Когда каждый - Цезарь

«Забавно, как скоро человек может отказаться от всего и в один миг изменить направление своей жизни. Как наивно он может вернуться к давно забытому и, бредя идеями о светлом прошлом, нисколько не заботиться о том, что будет завтра. Как он непостоянен и неискреннен в своём стремлениии прожить жить в соответсвии с целью, поставленной в её начале. Хорошо если он меняет свои взгляды, а затем и устройство собственной жизни, обращая их к светлому, но хуже, когда, запустив их, он решает остановиться. Движение в течении жизни, однажды прекратившись, очень туго возобновляется, и лишь неумолимая воля и страстное желание сделать это способствуют этому.
Сложен был выбор для меня, но я решился и поэтому пишу тебе это письмо. Ты знал, насколько сильно я верю тебе и как сильно я люблю и уважаю тебя, как моего лучшего друга. Всё, что мы сделали тогда, всегда со мной. Никогда я не прекращал думать об этом. То утро, наверное, чаще всего сниться мне. Ты помнишь, как забавно всё показалось нам в начале, мы радовались, как дети, а потом... Ты и сам знаешь, что было потом. Мне не следовало так безраздельно верить тебе, только теперь я вижу, как я ошибался. Возможно и теперь я ошибусь.»
Это письмо Эдмунд получил 15 ноября, утром, а чуть позже узнал, что его старинный друг, Генрих Вёйле повесился.
Вместе они учились два последних года в Кёльнском университете, работали, встретившись через 9 лет после его окончания, над сомнительным проектом по восстановлению воспоминаний, разработали революционно новую формулу, благодаря которой стало возможным изменение генотипа человека. Именно с её помощью стало возможно создать на Земле расу идеальных людей. Конечная расшифровка кода цепочки наследственной информации и возможность внесения изменений в него стали очередным шагом человечества на пути к достижению земного рая. Нобелевская премия, мировое признание и мировая восстребованность, а теперь полнейшее разочарование. Правительство, верно расценившее пользу и узурпировавшее открытие и все права на него, обзавелось могучим оружием в создании человека нужного государству. Мечта об идеальном человеке была извращена и стала реальностью идеального раба. Слабые выступления тех, кто смог расценить ужас открытия, потонули в голосе тех, кто возимел возможность, не мучаясь и не страдая, изменить свою фигуру, внешность, длинный нос или маленькую грудь моментально и навсегда. И на самом деле ведь если можно очень просто добиться идеальных пропорций тела на всю оставшуюся жизнь, ни в чём себя не ограничивая и живя, как хочется, то почему бы не согласиться? А почему бы и не использовать так удачно свалившуюся возможность тем, кто управляет и заведует процессом? И что же получило человечество в итоге? Изменения, произведённые генетическим путём на мозг, не давали о себе знать непосредственно, просто человек вдруг, внезапно, полностью менял свой укалад жизни и обращался к какому-нибудь роду деятельности, к которому никогда не тяготел. Со временем мы получили идеальное государство довольных идиотов. Полностью подчинённые массы, никем не контролируемая правящая элита и выжимки человеского общества – вот чем можно было бы охарактеризовать сложившуюся ситуацию. Все довольны, все занимаются любимым делом и выполняют его качественно. Вся система напоминает чётко отлаженную работу одного организма. Каждый занимается своим делом, не считая его не выше и не ниже, не достойнее и не мизернее другого. Чего бы ещё желать, если дворник с любовью собирает мусор, а инжера ничто не может отвлечь от начертания линии за линией в проекте стоэтажного здания? А как много экономится времени, средств, ресурсов. Как быстро можно создать новый завод песчаной пустыне, или аэродром при пятидесяти девяти градусах мороза, используя людей, чьи организмы адаптируются в считанные секунды к любым условиям жизни. Как чётко можно создать и осуществить любую программу и любой проект, при неограниченном человеческом ресурсе. Как много даёт эта формула! Как развязывает руки!
Эдмунд задумчиво вертел на столе записку. Забавно всё складывалось. Спроси его лет двадцать-двадцать пять назад, о его готовности создать расу послушных дегенератов для того, чтобы кто-то мог играть в карты на Тадж-Махал, а жене в подарок преподносить Изумрудного Будду, он бы, естественным образом, отказался. Но видя теперь с какой готовностью практически все шли на генетическую «промывку мозгов», с какой радостью впитывали всё то, что бросали им те, кто задумал величайшую трагедию человечества, он понимал и признавал возможность такого «естественного отбора». В этом обществе живут лишь сильнейшие, остальные проживают жизнь до своего износа. «Так для чего отказываться, если являешься одним из инициаторов?» - думал Эдмунд. «Спасение утопающих, как говорится... Я никого не принуждал и не уговаривал. Каждый сам строит свою судьбу. Ну, или по-крайней мере строил до последнего времени.»
Новый строй государства напомипал старый-добрый тоталитаризм. Корпоративное государство Муссоллини во плоти: нет недовольных, нет угнетённых, массы на местах и безразмерно довольны. Но дуче Бенито идеолог начала двадцатого века, а сегодня, в двадцать первом веке, можно и доработать его «Доктрину фашизма». Зачем в таком государстве управленческий аппарат, созданный из наиболее талантливых представителей профсоюзов, зачем излишняя либеральность и терпимость, когда легко можно подчинить кого угодно, убить его волю, и пресечь любое недовольство властью? Форма безудержного властвования должна лишь быть поделена соответственно между теми, кто успел воспользоваться открытием Эдмунда и профессора Вёйле, и ограничена во взаимных притензиях для того, чтобы избежать возможности разрушения системы. Человеческий мозг быстро приспосабливается, и уже третье или даже второе колено «переделанного» человека может вернуться к генотипу, определённому природой для человечества на этом витке развития, что неизбежно приведёт к крайне плачевным результатам для сложившегося положения в мире. Именно поэтому негласный пакт взаимной солидарности и существует между главами нового мира, который призван защитить систему от разрушения. Никаких договоров, бумаг, клятвенных обязательств. Желаешь больше, чем имеешь (по отношению к собратьям-президентам/королям/императорам/эмирам/гуаньсюнам и проч.) – изгнание с «Олимпа мира», предание тайны огласке – изгнание, чрезмерное желание стать новым мессией, освободив человечество от цепей рабста – и уже завтра ты будешь мирно полоть грядки или крутить гайки на заводе. Система требует не только жёсткого контроля, но и подчинения. Она создана людьми, она идеальна для властвования, но всё же она - система, и выше неё никто стоять не может.
Откзался бы Эдмунд от своих планов, зная, что когда он только делал первые шаги по их реализации, уже тогда начался процесс подчинения масс. В мире всегда существовали силы делившие власть, распределявшие её и осуществлявшие её прямо или влияя на принятие решений во всём мире. Вторая Мировая война ясно дала понять, что столкновение двух или более любых систем приводит к громадному кризису в области деятельности этих систем. Просуществовавшие относительно недолго тоталитарные государства и беспрестанная борьба с ними, диметрально противоположные системы национал-социализма в Германии и либеральной демократии других стран, социалистические пятилетки и рыночная торговля, всё это в совокупности позволило властьдержащим всерьёз задуматься о том, к чему приводят глобальные разногласия. Размышления же эти позволили, в свою очередь, начать осуществлять программу, часть которой случайно попала в мир под названием «План Даллеса». Программа, направленная на снижение оценки собственного достоинства человека и его нигилизацию, имела сперва локальный характер. Каждое правительство «зомбировало» (как это тогда называлось) народ под себя, но с течением времени процесс принял более широкий, мировой характер. Всё проходило тихо и мирно. Сначала людям давалась полная свобода, которая ограничивалась рамками закона. Каждый человек свято верил, что живёт в правовом государстве и что государство защитит его. Эта вера и уверенность в том, что каждый человек, как личность и гражданин, влияет на все процессы, происходящие в государстве, отстранила массы от власти и их желание влиять на власть. Постоянно поддерживаемая видимость порядка и прямой зависимости правительств от народов привела к тому, что люди уверовали в свои значимость и могущество. Поверив, они стали больше времени уделять личным делам, досугу, развлечениям, думая, что за их спиной государство, которым они управляют. Ни одному правительству не нужно было этого отвергать, нужно было просто действовать. «Феномен глобализации», пущенный в оборот в двадцатом веке, объединил усилия большинства правительств в их программах по полному подчинению людей. Всюду создавалась видимость свободы, но всюду же насаживались порядки и предпочтения определённого класса. Перед самым открытием пресловутой генетической формулы в сознании масс настолько сильно укрепилась идея того, что они полностью независимы и свободны, что их обескультуривание и оболванивание обрело открытый характер. Говоря овозможности выборы во всём, правители большинства стран скупо ограничивали рамки этого выбора. Если ты веришь в Бога, то в Бога определённого, если ты смотришь кино, то смотри то же, что и другие, ты – человек культурный, цени общемировую культуру, иначе будешь определён как инакомыслящий, а таких в обществе, где «я не как все» или «я не из инкубатора», которое сложилось на пороге открытия, очень быстро втаптывают в грязь. Говорят, что трудно быть Цезарем. Это верно, но труднее быть среди людей, каждый из которых счтает себя Цезарем. Это всё ему совсем недавно рассказал один из старожилов «генетического Олимпа».
«Если всё это принято было так легко и абсорбировано ими так безболезненно, значит и формула здесь ни при чём», - сказал Эдмунд сам себе. «Тем более, что мы лучше позаботимся о них. Сохраним их от вымирания.»
Эдмунд выглянул из окна своего кабинета и окинул взглядом площадь Трафальгар, ярко освещённую солнцем. По ней сновали туда-сюда «занятые люди» - люди-автоматы, люди-роботы, люди-машины.
Один из них рьяно размахивал руками. «Аве Эдмунд, моритури те салютант», - сказал он себе, заметив его, и улыбнулся. Он запахнул гардины и направился к выходу. Скомканная записка Генриха осталась лежать на его столе.