Легенда о Жестоком короле. 4, 5

-4-

В личных покоях императора ожидали горячая ванна, цирюльник и три лакея, а в Малом аудиенцзале нервничали перед утренними докладами пятеро советников и скучал маршал Кроно. К советникам император вышел через полчаса, едва брадобрей справился со своим делом; на Равальдо были лишь длинные, до середины икры, узкие панталоны из бежевого атласа, белые гетры и шелковая белая рубашка с пышными рукавами, какие носят с камзолом без рукавов. Завершение туалета он, как правило, совмещал с утренними докладами, чтобы не тратить попусту драгоценное время. Пока слуги облачали его величество в летний кофейного цвета безрукавный камзол, короткий бежевый плащ из тяжелого плотного шелка и натягивали на руки перчатки из мягкой замши – (последняя операция страшно нервировала старшего лакея), – советники докладывали о текущих делах, а маршал молча стоял в стороне у окна.
Граф Кроно думал о том, что прежде столь частые вспышки гнева его величества совершенно прекратились с тех пор, как он в последний раз вернулся от Горного Старца. Да и слетавшее с губ повелителя по несколько раз на дню слово «казнить» теперь можно услышать гораздо реже. Но сегодня он пришел, чтобы напомнить императору о человеке, имя которого не так давно приводило императора в дикую ярость каждый раз, когда касалось его слуха. Правда, гелиросский мятежник больше не представляет опасности для империи – вот уже полгода как он содержится в подземном каземате замка-тюрьмы Рофт. Удивительно, что Жестокий так ни разу и не спросил о нем после возвращения из Диурит, словно забыл.
Как только последняя складка кружевного воротника была уложена на своем месте и шляпа покрыла седую голову, император движением руки отослал слуг.
– У вас все, господа? – коротко поинтересовался он у советников.
Получив утвердительный ответ, Равальдо отпустил также и их, так как все необходимые распоряжения успел сделать по ходу докладов.
– Вы ждете меня на тренировку, Ард, или у вас есть еще какое-то дело?
Маршал уже стоял перед императором, глядя в его холодные, ничего не выражающие глаза. Все же было в этой, последней, не так давно произошедшей с Равальдо перемене, что-то невыразимо жуткое. Это полнейшее безразличие – словно он лишился не только милосердия, способности любить и сопереживать, но и вообще всех чувств и страстей, даже ненависти и ярости. Впрочем, кому не известно, что общение с колдунами не проходит даром. Граф и вообразить не мог, что должен был увидеть (узнать? пережить?) Равальдо Жестокий, чтобы вот так, в одночасье, поседеть. Кровью, которую император пролил лично, сражаясь одной лишь левой рукой, можно было бы наполнить замковый пруд. Он никогда не пытал сам, но в течение пяти лет присутствовал на дознаниях и казнях не реже трех раз в неделю. Говоря об императоре, невозможно было представить две вещи: ту, что могла бы его разжалобить и ту, что могла бы его ужаснуть.
Кроно заговорил как всегда ровным сухим тоном:
– Ваше величество, осмелюсь напомнить, что вы изъявили желание лично допросить принца Кастида. Прошло уже больше пяти месяцев…
– Он жив еще? – император бесцеремонно перебил своего маршала, но в голосе его прозвучала лишь едва заметная нотка удивления.
– Вы не отдали приказа о казни, ваше величество.
– Да? Хорошо, казните его завтра утром. Раз сам не умер. Сегодня после полудня я, пожалуй, заеду в Рофт. Идемте, граф, пора начинать тренировку.
Равальдо первый вышел из приемной, Кроно следовал за ним.
Глядя со спины на высокую, стройную фигуру императора в элегантном бежево-кофейном костюме можно было решить, что перед вами маячит какой-нибудь придворный эргезский щеголь. Эта, прежде несвойственная завоевателю манера одеваться, вдруг появилась после обретения волшебной руки. Представить, что ставшего холодным как лед далекого Северного моря владыку Виастора начала волновать собственная внешность, было совершенно немыслимо. Император приказал сшить себе гардероб по эргезской моде, но ни разу не выказал ни удовольствия, ни неудовольствия по поводу нового платья. До этого он одевался почти с аскетической простотой, так, что его невозможно было отличить от любого мелкопоместного дворянина, вступившего в действующую армию ради выполнения долга или получения офицерского жалованья. Только в завоеванные столицы король (а затем император) Равальдо въезжал в черных доспехах и плаще цвета венозной крови. Так его и описывали расползающиеся по континенту слухи, добавляя налитые кровью или горящие красным огнем глаза и – обязательно – обнаженный меч в левой руке, с которого непременно капала, а то и стекала, дымящаяся алая жидкость. Жестокий, безусловно, был осведомлен об этом своем образе и, кажется, в реальной жизни стремился как можно меньше ему соответствовать, при этом всячески способствуя закреплению в массовом сознании подданных представления о кровавом пугале.

Граф Кроно поднял меч, выбитый у него железной рукой короля – вернее, мечом короля в его железной руке – и низко поклонился сюзерену.
– Великолепно, ваше величество. Можно сказать, что вы почти восстановили навыки, слегка забытые за пять лет.
– Спасибо, Ард. Вы свободны.
Ард Кроно поклонился и поспешил прочь из тренировочного зала. Дел у маршала было достаточно. Если бы выражение «правая рука короля» не являлось в Виасторе строжайшим табу, то именно так бы его и называли. Сухопарый, чуть выше среднего роста пятидесятилетний мужчина, он все еще сохранял гибкость, ловкость и выносливость молодого воина. В сочетании с остротой ума, решительностью, дальновидностью и опытом эти качества делали его великолепным мастером меча. Но главное, за что ценил и уважал Кроно император – это искусство полководца, в свое время не оцененное королем Талаво, больше разбиравшимся в торговле и дипломатии. При отце Равальдо граф Кроно занимал скромную должность младшего военного советника, в его обязанности входило в основном военное «образование» наследника и его товарищей. Кроме всего прочего, Кроно оказался и замечательным учителем: он передал ученикам свое мастерство, научив их сражаться одинаково хорошо обеими руками. Поэтому увечье не превратило Равальдо в беспомощного калеку, как полагали поначалу многие, в том числе Келианда. Носить меч на правом боку императору было не слишком удобно, поэтому, отправляясь на поле боя, он предпочитал иметь его за спиной, в иной обстановке Раваль всегда был вооружен средней длины «ушастым» кинжалом. В последние три месяца граф Кроно снова стал напарником своего воспитанника на тренировках, помогая ему «набить» полученную от колдуна Теоруса железную руку.
На самом деле рука эта не была железной, колдовской металл был гораздо крепче железа, светлее и «не боялся» влаги. Рука напоминала латную перчатку, но по величине соответствовала обычной человеческой, она доходила до середины предплечья и намертво приросла к живой плоти. Король мог пользоваться ею так же, как настоящей, только к этому нужно было привыкнуть. Легче всего ему давалось обращение с оружием и вообще с крупными предметами.
Равальдо давно научился есть и писать левой рукой, но все же обходиться ею одной было до крайности стеснительно. Теперь он вновь начал пользоваться столовыми приборами как все нормальные люди, разве что стеклянные фужеры не всегда выдерживали его «железную хватку», но их легко можно было заменить мельхиоровыми, серебряными или золотыми кубками. Хуже дела обстояли с письмом: вертлявые перья с трудом слушались его железных пальцев, они ломались, сажали кляксы и рвали пергамент.
После тренировки император быстро позавтракал прямо в кабинете и углубился в изучение премудрости знаменитого короля-законодателя. По всей империи он собирался установить единые законы и пополнять свою казну уже не за счет разорения покоренных земель – нельзя же грабить до бесконечности, а за счет взимания налогов с землевладельцев, восстановления торговли, ремесел, промыслов и всего того, что приносит доход. На примере Двуречья и ближайших соседей, первыми ставших частью нового Виастора еще четыре года назад, Равальдо видел, как тяжело воссоздать разрушенное войной. Правда, нигде больше его войска не чинили такого тотального опустошения, как в переставших фактически существовать Бавиле (столице Акривы) и Литериссе, если не считать спаленной дотла метерской Гармы. Он был не настолько безумен, чтобы позволить превратить все города континента в дымящиеся груды развалин.
Так, Равальдо не оценил излишнего рвения хаганка О-Забур-кама, одного из трех командиров легкой баяритской конницы. Когда хаганк во главе пяти тысяч своих головорезов с налета взял таканийскую Ирлу на Биуте и, игнорируя приказ императора не разрушать портовых городов, разнес ее в щепки, он подписал себе смертный приговор. Жестокий давно подумывал о том, что пора бы избавиться от диких степных артаваргов. За три с половиной года в их карманах исчезла половина виасторского золота, доставшаяся молодому королю в наследство от рачительного Талаво. Другая половина содержимого казны короля-дипломата ушла на формирование, снабжение и оплату двенадцатитысячной армии рыцарей-наемников.

* * *

Удар сразил Талаво еще до возвращения Равальдо из Литеррисы, с тех пор король не приходил в сознание. Последнее письмо, которое он прочел в своей жизни, было от короля Алаваты Лепольто – оригинал того, что отдала Равалю Кели. Слова Келианды о том, что его не успели отправить, оказались ложью. Это письмо Раваль нашел в кабинете отца, там, где слуги обнаружили бесчувственное тело короля.
Зачем бывшая невеста запаслась копией, Равальдо догадывался: чтобы избежать долгих объяснений с ним. Все-таки она ждала его и приготовилась. Известие о расторжении помолвки, за которым ясно угадывалось намерение Алаваты отказать Виастору в помощи, и послужило причиной апоплексического удара. Возможно, Раваль простил бы Келианде ту боль, что она причинила ему. По здравом размышлении он понял, что этот брак, пожалуй, был бы одним сплошным кошмаром. Но лжи и подлости прощать он не собирался. Гнев душил его. С пылающим лицом он выскочил из дверей замка и бросился на конюшню. Наследник престола впервые сел в седло с тех пор, как получил увечье (в Алавату он ездил в карете). Сбросив поддерживающую руку повязку, Равальдо намотал поводья на сгиб правого локтя, пришпорил коня и ускакал в направлении Свиллы. Остановить его не успели
Конь нес его сквозь промозглый осенний день, мелкий моросящий дождь пропитал одежду и волосы. Запах палой сырой листвы – липкий запах тлена бил в ноздри. Вот и начало тропы, ведущей к Каменному Кругу. Раваль придержал коня и свернул с большой дороги. Крупные капли срывались с голых ветвей и падали за шиворот, конь оскальзывался на раскисшей тропинке. Где-то среди вершин каркали вороны, они взлетали стаями над лесом и, покружившись, снова усаживались на облетевшие ветви черными гроздьями. Принц ничего не замечал и не чувствовал: он ехал на место кровавых колдовских обрядов, чтобы принести клятву мести.
Огромные валуны, частично вросшие в землю, почти не отличающиеся по размерам и форме, образовывали геометрически правильный круг. Вершины их были одинаково стесаны и представляли собой ровные эллипсовидные площадки, на каждой из которых свободно могли поместиться человек десять. Между соседними валунами оставались проходы, достаточные, чтобы свободно могли пройти рядом двое. В центре Круга располагался низкий, плоский, круглый, похожий на жернов алтарь, в котором было выдолблено углубление в форме человеческого тела. Камни Круга поросли бурым, серым и красным мхом и казались уродливыми исполинскими животными с короткой пятнистой шкурой.
Само их присутствие в виасторском лесу, в низинном краю речных пойм и болотных топей свидетельствовало о вмешательстве колдовства. На невысоких холмах, где стоял королевский замок, камней такого размера не встречалось; а большинство столичных зданий строились из дерева, только крепостные стены, мостовые, ратуша и замок-тюрьма Рофт были каменными. Из-за недостатка камней и опасности возникновения пожаров короли Виастора так и не выстроили дворца в самой столице.
Поэтому Каменный Круг вызывал особый трепет, заставляя сердца случайно или намеренно забредших сюда людей стучать часто и неравномерно. А жертвенный алтарь вызывал содрогание даже у привычных к его виду бесшабашных подростков – друзей наследного принца, когда они устраивали здесь свои игры лет пять-шесть тому назад.
Равальдо оставил коня, привязав его к невысокой осине на краю поляны, и без задержки прошел к алтарю. С мрачной решимостью принц завернул правый рукав камзола и рывком поддернул рукав рубашки, обнажая безобразный, недавно затянувшийся тонкой розовой кожей обрубок. Он вытащил из ножен кинжал и, стиснув зубы, провел лезвием по вене. Кровь потекла по руке и закапала в черную воду, скопившуюся в углублении жертвенника, смешиваясь с ней и бесследно растворяясь. Вперившись взглядом в странную, не отражающую поверхность воды, принц произнес чужим, низким с хрипотцой голосом:
– Боги войны и отмщенья – Аднас и Зарг! Вам я и вами клянусь: не минует расплата врагов. В сердце моем только боль. Кровь моя к крови взывает! Предателям смерть!
Раваль понятия не имел в каких выражениях следует приносить страшные клятвы давно непопулярным кровавым богам, которым не поклонялись официально уже почти тысячу лет, и сказал то, что пришло ему в голову.
Оцепенение завладело всем существом юноши, около пяти минут он стоял и смотрел, как кровь струйкой стекает по искалеченной руке, он словно ждал знака. Гром не грянул над головой, не заухал среди белого дня филин, не завыл ветер, лишь капли шлепались с мокрых веток, тихо и монотонно. Наконец, Раваль вздрогнул и очнулся. Он вытер кинжал прямо о полу плаща и спрятал оружие в ножны. Кое-как, помогая себе зубами, перетянул саднящую рану шелковым носовым платком и, морщась, вернул рукава на место.
В замок принц вернулся уже в сумерках.

-5-

Из королевской усыпальницы, куда только что с соответствующими обрядами было помещено тело короля Талаво, Равальдо вышел первым. За ним, приглушенно всхлипывая, следовала королева Астрейна, она опиралась на руку младшего сына. Далинаро с трудом сдерживал слезы – нельзя же было разрыдаться как девчонка на глазах у всего двора, сердце мальчика тоскливо ныло, а душу сжимали цепкие лапы страха. Достаточно было взглянуть на унылые и встревоженные лица министров и военных советников отца, на опущенные плечи придворных, чтобы почувствовать общую атмосферу безнадежности и отчаяния. На брата юный принц старался не смотреть: эта прямая напряженная спина, словно он удерживает на плечах невероятную тяжесть, удерживает упрямо, остервенело…
Во время прощания и на погребении лицо Равальдо сохраняло неестественное спокойствие и пугающую отрешенность, а взгляд стал холодным и острым как лезвие отточенного клинка. Что-то неуловимо переменилось во всем его облике, и многие это почувствовали, хотя и не могли бы определить, что именно они ощущают в присутствии наследника.
С точки зрения приличий, он шел, пожалуй, слишком быстро, намного опередив медленно тянущуюся вслед за Астрейной процессию скорбящих. Однако никто из старших советников теперь не рискнул бы сделать ему замечания, даже если бы решился обогнать ее величество вдовствующую королеву.
Редкие еще снежинки срывались с грозно нахмуренного, почерневшего от туч неба и падали на плечи и непокрытые головы участников траурной церемонии, белые пушинки тонули в черной хлюпающей жиже под ногами. Согласно древней традиции члены семьи и приближенные покойного короля провожали бывшего повелителя в последний путь пешком. Снег становился все гуще и, наконец, повалил хлопьями. Несмотря на то, что усыпальница находилась в пределах внутренней стены замка, все успели покрыться снегом и продрогнуть.
Вкушать пищу в день похорон государя не полагалось, разрешалось только пить, но, к счастью, выбор напитков не обговаривался: травяной отвар, крепкое вино или родниковая вода – все годилось по обстоятельствам. Добравшись до замка, придворные разошлись по отведенным покоям, торопясь согреться или заглушить мрачные мысли.
Раваль заперся в кабинете – теперь уже его собственном – и просидел там до глубокой ночи в полном одиночестве. На следующее же утро он собрал Большой Совет.

За узкими, высокими окнами все еще падал снег, в зале было сумрачно и зябко, несмотря на два топящихся камина. Со вчерашнего дня настроение высших сановников королевства отнюдь не улучшилось. В темных траурных одеяниях советники, министры, маршалы, казначей, Стражи, комендант Свиллы и начальник охраны королевского замка напоминали стаю нахохлившихся, согнанных с насиженных мест больших мрачных птиц, по какой-то причине вдруг разучившихся пользоваться крыльями. Они нервно перемещались по залу, обмениваясь натянутыми поклонами, короткими, тревожными репликами, многозначительными взглядами и красноречивыми жестами.
Равальдо появился точно в назначенную минуту и без колебаний занял королевское кресло. Обычно некоронованный наследник до церемонии престоловозведения не собирал Большого Совета и не садился на место короля.
Но в условиях военного времени нарушение традиции пришлось как нельзя кстати. Решительность Равальдо произвела на присутствующих сильное впечатление. Именно этого всем и недоставало.
– Да здравствует король! – Первый министр произнес сакраментальную фразу негромко, но она прозвучала убедительно и в меру почтительно, без лизоблюдства и подхалимских ноток.
– Да здравствует король! – сохранив заданную тональность, откликнулись присутствующие.
Члены Большого Совета заняли свои места за столом, как это бывало при прежнем государе.
– Господа, нет необходимости напоминать, в какой сложной ситуации оказался Виастор, – начал свою речь наследник. – Сегодня я бы хотел выяснить три вопроса. Во-первых, каковы прогнозы ближайших действий Акривы и Метера. Сэр Голли, что сообщают наши лазутчики?
С места поднялся коренастый, среднего роста и крепкого сложения человек лет тридцати пяти с невыразительными чертами лица, но цепким взглядом:
– Ваше величество, по нашим данным войска короля Кавана стянуты на границе Акривы и Нардира, а также на линии Суакрес – Валья, но они выжидают, когда установится морозная погода.
– Ясно. Что вы можете сказать о намерениях метерских войск в Торгасе, а также файерской армии, стоящей на границе с Бастоникой?
– Ммм… таких сведений у нас нет, – сэр Голли видимо растерялся от вопроса молодого государя.
– Они должны быть у вас через неделю, сэр Голли.
Принц кивнул, давая понять, что Второй Страж может сесть. Сэр Голли поспешил занять свое место.
– Второй вопрос касается сроков моей коронации. Когда может быть проведена официальная церемония?
Равальдо окинул лица членов Совета вопрошающим и в то же время изучающим взглядом: не считает ли кто-нибудь из них, что он не в меру торопится надеть на себя корону? Как будто нет, все понимают – не время причитать и плакать.
Граф Робли, Старший советник и дипломат, сидевший по левую руку от принца, встал, превозмогая подагрическую боль, и взял слово:
– Ваше.., – он на секунду запнулся, – величество, согласно традиции церемония должна состоятся по истечении срока Строгого траура, то есть через три месяца со дня кончины его величества короля Талаво.
Равальдо чуть сдвинул брови, о традициях он и сам был неплохо осведомлен, его интересовали прецеденты, связанные с экстренными обстоятельствами.
– Но, – поспешил продолжить советник, – в случае гибели государя на поле боя коронация наследника может быть проведена на седьмой день после совершения похоронных обрядов. Однако ваш отец скончался в своей постели…
– Сегодня мы – воюющая страна, граф, – жестко напомнил Равальдо.
– Да, учитывая, что император Горан состоит в родстве с ее величеством королевой Астрейной и приходится вам семиюродным дядей, выдерживать традиционные сроки было бы слишком опрометчиво. От правителя Метера можно ожидать самых бесцеремонных заявлений. Его не остановит наличие прямых наследников. К счастью, проблемы совершеннолетия в вашем случае не стоит. Не знаю, известно ли об этом императору Горану, может быть, и нет.
Граф умолк, повисла напряженная пауза. История с файерской короной уже не была единственной в своем роде. После гибели в одном из сражений короля Стеции Агарина, Горан немедленно объявил себя правителем еще не до конца покоренной страны и потребовал у королевы Карлисы немедленной сдачи столицы в обмен на обещание сохранить жизнь ей и ее несовершеннолетним детям. Убитая горем женщина согласилась. Так стецийская королева, пятнадцатилетний наследный принц и одиннадцатилетняя принцесса оказались заложниками императора, теперь их содержали под строгим надзором в Гарме, столице Метера. Старый дипломат лично докладывал о беззаконных и возмутительных действиях Горана Сильного королю Талаво. Граф был убежден, что нарушение традиций и ущемление прав, в конце концов, должно вызвать гнев божий, ибо бог правосудия Омас не терпит пренебрежения и непочтения. Поэтому Робли испытывал крайнее затруднение: он не знал, как лучше поступить с коронацией нового правителя Виастора.
– Так что вы можете посоветовать? – с нажимом на последнее слово, спросил Раваль.
Принц вполне представлял себе, что мог бы написать матери «добрый» семиюродный дядюшка Горан: «Ваш искалеченный мальчик, дорогая кузина, не сможет править страной. Такая ноша не всегда по плечу и человеку взрослому, полному сил…» С образцами заявлений метерца он был знаком так же, как и другие члены Совета.
– Эээээ… ммм. Мне кажется, необходимо обратиться к историческим Хроникам. Возможно, когда-нибудь подобные ситуации имели место, но очень давно, ваше величество. Так сходу я не могу вспомнить.
Советник вновь замялся. От сознания важности решаемого вопроса его круглая в полголовы лысина покрылась потом.
– А кто мог бы вспомнить? – принц, по-прежнему, не отличался многословием и старался избегать лишних фраз.
– Не думаю, что такой человек..., – начал было старый дипломат, но вдруг его осенило, – ваше величество, лучшим знатоком исторических Хроник, конечно, является Смотритель библиотеки. Он же и записывает все текущие события наших дней в назидание потомкам.
– Очень хорошо. Пошлите за Смотрителем библиотеки, – тут же отдал распоряжение секретарю Совета Равальдо. – Благодарю вас, граф.
Робли грузно осел в заскрипевшее под тяжестью тучного дипломата кресло и тихо охнул – нога давала о себе знать все сильнее.
– Тогда перейдем пока к третьему вопросу. Меня интересует состояние финансов и возможность набора наемной армии.
Взгляд принца скользнул по Казначею Короны и остановился на Первом маршале. Герцог Бретондо огромной своей фигурой заслонил оконный проем, спиной к которому он только что сидел:
– Возьму на себя смелость обратить внимание вашего вы… величества на ненадежность наемников. Ваш отец рассматривал такую возможность, но благоразумно отказался от нее.
– Благоразумно? Сэр маршал, у вас есть иные предложения?
– Союз с Алаватой и Рорком…
Герцог проглотил конец фразы – глаза Равальдо потемнели, взгляд стал тяжелым, как двуручный химлосский меч в руках палача. Бретондо с трудом выдержал его: нет, это был совсем не тот горящий юношеским воодушевлением или пылающий мальчишеским негодованием взор, что вызывал у многоопытного воина снисходительную усмешку (которую он, впрочем, наследнику не демонстрировал).
– Акрива блестяще подтвердила надежность таких союзов, герцог, – в мягком баритоне наследника вдруг лязгнул металл. – Алавата не предоставит нам помощи, потому что не хочет провоцировать Горана. Король Лепольто надеется, что Метер не слишком заинтересован в войне на побережье, и постарается договориться с Гораном.
В зале Совета наступила гробовая тишина, даже перья секретарей перестали скрипеть. Никто кроме Равальдо (и, пожалуй, Второго Стража) до сих пор не знал о разрыве с Алаватой. Трусливая мыслишка – это конец! – легко читалась на лицах половины присутствующих.
– Мы будем драться до конца, ваше величество, – пересилив собственные неприятные ощущения от слов и взгляда будущего короля, сказал маршал.
Министры, советники и дипломаты заерзали в креслах. Все же надо быть изрядным болваном, чтобы говорить открыто еще не надевшему корону наследнику о том, что у него уже нет королевства, а однорукому – о сражениях.
– Драться будем, но не до конца, а до победы. Герцог Бретондо, ставлю вас в известность, что с этой минуты вы не являетесь Первым маршалом королевства.
Огромные кулаки герцога сжались, лицо быстро начало приобретать оттенок темной меди.
– Вы не можете принимать таких решений! – в запале рявкнул маршал.
– Могу. Сядьте, – не повышая голоса, осадил Раваль, сказано это было так, что все непроизвольно вздрогнули.
Бретондо задышал тяжело и шумно, словно конь после трех часов скачки галопом, грудь его бурно вздымалась, казалось еще немного, и от камзола полетят пуговицы. Он медленно опустился в кресло.
– С сегодняшнего дня Первым маршалом я назначаю графа Кроно. Граф, – Кроно уже был на ногах, – с кем из наших соседей, вы считаете, наиболее целесообразно заключить в настоящий момент военный союз?
– С Нардиром, ваше величество, – без колебаний ответил вновь назначенный главнокомандующий.
– Почему?
– Это единственный выход не только для нас, но и для Нардира. Акрива не упустит случая захватить Нардир при поддержке Метера. В случае же успеха такого плана вся наша западная граница окажется под ударом. Король Каван знает, что тогда он сможет легко обойти болота в центре страны и двинуть войска на Свиллу.
– Какую помощь мы можем предложить Нардиру, граф?
От такого вопроса брови у членов Совета поползли вверх: не просить, а предлагать помощь еще не воюющей стране, когда они сами находятся в весьма плачевном положении. Неслыханно!
– Корпус наемников, ваше величество. У короля Стеката не хватает золота, чтобы оплатить услуги трех тысяч всадников, которых он пытается навербовать в Завьясе и Коте.
Короткие вопросы молодого правителя и четкие ответы командующего все больше изумляли привыкших к долгим рассуждениям и витиеватым речам министров и советников двора. Равальдо повернул голову в сторону Казначея Короны:
– Граф Бурмо, у нас хватит золота для оплаты и снаряжения трех тысяч наемников?
– Да, ваше величество, – Казначей был бледен, как умный человек он понимал, что сейчас Совет разделится на два лагеря – сторонников наследного принца и сторонников бывшего Первого маршала. – При необходимости мы сможем набрать и десять тысяч наемников, это существенно уменьшит наши запасы золота, но не опустошит казны.
– Благодарю вас, граф. Я был уверен, что услышу именно это.
Казначей незаметно перевел дух, он сделал верный выбор. Виастор был богат за счет ныне захваченного Акривой Двуречья, но накопленного многолетней торговлей золота было достаточно, чтобы попытаться вернуть его.
Равальдо уже хотел обратиться к старшему советнику Робли, но здесь герольд доложил, что Смотритель библиотеки по приказу явился.
Маленький старичок в потрепанном одеянии, напоминающем балахон звездочета, только без звезд, ничуть не смущаясь, поклонился высокому собранию и подошел на расстояние вытянутой руки к креслу принца. Конечно же, Равальдо знал о глуховатом библиотекаре, но даже не догадывался, что тот может обладать какими-то ценными знаниями.
– Граф Робли утверждает, что ты знаешь, когда я могу короноваться, – без околичностей приступил к делу принц.
– Конечно, ваше высочество, – снова поклонился Фарино, он не слышал, как обращались к Равальдо члены Совета. – Ровно через десять дней. Когда в 438 году Запрещения умер король Ульдады Савалин Прозорливый, а умер он от старческих хворей, его сын Тулир Отважный сражался во главе своих армий с огарцами. Выиграв очередную битву, Тулир тут же прибыл в столицу и был коронован на четырнадцатый день после кончины короля Савалина, а затем вновь вернулся в войско. С тех пор такие случаи повторялись трижды: в 499, в 603 и в 751 годах.
– Какое жалование ты получаешь, Фарино? – вдруг задал вопрос Равальдо.
Старик моргнул от неожиданности, но тут же ответил:
– Семь золотых ластеров в месяц, ваше высочество.
– Со дня моей коронации оно будет удвоено.
– О, благодарю вас, ваше высочество! – старичок поклонился так низко, что его стало не видно за спинками кресел тем, кто сидел по другую сторону стола, и тихо пробормотал себе под нос:
 – Вы будете великим королем.
Произнеся свое пророчество, услышать которое посчастливилось только Первому министру герцогу Анрико – старик стоял прямо за его креслом, – библиотекарь спешно удалился.