Миллениум

 «Да здравствует солнце,
 да скроется тьма».
 А.С. Пушкин
 В последнее время меня не покидает чувство собственной заброшенности и некой сюрреальности происходящего вокруг действа, имя которому - жизнь. И нежелание участвовать в этом действии всё серьёзнее с каждым днём, всё настойчивее во мне. Наверное, это плохо. Хотя под нежеланием жить я не имею в виду желание умереть. Скорее, здесь можно говорить о нашей пресловутой русской лени, когда дело касается малых величин, в достижении личного благополучия. Пример: Обломов и Гончарова – исконно национальный тип сознания? Другой тип, навязанный нам так или иначе иностранными вливаниями и вливаниями назовём типом Штольца. Соответственно, типом, связанным с американизацией русского сознания, типом, который тоже имеет место быть в бесконечно больших величинах в России в настоящее время.
Хочется либо напиться «до чёртиков», либо уехать в деревню и забыться хотя бы на время. И забыть об этом последнем акте драмы ХХ века, название которому – миллениум. Настоящее же его название - кризис. Кризис русского самосознания и в литературе, в том числе (наше самосознание и литература или наоборот, всегда были тождественны друг другу, в той или иной мере). Потому что литература в России – это всегда больше чем литература. Именно поэтому: «Умом Россию не понять /аршином общим не измерить..!!» – с точки зрения западноевропейского представления о нас, а не в смысле самоопределения. И для того, чтобы не путаться и не путать тем самым других людей, ходить далеко не нужно. Нужно просто-напросто помнить прошлое, великое и не очень, прошлое нашей великой страны и нашего великого народа. И многие люди это понимают и чувствуют. Другие же не чувствуют и не понимают до мозга костей. Но чувствующих больше, равно как и бедных людей больше, чем богатых в любой стране. И, тем не менее, только единицам, по большому счёту удаётся видеть будущее нашей Родины и её народа, именно в прошлом. Например, Д. Мережковскому - в его работе «Пушкин». «Русская литература, которая и в действительности вытекает из Пушкина и сознательно считает его родоначальником, изменила главному его завету: «Да здравствует солнце, да скроется тьма!» Начатая самым светлым, самым жизнерадостным из новых гениев, русская поэзия сделалась поэзией мрака, самоистязания, жалости, страха смерти. Шестидесяти лет не прошло со дня кончины Пушкина – и всё изменилось. Безнадёжный мистицизм Лермонтова и Гоголя; самоуглубление Достоевского, похожее на бездонный, чёрный колодец; бегство Тургенева от ужаса смерти в красоту, бегство Льва Толстого от ужаса смерти в жалость – только ряд ступеней, по которым мы сходили всё ниже и ниже в «страну теней». И сходим до сих пор, - в преисподнюю, в ад, в ничто. Но, даже в «ничто», следуя даосской Традиции, можно найти себе, - в недрах собственного сознания, словно в земном чреве зерно истины, как сделал это Данте в «Божественной комедии», как это сделал О.Э. Мандельштам в «Стихах о неизвестном солдате». Увы, теперешнее «ничто» – это так называемый «миллениум», просто ноль, а вернее сказать, три нуля – 2000. Неужели это и есть наше будущее, уважаемые нумерологи? Но, значит, тем более, нужно держаться за прошлое, жить, просто помня всё. Ведь «0» – это не пустота и не пустотность, которую можно заполнить. Это – вакуум – некий сомнамбулический сон жизни, имя которому – мистификация – вот ключевое слово нашей теперешней действительности, нашего сущего: мистификация, как игра в жизнь, как транс. Извините, но это «гаврилиада», на самом деле. Александр Сергеевич и в этом смысле смотрел дальше всех.
 Хотя, на первый взгляд, всё вроде бы как всегда: стихи пишутся, повести и рассказы тоже, книги издаются, толстые журналы выходят в срок. Жизнь вроде бы не стоит на месте: литературные премии присуждаются и поездки за границу совершаются, а так же всевозможные фуршеты, в связи с этим. Только вот напоминает всё это некую «мистерию БУФФ» или «антиБУФФ», если хотите, на новый «демократический» лад. И, если нормальному человеку, немного отстраниться от всего этого, «Театр, да и только», - скажет. Где персонажи, словно набитые ватой куклы, пусть в костюмах от дома моделей, но куклы. К тому же – ниточки невидимые протянуты к ним, и собраны они в некий кулак Мамоны – а ля Штольц конца ХХ века. Но никто, как будто, не замечает этого. Весь этот миллениум телевизионный «Пир во время чумы», отображающий нашу реальную обстановку в стране, равно как и состояние её литературы.
 И здесь уже в ином – в сугубо негативном смысле звучат слова поэта:
Всё, всё, что гибельно грозит,
Для сердца смертного таит
Неизъяснимы наслажденья.
 Потому что персонажи, которые сидят теперь за «праздничным» столом и делят литературный пирог, знают Пушкина, как таблицу умножения или думают, что знают. А это хуже, много хуже чем беспамятство или некоторое забвение наследия нашего великого соплеменника.
 А теперь вернёмся вновь к статье Д. Мережковского: «В XIX веке, накануне шопенгауэрского пессимизма, проповеди усталости и буддийского отречения от жизни, Пушкин в своей простоте – явление единственное, почти невероятное. В наступающих сумерках, когда лучшими людьми века овладевает ужас перед будущим и смертельная скорбь, Пушкин один преодолевает дисгармонию Байрона, достигает самообладания, вдохновения без восторгов и веселия и мудрости – этого дара богов». Приведя этот отрывок, нельзя не вспомнить о поэтическом кумире конца ХХ века в нашей стране, - об Иосифе Бродском. Он, несомненно, сделал удивительную попытку возвратить нашей поэзии самообладание. И возвратил – формально. Но внутри его стихов нет тепла, того вдохновенного тепла, которое согревает и объединяет людей вокруг себя, как это делает поэзия А.С. Пушкина.
 Во время сегодняшнего «Пира…» место председательствующего, из сказанного выше, пусто. Имя ему «негатив» или «неумное, недоброе, невечное», до наоборот. Находящиеся за столом люди – в большей или меньшей степени ученики маэстро Бродского, находятся в состоянии холодного сомнамбулического Транса. Но, дорогие мои, не пора ли выходить из этого сна во сне? Не довольно ли мистификаций и сложностей по этому поводу? Не явился ли угол отражения нашей теперешней жизни углом падения в виртуально-мультимедийную реальность, в эту новую мистику, говоря словами Мережковского. И не нужно ли признать, что миллениум по-русски – это просто «ноль без палочки», то есть кризис. Но не конец света, точно, возможно, просто его начало. И «всё возвратится на круги своя», как солнце на небо после ночи, как сердце после сна, как светоносное имя Пушкин в сердце и разум его соплеменников. В нас с вами, дорогие мои.
И. Воротников
)