Возвращение домой

Познание начинается с удивления.
Аристотель

Когда ты учишь, ты лишь открываешь, что давно уже знаешь.
Ричард Бах

Дождем, дождем, росой
Иду домой
Огнем, водой
Плыву домой
Линда


 Он вышел из подъезда.
 Валил снег. Крупные хлопья, кружась в воздухе, оседали на одежде и таяли на хмурых лицах людей, заметали дороги, насыпали горы на подоконниках, украшали голые деревья изящным и густым белым покрывалом. Под дуновением и при резких порывах ветра, замерзшая вода закручивалась в причудливые водовороты, блестела в свете фонарей, танцуя замысловатый, но вместе с тем и волшебный танец, рисуя сложную гармонию этого броуновского движения.
 Он шел по улице, с любопытством оглядывая прохожих.
 Вот эта, наверняка, спешит домой к детям. Идет, как гусыня, боясь упасть на коварном льду. В каждой руке по сумке, набитой снедью, работой на дом и прочей материальной чепухой, к которой человек так старательно привязывается. Привязывается настолько сильно, что ан масс этот неравноценный тандем разрушает только смерть.
 Он усмехнулся.
 Да, человек в погоне за какими-то дурацкими идеалами, глупыми целями и попросту бредовыми благами цивилизации не замечает ничего вокруг. Ладно, если кто осознает это.… Пусть на смертном одре, стоя одной ногой в могиле, но осознает…
 Он вздохнул.
 Да, он помнит лицо дряхлого старца. На какой-то миг его лицо озарилось светом, в глазах заплескалась радость и он прошептал… нет, даже прокричал: «Я понял! Я понял!» Если бы он понял много лет назад, то, возможно, сегодняшний мир нельзя было бы узнать.
 Он улыбнулся, но улыбка почему-то вышла невеселой.
 Да-а-а, все время так – если бы да кабы…
 Он оглядел улицу.
 Стало совсем темно. Звезды – холодные, далекие, но яркие, – рвали безупречную ткань ночного неба цвета индиго. Луна, скрывшись в едва видимых облаках, бросала на Землю мертвый и жутко холодный свет, обнажая бледные и испуганные лица припозднившихся Хомо Сапиенс, одиночество и мрак этого мира.
 Он прислонился к стене темного дома.
 Холод пронизывал его насквозь, проникал в самые дальние уголки его организма, замораживал каждую клетку, каждую составляющую каждой клетки. Однако это мало его беспокоило. Он обрел Знание и теперь такая мелочь, как холод, ему не помеха.
 Он понял. Это ли не самое главное?
 Он запрокинул голову и его буквально ослепил лунный блик, прорвавшийся сквозь вязкое облако. По щеке медленно поползла слеза, дрожа и переливаясь. Но он не стал ее смахивать. Он открыл рот и начал ловить снег.
 Он засмеялся.
 Сначала тихо, потом смех, словно разбивая оковы, которые держали его долгие годы, столетия, - вечность, - стал громче, внося в темноту улицы нечто новое, неизвестное, пугающее, но одновременно доброе и теплое.
 Он нашел.
 Птица, заключенная в его груди, наконец-то вылетела из золотой клетки, и, расправив крылья в полете, зашлась в победном крике. Крике, который потряс землю, потряс небо, космос, Вселенную, саму вечность. Птица больше не жалась к прутьям ненавистной тюрьмы, а реяла над миром, являя чудо, сопоставимое разве что с рождением.
 - Вам плохо?
 Он открыл глаза.
 Перед ним стояла полная женщина, с сумками, держа за руку маленькую девочку. Та внимательного смотрела на него, не забывая, впрочем, старательно облизывать мороженое, покрытое хлопьями снега.
 Он улыбнулся.
 Взял за руку женщину, – та с опаской покосилась на него, а девочка даже оставила свое лакомство, чтобы ничего не пропустить. Взял за руку, заглянул в глаза…
 - Вы любите снег?
 Женщина взвизгнула и, с криком «Псих!», подхватила девочку и кинулась прочь. Малышка, чуть не выронив лед на палочке, засеменила следом. До него донесся ее голос: «Мам, он, что, – сумасшедший?»
 Он разразился хохотом.
 Прохожие, кто замечал его в тени дома, шарахались в сторону, что-то неодобрительно бормотали под нос. Девушка в дорогой шубе закричала: «Пьяница!» - каблучки заскрипели на снегу, оставляя цепочку следов. Бабуля, сотрясая воздух палкой, начала разглагольствовать о нравах современной молодежи и сказала в заключение, что на него нет управы. Остальные, кидая злые взгляды исподлобья, проклинали политиков и спешили по своим делам.
 Он отошел от дома.
 Побродив по в миг опустевшой улице, он выбрал самый большой сугроб, и, не долго думая, плюхнулся в него. Шапка упала рядом, с ней по соседству приземлились перчатки. Сам же он принялся валяться в снегу – ни дать, ни взять озорной школьник. Он катался, зарывался в сугроб, кувыркался, осыпал себя снегом.… Слепив пару комков, он принялся метать их в деревья, дома, фонари, просто в воздух. Один из них попал в чье-то окно. Занавески заколыхались, и в окне появился небритый субъект в майке и спортивных штанах, с опухшей физиономией и бутылкой в руке. Не найдя, злоумышленника, он погрозил кулаком в пустоту и мрак ночи и скрылся в недрах квартиры.
 Он засмеялся и повалился на спину.
 В его глазах отразилось звездное небо. Но теперь он просто влюбился в звезды. Теперь они не казались ему острыми кинжалами, впивавшимися в бренное тело. Нет….Теперь они превратились в совершенную форму бытия, нечто живое и пульсирующее…
 Он положил руку на сердце.
 Оно не замедлило отозваться диким и бешеным стуком. Оно буквально неслось галопом в его организме…
 Он поднялся.
 Слепил еще один комок и запустил его черную бездну. И помахал рукой небу.
 Он знал.


 Мальчик взял свою любимую игрушку и сел на пол. Поднеся к глазам большой стеклянный шар, он стал внимательно рассматривать знакомую картину. Дома, деревья, улицы, прохожие… Он потряс шар. Сотни, тысячи, миллионы белых хлопьев поднялись в воздух и закружились в языческом танце. Вдруг он нахмурился, но тут же его лицо прояснилось. Он увидел то, что ему так нравилось в этой игрушке. Из толпы выделился человек.


 Мальчик улыбнулся и помахал рукой, в ответ на жест маленького человечка, сидящего в сугробе.


2001-2002