Тебе

1

Когда я смотрю в твои глаза, я не вижу там ничего. Только свое отражение. Я вижу себя. Я – в спокойных, красивых голубых глазах, светящихся холодной уверенностью.
Ты создаешь впечатление человека, который точно знает, что ему нужно. Более того, не просто знает, а не обломается – пойдет да возьмет.
Ты – сам по себе.
Когда я впервые почувствовала тепло твоей руки, мне подумалось, что одиночество хотя бы не на долго возьмет отпуск. Это было чувство безысходности, тихого отчаянья. Плюс портвейн на голодный желудок, плюс очарование ночных улиц и уют не освещенных двориков. Я ощутила прикосновение тени счастья – ее легкое, мягкое, нежное касание.
Свидание на одну ночь.
Никто никому ничего не должен.
Никто никому ничем не обязан.
Никто никому ничего не обещает.
А если и обещает – это всего лишь словесный фон, подобный нотам, роящимся вокруг магнитофонных динамиков.
Я не питала иллюзий с самого начала. Алкоголь влияет на физическую часть меня – координация движения нарушена, объективы зрачков отказываются фокусироваться на нужных мне объектах. Так, мелочи – если кто-то более уверенно стоящий на асфальтовой поверхности держит тебя за руку. Сознание прибывает в состоянии неба ясным летним днем – ни облачка сомнения на нем. Мысли льются свободным потоком. Может показаться, что это не так – ибо под воздействием портвейна орган речи частенько спотыкается об особо длинные слова. Но это, опять же, физическая сторона, внешняя.
Сидя на скамейке в темном пустом дворе и осязая бутылку вина, ставшей продолжением моей ладони, я ощутила свободу. Пространство скинуло свой маскировочный костюм, продемонстрировало свою безграничность. Стены домов перестали быть преградой, обернувшись кажимостью, иллюзией. Малейшее усилие, и их можно было подвинуть или убрать вовсе, по ним можно было бегать, сквозь них можно было строить глазки сумасшедшим светофорам, заклиненным на одном цвете – цвете психбольниц данного измерения. Ничто не имело значения. Было здесь и сейчас. А слова «время» и «место» потеряли смысл, перестали быть значимыми. Прошлое и будущее были низвергнуты. Настоящее было короновано. Оно взошло на трон под восторженные крики незримых существ, в мудрости своей знающих истинного хозяина трона Вечности. Здесь и Сейчас.
Мне было не важно, что со мной будет. Меня забавляли твои вопросы из разряда: «Ты знаешь, где мы находимся? Ты не боишься, что я с тобой что-нибудь сделаю? Ты что, так доверяешь мне?» Да. Я знаю, где мы находимся. Мы – здесь. Нет, я не боюсь. А чего можно бояться? Да, доверяю. Не тебе. Потому что тебя нет. Ты – силуэт. Ты – вкрадчивый голос. Ты – теплое прикосновение. Я доверяю тому, что абзацем раньше вступило на трон. А еще – легким, бабочкаподобным крыльям свободы.

Из точки «уютный двор» мы переместились в точку «темный подъезд». Мы стоим перед дверью в твое персональное измерение, вмещающее в себя великое множество твоих гостей – не всегда желанных. Ты держишь меня за руку и не знаешь, что меня здесь почти нет. Но я чувствую тебя – твое тепло, твой запах, в который вплетены запахи улицы. Я слышу твой голос: «Можно, я тебя поцелую?» Часть меня, которая все еще здесь отвечает: «А тебе что-то мешает?» Теплые влажные губы. Потом – открытая дверь, коридор, комната, диванные подушки, свернувшаяся на них я. Я. И больше никого.
Затем появляешься ты – теплый и нежный. Ты становишься частью меня и мне хорошо. Немного больно. Но боль доставляет наслаждение. Она – желанная гостья моего тела.
Твои руки защищают меня от клюки одиночества.
Ты спишь. Я чувствую твое дыхание. Слышу биение твоего сердца – сначала быстрое, потом спокойное, ровное. Это – кусочек моей мозаики счастья. Подобные мгновения – бесценный подарок бытия.
Теперь я тоже сплю.

Утро добавляет финальные штрихи к зарисовке на тему «кусочек счастья». Моему телу не комфортно, но там, где предположительно обитает душа, мне уютно.
Я собираюсь уходить. Меня не особо задевает, то, что никто не проводит меня хотя бы до дверей.
Никто никому ничего не должен.
Никто никому ничем не обязан.
Одноразовая встреча обладает некоторым шармом.
Но в красивых историях нужно уметь вовремя поставить финальную точку, дабы не разрушить сказочность и очарование.
Я выхожу из комнаты. Попадаю в другую. Там как минимум еще человека три. Возможно, двое из них спят. Или просто лежат с закрытыми глазами. Обуваюсь. Надеваю пальто. Третий смотрит мне в глаза. Его взгляд прямой и колкий. Мне не уютно. Наматываю на шею шарф. Надеваю шапку. Тишина. Открываю дверь. Выхожу в коридор. Прихожая. Дверь.
Щелчок замка за спиной. Ступеньки лестницы. Светло-серая улица.
Я дрожу. У меня подкашиваются ноги. Я понимаю, что ничего не ела часов двенадцать. И почти не спала.
Идти больно. Но я иду.
А одиночество идет следом, почти наступая мне на пятки.

Метро. Сочувствующие взгляды. Ловлю свое отражение в оконном стекле вагона электрички. Зрелище жалкое.
Бледному существу с отчаяньем в глазах уступают место. Существо аккуратно присаживается, потому, как любое лишнее движение одаривает букетом неприятных ощущений. Существо ставит сумку на колени и прижимает ее к себе. В голове существа топочут не хорошие мысли.
А одиночество нависло злобной старухой. Хуже всего то, что оно стало больше и грузнее.

Бледная, захожу в квартиру. Недовольные обеспокоенные взгляды родни. Иду в ванную. Принимаю душ. Смываю с тела твои прикосновения.
Звоню подруге, узнаю имя чудодейственных таблеток «на тот случай, если», благодарю ее и уверяю, что все в порядке, что я ни о чем не жалею, что все было так, как мне хотелось. Ни грамма лукавства. Чистейшая правда.
Иду в аптеку. Покупаю. Принимаю одну в маршрутке по дороге в институт. Смотрю на часы – засекаю момент приема. Через 12 часов нужно будет повторить.
В институте засыпаю каждую минуту, но все же умудряюсь законспектировать какие-то кусочки лекции. Сочувственные взгляды от одних. Комплименты по поводу блеска в глазах от других. Какая чушь.
Я вся сосредоточена на своих ощущениях. Мне больно сидеть. Больно стоять. Больно идти. Там, где побывал ты, я чувствую незаполненность. Тоже должна чувствовать бутылка, когда из нее вынимают пробку.
Вечером сижу дома, обложившись словарями. Взвизг телефона. Движение руки – и он затыкается. Словом даю понять звонящему, что я готова его слушать. Трубка говорит твоим голосом. Я удивляюсь. Не ожидала. Ты интересуешься, как я. А как я? Я? Хм… Нормально, наверное. Тебе прикольно. Ты выспался и кто-то приехал к тебе, напоил пивом, супер. Да, я рада за тебя. Нет, я не приеду сегодня. И не знаю, когда вообще приеду в следующий раз. Да, конечно, обязательно созвонимся.
В последнюю фразу я не верю. Пустой звук. Зачем? Не мне, тебе – зачем? Мысленно я ставлю красивую точку и ныряю в бурный поток слов и транскрипций.
Ночью просыпаюсь по будильнику. Прошло двенадцать раз по шестьдесят минут. Еще одна таблетка и приятных снов.

Кровь. Ура. Четыре дня. Перерыв. Холодный ветер на летном поле по дороге на работу. Цистит. Ужасная боль. И еще раз – кровь. И того – двойная доза. Перевыполнение плана. То, что полагалось на два месяца, было получено в один. Настороженность. Беспокойство. Настойчивые наступления мамы, заверения в том, что я могу рассчитывать на ее помощь в любом случае. Так уж в любом? Ну, допустим, на помощь – да. Но на понимание? Я есть знак вопроса. Печать молчания на устах моих. Зачем отбирать у нее остатки и без того тревожного сна?
Ты позвонил снова. Вопрошал, почему от меня ничего не слышно, что я там вбила себе в голову. И вообще – приезжай. Да, хорошо. Как-нибудь.
И удивлению моему нет предела.

2

«Как-нибудь» наступило примерно через полторы недели после того, как я была у тебя. За день до этого я устроила себе день «здравствуйте, доктор». Сначала дантист на Техноложке, затем гениколог на Садовой. Красота!
Сидя в кабинете зубного врача и выслушивая ее ворчания по поводу того, что она созерцала и что пыталась привести в порядок, я думала о предстоящем посещении еще одного врача и о том, что не жить на много проще. Но, все же, не так интересно. А еще я думала о боли.
Боль может доставлять удовольствие. Иногда. Или часто. Или всегда. Испытав ее однажды, ты, не осознавая этого, ждешь нового ее прихода. Ты сидишь в кабинете стоматолога и ждешь. Укол. Конечно же! Анестезия! Как же без нее? Укол – и немного боли попадает в тебя. А потом ты чувствуешь, как начинает неметь десна, язык, губы. Тебя оставляют на пятнадцать минут заморозиться. Потом приходит дантист и начинает орудовать всякими жужжалками.
Сверло все глубже и глубже зарывается в больной зуб. Но ты заморожен. Да? Ты ведь ничего не должен чувствовать? Сверло все ближе и ближе к нерву. Еще немного и она придет. Она пробьется через все преграды анестезии. Она пронзит тебя. Ты хочешь и не хочешь этого. Ты уже заранее сжимаешься в кресле под нависающим над тобой жужжащим стоматологом. Ты весь собран, ты комочек не замороженных нервов, ты есть ожидание боли. Ты готов принять ее. Ты рад ей. Ты жаждешь боли. Но она не приходит. Качественная заморозка.
А, может, у врача дрогнет рука? И одна из жужжалок заденет твой язык или губу? И она придет. Но нет, опытная рука не дрогнула. Ее Величество Боль прошла мимо. На этот раз.
Но я получила ее сполна несколько часов спустя в кресле гинеколога. При чем за не плохую плату. Зато визит к данному врачу слегка меня успокоил.

А на следующий день я приехала к тебе. Мы договорились встретиться в метро, т.к. я крайне смутно помнила место твоего обитания. Но ты благополучно проспал меня. А я, напрасно проведя пятнадцать минут в компании мелькающих лиц, решила попытаться найти ту точку пространства, из которой Мое Высочество Бледность вышатнулось приблизительно полторы недели назад. Скользя по асфальтовой поверхности и тихо матерясь, я пыталась достучаться до твоего сознания и совести посредством моего мобильника. Наконец мне удалось сделать хотя бы половину из задуманного – ты снял трубку. Не смотря на хреновую связь, мы все-таки встретились. Но эта встреча практически не принесла мне позитива. Мне было неуютно, неуверенно, неуклюже, хотелось уехать домой. И в тоже время хотелось остаться с тобой. Потому что было любопытно – каким еще ты можешь быть?
Мы тщетно пытались поговорить, но все в основном сводилось к твоим пропитанным агрессией монологам. Сначала у тебя дома на диванных подушках, потом на улице от Техноложки до Спортивной, затем – тот же маршрут в зеркальном отражении. Но даже тогда тебе нет-нет, да удавалось сверкнуть оттенком чуткости. Хотя агрессии все равно было больше. И тогда я начала думать, как бы мирно уйти от тебя, переведя постельные отношения в обычные приятельские. Не хотелось терять тебя и общество окружающих тебя людей. На тот момент и то, и другое было интересно мне в равной степени. Даже, вернее будет сказать по-другому – я вас не разделяла. Ты был всего лишь частью этого заинтересовавшего меня организма. Улица. Свобода.

Вернулись к тебе домой. Всемером. Шестигранный организм пил водку, играл на гитарах и джамбее, рыдал песни, некогда написанные другими его гранями. А я сидела на диванных подушках. В паре метров от вас. И смотрела. Вернее – всматривалась. Вслушивалась. Честнее – впитывала.
Я восхищалась.
Я видела ярких, талантливых людей.
Мне было грустно.
Ведь кто о них узнает?
Все это – чудесные моменты, фиксируемые лишь не особо внимательной памятью присутствующих.
Надо что-то сделать, подумала я, и сделала. Несколько снимков.
Отделившись от шестигранника, ты подошел ко мне. «Ты что-то решила?»- спросил ты. «О чем ты?»-спросила я. Ты дотронулся указательным пальцем до моего лба: «Там пробежала какая-то мысль. Я видел. Ты посмотрела на все это и сделала какие-то выводы. Ты что-то решила?» Я улыбнулась. Надо же. Мне казалось, здесь всем фиолетово, что я там себе решаю. Я ответила. Ты удивился направлению моих мыслей. «Больше ты мне ничего не хочешь сказать?» «Нет». «Ну, как знаешь». И ты вернулся к оставшимся пяти граням пьющее-поющего организма.
Иду по темному коридору коммуналки. На встречу – ты не твердой поступью. Опираешься спиной о стену и прижимаешь меня к себе. «Я сейчас еще немного выпью, - бормочешь ты, - и кое-что тебе скажу. Сейчас у меня ещё наглости не хватает для этого. Потом мне будет по ***, и я скажу». Руки отпускают моё тело. Я возвращаюсь в комнату – к шуму и фальшивому освещению.
Я сижу на диванных подушках. Ты подходишь ко мне. Кладешь голову мне на колени. «Знаешь, - говоришь ты, - у меня целую неделю не было секса. Была возможность, но мне почему-то не хотелось». Я глажу твои волосы. Ну что я могу тебе ответить? Как отреагировать на то, что после меня ты ни с кем не спал? Мне в это не особо верилось. Да и не слишком беспокоило. Я ведь не собиралась в дальнейшем строить с тобой какие-то близкие отношения. Просто хотелось иметь возможность иногда приходить к тебе и твоим шумным комнатам. Голова твоя на моих коленях. Глаза закрыты. «Поцелуй меня», - произносишь ты. Я целую влажные пьяные губы. «Не влюбляйся в меня, пожалуйста, – говоришь ты. – Не подпускай меня слишком близко к своему сердцу. Я не тот человек, который тебе нужен». «Я знаю, - отвечаю я. – Не беспокойся».
Диванные подушки. Фальшивое освещение выключено. Я перебираю твои волосы. «Что ты все в моих волосах копаешься? – слышу я насмешливый голос. – Ищешь там чего? По голове я и сам себя могу погладить. Спустись ниже».
Спускаюсь.
Член кажется отдельным организмом. Он движется под тоненькой кожицей. Кажется хрупким. До него неприятно дотрагиваться. На осязание он как большой червь. Еще – почему-то рождается подобие страха. Опасаешься навредить ему. Потому что он кажется живым. И уязвимым.
На вкус сперма кисло-соленая.
Достаточно противная.
«Какая гадость», - говорю я, отплевываясь. «Многим женщинам нравится», - отвечаешь ты. На лице твоем довольная улыбка. «Не думай, что я помешан на сексе. Просто он мне нравится».
Ты, развалившись на диванной лежанке, засыпаешь.
Кое-как я пристраиваюсь рядом, пытаясь хоть как-то укрыться краешком одеяла, который ты милостиво мне предоставил. На кусочек подушки я даже не думаю претендовать.
Мне довольно паршиво. Но кого это волнует? «Ты получила то, что хотела, - говорится в моем сознании. – Радуйся».
Засыпаю.

Утром я думаю, как бы побыстрее убраться из этих комнат.
Ты просыпаешься и какое-то время спустя мы перемещаемся в соседнюю комнату и пьем пиво с еще двумя гранями вчерашнего организма, шумевшего в лучах фальшивого освещения. Ты говоришь, что настроен сегодня бродить по городу. Те двое – что собираются пойти аскать в каком-то переходе. Я молчу. Просто пью пиво и размышляю о том, как бы побыстрей смотаться. Я чувствую себя посторонним.
«Чем займешься сегодня?» - вопрос обращен ко мне. Я пожимаю плечами. Возможно, мой ответ звучит слишком холодно. «Ты - пойдешь гулять, я – поеду на работу». «А, да, ты же говорила, что работаешь… Ну и ****уй!» - разбрызгиваются смехом твои слова. Я улыбаюсь. Благодарю за позволение удалиться, очень милостиво с Вашей стороны.
«Сходим как-нибудь в кино?» - скорее утверждаешь, а не спрашиваешь ты. «Хорошо», - отвечаю я, видимо, всё так же равнодушно.
Те двое уходят.
Мы следуем их примеру спустя примерно полчаса. «Я провожу тебя к метро» - вещаешь ты.
На полпути к метро ты вспоминаешь, что оставил дома плэйер. «Как же я без плэйера? – плещутся в шумовом потоке города твои размышления вслух.- Я без плэйера не могу. Придется вернуться».
Я даже не удивляюсь. Хитро улыбаюсь небу ноября.
«Извини, - говоришь ты и слюнявишь меня поцелуем. – Не грусти».
Я иду в противоположную от тебя сторону – к метро, тыльной стороной ладони оттирая тебя с губ.
Мне думалось, что смогу избавиться от одиночества хоть на какое-то время. Но оно вернулось ко мне слишком быстро, обрушилось двойной лавиной. Стало еще хуже.
Когда я с тобой, я чувствую себя ненужной, безмолвной вещью. Всего лишь кусочком теплой плоти. Мне этого мало. Слишком мало.

3

Пару дней спустя твой возмущенный голос разлился по телефонной трубке. Предметом возмущения было отсутствие моего имени в списке звонивших и приходивших к тебе. Еще ты сказал, что куда-то уезжаешь по работе на неизвестный срок.
- Я ведь обещал сводить тебя в кино, а теперь не знаю, когда это будет.
- Все в порядке, - говорю я. – Не парься. Я не восприняла это как обещание. Так что забей.
- Ты не понимаешь! – замкнутое пространство телефонной трубки взрывается твоим голосом. – Я действительно хочу куда-нибудь сходить с тобой!
- Хорошо-хорошо, не сердись.
- Когда приеду, - звучит тон, которым отдают приказы, - я позвоню тебе и мы пойдем в кино.
- Как скажешь, - отвечаю я. – Слушаюсь и повинуюсь.
- Ой, вот только не надо так… - шебуршит реакция на мои слова.
- А ты хоть слышал, каким тоном ты это сказал? – отвечаю я слегка обиженно. – Тоном, не терпящим возражений.
Мне все это порядком поднадоело. Нервы просятся в отпуск.
- Ну извини, - говоришь ты почти нежно. – Я со всеми так разговариваю. Я так привык. Я приеду и позвоню тебе, хорошо?
- Хорошо, - выдаю я улыбчивый ответ. Кладу трубку. И задумываюсь – чего хорошего-то?

4

Пятница. Вечер. Во мне +37,8. Горло издает недовольные хрипы. Конец ноября – самое время для моего здоровья впадать в спячку.
Телефонный вой расщепил кухонное пространство. Поднимаю трубку. Там – ты.
- Приезжай ко мне сейчас.
Приказ получен.
- Извини, не могу. Я болею, хрипит мое горло.
- Ой, да ладно тебе!
- Что «да ладно»? Я серьезно. Куда я с температурой поеду?
- Приезжай, я тебя вылечу! – издевается пьяный голос.
- Нет, извини.
- Бля! Я же сказал тебе, что когда вернусь – позвоню тебе, и мы куда-нибудь сходим! А ты… Приезжай давай!
Беседа не поддается логике. Голова – расколотая чаша.
- Не кричи на меня! Ты что, не понимаешь? БОЛЕЮ Я!
- Ой, да я тоже болею! Мы все тут… А! Ты даже не представляешь, сколько у меня здесь народа всякого! Приезжай!
- Послушай, ну я же уже объяснила тебе…
Твой голос взрывает трубку:
- По-моему ты сделала какие-то неправильные выводы! Я же говорил тебе, что хочу тебя видеть! Понимаешь? Я действительно хочу быть с тобой! На самом деле!
Предметы теряют свои очертания. Я плыву. Больше всего хочется закончить этот глупый разговор.
- Послушай, - слова медленно выползают, - давай я приеду завтра, хорошо?
- Ну, давай. Мы с утра собираемся в Пушкин на целый день. Приезжай часов в десять утра.
Еще несколько фраз и трубка водружена на свое законное место.
Так хотелось поверить в то, что ты говорил. Так хотелось наконец-то поверить хоть кому-то. А почему бы нет? Может, ты не врешь? Ну же, попробуй хоть раз довериться мужчине. Еще разок. Поезжай завтра к нему. Не будь такой подозрительной и скованной. Не все же одинаковы.
Спать…
Подушка приняла расколотую чашу, и меня не стало.

Утром будильник напомнил мне, что вчера я обещалась быть в десять в твоей квартире. Выпитое накануне лекарство сбавило температурные обороты. Обещала – выполняй.
Выполнила.
Потыкалась в дверной звонок. Через минуту дверь открыли.
Из темного подъезда в темную прихожую – увлекательное путешествие.
Ты пробурчал что-то наподобие приветствия, сообщил, что у тебя немерено народа, что вы всю ночь куролесили, что ещё все спят. Тебя разрывало похмелье.
В комнатах было человек десять, если не больше – разногородних, похмельных. А еще большая их часть была мучима гриппом. Тебя это тоже коснулось.
В Пушкин никто не поехал. Половина народа разбежалась по своим делам. Среди бежавших была твоя девушка. Я это почувствовала. Сразу. Но ты ничего не говорил. Просто вел себя со мной отстраненно – будто и не было вчерашнего разговора о том, что ты хочешь быть со мной. Но это не особо огорчало. Такой исход был предсказуем.
Во всем есть позитивные вкрапления. В этот день я познакомилась со многими яркими людьми. С некоторыми из них общаюсь до сих пор.
Чуть позже ты проявил ко мне чуток нежности. Ненавязчиво так. Малость внимания. Те, кто там был в это время, все видели, все знали. Знали больше, чем я.

На следующий вечер в твоих комнатах случился квартирник. Это был первый настоящий квартирник в моей жизни. Никогда не видела, что б в квартире собиралось человек 30 – 40, хаотично перемещающихся в пространстве коммуналки.
Столько лиц. Столько душ. Песни – от сердца.
Ты представил меня всем. Я спела несколько своих песен, прочитала четыре стихотворения. Многим понравилось. Почти все время, пока я выворачивала себя перед незнакомцами, ты был рядом. Пьяный, неадекватный – это не имеет значения. Я чувствовала тебя. Твою поддержку. Я была под защитой.
Пару часов спустя ты отыскал меня на кухне говорящей с кем-то, и пафосно заявил, что б меня оставили в покое, потому что ты сейчас будешь со мной разговаривать. Все это было смешно. Я знала, что ты скажешь.
Ты говорил довольно коряво. Не знал с чего начать. Меня это удивило. Получилось что-то вроде: «Вобщем, вчера приехала моя девушка… Мы давно не виделись… Я ее не ждал… Ну, и…» Я вклинилась в твой монолог: «Ну, короче, вы снова сошлись». «Да мы и не расходились», - приосанившись говоришь ты. «Ну и отлично! Рада за вас!» - улыбаюсь я. «Подожди, - ты, вроде, слегка удивлен моей реакции, - просто получается, что я по телефону говорил тебе одно, а потом…» Да уж, действительно. Я понимаю, что если еще немного послушаю твои оправдательные слова, то расплачусь. Поэтому я прерываю тебя. «Все нормально. Я все понимаю. Просто я не хочу терять тебя из вида. Будет какой-нибудь квартирник – зови». Вижу, что ты рад подобному исходу. Наверное, ты ждал истерик и пощечин? Не знаю.
Знаю, что теперь вряд ли поверю кому-то.

Квартирник из бурной речки оборачивался ручейком. Людей становилось меньше. Все потихоньку расходились. Я сидела на полу, обняв колени руками, и слушала певших. Но теперь я была абсолютным чужаком. Потому что у меня больше не было защиты. Я осталась одна.
Мне хотелось уйти отсюда – в зиму, в снег. Хотелось на темную улицу. На против меня сидела одна из тех девушек, с которыми я познакомилась у тебя за день до квартирника. Мы сидели друг на против друга в уже почти пустой комнате. В какой-то момент она показалась мне моим отражением – поза, выражение лица были безумно схожи. Она сказала, что хочет пойти погулять. Я напросилась с ней.

5

Жарю ботинки на костре газовой плиты. Коммуналка. Грязные, мутные окна – почти не видящие рассвет, подобные глазам тех, кто скрывается за дверями комнаток – коридорных ответвлений. Здесь почти не чувствуется свое одиночество. Его заглушает грудная боль других – постояльцев этого мира.
Теплая батарея и холодный подоконник, покрытые почти одинаковым слоем пыли и грязи. Нечищеные газовые плиты, затоптанный линолеум, немытая посуда и удивительное отсутствие тараканов. Хотя нет. Вот один усатый ползет.
Ботинки не сохнут. Они в обиде на минувшую ночь. С полдвенадцатого до трех темного времени декабрьских суток их таскали по коричневой слякоти и разноцветным лужам. В них хлюпала и чавкала жижа питерских улиц.
Среди этой мокрой зимы я встретила возможный вариант себя – женщину, наверное, лет сорока, зубами открывшую нам бутылку белой «Алазанки». Она плюнула пластмассовой пробкой в рельефы грязного льда и ушла в улицы.
Блокнот в чьих-то автографах – адресах и телефонах. Примерно, я помню лица тех, кто их оставил. Интересно, на сколько приблизительно они помнят меня?
Небо приветливо улыбается облаками сиренево-розовых оттенков. Его улыбка – такая яркая – забавно и нелепо контрастирует с бледно-желтыми домами, украшенными подтеками всех времен года. Чайки, мои белые сестры, приветливо машут мне в грязные мыльные разводы мутных похмельных глаз коммунальной кухни. Они кружат между ярким небом и безликим двориком. Они машут соцветием перьев в пространстве, на которое смотрю бледная я. Почти безликая, как двор, но улыбающаяся – скромная попытка подражать небу.
На цыпочках крадется третий час обарбекюривания моих ботинок. Конечно, они уже не такие мокрые, но все еще возмутительно не годятся для сопровождения озябших ног во внешний мир.
Кухня. Чуть теплая батарея. Сквозняк, говорящий «привет» из всевозможных оконных щелей. Я была здесь всегда – восседала на чужой расшатанной табуретке у чужой плиты, не знающей касания чистящего средства. Я была здесь всегда – лицом к лицу с облезлой стеной. И я никогда не уйду отсюда. Потому что здесь, на кухне, за расшатанным столом, укрытым одеялом изрезанной клеенки, сидит Свобода, попивая чай из плохо вымытого стакана. Слегка прищурив свои мудрые глаза, она подходит ко мне, и нежно, по сестренски обнимает меня за плечи.
- Теперь ты знаешь, кто ты, - шепчет она.
- Да, - хриплю я, захлебываясь кашлем. – Теперь я знаю.
Дрожащими руками я опираюсь на подоконник и смотрю на чьи-то следы, оставленные на подвенечном платье зимы. Я иду к жареным ботинкам, чтобы минутами позже впечататься в декабрь. Мне ни хорошо, ни плохо. Ни печально, ни радостно. Мне никак. У меня выросли клыки и когти. Отлично. Теперь я своя в этой стае.
****ские ботинки не сохнут. Я накормила их газетой – она должна впитать влагу. Хотя, никто никому ничего не должен. Особенно здесь.
Вторая чашка чая на голодный желудок. 11:32. Когда рождается день, сны тают, а реальность наступает тебе на грудь вонючим сапогом. А из-за ее спины выглядывает, похихикивая, суета. День убивает ощущение Вечности, родившейся на стыке ночи и рассвета.


Декабрь, 2003 год