рассказ без названия, часть первая

Написано, когда была влюблена в паренька, являющегося "прообразом" Алекса, героя сего творения. Увидела его с другой, переживания то сё... вышло, что вышло. Много реалий. Написано в сентябре 2005-ого.

читать дальшеглава первая, ночная прогулка
Тяжелые капли падали и звонко разбивались об подоконник, покрывая стекло мелкими брызгами, которые, превращаясь в ручейки, медленно стекали по окну. Гладь реки была покрыта мелкими волнами от ветра и еще более мелкими от падающего дождя. Издали доносились раскаты грома, и небо периодически рассекла молния.
На улице ни души, только случайные путники, оказавшиеся в такой "прекрасной" погоде вне дома, виной непредвиденных обстоятельств или необходимости. "Собаку б на улицу не выгнала," подумала она, смиряясь с тем, что именно это ей придётся сделать – и идти самой вместе с ней, своей псинкой.
"Бэлль, пошли," позвала она собаку, держа в руках поводок и ошейник. Серо-коричневый комок шерсти мигом оказался у её ног, весело вертя хвостом и издавая звуки подобные смеси лая и скуления. "Тише ты, уже ж идём." Комочек, несущий имя Бэлль, еще раз вильнул хвостом и шмыгнул в открытую тем временем дверь. Девушка хмуро глянула на ветвящуюся молнию за окном и вышла следом.
На улице в голове мелькнуло несколько нехороших мыслей, но взгляд на радостную Бэлль несколько успокоил, и она зашагала вдоль дома, дождь не дождь, молнии не молнии. Собака бежала метрах в 20 впереди, обнюхивая кусты и прочая и не находя запахов, смытых дождем. Дойдя до торца дома, обе завернули вниз к реке и пошли по тропинке по берегу. На пол пути у неё возникло ощущение, что кто-то следует за ними, но ни взгляды по сторонам, ни прислушивание к звукам ночи не подтвердило ощущения.
Мысли о плохой погоде постепенно сменились воспоминаниями. Когда-то давно, после дождя, она мерзла, он дал ей свою куртку, как же там было тепло и уютно!… Или когда они ехали в машине и у него было открыто окно, он спросил "На тебя не дует?", и, несмотря на отрицательный ответ и многочисленные протесты, тут же закрыл окно… Или постоянное желание поделиться едой и другими благами, лишь бы она чувствовала себя хорошо.
Подобных "или" было много, но все они были в прошлом. Далеко не в первый раз она спрашивала себя – почему? Почему эти крепкие отношения были разрушены? Как? Когда возникло начало конца? И почему, несмотря на то многое и крепкое, что их связывало, они не смогли это преодолеть?
Where are we now?… возник в голове вопрос и по совместительству строчка одной из любимых песен. Где? – хороший вопрос, там же где и раньше, только порознь, мучительно одиноко и без перспективы нового начала отношений. Или всё же с ней…?
Поток мыслей был прерван залаявшей Бэлль, девушка подняла голову и увидела на крыльце силуэт человека. "Вот дернуло кого-то шляться по ночам…" подумала она и бесцеремонно подошла к двери, не обращая внимания на человека и зовя успокоившуюся Бэлль. Внезапно незнакомец положил свою ладонь на её руку, лежащую на ручке двери, и тихим голосом сказал:
"Наташ… давай поговорим, давай попробуем начать снова…" В голосе чувствовалась мольба и сожаление о происшедшем. Подняв на него свои карие глаза, она коротко глянула в его черные угольки, и поймала себя на мысли, что его прикосновение всё так же приятно, как ранее, всё та же теплая ладошка, та же нежность в касании…
"Бэлль, пошли," сказала она собаке и вошла внутрь, оставив дверь открытой. "Ты там так и будешь стоять и мокнуть?" спросила она, выглядывая из-за загородки у лифта. Молодой человек несмело вошел, прикрыл дверь, и, держась на уважительном расстоянии от взявшей его на милость, следовал за ней.
Неопределенно махнув в сторону гостиной, она потащила Бэлль в ванную, смыть грязь и вытереть мокрый комочек полотенцем. Пару минут спустя, Наташа нашла его сидящего на диване, скромно и неловко, будто чужак вторгшийся в чужой мир. А ведь эта гостиная еще не так давно была свидетелем их общего счастья, он тут чувствовал себя как дома… да черт возьми! – это и был его дом! Равно как его дом был её домом.

глава вторая, разговор
"Ну… говори," сказала она, усаживаясь в кресло напротив. С улицы мягко падал свет фонарей, изредка перебиваемый молниями, в остальном же в комнате было темно, и оба были этому рады, как-то не особо хотелось сейчас, в этот немаловажный для обоих момент, нарушать это чем-либо, и не хотелось смотреть друг в другу глаза при достаточно ярком свете. После непродолжительного молчания он заговорил, негромко, но достаточно настойчиво, и, главное, очень искренне.
"Помнишь, когда мы только начали наши отношения, два эдаких упертых ослика, помнишь, как мы долго и старательно искали компромиссы, заменяли слова "я" и "ты" на слово "мы"? Помнишь?" Как же не помнить, конечно, она помнила! Неоднократные выяснения отношений, споры и ссоры только лишь из-за того, что каждый утверждал "а вот я… а вот ты…", и только немалое время спустя эгоистичное "я, ты", было заменено умиротворяющим "мы". Не то чтобы их отношения до этого были "войной" – вовсе, но это принесло полное понимание и создало крепкую основу для будущего.
"Помнишь," продолжил он, "все те случайные и не совсем прикосновения в самом начале… помнишь все те взгляды, скрытые эмоции… все те ночные прогулки, небо со звездами, теплый летний воздух…?" При этих воспоминаниях Наташа вздохнула…
"Помню," ответила она, еще раз вздохнув.
"Как мы могли так просто это бросить? Будто ничего не было? Будто мы не воевали так долго сами с собой и с окружающими за нашу любовь?…"
"Может, потому что, было нарушено доверие," сказала она, предпочитая умолчать, что это была не она, кто это доверие нарушил, "а доверие – основа, было основой наших отношений," напомнила она. Для неё, как для человека честного, доверие было всем, и она очень смутно представляла себе, как могла бы быть с тем, кто его нарушил.
"Было," согласился её собеседник. "Но… Я… Я, в общем, хотел сказать… Может, попробуем… его обновить? Попытаемся начать всё с начала?"
Наклонив голову на бок, она долго смотрела на него, пытаясь понять – искренен ли он, но тут же отогнала от себя такие мысли, поняв, что таким вопросом она ставит под сомнения его чувства – а вот в них сомневаться не стоило, они были искренними и глубокими. Поджав ноги и запрокинув голову, она поддалась воспоминаниям, их было немало, и, по большинству, они были прекрасны. А стоил ли принцип "доверие нарушено – конец отношений" того, потерять всё это? Просто сделать за прошлым жирную линию, отрезать это? В мозгу крутилось его предложение.
"Я подумаю," пообещала она в конечном итоге и встала, давая понять, что на сей раз время её милости подошло к концу. Последовав её примеру, он так же встал и с благодарностью посмотрел ей в глаза. Проводив гостя до двери, она вернулась в кресло и, снова поджав под себя ноши и откинув голову, задумчиво гладила тонко поскуливающую Бэлль по голове.
"Как думаешь," обратилась она к собаке, "что лучше – новое начало на хрупких основах и с кучей боли? Или оставить всё так, как есть, и страдать не меньше, мучая себя мыслью, что, начав заново, могла быть счастливой?" Бэлль участливо посмотрела на хозяйку и тонко завыла, но тут же замокла.
Думая о том, сколько размышлений и новый вопросов может принести практически пустой разговор, Наташа направилась в ванную и несколькими минутами позже в постель, где до поздней ночи ворочалась и думала … обо всем. Бэлль последовала её примеру и начала нализываться, но по успешном окончании сего процесса, в отличие от своей хозяйки, быстро и крепко уснула.

глава третья, о гордости
Молодой человек вышел в дождь и тьму и уверенно зашагал по направлению к вокзалу, до последнего поезда в место его проживания оставалось еще четверть часа. Несмотря на возможность зайти внутрь и сидеть в теплом и сухом вагоне, он встал на перроне, давая потокам ливня промачивать себя до последней нитки.
Контролер просвистел, парень быстро вскочил в вагон и поезд тронулся. Еще 10 минут, и снова ночная прогулка под непрестанно плачущим небом. Придя домой, он тихо пробрался через прихожую к лестнице на второй этаж и следом в свою спальню, все остальные домочадцы уже спали, и он был рад этому обстоятельству, т.к. объяснять что-либо кому-либо не входило в его планы.
От их разлуки прошло не так уж и мало времени, время не лечило, а гордость долго не давала пойти и сказать "мне жаль" или "давай попробуем начать сначала". А если честно, он, несмотря на любовь и на все остальные обстоятельства, не был уверен, сделал бы он это сегодня, не будь разговора по душам с его лучшим другом и коллегой по группе одновременно, который со своей девушкой прошел далеко не одним недоразумением, ссорой, и даже расставаниями.
Коротко выражаясь, наш герой получил по шапке по первое число и напутствие в дорогу – "забудь о том, что есть такое слово гордость, и вспомни, что есть такое слово любовь и взаимопонимание, остальное придёт само. А теперь иди, знаешь, куда, и знаешь, к кому." Он пошел. И пришел. А нынче сидел мокрым на кровати и размышлял о сегодняшних происшествиях.
Тяжело вздохнув, он встал и в темноте направился к шкафу; на одеяле осталось мокрое пятно, переодевшись в сухое, он взял всю мокрую одежду и пододеяльник и пошел развесить эти вещи в предназначенном для сушения месте. Часы показывали полночь, когда он наконец-то улегся. Но сон, как и у Наташи, не приходил, наоборот – в голову так же лезли разные мысли, прямо и непрямо касающиеся их отношений. Прошлых и, возможно, будущих.
Утро подкралось незаметно, небо начало сереть и несколько позже розоветь, а после появилось и само солнце, беззаботно озаряя мир под собой и пробуждая к жизни всё живое. Не проспав ни секунды, он встал с первыми лучами солнышка, дом еще спал, и так в тишине и спокойствии он поел и, тихо одевшись, ушел. Необходимость побыть одному потянула его в природу…

глава четвертая, решение и сюрприз
Разлепив глаза и жмурясь от падающего на лицо солнца, она потянулась и бросила взгляд на спящую Бэлль. Часы, мерно тикая, показывали полседьмого, до гулянки с собакой оставалось еще больше часа, но, тем не менее, услышав вставание хозяйки, Бэлль вскочила. "Спи," сказала мягко Наташа и поползла на кухню, проводив её сонным взглядом, собачка плюхнулась назад.
Кофе, с сахаром, с кучей молока; бутерброд с маслом и сыром. Стандартный завтрак. Несмотря на стандартность, обычно не казался приевшимся и нудным, сегодня же не вызвал никаких эмоций и Наташа сжевала его, совершенно не чувствуя вкуса, лишь бы голода не было…
Усевшись на подоконнике, прикурив сигаретку ("вот черт ты, а, приучил, нервы успокаивать…" подумала она в адрес не уточненной личности), она сидела и наблюдала за медленными подъемом солнца к зениту. А жизнь всё же прекрасна! – хех, кто бы подумал, что она это скажет! – еще вчера мысли были одна мрачней другой, а сегодня… а сегодня настроение поднималось вместе с солнышком всё выше и выше.
Соскочив с окна, она направилась в ванную, чтобы как следует выдраить зубы от только что выкуренной гадости. Несколькими минутами позже она надела спортивные штаны и футболку, обулась и нацепила ошейник уже ожидающей её Бэлль.
На душе было так легко и тепло, будто избавилась от тяжелой ноши, тянувшей её так долго и мучительно ко дну. Странно, правда, как несколько слов, могут изменить просто всё…? Ведь он не сказал ничего нового, просто его слова, его присутствие, звук его голоса, всё это дало толчок тому, чего она хотела уже давно, но боялась признать. Руку на сердце – заевшая гордость тоже сыграла свою роль. Но даром что ли они так долго приучали(сь) заменять "я" на "мы"? – гордость гордостью, без неё жить иногда всё же легче.
Бэлль, помесь чего-то с чем-то средних размеров и серо-коричневой окраски, радостно скакала впереди, вынюхивая запахи и получая какую-то свою информацию, явно не загружаясь такими "возвышенными" проблемами, как Наташа. А Наташа, окончательно решившись, почти так же беззаботно шагала следом.
Бэлль… Бэлль?? И Наташа?? – "Не может быть!" мелькнуло у него в голове и он пытался вглядеться в даль, но возможности удостовериться в увиденном не возникло, т.к. оба "миража" скрылись за изгибом дороги.
Он повернул по направлению к городу. С одной мыслью, с одной надеждой, с одним желанием. Но исполнится ли? – кто знал, что ему суждено…?
"Это мне?" спросила она недоуменно у курьера службы экспрессной доставки.
"Вам," подтвердил тот и подал бумажку, где ей надо было подписать подтверждение о получении. Поставив закорючку, она приняла из его рук квитанцию и коробку средних размеров.
"Спасибо!" – и дверь захлопнулась. "Бэлль, нам посылка. Курьером причем. Как думаешь, что и от кого?" задала она вопрос по направлению к собаке, молча наблюдавшей за действиями хозяйки. Разговаривать с домашним питомцем входит, вероятно, в привычки всех собачников и не только живущих в одиночку; Наташкин не была исключением.
С её губ сорвался только тихий вздох, когда она раскрыла коробку и увидела содержимое. Реакция была вызвана не столько самим содержимым, сколько воспоминаниями, которые оно вызвало. Плюшевый медвежонок. Небольшой. С сердечком в лапках. Точно такой, как тогда, год назад, при ночной прогулке по Праге, когда в совершенно пустынном городе, вероятно, шагали только они двое, когда лило как из ведра, а им было всё равно… и в витрине одного магазина с игрушками сидел точно такой медвежонок. Точь-в-точь. Долго же они там стояли, ручьи воды стекали по плечам, а они не могли оторвать глаз от этой игрушки. Сами не зная почему.
Он знал, он помнил, он его нашел! И это что-то значило. Вернее, не "что-то", а очень много. На глаза навернулись слёзы. Слёзы счастья и радости. В одной руке держа медвежонка, второй доставая лежащий на дне конверт, она медленно оседала на стул. На листе, исписанном до боли знакомым почерком стояло:
Наташик, спасибо! За всё!
Если решишь… то я буду на нашем месте. Сегодня. В восемь.
"На нашем месте." Наше место. Старая полуразрушенная беседка в лесопарке на холме в 10 минутах ходьбы, из которой открывался чудный вид не только на город, но и на весь край, в ясную погоду можно было увидеть соседние селения и даже города.

глава пятая, на нашем месте
Когда она пришла, ничто не говорило о том, что до неё тут в ближайшее время был кто-то еще. Оглядевшись по сторонам, она села на бетонный остаток подобия столика и принялась наблюдать за движением авто и пешеходов где-то глубоко внизу. Бэлль осталась дома и сейчас, скорее всего, спокойно спала на своей подстилке.
Наше место. Как много в слове этом! Наше. Старый заброшенный лесопарк был будто сотворен специально для прогулок и в целом времяпровождения влюбленных. Густо заросшие тропинки предоставляли возможность скрытно ходить, ни разу не наткнувшись на кого-либо другого, и в то же время эти места определенно не были обделены романтикой. Даже ходя сюда ежедневно, можно было каждый раз что-то новое, ранее не виденное, или даже обнаружить новый путь там, где раньше и следа не было тому, что там может что-то быть.
В первый раз они забрели сюда случайно – хоть лесопарк и был недалеко, но ходить в пущу в одиночку у них не возникало желания, да и необходимости не было. Один раз придя по случайности, они туда ходили бесчисленное количество раз специально, прячась от шума города и любопытных глаз. И однажды одна из тропинок вывела их к скале над городом, на краю которой стояла старая разрушающаяся беседка. Вокруг не было ни следа, что тут в недалеком прошлом кто-то был до них. И именно тогда, именно здесь, высоко над городом и над мирскими проблемами, они впервые поцеловались. French kissing… Доселе было только хождение за ручки, нежные взгляды и ласковые слова, но романтика места прямо просила чего-то большего. С тех пор это стало их местом. Местом, с которым было со временем связано огромное количество воспоминаний, не менее ярких, чем первый настоящий поцелуй, но по-своему не настолько "важных".
Она помнила каждое мгновение того первого раза. Каждое слово. Каждое прикосновение. Каждое ощущение. Помнила целую ту гамму эмоций, которые охватили её с первым прикосновением его губ, и смущение, пришедшее после того, как он немножко отодвинулся. Она видела это перед собой, будто всё произошло только вчера, а ведь это было так давно…
Он пришел с небольшим опозданием – не потому, что он хотел опоздать или опаздывал по объективным причинам, а потому, что хоть и хотел там быть как можно раньше, но с другой стороны его удерживало сознание, что её там может не быть, и ему хотелось максимально отдалить момент разочарования. Равно как и её, его захлестывали воспоминания. Их было много, и все были прекрасными. И всё помнилось как вчера.
Из воспоминаний Наташу выдернул запах. Его запах. Такой "типично мужской" и в тоже время присущий только и только ему. Обычный мужской одеколон, смахивающий на тот марки Dimplomat. Сигаретный дым. И что-то типично его. Еще давно она научилась чуть ли не на подсознательном уровне узнавать его по запаху, по этой свойственной только ему смеси.
Она обернулась. Всего в нескольких шагах стоял он. Нежно смотрел на неё, с еле заметной, такой знакомой, улыбкой; с искорками в своих угольно черных прекрасных глазах; такой родной и близкий… Она вскочила и бросилась в его объятия. Уже не надо было слов; то, что она пришла, говорило само за себя. Крепко её обняв, он прошептал, уткнувшись в её огненную гриву:
"Ты пришла… я верил, я надеялся…" – и тем не менее, несмотря на веру и надежду, в его голосе чувствовались нотки удивления. И это удивление было приятным.
"Я пришла… Твой визит дал мне понять, что же ты для меня означаешь, чего же мы, мы оба, лишаемся… лишались," ответила она тихо.
Постояв так еще немного, вдоволь насладившись близостью того второго, они сели на всё тот же остаток столика и, наблюдая за медленным течением жизни где-то там далеко внизу, сидели и тихо разговаривали. Держась за руки. Сидя друг к другу ближе некуда. То и дело посматривая украдкой на свою вторую половинку, будто не веря, что происходящее – реальность, а не сон.

глава шестая, в старой колее
Время шло, отношения полностью наладились, жизнь постепенно возвращалась в старую колею. Влюбленные проводили вместе каждую свободную минуту, а по мере возможностей и ту рабочую – благо, её работа позволяла ей быть с ним, когда он репетировал или выступал, а не сидеть в фиксированное рабочее время в канцелярии за столом. Выгода работы, где платят не за время, а результат, была налицо. И она была рада, что когда-то давно, еще не подозревая о существовании некого Алекса, выбрала именно такой профессиональный путь.
Как-то вечером, сидя у костерка с Максом, тем другом, который бескомпромиссно послал Алекса за ней, когда все остальные из компании спали и видели десятый сон, она честно призналась, что не приди он за ней тогда, всё могло закончиться, и вероятнее всего, и закончилось бы, иначе.
"Хм… А он ведь действительно мог не придти," обронил её собеседник, и в ответ на её вопросительный взгляд добавил: "Гордость. Она ему этого не позволяла. Я ему просто сказал, что гордость в отношениях далеко не главное, и послал его, со словами "ты знаешь – куда". Думаю, он бы и сам до этого додумался, но могло быть поздно…"
Наташа достаточно хорошо знала Алекса, чтобы не обижаться на него из-за того, что шаг к примирению был не совсем его инициативой. В конце концов – разве она была лучше? Нет. Ведь ей тоже для решения потребовался импульс – его приход.
"Спасибо тебе за это, огромное человеческое спасибо!" прошептала она и, проходя мимо него, потрепала его за кончики его блондинистых волос, старый жест доверия в их компании, после чего скрылась в их с Алексом палатке.
День за днём, неделя за неделей, месяц за месяцем, … Жизнь шла.

глава седьмая, в один миг aus
"200 человек!" восторженно информировал их Алекс о количестве пришедших зрителей.
"Это много или мало?" осведомилась Наташа.
"Думаю, вполне достаточно," отозвался он. "Клуб заполнен до последнего места!"
Она улыбнулась и подмигнула ему. Она была счастлива, когда видела, какой восторг вызывает у него каждый, пусть и самый маленький, успех, ведь с каждый успехом его мечта, их мечта, становилась всё реальнее.
"Ну? Как…?" взволнованно вопрошала она, когда он спустился со сцены. Не то чтобы она не видела выступление, но он, как музыкант и непосредственный участник происходящего, воспринимал вещи несколько иначе.
"Прекрасно! Прекраснее некуда!" ответил он и наградил её сладким поцелуем.
Следующий час был потрачен на автографы и позирование для фото для желающих, на сбор аппаратуры, совещание "о том, что будет дальше". Макс, клавишник, бас-гитарист и гитарист поехали на микроавтобусе в репетиционную, в которую несколько позже перенесли из транспорта все инструменты. Влюбленная пара пошла на ночную прогулку; пришедшая на выступление толпа уже успела раствориться в ночи и никто не мешал им двоим спокойно гулять хоть до рассвета.
"Успех на личном фронте, увеличивающийся успех группы, сбывающиеся мечты… иногда я спрашиваю себя – реальность ли это? - может реальность быть такой прекрасной? – и каждый раз, когда я рядом с тобой, или когда я стою на сцене, я чуть ли не осязаемо чувствую – да, that's true, not illusion. Это успокаивает," произнес он. Они шли по мостовой, он правой рукой обнимал её вокруг плеч, она его левой вокруг талии. Так тепло и уютно, так привычно, так до боли знакомо, что не верилось, что когда-то это было иначе, что это может когда-нибудь кончиться, более того – они не верили, что после всего ими пережитого какой-то конец вообще может быть. Ну, с таких высот падать больнее всего…
Они продолжали тихий разговор на эту тему, и незаметно подошли к работающему нон-стоп fast-food'у. "Я куплю нам что-нибудь поесть," сообщил он и перешел дорогу к окошку заведения, оставив её любоваться на отражающую свет луны водную гладь. Как бы красива не была эта картина, смотреть на неё вечно у Наташи желания не возникло, тем более что Алекса всё еще не было, а голод давал о себе знать с каждой минут всё ощутимее. Она решила перейти к нему, посмотрела налево, направо – нигде никого…
…далее всё развивалось как в страшном замедленном кино – где-то совсем близко раздался рёв мотора и долю секунды спустя из-за поворота на полной скорости выскочила машина и пространство перехода озарилось ярким светом фар, ослепив её просто в никуда. Инстинктивно поддавшись вперед, стараясь избежать столкновения, она постаралась отвратить неотвратимое…
…Алекс в этот момент оборачивался с картонными коробочками с едой в руках, и вся драма происходящего развернулась у него прямо перед глазами, кадр за кадром, мгновение за мгновением. Тишину ночи нарушил нечеловеческий вопль…
…раздался глухой удар, и машина с визгом пронеслась мимо, ни на секунду не притормозив. Рёв мотора затих также внезапно, как и появился…
…боль, единственным ощущением была нечеловеческая боль… по всему телу. Что-то липкое текло по глазам, в воздухе повис запах железа, тело было как в огне, как же тут холодно… или жарко? – странно… что происходит?… а небо-то какое красивое… кажется, я начинаю бредить…
Картонки полетели на пол, он метнулся к ней, от шока лишившись голоса и только шепча слова, которые ей уже никогда не было суждено услышать.
…крик, душераздирающий крик, это что?… о, Алекс, что-то говорит, губы шевелятся, я ничего не слышу… что-то случилось, что?… какие звезды, какая луна! – красота… Алекс, по его щекам текут слёзы, он берет меня объятия, ничего не понимаю… сирены где-то вдали… Алекс, не плачь… всё будет хорошо… дышать-то как тяжело! – больно как, везде…
Затуманенный взгляд упёрся в заплаканные глаза Алекса, она еле слышно прошептала "Я люблю тебя…" и попыталась улыбнуться, одарить его последней улыбкой…
Мгновение спустя с её губ сорвался последних выдох.
Туманным из-за слёз взглядом он следил за тем, как из его любимой уходит жизнь, держал её в объятиях, рыдал, был не в состоянии что-либо сделать. А можно ли было что-то сделать? – боюсь, что нельзя. Отупевший от душевной боли мозг напрочь отказывался думать о чем-либо, верить, что жизнь рушится прямо перед глазами, оставалось только страдание от наблюдения за происходящим.
Что происходило дальше, он помнил весьма нечетко. Лужа крови на асфальте. Струйки крови на её и его одежде. Соль слёз на щеках. Неподвижное тело Наташи на асфальте. Синие и красные мерцания маяков полицейских и скорой помощи. Доктор, говорящий, что сожалеет, но может только констатировать смерть. Следователь, молодой, но внушающий доверие, расспрашивающий насчет происшествия.
Ощущение чудовищной пустоты в душе, чувство невосполнимой потери. Как во сне, он стоял и смотрел на место случившегося, на оставшиеся после чистки капли крови на дороге. Совершенно забыв о времени, он стоял и стоял, пока на небосклоне не появились первые лучи восходящего солнца, вещающие, что новый день как раз начинается. Частично стряхнув с себя оцепенение, он медленно пошагал домой.

глава восьмая, в плену эмоций
Если ночные происшествия он помнил хоть как-то, путь домой он не помнил совсем. Не помнил, как пришел домой, как прямо в одежде упал на постель и тут же отключился от морального и физического истощения.
Часы показывали полвторого, и солнце нагло заглядывало в окна, когда тишину квартиры резко прервал телефонный звонок, настойчивый и непреклонно трезвонящий, пока Алекс не взял трубку. На миг показалось, что всё, что произошло, всего лишь ночной, кошмар, но голос в трубке и долей секунды спустя взгляд на себя быстро утвердили его в обратном.
"Да?"
"Алекс? Алекс! Это… это правда?!" почти кричал Макс на другом конце провода.
Алекс сел на кровати и свободной рукой проехал по волосам и тяжело вздохнул; события прошлой ночи вновь стояли перед его глазами. Какое-то время Макс слышал только дыхание своего собеседника.
"Правда," подтвердил тот в итоге, с трудом сдерживая слёзы.
Следующих полчаса они проговорили, Алекс кидал пятое через десятое, но суть сумел выразить точно. После разговора он еще долго сидел, держа в руках трубку, предаваясь воспоминаниям и чувствуя себя потерянным. Наплыв слёз временно кончился, но от этого было не легче. Он встал, привел себя в порядок, через силы запихал в себя что-то съестное. Кажется, следователь говорил придти в участок… он нехотя вышел из своего убежища.
Записав протокол, Алекс робко спросил у инспектора:
"Когда я смогу забрать… тело?"
"Мы дадим вам знать," ответил тот мягко.
Распрощавшись, он пошел, сам не знал куда, но куда-то шёл. Его подсознание ведало об этом лучше него, т.к. несколько минут спустя он обнаружил, что стоит на месте аварии.
…на асфальте так и поблескивали остатки крови…
Что-то вспомнив, он развернулся и быстрым шагом пошел назад.
"Я могу забрать её вещи?" выпалил он на следователя прежде, чем тот успел что-либо спросить.
"Э… Не все."
"Я могу забрать ключи от её квартиры?"
"Можете."
С ключами в кармане он торопился в её уютному жилищу. Вставляя ключ в замок, он слышал, как за дверью скулит и цокает когтями по полу брошенная Бэлль, которая бросилась на него сразу же, как он вошел. Удивленная собака шныряла туда и обратно, видимо не понимая, что тут в одиночку делает друг её хозяйки, и где же сама хозяйка. Молча нацепив на шею зверюги ошейник, Алекс повел её гулять. 20 минут спустя они вернулись, он наполнил собаке миски с едой и водой, проверил подстилку и, оставив Бэлль трапезничать, удалился в глубины квартиры.
Всё было таким до боли знакомым, он знал тут каждую вещь, каждый сантиметр площади. Точно также знала и она его жилье. Фарфоровые статуэтки слоников на полках. Её любимое платье на плечиках в шкафу, в котором она пришла на их первое свидание. Медвежонок, которого он ей прислал в тот день, когда они помирились. Её любимое старое серебряное кольцо на ночной тумбочке… Так много знакомого, так много воспоминаний!
Он сел на кровать с мишкой в руках и отрешенно смотрел в стену перед собой. Из раздумий его вырвала Бэлль, стоящая рядом и тихо поскуливающая.
"Она не придёт, она уже никогда не придёт," прошептал Алекс. Собака упёрла на него взгляд своих почти черных глаз, и смотрела на него с такой грустью, что он поневоле задумался над пониманием пребывающей рядом зверушке.

глава девятая, о смысле жизни
Однообразные дни шли один за другим, и с каждым новым днём Алекс убивался всё больше. Компанию ему составляла Бэлль, по-прежнему ожидающая возвращение хозяйки и не понимающая, что происходит. Оба жили в квартире Наталии, свою Алекс доселе снимал и ныне аннулировал договор о съёме. Макс и остальные пытались его уговорить не делать этого, т.к. воспоминания на каждом шагу только углубляют его боль, но он отказался со словами, что не может отдать кому-либо её квартиру, иначе он себе этого никогда не простит.
Через несколько дней после аварии ему отдали её тело. Он организовал тихие похороны на том самом кладбище, где были похоронены несколько лет назад её родители, её гроб находился рядом с них. Черная мраморная плита напоминала надгробие из фильмов ужасов, но, как ни странно, выглядела не ужасающе. Почти каждый день он ходил и часами стоял над её могилой, грустя и впадая всё глубже (странно, что еще было куда падать) в депрессию. Смотрел на её фото, снова и снова читал строки эпитафии, рассказывал о том, как "мёртво" проходит без неё его жизнь.
Друзья старались развлечь его, вытянуть на вечеринку, или на поход в кино, коллеги по группе звали на репетиции, но страдалец упёрто отказывался от всего. Каждый вечер сидел на внутреннем подоконнике, смотрел на звезды и луну или, в зависимости от погоды, на темные тучи, предавался мыслям о прошлом и отнюдь не радостном будущем. А было ли оно у него? – будущее? И если да, то – какое? Нерадостное существование, одиночество по ночам и натренированная улыбочка днём? Или кто-то может предложить лучшую альтернативу?
Большинство воспоминаний было посвящено тому последнему вечеру. Последним словам, объятиям, признаниям в любви. Он помнил каждый миг тех страшных минут, когда это произошло, помнил визг покрышек и мотора, глухой удар тела об капот, окровавленную Наташу, мутным взглядом смотрящую в небо, её последние слова, её неслышный выдох, с которым из неё ушла жизнь. Всё помнилось так мучительно подробно и четко, будто это произошло не несколько недель (или уже прошел месяц?) назад, а только что.
Никто кроме него и Бэлль не знал, что вот так он проводил все ночи, сидя на окне, вспоминая, и по его щекам текли слёзы отчаяния и безнадежности. Один раз он попытался найти забытье в бутылке алкоголя, безрезультатно – все черные мысли вернулись сразу же, как только он открыл глаза. Как раз в тот день к нему пришел Макс, Алекс быстро сообразил, что лучше изображать из себя пьяного, но друг, хоть и не подал виду, быстро просёк эту игру, больно уж сообразительным был Алекс для такой степени опьянения. Макс понимал, что так, под "оправданием" опьянения, Алекс, может, скажет то, что не смог бы сказать в "трезвом" состоянии.
"У меня больше нет смысла жизни…" пожаловался он Максу. "Будто с её смертью во мне что-то умерло, безвозвратно. Не хочется ничего, хочется только сидеть и припоминать былые времена…"
"Смысл…? Но у тебя же есть музыка, увлечение, которое у тебя появилось значительно раньше, чем ты открыл прелести нежного пола, которое стало смыслом твоего бытия раньше, чем ты подарил свое сердце какой-либо девушке… Разве это не достаточный повод жить дальше? Тем более, когда у нас появились первые успехи, а с ними и стимул идти и работать дальше? Разве нет?"
"Ты можешь представить себе жизнь без Кати?" вопросил Алекс. "Без неё, которая была твоей опорой, которая верила в тебя и бескорыстно помогала всякий раз, когда никто другой не верил и поворачивался к тебе спиной? Без неё, без которой ты не мог быть хотя бы день и задабривал её после каждой ссоры или расставания десятками букетов цветов? Мог бы ты жить без неё? Мог?"
"Не мог," ответил Макс после короткого молчания.
"Вот видишь!" воскликнул Алекс с чувством победы в голосе. "А без музыки?"
"Могу," нехотя признался Макс и тут же спросил: "Новостей о расследовании нет?"
"Нет," хмуро ответил страдалец.

глава десятая, капля, струйка, ручеек…
После разговора с Алексом, Макс забеспокоился пуще прежнего. Нет, он и так знал, что с его лучшим другом дела обстоят крайне неблагоприятно, но открытое признание "мне незачем жить", это всё равно уже другой разговор. В тот день он снова решил зайти за страдающим другом.
__________________________________________________________
Алекс проснулся на редкость выспавшимся, отдохнувшим, и… полным решимости. Голова была на редкость ясной, рассудок не затуманенный, была только холодная решимость. Он не задумывался над этим ранее, но сегодня оно было тут, осознанное и такое четкое, будто он планировал это задолго до этого.
Он выгулял и накормил Бэлль, проверил, всё ли так, как должно быть, и сел писать, поддавшись внезапно пришедшему вдохновению. Результат, отражающий его чувства и намерения, остался лежать на столе.
__________________________________________________________
Макс безуспешно пытался достучаться в Алексову, бывшую Наташину, квартиру; ответом ему был только цокот когтей и тихое скуление Бэлль. Он уже хотел было уйти, но настойчивое предчувствие не давало ему сделать этого, и тут его осенило – когда-то давно Наташа рассказала им историю, как умудрилась захлопнуть дверь и остаться на лестнице без ключей, пришлось звонить хозяину квартиры и беспокоить по этому вопросу. После того случая она спрятала ключ под обивку порога. Немного помучавшись, он таки отогнул доску и достал то, что искал.
Минуту спустя он прошелся по квартире, преследуемый по пятам Бэлль. Стол в зале был пуст, только исписанный листок бумаги, с зачеркиваньями и исправлениями. Макс взял его в руки и принялся читать.
В глазах глубоких, черных, навсегда искра погасла.
Желанье жить в душе терзаемой угасло.

Из вены кровь течет,
нож так медленно сечет…
Алая кровь на плите могильной.
Капля, струйка, ручеек – на плите могильной.

Тело в жаре, сознание мутится,
хочу одного я- забыться,
не чувствовать, не быть,
не страдать, не жить…

С кровью вытекает жизнь.
Умерла во мне душа.
Прощай, жизнь!
Прости, Наташа!…
"Алая кровь… на плите… могильной," повторил Макс про себя и по его спине пробежал мороз и он пулей вылетел из квартиры. Несколько секунд спустя он судорожно вставил ключи в зажигание и, практически не следя за правилами, понёсся по направлению к кладбищу… Юзом затормозив, он побежал к гробу Наташи; его очам открылось зрелище отнюдь не приятное.
У надгробной плиты полулежал, полусидел Алекс, опершись об неё. По черному мрамору текли многочисленные ручейки крови. Капля, струйка, ручеек – на плите могильной. Рядом валялся окровавленный технический нож, острый как скальпель.
Макс шокировано смотрел на друга, остолбеневши от страха и неожиданности. В следующий миг он рванул к Алексу, положил его на землю и поясом от штанов перетянул левую руку выше локтя, после чего быстро вытянул пояс друга и сделал то же самое с правой рукой; попутно он, придерживая сотовый телефон плечом, вызывал скорую.
Стараясь не поддаваться панике, он пытался удерживать руки Алекса повыше, чтобы ограничить приток крови, и ругал того за эту чудовищную глупость, которая могла стоить его жизни. С сожалением он констатировал, что именно этого, лишиться жизни и прекратить мучения, лежащий без сознания страдалец и хочет, именно этого жаждет, и именно этого может добиться… Вздохнув от таких мыслей, Макс начал нервничать, где же скорая помощь. Мы о волке, а волк тут. Вдали послышался вой сирен…

глава одиннадцатая, в больнице
Алекс очнулся несколько часов спустя, в белоснежной палате, в окружении друзей – был тут Макс, была Катя, были мама и папа, сестра, брат. Все те, кого он прогонял, кого избегал, но кто его так любили и так о нём беспокоились. Было странно открыть глаза и видеть, как о тебе заботятся, и знать, что причиной боли в их лицах и душах являешься ты.
Увидев, что он пришел в себя, Макс и Катя встали и вышли, а следом за ними и брат с сестрой и папа, оставив мать наедине со страдающим сыном. Кто бы что ни говорил, нет ничего крепче, чем привязанность матери к ребёнку. Алекс молча слушал всё, что его мама ему говорила, все те слова полные любви и надежды, что её сын наконец-то образумится и начнет нормально жить дальше, все те слова полные боли, полные для его больного восприятия жестокости. Он ничего не говорил, только слушал, а по его щекам текли слёзы, слёзы вины. Вины, что причинил столько боли тем, кто любит его больше всего, любовью, которая со временем не только не проходит, а, наоборот, становится крепче и крепче, тем, кто его никогда не бросит и поддержит в моменты, когда весь мир повернется к нему спиной. Но сейчас это слабо до него доходило – если вообще, было только чувство вины как таковой, без уточнений; и только намного, намного позже до него дошло, как же много они все для него делают, просто будучи рядом и выражая поддержку.
Когда его наконец-то оставили одного, он долго внимательно изучал свои забинтованные запястья и не знал, радоваться ему, что у него такая хорошая свертываемость крови и что его так быстро нашли, или нет. С одной стороны, если бы он не хотел уйти из этой жизни, если бы не хотел покончить со страданиями, он бы не пошел на кладбище и не подрезал бы вены. А с другой – зачем же он тогда оставил явный намёк на то, что собирается сделать, хоть вероятность того, что кто-то попадет в квартиру и увидит это, и была чудовищно мала? Его ослабленный случившимся разум отказывался соображать и давать ему ответы на эти вопросы, и он погрузился в сон.
Но и утро не принесло ответов или хотя бы частичного прояснения в терзающих его вопросах. В течение дня его к тому же постоянно "отвлекали" – регулярно кто-то заходил, то родители, то брат или сестра, то друзья. Или же врач с визитом. Доктор настаивал на психиатрическом лечении, и даже прислал больничного психиатра, в конце концов, по местным законам лечение было обязательным для всех, кто попытался лишить себя жизни. Но заставить Алекса хотя бы просто поговорить со специалистом оказалось невозможным, закон не закон, от затеи пришлось отказаться… к великому недовольству всего его окружения.
Так прошло еще несколько дней, Алекса выписали, дав обезболивающие лекарства для обезболивания ран на руках. Первые его шаги повели его – на кладбище, куда ж еще?… Он принёс свежие цветы, поставил их в предназначенное для этого место, а потом только тихо стоял, не чувствуя бега времени… Только один он знал, что творилось у него в голове, о чем он думал, о чем мечтал, на что надеялся.

глава двенадцатая, счастье разбито, душа умирает
В мире снов, мечтаний, грёз
так долго жили мы одни,
не зная жгучих горьких слёз,
не веря, что угаснут наши огни.

Огни нашей любви, нашего счастья.
Были глупы мы, не ожидая ненастья,
Не ожидая бед и конца,
но все сказки в итоге кончаются.

Редко трагично, но – всегда,
а мы верили, что – никогда.
Теперь счастье разбито, душа умирает,
твоей смерти никто не оправдает.
Алекс захлопнул тетрадь, в которую в последние дни записывал короткие рифмы, красивые фразы, а иногда и целые стихи. Тема была неизменной. После того короткого порыва вдохновения перед неудачной попыткой самоубийства, муза к нему приходила часто и заставляла писать пронизанные болью и отчаянием строки.
Бурные эмоции в нём сменились на холодное безразличие и сильную грусть, но и так иногда чувства переполняли его и просились наружу. Склонов к попытке повтора суицида больше не наблюдалось, но нигде не было сказано, что не повторится холодная непонятно откуда взявшаяся решимость тогдашнего утра.
Раны зажили, остались тонкие полоски в вечную память. Жизнь текла своим чередом, но у него возникало ощущение, что всё, что происходит "там", т.е. за дверями и окнами его жилища, его совершенно не касается. У него был свой мир, своя жизнь. Однообразная и отнюдь не веселая, но у него не возникало желания что-то менять, жизнь просто как-то шла, не задевая его, а он, в свою очередь не трогал жизнь.
Полиция, несмотря на все старания, так и не смогла найти виновника трагедии, Алексовы показания вместе со словами продавщицы многого не дали, а больше следов или просто чего-то, от чего можно было бы оттолкнуться при дальнейшем расследовании, не было.
Как бы его друзья и близкие не старались, вытащить его из его улитки не удавалось. Деятельность группы была прекращена "на неопределенный срок в виду болезни вокалиста", как стояло на сайте группы. Никто не знал, что будет завтра, и меньше всех это знал Алекс.