Сказочка

Жила была девушка по имени Найо. У неё было много друзей, знакомых, людей, которых любила она, и которые любили её. Она жила в огромном-преогромном доме на окраине маааленького городка. В окнах этого дома всегда горел свет. Там всегда было много гостей. Ни на одной из входных дверей не было замков, ну какая необходимость их запирать? Наоборот, Найо любила по утрам распахивать все двери и окна, тем самым впускать новый день со всеми его прелестями и радостями. Любила людей. Безумно любила. Не только вместе веселиться, гулять, собираться за общим столом с ними любила, но и души их, сердца принимала в свою душу, в своё сердце. Все их проблемы, недостаточки и недостатища она видела и принимала. Это не значит, что не ошибалась, не значит, что не разочаровывалась. Бывало всякое, но не замыкалась и не сторонилась она людей после этого. Переживала, мучалась, но спустя какое-то время, ещё шире распахивала душу и сердце, как окна по утру…
После работы она часто останавливалась напротив своего дома и смотрела в его окна, а он смотрел на неё и рассказывал, что происходило с ним в течение дня, кто был, кто есть. Она внимательно слушала и видела снующих из комнаты в комнату людей, кто-то сидел на диване и мирно беседовал, кто-то суетился на кухне и пытался что-нибудь сварганить, танцы, музыка, свет. Кайф. Заходила всегда незаметно для окружающих. Присоединялась к кому-нибудь и наслаждалась вечером.
Нет. Порой ей требовалось побыть одной , и тогда она шла в лес. Бродила, бродила,… словно искала чего. Но ускользало это что-то, не шло к ней в руки. Шла домой и улыбалась
Одиноко её не было, просто она была одинока. Не зацикливалась и шла дальше. Быстрым уверенным шагом. Плечом к плечу сама с собой….
Вечный двигатель – выдумка и провокация. Невозможность. Нереальность. И Найо моя что-то типа того. Сломалась. Началось это как простуда: неожиданно подскочившая температура, головная боль и все такое. Ну кто из нас этому придает значение? Встал и пошел, жизнь же на этом не заканчивается, так и она старалась перенести данный сбой на ногах. Справлялась до поры до времени. Тут вдруг её начал раздражать сотовый телефон. Жуткая непереносимость звука, но даже беззвучный режим не спасал. Подумала, что устала и поехала к маме. Нет, не отдыхать, а просто сменить род деятельности, что тоже, говорят, отдых. Мама жила в глухой деревушке, в маленьком домике, имела небольшое хозяйство. Безумно радовалась, когда дочь навещала её и старалась окружить её заботой и лаской. Но Найо стремительно бралась за какие-то домашние работы и избегала материнского тепла. В этот же раз она ластилась к матери , как нашкодивший котенок, буквально требовала ласки и её прикосновений. Вставала поздно, ложилась рано, но всю работу выполняла тщательно и с любовью. Ей было хорошо и … стыдно. Стыдно оттого, что хорошо. Вот как бывает. «Почему я счастлива здесь, вдали от своих друзей, от милых сердцу людей. Я же практически бросила их. Надо вернуться. Там Моя жизнь. » Спешно собралась и уехала. В электричке было холодно и сыро. Только въехала она в зону действия сети, как её телефон начал издавать звуки беспрерывно поступающих смс. Раздражало слух до боли в ушах. Выбросила телефон и уснула. Проснулась, когда почувствовала, что подъезжает к дому. Вышла. Дом молчал. Она на него не смотрела. Просто вошла. Будь, что будет. С порога на Найо накинулись сотни вопрошающих глаз , сотни протянутых рук.
 Рухнула. Найо перенесли на кровать. Целую неделю она провела не вставая, приходила в себя на какое-то время, а потом снова отключалась. Лучших врачей приглашали друзья к Найо, но ни один из них не мог ей помочь: уколы, таблетки – ничего на неё не действовало. Друзья были обеспокоены ее состоянием. У её кровати постоянно кто-нибудь находился, все надеялись, что она вот-вот придет в себя, и каждому хотелось оказаться рядом с ней в этот момент. Но прошла одна неделя, другая, третья, а Найо все не поправлялась.

 ***
 Однажды пошел сильный дождь. Люди стали разбегаться в разные стороны, спешили укрыться в домах. Повсюду слышались крики: «Едет! Едет!» Все знали, приближается приезд Ханны – старой злой волшебницы. О том, что старуха приезжает, конечно, в газетах не писали и по радио не объявляли, но был ряд примет, по которым люди могли судить о скором её появлении. За неделю до её приезда начинался сильнейший ливень, он шел день и ночь, не прекращаясь, гремел гром, сверкала молния. Никто не смел выходить на улицу. На следующий день поднимался сильнейший ветер, он сносил крыши домов, валил деревья. Люди спускались в подвалы и ждали там окончания бедствия. Они знали, что больше суток оно не продлится. Таков «обычай»…. Когда ураган прекращался, то отовсюду вылезали мыши, крысы и всякие грызуны, их были целые полчища, ими были устланы все улицы. Мерзкие и отвратительные, они совали свои носы в квартиры и дома, эти твари вылезали из самых неожиданных мест, тем самым, пугая домочадцев. Через сутки и этот кошмар прекращался, начинался новый.… Все съестное, что имелось в доме, превращалось в червей, они проникали под кожу людей и блуждали по телу, вызывая нестерпимый зуд. Но и это заканчивалось, впереди был День Плача. Никто в этот день не смог сдержать слез, некому было успокаивать рыдающих, все вокруг таковыми и были. День и ночь раздавались громкие крики отчаяния, день и ночь слезы текли ручьем. На следующий же день по всему городу: то там, то сям вспыхивали пожары, потушить их стоило неимоверных усилий. А вот что произойдет за день до приезда Ханны, не знал никто…. Это всегда было что-то новое и «оригинальное»…
-Мама, смотри! Волки! – крикнул мальчик, сидящий на подоконнике. Женщина, измученная и обессиленная, подошла к окну, казалось на автомате, казалось, смотрит и не видит. Полминуты, минуту она стояла как вкопанная напротив окна, недвижимая, отрешенная, с каменным лицом. Потом резко прижала к себе малыша, глаза сделались её огромными, они наполнились страхом – болезненным, скорбным и обреченным. Волки были повсюду. Серые, злые, сутулые они оккупировали улицы, дворы, разместились около домов и чувствовали себя вольготно. Вдруг в один миг глаза их налились кровью, они встрепенулись, подорвались с мест и начали метаться, впиваясь когтями во все, что попадалось у них на пути. Ломились в дома, рычали и злились, злились, злились…. Слюна, такая же злая, как их взгляд, шерсть и рев, брызгала во все стороны. В памяти мальчика (тогда еще мальчика) именно эта вязкая, прозрачная жидкость так и осталась олицетворением зла, жестокости и… смерти. Один из шакалов прорвался к ним в дом и набросился на мать. Он вцепился ей в спину и повалил на пол, она же лишь успела отшвырнуть мальчугана в сторону и приняла смерть на себя: не вскрикнула, чтоб не испугать, не заплакала, не моргнула. Женщина, словно пыталась загипнотизировать этого зверя, чтоб не отвлекся он от неё и не заметил дитя. Так и умерла она с открытыми глазами, умоляя и приказывая одновременно: «Не тронь его!» Волк и не тронул. Он просто облизал его и ушел. Малыш молча подполз к маме и лег возле неё. Все вокруг было в крови, и он улегся прямо в лужицу из пурпурной жидкости, теплой и родной….На утро, когда все предвестники Ханны исчезли, а до её появления оставалось двенадцать часов, так называемой передышки, люди стали выходить из своих домов, подсчитывать убытки, нанесенные им. Первым делом пытались выяснить, все ли живы, все ли здоровы. Ходили по домам и справлялись о здоровье друг друга. И в этот дом, где волк растерзал беззащитную женщину, заглянули соседи.
- Насти! Маноку! Вы живы? – выкрикивала маленькая смуглая женщина, закутанная в плед. – Ничего не понимаю, куда они подевались? – говорила она сама с собой, переходя из комнаты в комнату, пока не увидела Насти, лежащую на полу в разодранной в клочья одежде, а возле неё лежал маленький серый комочек. Комочек дрожал и скулил, выл, можно сказать. Женщина вскрикнула, комочек от этого вскрика встрепенулся, и показалась его мордашка. Это был волк, волчонок. Из его глаз текли слёзы, вся шерсть была пропитана кровью. Он жалобно смотрел на женщину, она плакала и смотрела на него.
- Маноку! Иди сюда… - она присела на корточки и, протянув руки, манила его к себе. Волчонок подошел, прижался к ней и пуще прежнего зарыдал. Женщина сняла с себя одеяло и закутала в него Маноку. Волчонок же выпутался из него, вцепился зубами и потащил одеяло к матери, он спешил укрыть её. Женщина помогла ему сделать это. Она накрыла истерзанное тело Насти и, взяв на руки Маноку, вышла из дома.
 
 ***
К вечеру все снова попрятались в дома и, прильнув к окнам, ждали заката. Все ждали Её прихода…. Только солнце закатилось за горизонт, и город окутал сиреневый вечер, так сразу из леса люди завидели маленькую серую точку, в которой по мере приближения можно было рассмотреть фигуру женщины, сидящей на волке. А за ней гордо вышагивала целая свита шакалов. Как только они пересекли черту города, люди смогли увидеть, насколько огромен был волк, на котором сидела Ханна, и как только она захотела слезть с него, то десятки волков из свиты кинулись к её ногам и соорудили таким образом « живую лестницу», подставляя свои спины под грузное тело повелительницы. Она же величаво спустилась на землю и окинула своим пронзительным взглядом окрестности. Все боялись этого момента, потому что так Ханна намечала себе жертву. Она принюхивалась, присматривалась, прислушивалась, крутилась вокруг себя, махала руками, что-то выкрикивала, а потом стремительно направлялась в какой-то из домов, где и творила свои благие злодеяния. Это не опечатка. Благие злодеяния. Ханна всегда выбирала из всех, обитателей городка какого-нибудь больного жителя и…. исцеляла его. Вы скажете: «А где же здесь злодеяние?» А получается, что и нет его, Ханна давала человеку здоровье, самое что ни на есть дорогое и ценное. Разве не благо? Истинное благо. Просто никогда не спрашивала она у людей, нужно оно им или нет, а просто давала. А если человек отказывался брать его, то сразу же и умирал. Бывали и такие – одинокие. Но сами понимаете, что если дают, то будь добр и ты отдать, а что? Да все, что бы она ни попросила, вот этого все и боялись. Хотя бывало, что люди выстраивались в очередь к ней и готовы были отдать все на свете, лишь бы вернуть здоровье отцу, матери, супруге, мужу. Клялись и божились, что ничего не пожалеют ради исцеления любимых и дорогих сердцу людей. Потом расплачивались за такой бартер всю свою жизнь, именно, исцеленные, с них и был спрос. Тут-то и возникал вопрос: «А стоило ли оно того?» Получается, что вовсе и не благо….
На этот раз Ханна как никогда долго и тщательно всматривалась в окружение и, казалось, никак не могла определиться в выборе жертвы. Она кричала, её тошнило, пару раз она теряла сознание, падала, вставала. Продвигалась медленно. Потом встала на четвереньки и уткнулась носом в землю, сопела громко и тяжело. Была вся в грязи, от её цветастого наряда не осталось и следа. Вдруг стало темно, на секундочку все покрылось мраком, а потом все увидели, как Ханна на спине волка-громилы полетела к дому Найо, который стоял особняком от всех остальных. Она по-хозяйски прошлась по комнатам и уселась возле кровати больной девушки.
- Вы должны отыскать в лесу дерево с алыми сочными плодами и накормить ими вашу подругу, - обратилась Ханна к друзьям, окружившим её и тщательно наблюдавшим за всем происходящим.
В глазах у присутствующих застыл страх, потому что в голове крутился один единственный вопрос: «А что же в замен?» Ханна поняла, что хотели , но не решались спросить у неё друзья Найо.
 - Я буду благосклонна к вашей подруге и вылечу её практически безвозмездно. Она будет жить. Она обретет счастье, а вы не стойте как истуканы, а идите в лес и ищите лекарство для Найо. Маааарш! – заорала Ханна и все разбежались. Она подошла к Найо, поцеловала её и исчезла.
 Три дня и три ночи бродили друзья по лесу в поисках чудодейственных плодов, в поисках плодоносящего дерева. Пока, наконец, не наткнулись на маленький кустик с алыми сочными ягодками, источающими сладостный аромат. Нарвали ягод и поспешили домой. Никто и не вспомнил наставлений старухи-волшебницы о том, что нельзя есть эти ягоды, пока Найо не отведает их первой. И по дороге домой они, так сказать, приговорили священную корзинку целебных ягод. Были очень голодны- этим и оправдали свой поступок, это затмение. Очнулись лишь, когда осталась одна ягодка на дне, а делать было нечего, все плоды были истреблены…
 Когда они вернулись домой, измученные совестью и все еще голодные, то увидели Найо сидящей на кровати с протянутыми руками, в глазах её застыло: «Дайте! Дайте!» Потом она встала и взглядом пригласила всех пришедших к столу, который был уставлен всевозможной вкуснятиной. «Кто все это приготовил?» - спросили ребята. Найо же в ответ пожала плечами и пригласила всех к столу. Она была очень красива в эти минуты: на слегка похудевшем от болезни лице, побледневшем, поблекшем, можно сказать, но все же истинно прекрасном, её карие глаза, казалось, стали еще больше. Более выразительный взгляд, менее тревожный, какой-то спокойный. Да и сама она была спокойна, грациозна, движения неторопливы и размеренны. На ней было надето длинное свободное платье, чуть-чуть великовато, чуть-чуть не по размеру, но в нем она казалась еще более хрупкой и изящной, милой, доброй и домашней, что ли. Все были поражены произошедшими с Найо переменами, только взъерошенные короткие волосики напоминали о той Найо, которую все знали раньше. Разместившись за огромным, сервированным по всем правилам столом, парни, девушки, мужчины, женщины накинулись на еду с каким-то животным остервенением, сметали все, что попадалось под руку. Ни ножи, ни вилки, ни какие-либо другие столовые приборы никого не интересовали: руками, зубами впивались они во всевозможные яства, которые все прибавлялись и прибавлялись, и чем быстрее, чем интенсивнее поглощалась еда, тем больше её становилось. Найо же сидела и смотрела на все это глазами, полными слез. Просила: «Дайте! Дайте!» Но были глухи к её словам. Не слышали её голоса. Не видели её взгляда. Инстинкты. Желания. Собственные интересы. ГОЛОД… Найо подходила к каждому, кто сидел за этим магическим столом, теребила, просила. Глухи. Слепы. Не слышали. Не видели. Сил у Найо становилось все меньше и меньше, погас огонек надежды в глазах. Она съёжилась, тяжело дышала, вся тряслась и повторяла: «Дайте… Дайте…»
- Ну почему не стерпели, не прошли проверки на прочность. Ханна говорила, что когда вам будет выгодно, то вы забудете обо мне, что я нужна вам до тех пор, пока ничего не прошу, пока не прошу слишком много…. Она предупреждала, что забудете, что не вспомните, - уже в бреду проговаривала Найо, корчась на полу от какой-то внутренней неведомой боли. Неизвестно, что сталось бы с бедной девушкой, если бы к ней, не подошел маленький мальчик и не протянул на ладошке крохотную ягодку. Это был сынишка одной семейной пары, частенько посещавшей дом Найо.
- Возьми ягодку, скушай, - сказал мальчонка, - я спрятал одну для тебя, я помнил, для чего мы так долго бродили по лесу, зачем мы их искали. Они забыли, - кивнул он в сторону объедающихся людей. – Их заколдовала волшебница, но они очень любят тебя, разве искали бы они столько времени эти ягодки, если бы были безразличны?
Найо на одну секунду показалось, что перед ней сидит не маленький мальчик, а умудренный опытом старик: так настоятельно он все ей объяснял.
- Это не они такие, это обстоятельства. На, съешь, - и мальчик поднес ягоду прямо к лицу Найо.
Она заплакала и как только слезы коснулись ладошки малыша, то ярко-красный плод, лежащий на ней, вдруг словно ожил. Он приобрел форму сердца. Он бился, как сердце, стучал: тук, тук, тук, тук. Найо бережно взяла его и прижала к груди, а мальчик побежал к другим детям, которые водили хоровод вокруг стола, напевали какие-то песенки и смотрели на все происходящее с детским любопытством. Как и мы, помните, когда взрослые собирались на праздники за столом, а нас детей не приглашали. У нас – детей был свой столик, маленький, детский, но почему-то всегда тянуло туда, к ним. « И чего это они сидят, пьют, едят. Потом встают и танцуют. Разговаривают, при чем все громче и громче. Весь вечер, всю ночь…» Здесь, конечно, иначе: колдовство не коснулось ребят, у них мощная защита – Детство! Хотя и с нами тогда было нечто подобное. Заколдованными были для нас родители, которые вдруг ни с того ни с сего подскакивали с мест и пускались в пляс. Ранее задумчивые и молчаливые, начинали петь песни. Не знали мы действия вина, которое развязывает язык и «на танец приглашает», и сигаретный дым заставлял слезиться глаза. Невинны мы были. Не касалось нас это «волшебство»…
Найо проводила взглядом убегающего мальчика и все плакала, плакала, а сердце билось чаще и чаще. Оно источало какой-то сладостный, манящий куда-то аромат. Появились силы подняться. Появились силы идти. Она вышла из дома и направилась в лес. Сердце в ладошке влекло её туда. Шла медленно, пошатываясь из стороны в сторону, смотрела вперед, практически не моргала, руки её были вытянуты, и на ладошках лежало пульсирующее сердечко. Оказавшись за чертой города, Найо почувствовала себя гораздо лучше: дышала глубоко, порой захлебываясь потоками свежего воздуха, того которого не хватало, того которым никогда и не дышала. Запах манил все глубже и глубже в лес. Найо шла уже бодрым уверенным шагом, будто знала, что её там ждет… Остановилась у деревянной избушки. Сердце в ладошке бешено забилось, спрыгнуло с рук и поскакало по траве. Найо кинулась его догонять, она испугалась, пыталась поймать непослушное сердечко, а оно все выскальзывало и никак не давалось в руки, настигла Найо своего «взволнованного проводника» уже в избушке, на корточках она гонялась за ним по комнатам, пока вдруг это бешеное «создание» не успокоилось и не остановилось. Найо аккуратно, совсем бесшумно подползла к нему и накрыла руками, но сердечко даже не шелохнулось, замерло и притихло. Секунду – две Найо лежала на полу, пока не поняла, что сердце её лежит у чьих-то ног, да и она сама прильнула к этим ногам. Каждый пальчик могла рассмотреть Найо, каждую складочку, каждый ноготок. «Босые ноги на деревянном полу… » - ёкнуло что-то внутри. Это ей показалось, что внутри, сначала, на секунду, а потом Найо поняла, что дрогнуло то, что было у нее в руках. Было странным чувствовать происходящее снаружи, будто бы внутри… Найо вглядывалась именно в границу: ноги - пол. Естественно, красиво, таинственно, маняще… Интерес постепенно проходил, появился страх. Страх поднять глаза. Но сердце в руках уже взбунтовалось, оно тянулось, оно рвалось, оно заставило Найо подняться и посмотреть в глаза тому, кто вызвал столь бурную реакцию живого комочка, и это вопреки здравому смыслу, вопреки страху и некому смущению. Сердце вело за собой, не слушая никого. Найо поняла, что это своё сердце она держала в руках, это оно бешено билось, стремилось, летело, ничего не видя, ничего не замечая….
Найо поднялась и увидела перед собой девушку, прижимающую такой же алый комочек к своей обнаженной груди. Девушка улыбнулась и протянула к Найо своё сердце. Найо же смутилась и еще крепче прижала к себе пульсирующий комочек. Но девушка продолжала улыбаться, и все таким же открытым, оголенным и живым было её сердце. Найо не устояла перед этим естеством и отпустила своё. Сердца их взлетели и закружились в воздухе, словно какой-то танец вытанцовывали они. Девушки с любопытством смотрели на происходящее. Потом сердца разместились у них в груди, при чем было не разобрать, где чье сердце осело.