Voyageur

Viens chez moi voyageur…
ENIGMA

Он открыл глаза, распахнул их навстречу тому миру, который окружал его. Темные стволы неподвижных деревьев-гигантов, длинными лентами устремившихся в небо и подпиравших верхушками голубой купол с кричащего цвета желтком солнца, ковер из пожухлой зелени под ногами, потрескивание, первобытные лесные шорохи и шумы, неизвестные и никем неслыханные крики неведомых птиц: то пронзительно – настороженные, то удовольственно – курлыкающие, то нежно – воркующие; запахи, ароматы, волнующие и будоражащие, чувственно теплые и обволакивающие…
Он вдохнул всей грудью, чувствуя, как влажный липкий воздух проникает в его тело, комком оседает в желудке, покрывает внутреннюю поверхность легких тонкой мутноватой пленкой, мелкими ртутными шариками растекается по венам, вплетая себя в единую замкнутую структуру клеток…
Ощущение было новым, и он старался не торопиться, прочувствовать все до конца, понять, просмаковать и надолго запечатлеть в памяти, чтобы помнить…
Он не спеша сделал шаг, потом другой, словно был крохотным малышом, который впервые встал на неустойчивые ножки – опоры, впервые взглянул на мир с высоты своего невысокого роста, вознесясь высоко, чтобы потом вновь плюхнуться на мягкое место…
Он, впрочем, не был ребенком, он был взрослым, взрослым, который даже среди бородатых дядек и многодетных теток все равно считался молодым и неопытным. Ну и что! Да, я такой, и я рад этому безумно!
Он сделал еще пару шагов, затем попрыгал на одном месте, и только потом он пошел ровной походкой, раскидывая упавшую дерму деревьев, побуждая к жизни новые запахи гниющей органики, мокрой земли, вызывая новые шумы пружинящей под его ногами почвы и сухой, резкий, как выстрел, треск сучьев.
Он приноровился и уже с ребяческим азартом пробирался сквозь хитроумные сплетения лиан и поваленные башни – стволы. Ему здесь нравилось, но он хотел выбраться на открытое пространство, чтобы увидеть то, ради чего он, собственно, сюда и стремился…
Тропическое заграждение вскоре закончилось. Перед ним разворачивалась огромная равнинная территория, где-то с бугорками, где-то со впадинами, с редкими чахлыми кустарниками и одинокими, склонившимися к земле, деревьями. Поверхность была горячая, воздух дрожал, вздыбливаясь, бурля, перекатывался пузырями, как мышцы под кожей, шипел и потрескивал, выгибался и втягивался сам в себя, образуя водовороты. Пыль, как наждак, скребла по равнине, вспыхивая мириадами мелких искр, рассыпавшихся в воздушных воронках.
Но как это не было увлекательно.… Нет, это увлекательно, но кое-что здесь еще более захватывающе. Он перевел взгляд на двух диплодоков, которые мирно паслись на опушке леса, из которого он только что вышел, правда, чуть поодаль от него. Диплодоки. Красивые, большие, немного неповоротливые, многоэтажные гиганты своей эпохи, с гибкими шеями, длинными хвостами, многотонными лапам и мозгом, величиной с грецкий орех. Сейчас они меланхолично поедали сочные побеги незнакомого ему растения, громко хрустя и время от времени издавая утробные звуки.
Он ждал. Скоро, уже скоро! Очень скоро…
Он опять открыл глаза, когда послышался гул. Сначала какой-то глухой, словно бы из-под земли, но явно шедший с небес, потом постепенно набиравший обороты и становившийся все более громким, а затем пронзительно-оглушительным. Небо вспороли, из разреза теперь выворачивались наружу внутренности серого цвета, светлые вначале, затем пепельные и почти темные в конце. Солнце выключили, но над равниной, тем не менее, продолжало гореть другое светило, ярко-красное, красивое, но злое и слепое в своей ярости.
Он закрыл уши руками. Вой становился невыносимым, запах – невоносимым, глаза заслезились от дыма и копоти, в рот полез пепел. Диплодоки, недоуменно озираясь, печально ревели, мотали хвостами и трясли головами в тщетной попытки защититься. Меж тем павшая звезда низверглась с небес на землю, и, наконец, достигнув предела, хищно вгрызлась в плодородную плоть, взметая огромные массы обратно в космос, словно мстя своим обидчикам.
Он закачался от ужасающего толчка, устоял на ногах, одновременно пытаясь не попасть ни в один из разломов, ибо земля выворачивалась наизнанку. Плотность мусора в воздухе увеличилась, небо заволокло грязным покрывалом, стало тяжело дышать.
Гул и визг сменились рокотом, который увеличивался по мере того, как сгущался мрак на горизонте.… Стало невероятно жарко, флора начала чернеть, скукоживаться и расплавленной органикой стекать на то, что раньше было землей.
И вот пришел смерч, мощная тепловая волна. Одного диплодока смело сразу, другого подняло в воздух, закрутило в бешеном вихре, где он и исчез, распадаясь на кварки от чудовищной силы центрифуги.
Он широко расставил ноги, готовясь встретить волну. Она приближалась….
Voyageur…
Он напрягся.
Viens chez moi voyageur…
Да, он придет к…
Гигантская волна затопила, захлестнула его, накрыла с головой, сбила с ног, пожрало всего…


Он открыл глаза. В нос ударил приторно-сладкий запах конского навоза, кисловатый - пота и жженный – подгоревшей еды.
- А-а-а, чтоб тебя! Опять все спалил, олух, дурак несчастный! Да накажут тебя боги за то, что ты моришь голодом бравых воинов!
Послышался глухой стук и короткий вопль. Он улыбнулся. Оглянулся. Все, как и положено. Огромное поле и симметричные ряды простеньких шатров, костров, флагштоков, караулов…. Затевается что-то серьезное. Ну-у, так ему кажется.
Мимо проскакал конник, крича что-то охрипшим голосом, бряцая амуницией, пробежало несколько пехотинцев, черно-рыжим вихрем пронеслась собака, в отчаянии заходясь лаем.
Раздался звук горна, низкий, заунывный вибрирующий, проникающий в зубы глубоко и застревающий там гулкой занозой с медным привкусом. Горн умолк, теперь вступили барабаны. Палочки пружинили о натянутую кожу, стук разносился над всем полем, проникая под каждый полог, задувал костры, яростно теребил знамена…
Его накрыла тень и знакомый голос.
- А ты чего здесь околачиваешься? Где твой отряд? Почему не готов? – Пауза, а затем гневный вопль - взрыв, от которого у него заложило уши. – Почему голый!
Он почувствовал, как его обступило несколько человек. Он почувствовал, как его отрывают от земли и тащат, тащат; его ноги волочатся, руки неудобно вывернуты, голова болтается, как воздушный шарик, который пытается взмыть в небо.… Полог стегнул его по лицу, спина жестко соприкоснулась с землей. Его рывком поставили на ноги, дернули в сторону, другую, почему-то подняли руки, стукнули чем-то по голове, в попытке нахлобучить на него шлем…
Он стоял в колонне, рядом с другими солдатами, одетый в идентичную длинную рубаху, панцирь, наколенники, шлем; пояс отягощал неудобный меч, щит норовил соскользнуть с руки, кожанные ремешки сандалий врезались в кожу. Вдруг отряд сдвинулся с места. Он понял, что тоже идет. Он начал приспосабливаться к неуклюжему и неудобному топоту соседей. Тут топот перешел сначала на аллюр, а потом и вовсе на галоп…
Внезапно он оглох. Все закричали в один и тот же миг, завопили, заорали, заулюлюкали, заскандировали; вопли наложились один на другой и получилась дикая какофония. Крики разнеслись по всему полю, окунулись в горном озере, потревожили листья деревьев, срикошетили от холмов и улетели в далекие небеса.
Два войска сшиблись с силой молота, бьющего по наковальне. Застонала земля, заскрежетали щиты, зазвенели мечи, послышались крики, сперва по капле, затем струйкой, а дальше горным потоком полилась кровь.
Дико ржали кони, запах страха неумолимо пропитывал все вокруг, заставляя просыпаться дикие дремучие инстинкты. Он неслышным, по-кошачьи мягким шагом подходил и окутывал, словно пеленой, смирял, сковывал и подминал своей воле. Люди вокруг, как зомби, шли на зов первобытной силы, забывая себя.
Громко хрипя, мимо пронеслись кони, которые тащили за собой колесницу с одним колесом. Возница, не щадя себя, стегал животных. Он оглянулся. Рядом с ним лежал воин; его лицо искажено мукой и болью, рука судорожно сжимает и разжимает кулак, скребя пальцами по земле. Из раны на шее толчками выходила кровь, красным спектром переливаясь на солнце, прежде чем, почернев, устремиться в недра планеты.
Стоны, грохот, крики, бряцание, вопли, стук, опять стоны, снова грохот, еще раз крики, вновь бряцание, затем вопли, потом стук… Война.
Внезапно на него кто-то налетел. Он покачнулся, но устоял, и отпрыгнул в сторону, чтобы взглянуть на своего соперника. Перед ним маячило дикое лицо: вытаращенные глаза, перекошенный в крике рот; сам человек (а человек ли?) заляпан грязью, кровью, кажется даже, чьими-то внутреннос…
Выражение лица изменилось. Крик оборвался. Вздох. Нет воздуха. Дышать все труднее. Человек упал на колени. В последний миг он поднял голову, в его глазах отразилось ярко-голубое небо…
Он, наконец, тоже взмахнул своим мечом и, судя по звукам, угодил прямо в шлем своего соседа.
Удар. Он прикрылся щитом, но рука словно онемела.
Удар. Щит треснул. Он откинул его; быстрее он им убьется, чем сможет защититься.
Voyageur…
Меч замер в воздухе. Да, конечно, иду…
Viens chez moi voyageur.
Холод. В желудке вдруг появился северный ветер, разгулялся там внутри не на шутку, пробежал по все венам, артериям и капиллярам…
Меч выпал из рук и, сверкнув на солнце, вонзился в черную, пропитанную ЕГО кровью, землю. Он упал на колени, его окутал мрак…


Он открыл глаза. Вокруг стены, квадратики кафеля, аппаратура, мебель – все белого цвета. Огромный светильник у потолка ослепил его на мгновение, но потом его глаза привыкли к зною, к безжалостному яркому сиянию. Странные конструкции, металлические штыри, вспыхивающие в лучах ламп яркими бликами; батареи бутылочек, скляночек, колб, стеклянной посуды, коробок выстроились на полках; каталки, белые простыни и полотенца.… И люди в белом…
И крик! Крик боли, пронзительный, отдающийся в ушах, мечущийся, как сумасшедший, в замкнутом пространстве, пытаясь вырваться наружу.
- Тужься!
Он не узнал свой голос. Это он говорит, точнее орет. А дикий крик принадлежит женщине, которая, идя долиной теней, находясь в неком умственном оцепенении, давала жизнь новому существу. И даже не одному! Сразу двое пытались выбраться на свет Божий.
Крик стих, сменившись стоном. Стоном глубоким, хриплым, идущим откуда-то изнутри, переходящим в прерывистое дыхание. В комнате было тихо, только пощелкивало и пикало в каком-то механизме, светила лампа, стояли люди в…
Вновь пронзительный крик. И вновь он тоже орет.
- ТУЖЬСЯ!
Еще один крик и вдруг опять тишина. И в этом благословенном молчании неожиданно раздается плачь, даже не плачь, а какой-то кошачий вопль, резкий, раскатистый, а затем и кошачье мяуканье, робкое хныканье.
- Поздравляю! У вас мальчик!
Всеобщее ликование, слезы и тихое всхлипывание счастливой мамы, радость, которой тоже, как и крику до нее, тесно в этом каземате; ей хочется вылиться из трещин в этих стенах, разлиться везде и повсюду, заполнить собой абсолютно все пространство…
Ему вдруг грустно. Он устал. Он озирается. Он ищет. И находит.
Voyageur…
 Он улыбнулся. Милая…
 Viens chez moi voyageur…
Милая, милая, я иду. Он закрыл глаза…


Он открыл глаза. Перед ним парил прекрасный, божественный лик, лицо, ради которого он возвращается, всегда возвращается…
Его ослепила ее улыбка. Он улыбнулся и притянул ее к себе. Мягкий ветерок донес запах солнечной дыни… и он попробовал ее сладость, поцеловав мягкие и теплые губы…
Когда он насытился, он вновь взглянул в ее глаза. Они сияли.
- Привет, Voyageur. Как путешествие?
Он улыбнулся.


апрель 2004