7. За что?

Каждое лето я уезжал с бабушкой на дачу, с тех пор, как встретил свой четвертый год на земле. На протяжении этих семи лет количество членов нашей семьи резко сократилось с пяти до трех: сгорел от рака дедушка, а отец, решив, что не в силах один потянуть семью, бросил нас и прежде всего маму. Я ненавидел его, мам же часто вспоминала и жалела. Бабушка едва не слегла от горя, принесенного ей смертью, но, похоже, уход отца придал ей силы. Думаю, она вновь ощутила ответственность за дочь, теперь только сильно повзрослевшую, и прежде всего за меня, девятилетнего мальчугана, оставшегося с увядающей от горя матерью. Что до меня, то я продолжал ходить в ту же школу, а во дворе о произошедшем, словно никто и не знал – я бегал с той же шайкой чьих-то несносных сыновей и по-прежнему стоял на воротах.
Наша дача находилась в одиннадцати километрах от квартиры в городе(ровно столько лет мне было во время описываемых событий). Там был большой расположившийся по периметру озера родникового происхождения. Водоем, вокруг которого плотным овалом дач лег поселок, носил странное название «Верблюд». Весной во время разлива кромка воды находилась в десяти метрах от нашего забора и к началу лета удалялась лишь на пять шагов, так как берег был высокий и обрывистый.
В пятых числах июня мы приезжали сюда каждый год. Мама проводила на даче свой месячный отпуск и возвращалась в свою душную городскую квартиру, оставляя меня на попечительство бабушке.
Почему-то я не мог провести с ней более двух дней, не заскучав. По истечении же этого срока я обыкновенно вставал рано утром и уходил. Возвращался я поздним вечером уже в компании собранной мной ватаги ребят с поселка. К тому времени бабушка уже начинала придумывать различные истории моего исчезновения и трагической смерти, унимая разбушевавшиеся нервы периодическим: «Вот засранец!» Когда я появлялся на пороге нашего одноэтажного домика, состоявшего из кухни и двух комнат, то первым делом получал по ушам. После чего мы мирно садились пить чай с пирожками и сгущенкой перед телевизором.
На следующий день я проснулся поздно, не раньше одиннадцати. Бабушка уже сидела в саду на шезлонге и читала своего любимого Бальзака, странное имя которого я так и не запомнил. Я доел оставшиеся пирожки, устроил кепку на голове как можно удобнее и меньше, чем через минуту, убегая, хлопнул калиткой.
Мы договорились встретиться на поляне близ озера и планировали провести день в игре «Казаки, разбойники». Все уже были на месте, даже больше, чем все.
- Я не опоздал?
- Да нет, к самому началу представления подоспел! – какой-то новый мальчик сидел в центре поляны и держал толстую беременную кошку, неизвестно зачем привязывая к ее хвосту веревку. Животное пыталось вырваться, но паренек только сильнее продолжал сдавливать мохнатое круглое пузо в руках и резче оттягивать хвост при периодическом подергивании.
- Ну вот и все! А ты боялась… - произнес он наглым голосом и пнул кошку под зад. Она издала истошный вопль и бросилась наутек. Тогда я увидел привязанную веревкой за горлышко половинку пластиковой бутылки, края которой были разрезаны и тщательно выгнуты наружу, что придавало бутылке вид улыбающейся под солнцем ромашки. Конструкция сильно шуршала в траве, и бедное животное в панике металось из стороны в сторону несколько минут, пока не исчезло в неизвестном направлении.
 Зрелище настолько поразило и взбесило меня, что незамедлительно подскочил к незнакомцу и толкнул его в плечо. Пошатнувшись, он упал.
- Ты чего? – спросил мальчик с удивленным невинным видом.
- А ты чего?! – Выпали я – Чего ты кошку трогаешь?! Не видишь что ли – беременная! Болван!
- Долго ты шел, вот я и решил поразвлечь компанию.
- Долго шел… - передразнил я, - зато ты быстро уйдешь! …компанию? Он что уже наш? – мое удивление моментально сменилось оцепенением.
- Да. Знакомься – Яшка, – сказал кто-то из моих ребят.
- Ну, хоть встань что ли, живодер! – выдавил я из себя, пытаясь держать приличный такт с новым приятелем. Яшка встал, трусливо пожал мне руку и застыл. Молчание повисло над поляной.
- Делимся! – злобно процедил я, явно не желая мириться с новым членом мною же сколоченной компании.
Как всегда, став главным разбойником, я набирал себе банду головорезов. И отказался брать туда Яшку, обеспечивая себе шанс хорошенько отлупить его во время пыток. Но сделать мне это не удалось. И в тот раз разбойники проиграли.
Прошло пару дней. Мы успели сделать дальний велосипедный заезд, провести целый день в купании, но Яшки с нами не было.
- Меня боится – думает задам хорошенько! – с гордостью повторял будущий автор этих строк.
На третий день Яшка пришел к нам с лохматой серой собакой на веревке вместо поводка.
- Твоя собака? – вопросительно кивнул Мишка.
- Да, моя – соврал Яшка.
- Да я тебе сейчас дам! Твоя собака… - я рванулся к нему, но меня уже крепко держали за плечи Данил с Юркой.
- Видели, как собаки танцуют? – я вновь дернулся в ответ на слова новенького.
- Остынь! Может, чего дельного покажет! – непозволительно повелительным тоном обратился ко мне Данил и больно сжал мне руку.
- Отойдите! Ей нужна танцевальная площадка! – произнес Яшка и засмеялся. Он привязал собачью веревку к валявшемуся на траве бревну и жестом отогнал нас. Новенький поднял свой взгляд, хитро подмигнул, указывая на собаку и, нагнувшись, захихикал.
Собака мерила нас своими большими печальными глазами и не выказывала даже малейшего участия в происходящем.
Яшка сел на корточки, и его ладони пропали в густой траве. Послышался медленный противный хруст, мальчик отскочил от бревна и судорожно захохотал.
Собака тут же взвыла. Она действительно стала танцевать. Мы стояли в недоумении, бросая вопросительные взгляды то на танцующую, то на Яшку.
Вскоре, внимательно осмотрев собаку, я понял, в чем дело, и, растолкав «конвоиров», с боевым криком бросился на новенького. Повалил его на траву и, оседлав, стал нещадно отвешивать следовавшие один за другим тумаки.
- Сволочь! Ты ей хвост сломал!! – наконец вскричал я, и все ринулись лупасить его со мной за компанию. Но подлец вовремя понял, что дело плохо и, непонятно как вырвавшись, убежал, догоняемый бесчисленными комьями земли и камнями.
Вылечить собаку забрал к себе Данил. Сделал он это, как говорил, исключительно из жалости к покалеченному животному; и, думаю, чтобы показать всем, что признал свою неправоту в момент, когда сказал Яшке: «Валяй!»
Жажда отмщения за невинное животное продолжала кипеть в нас. Мы искали эту сволочь. И, казалось, переглянули через каждый забор, но нигде Яшку найти не могли. Он не появлялся на озере, его мы не встречали в пролеске вокруг поселка. Продолжали искать.
Июль близился к концу. Жара днем достигала своего апогея. Дни тянулись слишком долго. Мы не вылезали из озера, пытаясь хоть как-то спастись от жестокого солнца.
Я нырнул под воду и показался над поверхностью, проплыв три метра по направлению к берегу. Открыв глаза, я увидел Яшку.
Он стоял наверху на берегу, пил воду из находившегося там родника и, видимо, в упор не видел ни меня, ни всю нашу компанию – блики солнца отражались от волновавшейся водной глади и слепили глаза в это время дня. В левой руке его опять была зажата все та же веревка, с привязанным на ней осликом, неизвестно откуда взявшемся у подлеца. На спине у животного находилась какая-то поклажа, но разглядеть ее я не смог.
Яшка вытер рот правой рукой и продолжил идти по дороге, ведущей из поселка в степь.
Я подал остальным знак, мы вылезли из воды.
- Проследим за ним, а потом поймаем, и он получит свое! – с холодным голосом, содержащим странный восторг произнес я. Они кивнули. Торопясь, мы надели на мокрые плавки шорты, повязали футболки на головы.
- Пойдем, ослик, пойдем… - слышен был впереди успокаивающий голос.
Мы спрятались за деревом, растущим в двадцати шагах от другого, к которому Яшка уже успел привязать ослика. Поклажа лежала в двух метрах от дерева – это была старая матерчатая сумка. Живодер достал из нее узкий кожаный ремень и нанес удар по спине животного. Затем еще раз. Ослик стал издавать истошные звуки. Методически нанося удары, Яшка продвигался выше к шее и вот уже бил несчастное животное по глазам, отчего то пыталось вырваться, убежать, порвать привязь, но не могло и кричало и жуткой боли и страха.
Ненависть и непонимание поглотили нас, но не могли мы ничего сделать. Ужас перед увиденным парализовал нас и приказал стоять на месте.
- На! На! – он продолжал бить ремнем по морде. Первые струйки крови потекли вниз и отпечатались на поверхности ремня. С каждым новым ударом ослик кричал все сильнее. Наверняка, но уже ничего не видел и не слышал от боли. Мы стояли.
Вдруг Яшка бросил ремень на землю и, смеясь, полез в свою сумку. В руках у него оказалась угловатая доска размеров дубинки. Сразу последовал удар по задним ногам. Животное оказалось на коленях. Затем мощный удар по спине. Ослик распластался на земле. Удар по голове. Животное припало мордой к траве и больше не могло кричать; изо рта шла темная кровь, перебиваемая слабым хрипом и ноем. Яшка бил по спине по ногам… шкура начинала медленно краснеть в местах ударов. Ослик продолжал еле слышно взвывать.
- Сволочь! Ты убьешь его! – наконец закричал я с ненавистью.
Яшка только успел оглянуться, как мы уже, словно волки, набросились на него. Стали бить по лицу, рвать в клочья волосы, одежду. Послышался звук завывающего воздуха, удар, хруст. Из носа брызнула кровь. Куски одежды и волос летели в стороны. Тремя мощными ударами Данил выбил большинство передних зубов. Часть из них попала Яшке в глотку, и он едва не задохнулся в порыве очередного крика. Собрав силы, он сглотнул зубы, и, похоже, они порвали часть тканей пищевода – он закричал вдвое сильнее. Брызги крови летели у него изо рта. Яшка плевался, давился собственной кровью и кричал. Но мы уже не слышали этих криков. Я, словно зверь, впился зубами ему в ухо и откусил часть, отплюнув ее с кровью в сторону. Мишка со злостными криками лупил ногами по ребрам и поломал большую их часть. Юрка, наш тихий Юрка, стоя на коленях, методично наносил удары кулаком по левому глазу, отчего тот вскоре лопнул и потек. Наши лица, руки, зубы были в крови. Мы кусали, отрывали куски его кожи с мясом. Он уже издал свой последний хрип, но мы не останавливались. Кожи уже почти не было видно. И даже земля не успела впитать пущенную кровь.
Господи, за что нам такая жестокость?!