школе я учился довольно легко. Единственно, что отличало меня от других, я был одинок. Общение со мной приносило окружающим одно огорчение, так как моё увлечение занимало всё свободное время и я не мог размениваться по пустякам. Во мне жила игра. Я с упоением переставлял шахматные фигуры и их ходы роились во мне.
 Я представлял себе, как я захватываю чужое королевство или чужие земли, открывая перед собою новый мир, или защищаю от врага свою землю, сводя все рассчёты своего противника на нет... И каждый мой ход заставлял его думать, думать, думать. А я всё исхищрялся и исхищрялся в своём побуждении и днём, и ночью мне мерещелись новые ходы, новые комбинации... Мой неокрепший мозг не выдержал и я заболел. Болезнь длилась долго... Очень долго... Доктора отступились от меня, но молодой организм взял своё и болезнь, иссушившая мой мозг,- стала отступать и малейшее напряжение во мне отзывалось музыкой. Её звучание роилось во мне звуками ещё неосознанными. Они возбуждали воспоминания
чего-то давно забытого, унесшегося в небытие, но оставившее след в моей памяти...
 Вышагивая по алейкам тенистого парка, я вдруг услышал звуки музыки, лившиеся, как бы изнутри меня. Они будоражили, они возбуждали, они возрождали жажду жить!
 Ноги сами несли меня и я, не разбирая дороги, шёл, нёсся, летел навстречу этим звукам. Они привели меня в отдалённую часть парка, где стоял небольшой деревянный дом и из окна первого этажа вырывались волшебные звуки, уноящиеся в мир и рождая собой жажду творить.
 Со-творение! Какое удивительное свойство организма, даренного тебе матушкой-природой.
Я заглянул в окно. За роялем сидела девушка в светло розовых одеяниях и из-под пальцев её, ласкающих клавиши, лилась эта волшебная музыка...
 Мне захотелось познакомиться с ней и едва смолкли божественные звуки, я окликнул её. Она, видимо ещё под нахлынувшими чувствами, была внутри себя, внутри животворящего клубка памяти. Я окликнул её вновь, но и эта попытка ни к чему не привела. Девушка сидела как-то неестественно прямо. Во всей её позе чувствовалось какое-то напряжение. Она вслушивалась. Но вслушивалась ни в мир, несший с шуршанием листьев в парке, с гудками пароходов, криками орущих отдыхающих счастье жизни... Она вслушивалась в себя...
 Лучик заходящего солнца коснулся её и она невольно повернулась и в проёме окна увидала меня. Моё состояние передалось ей, а её - мне. Мы как бы слились воедино и этот миг стал вечностью. Вечностью сотворения божества...
 Мы прохаживались по парку, держась рука об руку и её тепло переливалось в меня, а моё тепло переливалось в неё. Прошло время и наступила весна. И хотя землю ещё покрывали снежинки, падающие, кружась в воздухе, в каждой снежинке таился отзвук того былого, что являл музыку жизни. Волшебство живой музыки...