Возмездие

Зверей я не любил. Даже ненавидел. Однажды я повесил собаку во дворе. Просто так она бы мне не далась, поэтому прежде, чем повесить шелудивого пса, мне пришлось зашибить его кирпичом. Хотя было мне тогда лет девять, я вполне осознавал, что творю. Помнится, весь двор сбежался посмотреть на мою жертву. Я стал героем всех разговоров жителей двора на многие месяцы. Местные девочки, завидев меня, спешили укрыться в ближайшей парадной, мужики презрительно плевались и грозили кулаками, женщины показывали на меня пальцем свои детям, по-видимому не разрешая им со мной дружить, а бабки на скамейке перед домом при каждом моем появлении поднимали такой шум, что мне иногда хотелось сделать с ними то же самое, что и с покойной дворнягой.
Родителем не удалось отсидеться в тени моей славы. Они разделили ее со мной по-родительски. Поскольку я не слушал и не хотел слушать ругательств в свой адрес, их приходилось выслушивать моим папе и маме. После брани обычно шли наставления. Скамеечные бабки-тунеядки советовали родителям положить меня в больницу, пороть ремнем, выгнать из дома, отдать милиционерам и даже отправить воевать в Афганистан.
Дедушка моего единственного на то время друга запретил ему общаться со мной, поскольку «я – нехороший и могу научить несчастного Илюшу плохим вещам». Но Илюша не верил деду Яше и продолжал общаться со мной. Тогда хитроумный и коварный дед пошел на удар ниже пояса.
- Вот видишь, - сказал дедушка Яша как-то Илюше за завтраком, - недавно он повесил собаку, а пройдет немного времени и он также повесит тебя!
Услышав это, Илюша почувствовал себя не очень хорошо. Он, конечно, подозревал, что от меня можно ожидать много неожиданного, но такого… Господи! За что же? Я же ему ничего плохого не сделал!
- Послушай, дед, зачем ты меня пугаешь напрасно?! – неуверенно произнес Илюша, безо всякого удовольствия пережевывая блин с красной икрой. – Зачем ему вешать меня? С какой радости?
- Я тебя не пугаю, внучек, - продолжал дед, увидев, что поколебал уверенность внука в друге, то бишь во мне, - если не веришь мне – сам скоро увидишь. Вернее, почувствуешь. Какая, говоришь, радость? Да в том и радость, что садист твой друг.
- Садист? Это кто?
- Садист, Илюша, - дед сделал паузу, чтобы внук почувствовал, какой умный у него дедушка, - это тот человек, который получает удовольствие от страданий других.
Слово «садист» еще больше испугало Илюшу. Он уже не мог больше есть блины и, никому ничего не сказав, удалился к себе в комнату. Пришло несколько минут. Илюша не выходил. Испуганная мать бросилась в комнату сына, но вскоре вышла оттуда и со злобой бросила деду: «Папа, зачем ты ребенка пугаешь? Илюша обосрался!»
Этот случай мне рассказал сам Илюша, когда я как-то отловил его во дворе и спросил, почему он не приходил ко мне вот уже неделю. Услышав содержание вышеприведенного разговора, я попытался объяснить Илюше, что я не буду его вешать, даже если он сам будет умолять меня об этом на коленях, что мне это совсем не нужно, но этот тупорылый бажбан лишь твердил: «Ты – садист. Ты получаешь удовольствие от страданий других»… Так я потерял своего единственного на тот момент друга.
Мне было жаль Илюшу, его деда и всех этих несчастных людей, которые так примитивно мыслили. Но я не собирался им что-либо объяснять, и всякий раз, когда бабки встречали меня злобными выкриками, я с презрением нырял в парадную, или, наоборот, выныривал из нее и бежал подальше, чтобы не видеть этих озлобленных лиц.
С родителями у меня также обострились отношения. Если раньше они старались не обращать внимания на растворенных в серной кислоте лягушек, распятых мышей и ослепленных котят, то публичная казнь собаки навела их на мысль жестоко наказать меня. Такое чудовищное предательство со стороны близких людей сделало меня еще более замкнутым и жестоким. Как будто они не знали, почему я так поступал с этими существами!
Причиной моей жестокости была собака, укусившая меня ни за что ни про что в деревне, когда я был совсем маленьким. После этого я стал легонько прихрамывать на левую ногу. Со временем боль прошла, но обида осталась. Даже не обида, а недоверие какое-то к этим четвероногим тварям. Фиг знает, что от них можно ожидать. Лучше нанести превентивный удар, - жестокий, но справедливый.
Неизвестно, сколько превентивных ударов я бы еще успел нанести тем, кого некоторые наивные граждане называют братьями нашими меньшими, если бы не маленький намек, посланный мне судьбой после казни собаки.
Как-то возвращаясь в субботу из школы я получил травму: одноклассник Борька кинул мне в голову камень. Зачем он это сделал, Борька так и не смог объяснить: ни он, ни его родители, которых чуть не посадили в тюрьму, если бы они не дали кому надо в лапу.
Удар пришелся мне по затылку, и я оказался в больнице. Почти весь остаток дня я пролежал в полубреду. Я не понимал тогда, что происходило на самом деле, а что – мне только казалось. В это время мне и привиделся сон, вспоминая о котором я до сих пор невольно вздрагиваю, хотя я уже большой мальчик и не верю в сказки и ужасы. Все-таки шестой класс спецшколы – это вам не раз-два!
Снилось мне, что я возвращаюсь из школы. Поздно. Настроение мерзейшее. Наверное, мне поставили двойку. Когда я подхожу к своему дому, из темноты неожиданно выныривает гигантская собака. Она делает пару быстрых движений, и ее лапы оказываются около моей талии. Я хочу закричать, но с ужасом вижу, что это та самая собака, которую я недавно повесил во дворе. А та тем временем мастерски откусывает у меня левую ногу по самую жопу. Медлить нельзя. Я вырываюсь из лап разъяренного животного, оставив, однако, в зубах у пса два своих ребра.
Собака не преследует меня, ненавязчиво растворяясь в темноте. Но не успеваю я сделать вдох, как меня облепляет стая ос. Через несколько секунд моя правая рука хрустит, давая знать, что и она покидает мое измученное тело. Я падаю на землю и, отмахиваясь от ос оставшейся рукой, ползу к дому. Куда там! Из соседних кустов вылетает ворона и с истошным воплем: «Мочи пидора!» распарывает свои острым клювом мой живот.
Господи! Это та самая ворона, которую я укокошил из рогатки прошлым летом, а труп сжег на помойке, завернув в жирную фольгу, пропахшую протухшей курицей.
Мои маленькие скользкие внутренности медленно сползают на землю. Впопыхах пытаясь засунуть обратно самые важные из них, я как могу быстро ползу к дому. Но ворона не отстает от меня. Вскоре от моих глаз остаются два красных пятна или, точнее, дырки. Только тогда ворона, возбужденно напевая: «Если ранили друга, сумеет подруга врагам отомстить за него», наконец улетает.
Между тем на меня обваливается туча насекомых, наземных и подземных, летающих и ползающих. Одни, прогрызая мне пятки, вылезают со злорадным жужжанием из других частей того, что было когда-то моим телом, другие устраивают гнездышки в моих ранах и неторопливо начинают там размножаться. От шока и потери сил я давно уже перестал ползти и смиренно наблюдаю, как эти твари, в прошлом мною замученные, лишают меня жизни…
Придя в себя, я чувствовал себя более, чем отвратительно. Пообщавшись около получаса с мамой, я попросил ее идти домой выспаться: она продежурила в больнице всю ночь, пока я находился в небытии. Когда она ушла, я заснул, но ненадолго. Провалявшись всю оставшуюся часть дня на жесткой больничной койке, я вспоминал об удавленной собаке, подстреленной вороне, разрубленных напополам муравьях, ослепленных ершах. А вечером, когда ко мне пришла мама, я, как только увидел ее, сразу заорал на всю палату: «Мам, купи мне собаку!»
Мама уронила сумку с яблоками и соком на пол.
- Зачем тебе? Мало тебе бездомных, решил теперь специально покупать. Теперь уже не во дворе, а не выходя из дома, будешь вешать?
- Да нет, мама! Я ее кормить и выгуливать буду. А назовем ее… Жучкой…
Когда я неделю спустя вернулся из больницы, и мы вошли в нашу тесную прихожую, навстречу мне бросилось что-то маленькое и лохматое. Я отшатнулся к вешалке, дрожа и всхлипывая. Закрылся руками. Ну, все! Копец мне! Шершавый язык коснулся моей шеи.
- Мама! – закричал я.
- Что ты кричишь? Ты же сам просил купить тебе собаку. Или ты уже не помнишь? – мама взяла щенка на руки, и тот подобострастно принялся облизывать ее лицо, совершенно забыв о моем существовании.
- Да, просил, - я начал немного успокаиваться, но сердце продолжало вздрагивать и брыкаться в моей детской груди. – Мам, а он меня не укусит?
- Конечно, нет, если не будешь обижать его.
- Не буду, - сказал я и рухнул на диван. Левая нога не позволяла мне совершать длительные пешие прогулки. Вскоре ко мне присоединился щенок. Он подбежал к дивану, но уже не так быстро, будто и в самом деле боясь испугать меня.
- Когда его купили? – спросил я маму.
- Вчера. Правда, красивый?
- Да, ничего. Только знаешь… я передумал.
- Что?!
- Да нет! Не пугайся. Просто я думаю, что ему больше подходит имя Рекс, а не Жучка. Он же – мальчик!