На обочине

//Ранее этот рассказ назывался "Сосущие головы" и был не закончен. Теперь доработанный выложен вновь.//

Две проститутки одетые с сексуальным подтекстом, насколько это возможно в темный зимний вечер, мерзли на трассе связывающей большие города и… маленькие населенные (или полунаселенные) пункты.
- Дуба-дам, дуба-дам, - пропела одна из них, сквозь стучащие, как колеса по рельсам, зубы. Это был такой единственно возможный в сложившихся обстоятельствах юмор, когда машин немного, а спешащим водителям в них не до развлечений со "снегурочками", постепенно превращающимися в "снежных баб".
- Татарам-дарам-дам, татарам-даром-дам, - вторила ей вторая. И это тоже был юмор… Она замолчала и, проводив в поля и лес остатки своего голоса, удивилась странной тишине наступившей внезапно на не бывающей безмолвной трассе.
Ей вдруг стало казаться, что жизнь уже закончилась, и это черно-белое, угловатое пространство вокруг и есть тот загробный мир, о котором многие говорят, но никто его толком не видел. Темнота, холод и звуки, которые можно с-покойно отнести к вселенскому молчанью. Тихо. Везде тихо. Только слышно собственное дыхание и шаги на месте… Значит еще не умерла…
Оглянувшись, она вновь засомневалась в реальности представшего пред ней мирозданья, ее мирка и ее самой, той, что взирает сейчас из черепной коробки сквозь окна глазниц на окружающее грязную трассу мерзлое безмолвие. Не моргая, она застыла в оцепенении, не то от холода, не то от картины, представшей пред ней, картины много раз виденной, но почему-то именно сейчас поразившей и оцененной.
Она смотрела… А на нее смотрел черной дырой, бесконечный ночной, зимний лес. Над ним, на фоне чуть более светлого, с уколами звезд космоса, прорезались, словно трещинами на льду, замерзшие, как и она, лысые корявые ветки на кронах деревьев. Отчаянно будто великие грешники заскорузлыми пальцами рук простирали они свои мольбы вверх, во всепрощающее небо. Великие грешники… Всепрощающее небо… Всепрощающее, холодное, слепое небо… И эти редкие фары автомобилей из-за поворота - тот самый свет в конце тоннеля, что манит и влечет всех умерших или впавших в кому.
Зима… Холодно… Черно-белый мир… В основном черный. Черный - пречерный. Грязный как эта трасса. Как эта дорога… куда-то…
А ведь трасса не бывает ни безмолвной, ни чистой. Особенно зимой. На обочинах и внизу, под дорогой, сплошной мусор. Мусора, отходов жизнедеятельности человечества, много, очень много… Да. И на обочинах… и внизу.
А наверху, здесь перед глазами, на полотне асфальта, бесформенными глыбами, похожими на замерзшие кучи дерьма валяются комки, слепившиеся из снега, песка, соли и автомобильной копоти. Да. Похожими на дерьмо, именно на дерьмо. Они напоминают испражнения огромных рычащих вонючих животных, проносящихся мимо, в головах-кабинах которых сидят животные поменьше, но ничуть не менее рычащие и вонючие… Грязно. Как грязно кругом!

- Чего, взаправду дашь даром? – весело, насколько можно быть веселой, когда тебе под короткую юбку заползает вечная мерзлота, крикнула первая продажная девушка.
Ее подруга, или не подруга, а так, лишь коллега по работе, встрепенулась от полуанабиозного состояния. Сняла варежки, потрогала тыльной стороной ладони, замерзшие щеки. Достала сигарету, зажгла огонек зажигалки. Малюсенькое пламя не способное ни обогреть, ни осветить путь во тьме, слегка обожгло ее ладошки. Она прикурила. Так легче… Так легче перенести это ознобное со-стояние и бесплодное ожидание.
Зачем она-то сегодня вышла на работу?! Ей же не надо каждый день на дозу зарабатывать. Она же не из этих… не из зависимых… Зачем?.. А с-дуру! С-дуру! Мотнула непроизвольно головой, выпустила в погасшие небеса белый дым вперемешку с паром. Сплюнула. Разозлилась на себя, даже… Всё! Последний клиент или мимо проскочившие последние десять… нет, пят-т-н-надцать машин и он-н-на уходит.

- Татарам-дарам-дам, та-та… тда, если я еще здесь минут де… пятнадцать побуду… всё… я уже и даром никому буду, не нужна. Только может быть, если некрофилам, - разорвала она возникшую густую тишину.

В свете фар проезжающей автомашины мелькнул силуэт «дуба-дающей»: короткая юбчонка, не слишком прямые ноги, в сапогах с высоким, выше колен, голенищем, пышный пуховик и круглые просящие глаза на пятне лица.
«Дура, - жестоко подумала, смотрящая на нее, её подруга, иль не подруга, а так… лишь коллега по работе. – Дура! Натянула колготки! Отморозит себе всё, что еще осталось… отмороженная! Выставилась напоказ, как на подиуме! Кому тут ее ноги нужны? Такие извращенцы, что захотят с тобой совокупляться обычным способом, здесь не ездют. Им нужен только наш рот… Только рот…»
Девушка что-то попыталась снять с губы, то ли волосинку, то ли микрокусочек отшелушившейся кожи с помадой. Снова затянулась сигаретным дымом.
«Так… О чём это я?.. А-а… Только рот им нужен, только рот… Залезаешь в теплую кабину, отъезжаешь, куда-нибудь, где поукромней, да пошире дорога - чтоб никто ненароком не врезался в жопу евоного авто. Там этот, как его? клиент… достает из широких штанин… деньги, сколько договорились и то, на что ты оденешь резинку и свои губы…»
Она затянулась глубОко, выдохнула безнадежный туман, сплюнула и продолжила мысленно инструктировать глупенькую напарницу: «В нашем деле, главное руки, рот и отсутствие брезгливости, как у медработников. Запускаешь руку к нему между ног. Там жарко и даже немного влажно. Ведь ему приходиться долгое время сидеть на одном месте, на кожзаме, в хорошо натопленной кабине. Маленько мнешь - чего там у него… Потом расстегиваешь ширинку, ищешь подход к тому самому сквозь дебри заправленных в брюки рубашек, маек-футболок и, всегда удивительных, мужских трусов. Разгребаешь в этой парилке его скомканной одежды проворными, но еще не отогревшимися пальчиками, то, что не дает его хозяину покоя (а иначе нога, принадлежащая ему же, хрен бы нажала на тормоз!), распахиваешь это все тряпье, извлекаешь только полезное ископаемое – слипшееся, скрюченное, но уже увеличивающееся в размере. Еще немного помогаешь рукой… и когда объем и уровень стойкости становится подходящими, падаешь с презервативом под губами вниз головой в пахучую, душную бездну…»
Возле ее подруги, а может и не подруги, а так… лишь коллеги по работе, остановился большой тягач с фурой. Словно занавес в театре, будто платок в руках фокусника, автопоезд закрыл на минуту маленькую путанку и, сдвинувшись с места, уполз в сторону и вдаль, оставив запах отработанных газов и пустоту темного фона, на котором еще мгновение назад марионеткой нервно прохаживалась фигурка в пуховике, юбке и сапогах выше колен.
«Теперь отогреется», - пропел в голове оставшейся на обочине проститутки дизельный двигатель, ускользающей искрами габаритных огоньков большой автомашины.
– Главное в нашем деле, когда дело сделано, уйти, соскочить без потерь, - говорила она вслух, чтобы не быть одинокой. - Мужики странные твари… Когда ты их удовлетворила, им часто становится почему-то не хорошо, а плохо. Настроение резко портится. В таком состоянии они, самцы-водилы способны тебя и без денег, и без вещей твоих личных выкинуть где-нибудь на глухом участке дороги, на обочину… и будешь рада, что жива, что не убили.
Тут ей стало противно и страшно. Последний раз она с надеждой проводила взглядом проезжающее мимо легковое транспортное средство, в котором и тепло, и мягко, и пахнет, небось, приятно автодезодорантом… Бормоча, как заклинание: «На обочине, на обочине, на обочине…», продрогшая проститутка побрела тихонечко в сторону придорожного кафе, до которого было немногим более километра.

Проносящиеся мимо редкие автомобили уже не входили в то, четко определенное число пятнадцать. Словно в отместку, назло, они обдавали едким выхлопом, плевали грязью из-под колес.
Плевать! И ей плевать! На всё… Всё. Даже не смотреть в их сторону! Хватит. Теперь её цель - теплое помещение убогого кафе, горячий чай. Горячий чай и чтобы вокруг было тепло… Тепло ногам… и всему телу… тепло…
Удар в спину показался толчком. Потом всё как-то закрутилось: и снег, и трасса, и небо, и всё, всё, что можно увидеть глазами. Закрутилось отдельно от мыслей и хоть какой-то более-менее разумной оценки происходящего.
Она, как ни странно, не испугалась и поначалу даже не почувствовала боли. Просто удивилась: «Опа! Что это такое происходит?!» Корка замерзшей грязи подломилась, и её тело провалилось, зарылось в снег. Удивительно, спина вдруг почувствовала тепло. Вроде бы такое долгожданное, но на деле оказавшееся странно некомфортным, тянущим, выкручивающим.
- Нихи х-хрена себе, - прохрипела падшая молодая женщина вслух.
Попробовала пошевелиться. Боль. Сильная, властная боль, жестоко приказывающая лежать(!), не шевелиться.
Осторожно залезла рукой поглубже в снег, надеясь, что там он чище. Взяла горсть холодной, колючей каши. Размазала по лицу. Как-то глупо и грустно улыбнулась.
- Во бля, влипла…
Попробовала лечь поудобней… Боль молнией пронзила насквозь от затылка до копчика, отдавалась то в одной, то в другой стороне тела. Она морщилась и стонала в пустоту. Наконец ей удалось перевернуться на спину. Отдышалась. Какое-то время лежала совершенно неподвижно. Приступы боли, как ни странно, очень быстро почти полностью прекратились.
«Что теперь? - подумала она. – Здесь никто не найдет. Так и сдохну тут, в канаве… Нужно ползти наверх».
А для этого надо было повернуться и лечь на живот. Вот такая задача для начала… Казалось бы несложная задача, но теперь она знала, что любое движение приносит невыносимую, парализующую боль. И это придется учитывать. С этим придется мириться… Теперь у неё был опыт.
Осторожно подняла одну руку вверх, а другой попыталась приподнять туловище, попыталась помочь себе медленно перевернуться набок… хотя бы – набок.
Боль. Опят боль. Но, слава Богу, снег, хоть и не очень мягкий, но всё же более податливый, чем земля, твердая, холодная земля под ним… Продавливаясь, проминаясь пусть и незначительно, снег помог постепенно, в несколько приёмов, осуществить задуманное.
Она оказалась на животе и уткнулась лицом в жесткие, холодные рукава куртки. Отдохнула несколько минут.
Наверху, над нею, казалось, бесконечно далеко, пронеслась машина. Но звук мотора и громкий шелест шин, не подбадривал. Понимание, что она не где-то далеко от людей, от всего мира, а напротив, совсем рядом с бурлящим потоком жизни, с ярчайшим проявлением могущества человечества, в виде этих вот механизмов созданных людьми, управляемых людьми, людьми, к коим и она относится, всё это повергало в отчаянную тоску. А надо ли пытаться выползти наверх? Из этой ямы, наверх?.. Куда? На обочину. На грязную обочину… В равнодушный мир.
«Зачем вообще сегодня на трассу вылезла… Дура! - заорала она на себя, громко, насколько можно громко кричать на себя не открывая рта, мысленно, про себя. – Идиотка! Ну, ведь не надо же мне на дозу каждый день зарабатывать!.. не надо же мне на дозу… не надо!»
Осторожно согнув одну ногу и вытянув вверх руки, девушка попыталась проползти в направлении спасительной обочины. Сковывающие щупальца, спрятавшейся всесильной боли клацнули предупредительно в спине. Она замерла и тяжело отдышалась. Потом повторила движение вновь. И опять ей удалось чуть приблизиться к цели, не потревожив сломанной спины… Осмелев ее руки и ноги более энергично подтолкнули непослушное тело вверх… И тут снег, казавшийся таким твердым, вдруг подмялся под тяжестью её, не такой уж весомой, и она медленно начала съезжать, проваливаться вниз, в ту строну откуда только что выбралась. Пытаясь не упустить достигнутой высоты несчастная девушка, забыв на мгновенье, что нужно быть острожной, более допустимого упёрлась руками и ногами в ломкий сугроб, напрягла мышцы, попыталась какими-то движениями остановить свое скатывание к подножию канавы… И снова боль ударила резко и оглушительно…
Вой переходящий в харкающее рыданье ушел в чёрную почти загробную темноту леса. И тут же грохот проезжающего по дороге грузовика похоронил эти слабые человеческие звуки.
Она почти потеряла сознание. Замерла. Плакала в, смердящий всеми отходами современной машинной цивилизации, грязный снег.
Ей было жалко, себя, ей было тоскливо от понимания, что ни сейчас, ни даже потом, когда она выберется отсюда, пожалеть ее некому!
Странно, но в том, что она обязательно выберется из этой канавы и окажется-таки на больничной койке, она нисколечко не сомневалась. Да… Надо только выбраться… Надо как-то выкарабкаться отсюда! Ну а потом… потом… если выживет… Нет! Если выздоровеет, поправится нормально, то… На хрена ей это всё?! Зачем?! Ведь на дозу-то не надо зарабатывать! Она же не наркоманка! Сможет и без трассы прожить. Без мужиков этих вонючих… Надо только устроиться на какую-нибудь работу. На какую-нибудь незаметную, не очень обременительную работу. Самую обычную… Самую обычную и подальше от трассы и… и от всего… Куда-нибудь, в какой-нибудь магазинчик продавщицей… или в кафе… Там где тепло… где всегда есть кружка горячего чая... где тепло… тепло… А чего бы не работать-то? Что она не сможет? Сможет – не сложнее чем тут целый день… а иногда и ночь торчать. Тоже на ногах работа.. но всё же… Тепло… И чай горячий, когда захочешь. Подруги – сплетницы… Придурки - грузчики…
Сколько, интересно, получают сейчас продавщицы?..
Немного успокоившись, будущая соискательница вакансии работницы торговли или общепита, решилась на новый приступ обочины.
«Смогу ли?» - пронеслось в ее голове, и она сама не поняла: к чему родился этот вопрос… К какой из мыслей?..

Так бывает… Судьба. Бывает, что сосулька падает с крыши не мимо, бывает люди разнесенные судьбами в разные уголки планеты, вдруг встречаются самым неожиданным образом. А кому-то везет обойти беду стороной, опоздать, к примеру, на разбившийся в последствии самолет. А кто-то случайно находит клад, припрятанный давным-давно и очень надежно... Бывает… Почему? Кто знает…
Утром, остановившейся пописать по воле случая почему-то именно на этом месте, водитель ржавого микроавтобуса увидел скрюченную человеческую фигуру внизу под обочиной. Увидел безвольно вытянутую вверх руку. Тонкую бледную кисть руки. Испачканную. Со сломанными ногтями…