Дом

Дом
(пьеса в полутора актах)


Действующие лица:
 
 Прораб Сергей Владимирович
 Маляр Витя
 Разнорабочий Степан, по прозвищу Аннушка
 Монтажник Павлуша
 Сварщик Илларион
 Незнакомец
 Рабочие без имен, в последнем акте разгребающие завалы и уносящие трупы
 
 АКТ ПЕРВЫЙ
 Действие происходит на стройке. Витя вдохновенно белит стену. Сверху на него сыплется мусор, производимый работой Павлуши, стоящего на строительных лесах. Часть мусора прилипает к свежеокрашенной стене. Витя механически сковыривает его на пол и продолжает белить - одно и то же место. Аннушка и Илларион тащат носилки с цементом. За всем этим наблюдает прораб.
 Периодически слышны завывания ветра - надвигается буря.
 
 Прораб: Работайте, друзья мои, работайте. Не время для оргий и вакханалий. Еще немного усилий, и наш проект будет завершен. Однако нужно поторопиться, ибо - чувствуете, уже начинается?..
 Илларион: Может, перерыв сделаем, Сергей Владимирович, а? Уж сколько дней без отдыха работаем, работаем, работаем. Упахались уже.
 Прораб: Ничего, Ларик, потерпи. Уже к концу сегодняшнего дня мы сложим наши орудия и отдадимся на волю Господню.
 Павлуша (кричит сверху): Я слышу глас божий! Он сказал мне, что настало время обеда.
 Аннушка с Илларионом наперебой: Да-да, и я слышу!
 Прораб (недовольно): Ладно, ладно, только живей. Времени всего ничего, всего ничего (вздыхает).
 
 Побросав свои дела, рабочие принимаются сооружать нечто вроде обеденного стола.
 
 Павлуша (сверху): Эй, там, внизу, мне спускаться несподручно, отправьте мне наверх пожрать чего-нибудь. (скидывает вниз веревку)
 Аннушка (привязывает булку хлеба и пакет кефира): Держи! Вот тебе хлеб для тела и кефир - для души. Если выпьешь литр залпом, будет тебе счастье, Павлуша. Только смотри, не скувыркнись оттудова нам на головы. А то весь обед испоганишь.
 
 Павлуша тянет веревку, но узел не выдерживает и обед летит вниз. Пакет с кефиром разлит по полу, в нем валяется хлеб.
 
 Прораб (поднимая промокший хлеб): Тьфу ты! Экий ты криворукий, Степан, привязать нормально не мог.
 Илларион: Так недаром же мы его Аннушкой прозвали - вечно все разливает.
 
 Прораб отправляет наверх связку сосисок. На этот раз обед достигает своей цели благополучно.
 
 Прораб: Итак, товарищи, давайте отметим успешное окончание нашего проекта и пожелаем друг другу счастливого исхода.
 Аннушка: Да уж, исход - он всему голова. Эх, хорошо! Вот закончим, поеду к себе в деревню, семью навещу...
 Илларион: А я женюсь! Да, вот возьму и женюсь. И бабу хорошую уже подыскал - чудо просто, я не баба. И перекати-поле на ходу остановит, и в горячую баню голышом войдет. А какие она шарфы крючком вяжет - загляденье! (рвет зубами хлеб) Слушай, Витек, а ты чего молчишь? Чё не женишься?
 Витя: Не хочу.
 Илларион (подмигивая): Может, невесты на тебя не зарятся, а?
 Витя: Отчего же не зарятся? Очень даже зарятся. Помнится, была у меня возлюбленная - Душечка. В театре танцевала, балериной...
 Илларион: Душечка, между прочим, у Чернышевского была.
 Витя: Как, она еще и с Чернышевским?! Неверная! Я знал, я знал! Так вот почему она меня бросила! Из-за Чернышевского...
 Павлуша (сверху): Вы что-то путаете, Душечка, она чеховская.
 Витя: Ах, да какая уж разница - чернышевские, чеховы... Одно важно - она мне изменила. Горе мне, горе... Верно говорят, все бабы - стервы.
 Илларион: Эх, сейчас бы водочки!
 Павлуша (сверху): Да-да, а лучше коньячку! Да ни какого-нибудь, а французского.
 Витя (продолжает убиваться): Ах, Душечка, Душечка... как ты могла, любимая моя... Ведь все для тебя, все для тебя. И маляром заделался, чтобы денег нам с тобой подкопить. О, как вы жестоки, бабы! Ну скажи, Аннушка, как она могла так поступить со мной, моя Душечка?
 Аннушка: Не знаю я, что и кто такие ваши Душечки, Чернышевские и Чеховы, а знаю только то, что хранцузский коньяк пахнет клопами. Вот. Поэтому пить я его не буду.
 Илларион: Ну, во-первых, тебе никто и не наливает, а во-вторых, не хранцузский, французский!
 Аннушка: Так я и говорю, хранцузский...
 Илларион: Да нет, дурак, французский, фэ, буква "ф", деревенщина! А еще о коньяках рассуждает, ишь!
 Аннушка: Я, может, и деревенщина, а буква "ф" - ругательная буква, посему я буду клеймить ее позором и рассуждать о хранцузских коньяках, сколько мне влезет.
 Павлуша (сверху): Постойте-постойте! Как это - клопами пахнет? Ты что, Аннушка, клопов нюхал, чтобы так говорить?
 Аннушка: А нюхал. У нас в деревне клопы эти были по всем углам, так что я их нанюхался - во!
 Витя: Господа, о чем это вы толкуете? при чем здесь коньяк, да еще и французский? Душечка, она, между прочим, русская, так что, если вам приспичило говорить о коньяках, так говорите уж о русских, имейте почтение!
 Илларион: А тебя вообще не спрашивали, косоворотка синяя. Иди, рисуй себе, рисуй!
 Витя: А я рисую, рисую. (обиженно отворачивается, макает валик в ведро и принимается неистово белить стену)
 Прораб: Все, товарищи мои дорогие. Наелись-отдохнулись, пора и за дело браться. быстрей, быстрей, да дело. Не успеем - головы с плеч полетят!
 
 Все принимаются за работу. Аннушка с Илларионом подхватывают брошенные носилки и утаскивают за кулисы. Через какое-то время они вновь появляются, толкуя о чем-то своем.
 
 Аннушка: И все же, мне непонятно, что ты подразумеваешь под этим диким словом - абсурд?
 Илларион: Сейчас объясню. Вот представь, Аннушка, ты - мельник...
 Аннушка: Да какой же я мельник! Я - строитель.
 Илларион: Да нет, погоди... Это я для сравнения, это, так сказать, метафора, чтоб тебе, тупице, понятней было. Вот и представь: ты - мельник. А, скажем, Витя - это ты. Что из этого следует? Из этого следует, что Витя - мельник. Ан нет! (торжествующе) Ничего из этого не следует. Вот в этом и заключается главный принцип абсурда! Дважды два никогда не будет равняться четырем, ибо данный вариант ответа изначально исключен при закладке уравнения.
 Аннушка: Ты хочешь сказать, при закладке здания?
 Илларион: Ну, можно и так, если это будет для тебя понятней.
 Аннушка: Стало быть, если мы строим сначала первый этаж, а потом седьмой, это не значит, что дом у нас выйдет о семи этажах?
 Илларион: Да нет же. Сие означает только то, что вы отклонились от заданного алгоритма строительства, седьмой этаж в вашем доме будет следовать сразу за первым, а третий - за седьмым.
 
 На сцене кипит работа - все заняты своими делами. С каждой минутой шум за дверью становится все сильнее - ветер крепчает.
 
 Прораб (потирая руки, но в то же время со скорбной миной): Ну что ж, недолго осталось. Скоро распрощаемся с вами навсегда. Скажите мне теперь, голубчики, напоследок - какое у каждого из вас самое большое желание? Вот представьте: стоите вы на эшафоте или, скажем, сидите на электрическом стуле. (Внезапно посерьезнев) Итак, каково ваше последнее желание, товарищи?
 
 На лицах рабочих - замешательство.
 
 Прораб: Ха-ха! Вот я вас и поймал! Испуга-а-ались...
 
 Физиономии рабочих приобретают прежние выражения. Кто-то пытается улыбаться.
 
 Аннушка: Вот мне бы очень хотелось иметь такие широкие штаны с огромными карманами, как у Маяковского.
 Прораб: А зачем тебе огромные карманы?
 Аннушка: Я бы туда паспорт положил, чтоб не потерялся. А то из обычных карманов паспорт так и норовит выпасть.
 Прораб: Зачем же ты паспорт с собой таскаешь? Паспорту на стройке не место, того и гляди - упрут.
 Аннушка: Так ведь я его и не таскаю. Нет у меня больше паспорта. однажды положил его на тумбочку, думал, уж на тумбочке он целехонек останется. Нет же - украли, сволочи. кто украл - ума не приложу.
 Прораб: Это что за тумбочка такая, что оттуда паспорта пропадают?
 Аннушка: Да в приемном покое тумбочка! В обычном приемном покое психиатрической клиники номер один. Меня туда зачем-то отправили, но мне не понравилось, и я бежал. Так и бежал - без паспорта. Да... нет у меня теперь паспорта.
 Прораб (похлопывая аннушку по плечу): Стало быть, Степан, и не нужны теперь тебе широкие штаны с огромными карманами. Ну, кто следующий выскажется?
 Витя: А я больше всего на свете хочу, чтобы вернулась ко мне моя Душечка. Вернулась бы, а я бы все ей простил, и зажили бы мы душа в душу. И простил бы я ей всех ее чеховых и чернышевских, и германов гессе, и борисов годуновых, и рональдов рейганов, и...
 Прораб: Ну, полно-полно, Витенька. Мысль твоя мне понятна. Только вот незадача: померла твоя Душечка. Давным-давно уж как померла. Впрочем, ты к ней скоро присоединишься, так что не горюй. сбудется твоя мечта, ангел ты мой. будете сидеть себе на небесах и слюни пускать.
 Илларион: Постойте-ка, постойте-ка! это как же, на небе? Душечка - и на небе? Неет, так дело не пойдет. Грешница она, ей-богу, грешница. Вон она сколько рогов-то понаставила нашему Витюне: и с Чернышевским, и с Чеховым, и даже, оказывается, с Рональдом Рейганом. Гореть ей за это в аду синим пламенем!
 Витя: Нет! Душечка... в аду... нет! а как же, как же слюни на небе пускать, Сергей Владимирович обещал же!
 Илларион (злорадно ухмыляясь): В а-ду, в а-ду, в а-ду! И будут ее бесы жарить на грязной, липкой сковороде, а когда она совсем уж занеможет и обуглится, подойдет к ней сатана и поцелует своим дьявольским поцелуем. Да так он в ейные губы грешные
 вопьется, что со всей кровью и со всеми кишками высосет из нее ее грязную душу. Слышь, как будет, Витя?
 Витя (в ужасе): Нет! нет! никогда! не хочу! (в истерике начинает биться головой о стену, собственноручно недавно побеленную).
 Прораб: Ну вот, Ларик, расстроил ты Витеньку. Нехорошо как. Ведь последний миг, последнее желание - они должны быть окрашены радостью и надеждой, а ты... ну ничего, скоро успокоится. А тебе бы чего хотелось - вот больше всего на свете?
 Илларион (задумывается): Чего бы мне хотелось?.. Подумать надо. Я позже скажу.
 Прораб: Ну хорошо, Ларик, подумай. Только недолго. Времени совсем мало осталось. (задирает голову вверх, туда, где все еще сидит Павлуша) Ну вот, один ты остался, друг любезный. Раскройся мне, освободи душу.
 Павлуша: Я... мне... честно?
 Прораб: Конечно, честно! Сейчас самое что ни на есть подходящее время для откровений.
 Павлуша: Ну раз можно, тогда так: хочу большой дом. Вот, например, как этот.
 Прораб: Зачем тебе такой большой дом, Павлуша? Женой, наверное, детишками обзавестись хочешь?
 Павлуша: Нет-нет, что вы! Ни к чему мне это. Я хочу, чтобы стоял у меня такой дом в чистом поле. И чтобы весь он был населен маленькими полосатыми свинками. И чтобы каждое утро все эти сотни, тысячи свинок выбегали на прогулку в поле и резвились бы
 там, и играли, а вечером возвращались обратно, и я кормил бы их овсянкой. а сам бы я жил наверху, под крышей, в маленькой каморке с керосиновой лампой.
 Прораб: Ого! Зачем же тебе столько свиней?
 Павлуша: Люблю я их. Они такие махонькие, такие хорошенькие, такие веселые...
 Прораб: Однако ж, они довольно быстро вырастают и превращаются в огромных грязных и прожорливых животных. Дурно пахнущих, к тому же.
 Павлуша: Это конечно. Но это не страшно. Как только маленькие свинки вырастут, я забью их всех топором и продам на рынке, а на вырученные деньги куплю много тыщ новых маленьких поросят...
 Илларион (выходя из задумчивости): Все! Я знаю! Я знаю, какое мое самое заветное желание.
 Прораб (поворачиваясь к нему): Вот и славно, что ты так быстро сообразил. Какое же?
 Илларион: Больше всего на свете я хочу, чтобы наш прораб Сергей Владимирович издох собачьей смертью, а мы все пошли по домам.
 
 Илларион кидается на Прораба с намерением задушить. В этот момент буря срывает свежеуложенную черепицу и врывается в дом. Остатки обеда и газеты, разложенные на полу, взлетают в воздух. Резкий порыв ветра подкашивает строительные леса, на которых сидит Павлуша. Тот повисает на стене, зацепившись горлом за торчащий из нее крюк. Витя отвлекается от битья головой о стену и обращает свое заплаканное лицо к сцене. Увидев произошедшее, он издает сдавленный крик и медленно сползает на пол, вытаращив помертвевшие глаза.
 
 Аннушка: Я не хочу умирать! Прости меня грешного, Господи, я не хочу умирать! (с криком выбегает за дверь, где его тело тут же подхватывает безумный поток ветра)
 
 Дом ходит ходуном, стены дрожат, осыпается штукатурка. Илларион пытается бежать вслед за Аннушкой, но поскользнувшись на разлитом в начале пьесы кефире, падает и насмерть расшибает себе голову.
 
 Прораб (его голос еле слышен сквозь бурю): Когда речь заходит о высоком, мне становится скучно. По-видимому, мне близки только низменные чувства... Впрочем,
 дело сделано. И совесть моя чиста. (при этих словах прораба убивает балкой, упавшей с потолка)
 
 Рушатся стены, сцена погружается в темноту.
 Занавес.
 
 АКТ ПОСЛЕДНИЙ
 Какие-то люди в темноте растаскивают завалы и расчищают сцену. На сцену бодрым шагом выходит незнакомец. Он в приподнятом настроении и черной шляпе, скрывающей глаза. Незнакомец ловит первого попавшегося рабочего за рукав.
 
 Незнакомец: Ты кто?
 Рабочий: Я Юра, электросварщик.
 Незнакомец: А остальные?
 Рабочий: Это вся наша бригада. Вон там, рыжий - это Лёха, маляр. Длинный, Рома...
 Незнакомец: Хорошо. Я вас, пожалуй, найму. Пойдете ко мне работать? Дом строить.
 Рабочий: Отчего же не пойти. (в сторону) Эй, ребята, сюда! Работка наклюнулась!
 Незнакомец: Вот и славно. Только, чур, без всяких там оргий и вакханалий... Ладно, поехали. Да будет свет!
 
 Зажигается свет, на сцене - несколько человек в костюмах строителей обступают фундамент нового дома.
 ЗАНАВЕС