Последний закрывает дверь

-Последний закрывает дверь! – выкрикивает она и вскакивает с пола. От ее резкого движения доска опрокидывается, фишки рассыпаются, а кубики катятся куда-то в угол. Через четверть секунды она уже стоит на подоконнике, прыгает, чуть не сорвав занавеску, и вот уже из сада доносится ее хохот, она несется, задевая кусты крыжовника и стуча пятками по ссохшейся глине дорожки, и напоследок ударяет кулаком по жестяной крышке колодца.

Моя сестра пугает меня. Я медленно собираю рассыпавшиеся фишки и ищу в пыли кубики – я уже знаю, что меня ждет. Она стоит за калиткой, даже не прячась в тени – на самом солнцепеке, и ее выгоревшие на солнце косы, линялые шорты и футболка – все кажется неестественно четким. Асфальт раскален добела, и жар покалывает даже ее загрубевшие ступни – она переминается с ноги на ногу.

-Давай же, закрывай! – она не просит, а приказывает. – Может быть, сегодня Утопленник из Колодца тебя не тронет, меня побоится.

Синяя двухметровая калитка закрывается на щеколду изнутри; мне приходится пристроить к забору полено и взобраться на него. Когда я просовываю руку в щель между верхним краем калитки и ее козырьком, мне кажется, что я слышу шаги на садовой дорожке. Надо быстрее нащупать задвижку, но сестра внезапно оказывается прямо у меня за спиной, ее веснушки и прозрачные глаза смотрят на меня снизу вверх – «Ам!» - я падаю и в очередной раз разбиваю локоть.
Сестра хохочет и бежит к реке, а я сижу в пыли, на глаза наворачиваются слезы, и от этого кажется, что улица изогнулась дугой, будто кошка, подставляющая спину августовскому солнцу.

Сестра на год с небольшим старше меня, и пользуется этим в полной мере. Она вечно обыгрывает меня в карты, нарды и домино – просто потому, что лучше меня знает правила и никогда не удосуживается мне их вовремя сообщить. Если она не знает правил или что-то складывается не в ее пользу – она с легкостью выдумывает новые.

Ей ничего не стоит прервать разговор, взглянуть на меня расширенными будто от страха глазами и заявить: «Ты знаешь, что ты только что сделал? Те двое, которые мимо нас прошли. Они разговаривали о деньгах, слышал, да? А ты прошел между ними. Тебе теперь тридцать три года денег не видать.»

И я ей безоговорочно верю – ведь она старше, смелее, умнее – у меня нет оснований сомневаться в ее знаниях. Я так хочу быть таким как она, нет, даже немного сильнее и старше, хотя бы на один день. И я ее ненавижу.

Она все, абсолютно все без исключения делает мне назло. Представьте себе: мне тринадцать с половиной, ей около пятнадцати, и нам нужны деньги на сигареты. Она уговаривает меня пойти на кладбище; мы месим ботинками подтаявший снег и выискиваем могилы, на которые недавно положили цветы, чтобы собрать гвоздики, отнести к дороге и снова там продать. «Ты иди вверх по холму, а я пойду вниз. И смотри внимательно – эти гады стали часто стебли у цветов ломать, чтобы не воровали.»

В паре километров от кладбища буднично шумит город. Сегодня здесь немноголюдно; я медленно иду по дорожке между металлическими решетчатыми заборами. Мне не столько хочется закурить самому, сколько взглянуть еще раз как сестра ловко чиркает спичкой о коробок и затягивается, прячась от ветра. Когда я возвращаюсь с охапкой цветов, я обнаруживаю, что она чем-то рассержена. «Придурок! Я же тебя предупреждала! (Нет, нет, честное слово, ты ничего такого не говорила!) Говорила тебе тысячу раз – белые гвоздики с кладбища – плохая примета! Теперь – знаешь что теперь будет? Теперь ты умрешь через три дня!»

Мне хочется сесть в сугроб, закрыть лицо ладонями и расплакаться – а она – она как всегда смеется, выхватывает цветы у меня из рук и отправляется к автобусной остановке, как всегда впереди меня.

Она, если вам интересно, и умирает мне назло. Ей всего девятнадцать, неудачная беременность, патология плода или что-то в этом роде. Собственно, умирает-то она не от беременности, а от внезапно открывшегося кровотечения, в съемной квартире на окраине чужого города. Я был там один раз – рота бутылок из-под пива на кухне, грязные стены, протертый линолеум и трубы теплостанции за окном. Она была рада меня видеть, в кои-то веки не пыталась напугать, а только рассказывала как в квартире бывает холодно, когда погода ветреная. Она застилала дыры в линолеуме газетами и страницами старых журналов, объяснив мне, что по цементному полу ходить холодно, а через месяц умерла. Скорая не успела приехать, а возможно ее приятель не догадался вызвать врачей.
Я почти что уверен – она сделала это мне назло. Хотя у меня есть кое-какие сомнения. Иногда я думаю: может быть, она просто проиграла? Всегда ведь есть кто-то, кто знает правила лучше нас с вами.