Гонец великой империи

Одинокий путник пробирался по дебрям самоотверженно, не страшась неизвестности, удаляясь от разорённой обители, не терзался, искал для души и сердца покой. Звери уступали ему дорогу. Вороны не каркали над его головой. Не было у него оружия кроме топора и посоха из лиственницы для опоры по беспутице.
Проваливаясь по пояс в сугробы, изумлялся синим снегам и вершинам гор, за которыми догорали рдяные лучи солнца. О высокие скалы завывал ветер, бросая снежную пылищу в лицо человека.
 – Где ты сейчас, моя Весея? – задумчиво произнёс схимонах Дорофей, остановился, ощупывая заиндевелую бороду, – Ярославль далеко. Один Исус ведает, жива ли она?
Старец смёл рукавицей снег с камней. Положил рядом подорожную суму. Запахнул покрепче тулуп, чтобы не пробрался к телу мороз. Осмотрелся. Рябит в глазах от белого снега.
Чернеющие тучей глухари на ветках вперились на куколь схимонаха, нисколько не страшась его…

После похода на Чердынь на плотах с отрядом устюжского воеводы Гаврилы Нелидова вожатый Варяжко надел длинную чёрную суконную свиту, с прилежанием и рвением постиг монастырский устав и все службы «чистого жития», принял подстриг в великую схиму. Дал обет отречения от мира и всего мирского. Нарекли его Дорофеем. Стал подвижником в непроходимой дикой стези. Тридцать три года корпел и обретал душевный мир в уединённой молитве. Власяница из овечьей шерсти, надетая на тело, жестким волосом колола его. Напоминала о безропотном терпении горестности, скорбей и несчастий. А сердце иной раз вздрогнет, как припомнит Весею, дочку боярскую…

Сызнова порушилась жизнь. Сгорело на великую беду Троицкое городище. Под грай грачей в год 1505 от Рождества Христова приехал первый русский князь Василий Ковр – правителем Великой Перми. Послал наместника государь московский Иоанн III. Власть князя Матфея и его родни из-за козней и наговора о тайных связях с Казанью свели на нет.
К осени тяжко стало жить монахам в неистовых местах. Не удалось приобщить идолопоклонников к святой вере. По несколько раз их крестили. А что толку, новокрещённые оставались в прежнем заблуждении! От их набегов сгорали кельи, приходилось заново отстраивать пустошь по божьей воле.
Горькая весть пришла из Москвы, в октябре скончался преемник Византийских Царей, защитник и покровитель всего славянского мира, собиратель Руси, преславный Царь Всея Руси Великий Князь и Самодержец Иоанн III.

А тут вдобавок как бы в насмешку преставился молодой послушник Никострат от несуразного случая. Упало на него ненароком подрубленное им же дерево. Умершего неестественной смертью послушника не предали земле. Венцами из брёвен прикрыли труп от хищников.
Привиделся раз в полночь у порога мертвяк в крылатой мантии Серафиму.
– Раз-ве ты не у-мер, брат Ни-ко-страт? – спросил Серафим, судорожно цепляясь за косяк двери, чтобы не повалиться, да побыстрей проскочить в келью. У инока зубы стучали от страха и дрожали ноги.
– Нет, Серафим. Век моей жизни таки не истощился. Буду бродить по земле. Не улягусь раньше старости в гроб.
– Эдак, чудишь! Да ты служишь ныне не создателю, а сатане, не от него ли принял схиму? – холодея от страха, выпучил глаза монах.
– Грешен и бранчив был. Сам ведаешь, как мы с тобой собачились! Вот и стал заложником у нечисти. Советую братии уйти отсюда, покинуть кельи. Теперь я буду видеться вам с икон и не дам звонить в колокол! Низвергну за шиворот всякого с колокольни!
– Однако, Никострат – колдун, – известил Серафим монахов, – встретился он мне, чуть об него не запнулся. Волочил меня за рукав. Зрите, оторвал клок!
– Надобно было упыря осиновым колом пробить! – воскликнул яростно Панфирий.
Монахи посыпали зёрнышек птицам на развилке дорог, помянули сгинувшую навеки душу, обретающую на месте своей несчастной смерти, и разошлись кто куда. Каждый выбрал свою стезю отшельника.
Серафим решил вернуться в Иоанно-Богословский мужской монастырь.
– Поклонись лику апостола, Святым воротам, стенам и башням, – попросил Дорофей.
– А ты, куда идти надумал?
– Проведаю, есть ли заповедные места по верховьям реки…

Помянув лихое житье, призадумался Дорофей. Темнеть начинает. Не стоит дальше идти. Срубит здесь часовню. Внизу под холмом скрыта льдом река Колва. Теснится сосновый бор к неприступным скалам. Стволы деревьев покрыты зелёно-белесым мхом. Кругом крутые овраги, обрывы. Не спуститься, не подняться. Лучшего места для уединённого обиталища не найти.
Нарубил топором для ночлега еловых веток. Настелил их на снег в глубокой расщелине скалы. Отломил хлебец из ячменной муки. Поднёс к губам. Приглушил голод. Прилёг на хвойную постель. Ночь опустила над ним покрывало со звёздами.
Приснилось или почудилось ему, что простучало вблизи копытами чудище Китоврас, потёрлось о вековую ель, сшибая ветки. Кухта вихрем полетела вниз. Захохотал Китоврас, засыпанный снегом. Покрякивая от удовольствия, давай с елей снег сбрасывать. Ветками себя стегает, словно в баньке парится. Вскружилась в округе метель. Седые длинные усы чудища, как верёвки, о стволы задевают, к земле деревья клонят. Через низкие надбровья глаз почти не видно. Обличье человеческое на половину туловища насажено. У демона две руки и четыре ноги. Натешился вдоволь, разглядел и узнал старца.
– Я помогу тебе, Дорофей, храм возвести! – зыкнул в полголоса оборотень, – со мной не спорь, меня к тебе Никострат послал.
– Чем ты мне подсобишь?
– Могу деревья с корнем вырывать, камни таскать для стен, ход в подземелье укажу.
– Я один управлюсь! Не надо мне бесовской подмоги. С тобой храм Духа не воздвигнешь.
– Как ты осилишь? Нужно всё измерить, перед тем как строить. Вкривь и вкось выйдет. Глаза-то твои ослепли!
Дотронулся Дорофей до своих век. Свет впрямь не видит.
– Я и слепой могу строить. Ногами буду сажени мерить.
Вздохнул Китоврас, не поддался человек на увещевания.
– Как хочешь. Только гляди не серчай на людей. Я их к тебе за советом буду присылать.
Сказал и исчез. Уснул Дорофей.
Под утро просветлилось лиловыми отблесками небо, запели радостно клесты, расшибая клювом еловые шишки.
– Тью - тью! Ти - ти!
Ядрёный запах зимнего леса щекотал ноздри.
– Живой или уже окоченел? – вдруг раздался шепоток.
– Топор сперва из-под его головы вынь! А потом пробуждай.
– Ей, человече, очнись, околеешь!
Зашевелился Дорофей. Открыл незрячие глаза. Вечная ночь не ушла. Чует по скрипу снега, есть кто-то рядом.
– Кто такие? Почему я вас не вижу? Уж не лешие ли вы?
– Нет, батюшка. Мы брат и сестра, дети великопермского князя Матфея Михайловича, Лепко и Оляна. Мы близнецы. Нас люди не могут распознать.
– Где же ваш тятя?
– Увезли его в Устюг пытать на дыбе. Мы с саней в лес ускользнули. Жили тайком в городище на речке Лызовке. Рыскают, куда ни кинь, слуги царские. Волки нас чуть в лесу не загрызли. По следам к тебе, дедушка, пришли. Не гони.
Обрадовался Дорофей, голос дрожит, слёзы жгучие капают на щёки и бороду, вспомянул отца и мать, брата, да Весею.
– Оставайтесь, родимые! Нет царя Ивана. Помер он. Царь-то на Руси ныне Василий. Вы ему не супротивники. Сберег вас бог от погибели! Начнем обживаться вкупе. Вот только я старый да не прозреть видно. Буду вам в тягость.
– Что ты, дедушка! И не думай об этом, – отвечали брат и сестра.
Лепко – молодец рослый и крепкий. Взялся за топор. Стал рубить стройные сосны. От азарта волосы златокудрые по ветру развеваются. Брёвна по три сажени длиной на плече играючи носил. На лице улыбка светлая. Работа ему не в уныние, а в радость.
Чтобы нечистое зло не проникло в избу, под углы первого венца брёвен положили ладан и воск, да шерсти клок.
Оляна – под стать брату, костью широкая, с нравом озорным, но не строптивым, кухарила на печи, сложенной из камней. Песни пела звонкие и душевные. Вздыхал Дорофей. Голос Оляны точно Весеи. Жаль, что не вернуть ему молодости и не услышать больше зазнобушку.
Днём и ночью коряжины сваливали в кучу и жаром нодьи согревали расщелину, отпугивали морозы от их временного убежища. На камнях и оттаявшей земле под скалой травка проросла, и зацвели подснежники сиреневые.
– Дедко, смотри прямо диво! Везде зима, а у нас весна! – радовалась Оляна.
Скоро ли долго ли возвели общими усилиями избушку крепкую, да часовенку для молитвы. Через глубокий овраг мост подвесной к ночи отводили в сторону, чтобы не пробрались крупные звери и вогулы. Их воинственные племена часто нападали на Чердынь и селения.
Пришла вскоре настоящая весна. Ещё сильней загустели леса. Солнце освещало их роскошные кроны. Птицы плели гнёзда и заливались трелями в любовных состязаниях.
За водой не нужно было спускаться к реке. Дорофей освятил родник, что издавна сливался со скалы. Над ключом выкопали яму и упустили в неё колодезный сруб с двускатной крышей. Вода, переливаясь через сруб, стекала в наклонную длинную колоду.
Раз вечером Оляна заметила на скале удивительный свет. Белые камни, поначалу озарённые закатом, стали казаться ярко-красными. Лепко ещё не вернулся с рыбалки, а затворник молился в часовне.
Девушке показалось, что расступилась скала, приоткрылась дверь или окно, и ветром вырвались наружу алые шторы, которые зацепились за камни.
Чьи-то руки пытались спрятать полотнища, но напрасно. Блекнул закат. Темнела скала, но красное пятно не угасало.
Оляна в страхе бросилась в часовню.
– Дедко! – крикнула она.
– Что, внучка, случилось? Почему ты плачешь? – Дорофей поднялся с колен.
– Чудо, дедушка! В скале кто-то живёт. Я видела щель открытую.
– Может, тебе показалось?!
– Нет. Пойдём со мной. А то мне страшно.
Дорофей опёрся о посох. С помощью Оляны выбрался на лужок.
Верх утеса скрыли сумерки. Богомолец сел у подножья скалы, прислонился ухом к тёплым камням. Ему почудилась музыка.
– Ишь, играет!
– Что играет? – прошептала Оляна, присела рядом.
– А ты послушай.
Внутри скалы раздавались звуки, капала вода или пастух трубил в рожок.
– Кто может играть в скале?
– Живёт видать там чудь. Но ты их не опасайся. Добрым людям они зла не делают. Наоборот, кто им приглянется, кладами одаривают. Стало быть, не врал Китоврас, есть здесь вертепы и расседины земные! Чую, скоро откроются они нам!
– Почему же, дедушка, люди под землёй обитают?
– Обидели их намертво новгородцы. В сражении многих побили. Вот они в землю зарылись. Сказывают, у них там чудные грады и невидимо богатств.
Пришёл Лепко, принес крупных язей. А в мешке у него, что-то урчало и шевелилось.
– Поглядите, что я вам приволок.
– Уж не водяного ли выловил в омуте! – рассмеялся старец.
– Да нет, рыбака неопытного! – ответил Лепко. Развязал мешок, вытряхнул из него мокрого медвежонка.
Медвежонок, отряхнул шерсть, забавно косолапя, побежал к Оляне, и уткнулся в её подол.
– Где же ты его взял? Неужто медведица позволила?
– Нет, я его в реке отловил.
– Бедняжка, наверное, купался, течением унесло, и мамку свою потерял! Чем же мы его кормить будем. Ему же молока надо. Придётся мне в городище идти.
Утром Оляна надела на исподнюю рубаху синий шабур брата, чтобы не намокнуть от росы. Взяла с собой плетушку, направилась по береговому угору через ёлочный перелесок и раскидистые пихты к старушке Сторожее, что жила у речки Лызовки.
Старушка издалече гнала по луговине к избе хворостинкой строптивую чёрную козу. Увидела она девушку, утешилась. Села на пенёк и запричитала от радости:
– Оляночка, внученька милая, слава богу, не позабыла вековуху щербатую и горбатую! Спасибо тебе, княженка ненаглядная! Пускай на тебя мои очи глянут, отдохнут немного. Я день-деньской с бурёнкой да с козой толкую. Учу их ума разуму. Не убегайте в лес, а то к волкам влетите в пасть. Не слушаются меня, распроклятые! То корова, то коза сгинет до вечера. Бывает, что из болота за рога их вытаскиваю! Сказывай, зачем пришла? Где твой ясный сокол – братец?
– Баушка, ты никому не говори. Мы с Лепко поблизости обитаем. У чернеца точно у бога за пазухой. А я за молочком подоспела. Медвежонок с нами живёт.
– Ох, ты, сердечко царское! Раз дитя лесное приютили, мир да покой вашему логову! Дам тебе, чадушко, молока парного коровьего и козьего, налью две крынки. Донесёшь ли? Не прольёшь ли?
– Что ты, баушка, я буду бережно нести и под ноги смотреть.
Старушка встала, махнула рукой:
– Бес с этой резвуньей козой, пускай колобродит до сумерек. Пойдём, взглянешь на цыпочек. А я тебе молока налью.
По травке у избы бегали жёлтые птенчики. Клуша их к себе созывала. Петух, важно наклонив голову, присматривал за цыплятами.
– Косу-то прибери от лютых глаз, – посоветовала Сторожея.
– Кого бояться-то? – справилась Оляна, – убирая тугую косу под одежду.
– Вот-вот укрой от грешка.
Взяв молоко, попрощалась Оляна и пошла обратно по еле заметной тропке вдоль берега реки.
У реки камыш густой, к воде не подступиться. Слышно как утки крякают. По обе стороны от тропинки трава высокая. А цветов полевых видимо-невидимо.
Оляна стала в горку подниматься. Вдруг увидела впереди на лугу девушку в белой рубахе и синем сарафане, она сидела на валуне и плела венок из цветов. Волосы золотистыми локонами спускались до травы.
“Кто такая?” – удивилась Оляна. Местных девчурок наизусть знала, а такую смуглянку первый раз увидела.
Незнакомка так увлеклась, что не заметила, как к ней Оляна подошла. Стала венок с васильками на голову надевать, да поняла, что не одна. Лицом вспыхнула. Вскочила и ненароком толкнула Оляну, чтобы убежать. А Оляна её за длинные концы пояса схватила и не отпускает.
– Ты что тут ладишь? Чья сестра или невеста?
Потупилась незнакомка, на лице пунцовые пятна выступили, заметно, что перепугана встречей, медлит, не отвечает.
– Как тебя зовут? Или ты глухая?
– Чаяной, а тебя, – прошептала девушка еле слышно.
– Оляна. Разве можно так пихать! Чуть ли не половину крынки молока из-за тебя плеснула!
– Можно мне молочка пригубить. Я ещё ни разу не пила, – снова прошептала гостья.
– Вот чудная! Ты чего шепчешь-то! Вымолви погромче! Что мне уши оттопырить варежкой, дабы тебя услышать. На, пей молоко. Мне не жалко. – Оляна, вынула косу из-под шабура, чтобы не мешала нагибаться, поставила на землю плетёнку, и подала крынку Чаяне, – Откуда ты такая выродилась?
– Из горушки.
– Из какой ещё горушки? Горы?!
– Я чудинка, – Чаяна, спохватилась, в смущенье приставила пальцы к своим губам, но слова уже сказаны. Взяла в руки осторожно крынку.
– Я вижу, что ты чудная и ростом невеличка! Себе под нос лепечешь как стрекоза! Кто твои родители и где ты живёшь? И не лги мне! – Оляна притопнула для вида беззлобно лаптем. – Молоко только не разлей, негожая девчонка!
Отпив с края крынки молока со сладкой пенкой, Чаяна улыбнулась: – Ой, кое лакомое! Мне бабушка о нём баяла. У нас-то коровушек нет. Я же сказывала, что живу в утёсе. Там нельзя звучно балагурить.
– Это отчего же?
– Мы в пещере живём. От всевластного гласа потолок посыплется. Глыбами и комьями задавит. Уже не раз этак было.
Тут до Оляны дошёл смысл её ответа. Вспомнила она про отблески света на скале.
– А сколько вас там горемычных обретается?
– Трошки осталось. Слепые старики и старухи ощупью бродят близ подземных речек и озёр. Им свет излишен. Бледно-кремовую рыбёшку бокоплавку для нас ловят, ей кормятся. И сами как рыбы немые становятся.
– Отчего же сейчас боишься громогласно крикнуть? Али три дня не ела? Небо-то на тебя не упадёт. Крикни-ка: я встретила Оляну, буду с ней дружить!
– Я встретила Оляну…
– Еще громче!
– Я встретила Оляну-уууу!!! Буду с ней дружи-ииить!!!
– Вот так и разговаривай! А у тебя оказывается певучий голосок. А глаза светлые. Почему так?
– А у нас все светлоокие.
– Дивно. Ни глаза, а жемчуг! Как же ты из горы вылезла? Что лаз тайный есть?
– Да, но казать его чужим уговор претит. За плитой каменной лаз утаен.
– Ну и подумаешь! Меня туда на аркане не затащишь! В темноте сидеть жабой в темнице! Больно нужно.
Чаяна вздохнула:
– Мне пора. Я рада знакомству. Прощай!
– А ты приходи завтра на этот лужок. Я медвежонка тебе покажу.
– Медвежонка?! Живого?!
– А какого ещё. В самом деле, ты чудинка! Молочка ему несу. Он с нами живёт.
– Ты счастливая. А как медвежонка кличут?
– Ещё не назвали.
– Нареките его Вихорко. Так величали моего брата. Он скатился в подземный ледяной колодец и расшибся. Боле у меня родимых нет. Маменьку и тятеньку камнями завалило.
– А ты выходи из горы. Будешь с нами жить. Сестрёнкой мне будешь.
– Мне уловкой нельзя. Я только летом из пещеры вылезаю. Тягучий от солнца свет. Тебя враз не разобрала.
– А зимой?
– Зимой страшно. Жарох возбраняет, говорит, кто зимой выйдет, тот замёрзнет и расколется на осколки как сосулька.
– А кто такой Жарох?
– Наш верховный вождь.
– Ну и глупый ваш Жарох. Отчего же я на осколки не рассыпалась?
– Я не знаю. Мочь, вы стойче нас. А мы, как летучие мыши, подземелье на ширь пробуем. Правда есть разубранные залы с каменьями самоцветные. Цельные дворцы. Там свет солнечный проявляется и играет цветами радужными…

На следующее утро Лепко расстелил силки на траве из конского волоса, для приманки насыпал пшена и гречишной лузги, спрятался под кустом, чтобы утянуть петлёй щегла для Оляны.
Вскоре поймал яркого подвижного певца и посадил его в клетку из прутьев. Поднял клетку кверху и любуется, как прыгает по перекладине – веточке неунывающий щегол. На крыльях у него ярко-жёлтая полоска. Брюшко белое. Вокруг клюва чуть-чуть виднеется красное кольцо. Видно сразу – птица только оперилась.
Внезапно сзади чьи-то ладони закрыли ему глаза.
– Это ты сестрёнка! – отозвался ласково Лепко.
– Угадала, – Чаяна засмеялась, отвела в сторону ладони, – коли так, я и взаправду для тебя сестра!
Обернулся молодец. Стоит рядом девушка. Синий сарафан блистает звёздами червонными. Глаза – молочные озёра. Щёки яблочные, губки земляничные. А волосы пшеничные до самых пят стелятся.
– Кто ты? – изумился Лепко, голос его затрепетал. С первого взгляда очаровался её красотой.
– Как кто? Разве ты, Оляна, не признала меня в этом сарафане? У меня через край сундука навалено обыденной одежи. Не ведала я, что ты меня уже позабыла, жалишься ведьмой, бедных пичуг ловишь! Волю у них отнимаешь, озорница! А я тебе жемчуга принесла. Твои-то слова запомнила. Сама набрала. Смотри. В пещере его много. – Чаяна протянула мешочек.
– Да я не Оляна! Я Лепко, брат Оляны.
– Как Лепко! Что дурачишься, шалунья, я по лицу-то вижу, что ты Оляна. И шабур на тебе нахлобучен синий. А ну-ка покажи косу!
– Нет у меня косы.
– Так ты не Оляна, тогда я пойду. – Смутилась красавица от неожиданности.
– Не уходи, прошу тебя. Хочешь, ради тебя я эту птицу выпущу! – открыл Лепко дверку. Щегол вылетел и свистнул на прощание.
Проследила за полётом птицы девушка, вздохнула:
– Мне бы так упорхнуть!
– О чём ты кручинишься? – взял Лепко её руку в свою ладонь, – откуда ты?
– Я Оляне уже сказывала.
– Так пойдём к нам.
– Не могу я.
– Вижу я, что-то мучает тебя…

За наклонной галереей находился верхний сказочный грот. Потолок и стены украшены сталактитами и сталагмитами. Причудливые колонны оранжевого, красного и коричневого цветов высвечивались в огне факелов. В чистом воздухе чувствовалась влага. Капли воды, срываясь сверху, орошали, усыпанный драгоценными камнями и кристаллами, пол. Вдруг из глубин содрогнулась земля.
 – Сызнова обвал! – Градко беспомощно опустился на колени перед верховным вождём.
Жарох вслушался в тяжкие вздохи земли, взял факел в руку, подошёл к стене. На кружеве ледяных кристаллов и гранях причудливых камней заиграли бликами самоцветы, напоминая россыпи рубинов, янтаря и наплывы малахита. На известняковой полке в просторной клетке дремали два почтовых голубя.
– Потворствуй! Я жду гонца. Сокрушениям грядёт истечение.
– Аль упованием осияет юдоль?! Не осталось руин и деяний от былого. Тысячелетия, проведённые в закуте, выели и стёрли культуру и её творцов.
– Истинно, и я так ведаю, – Жарох всмотрелся на жреца, приблизив к нему вплотную лицо, почти ослепший, он смутно разглядел грусть в глазах Градко, – не предавай забвению помысел, мой сын, претрудная загадка избавить люд от вселенной пагубы.
– Сия ради мы повинны стать призраками. Не любоваться солнцем, сиречь предки воздавать благоговейно свои жизни, умолкнуть, от горя и страданий слепнуть! Наши младенцы вчуже природе рождаются слепыми. Чем же мы тогда поможем людям?
– Тысячу лет мы следовали заветным чаяниям, ати здравствовать в ладу со всеми племенами. Бились с ящерами, крылатыми драконами и змеями – лиходеями из Чигирь-звезды , напавшими на Землю. Ходили вместе с Олегом и Владимиром на Киев, к грекам, половцам, печенегам. Время военной дружбы кануло в лету.
Новгородцы, аки звери, ринулись за данью в неведомые доселе земли в лесах и горах, огласили нас идолопоклонниками и супостатами, посягающими на их неоглядное богатство. Наш отпор разорителям заведомо признали вне закона божеского и человеческого
Княжьи мужи и отроки прикрыли грехи за разбой и алчность Христом-избавителем. «Рай – лестница на небо, ад – ступень в землю». Что измыслили невежды! Их разум помутился от греческой библии, переведённой семьюдесятью еврейскими мудрецами! Плетут, окаянные, лапти, а не смекают, что своим пришествием на Землю они обязаны нам. А тех, кто тщился им о сим поведать, жгли на кострах яко чародеев и ведьм. А смерть приспела, вспять, с небес!
– Но мы самовластно виноваты! Притворялись, что отвергаем их веру, заживо хоронили себя, для потехи подрубали столбы, на которых покоились земляные навесы. Обрушивали на себя жилища, посмеиваясь, изыде в подземных лазах. А надо было явствовать правду.
– Тщетно, чадо моё! Новгородцы и другие племена Руси ведь наши одичалые отпрыски. Они настырны ибо мы! Неспроста бились за народное Вече, сберегли наш древний слог.
Московские царьки, бывшие данники орды, отроду не позволят вразумлять их. Им хоть сто раз разжевывай думу и клади сладким мёдом в рот! Мы не всевышние, а белоглазая чудь. Нас страшатся, ненавидят и казнят. А мы ищем прибежище. Из богатырей титанов – пятидесяти рослых Святогоров, Илья Муромца обернулись в бессильных гномов карликов.
Ежели мы были сызнова высокие, все пребывало бы по-иному! К нам бы прислушались якобы к богам Олимпа. Но наши предки убавились ростом, дабы уберечься под землёй от гибельного излучения!
Днесь на земле воцарилась жизнь. Владыки изначально твердят оплошности. Нам же убавляться, стать в рост с мышами, а то и с тараканами.
Однако я не зарюсь неволить всех. Каждый может избрать себе тропу для души. Пусть жаждущие солнца выходят из пещеры, постараются сжиться с нынешним людом и их обычаями.
– Но об этой тайне знаем лишь мы с тобой, отец!
– Не повествуй никому об этом, мой сын. Паче посеем панику. Чрез месяц я жду весточку с последним голубем. Если не доживу, тебе доведется преисполнить завет всесветной цивилизации…

Гулкое эхо пронеслось над рекой. На востоке зачернели тучи. Пронёсся шквальный ветер, сгибая кроны деревьев со скрежетом, словно пиля невидимыми зубцами верхушки кедров, елей, берёз и сосен.
В горнице за слюдяным окошком не так грозно звучали порывы ветра.
– Чуете, как берёзовым листом пахнет?
– Да, дедушка, – засмеялась Оляна, озорно переглядываясь с Чаяной, – ты видно хочешь напомнить: пора веники заготавливать. А мошкара в избе покою не даёт! Дождь видно грянет!
– Да, внученьки! Ведь сегодня день Аграфены – купальницы. Вам-то весело вдвоём. Уже месяц прошёл, как познакомились. Да и мне радостно ваш смех в колокольчиках слышать.
Неожиданно что-то стукнуло в окно. Дорофей повернул голову в направлении звука и остолбенел, он увидел красноватые блики на слюде. Не осознавая того, что к нему вернулось зрение, старец вскочил, бросился к порогу и распахнул дверь.
Часовня была объята пламенем.
– Господи! Да что же случилось?! – Дорофей издалека увидел, как в пламени огня мелькнула женская фигура в богатом одеянии.
– Весея! – завопил монах, понёсся к часовне. На его пути вставали вогулы, но старец, наделённый неизвестно откуда взятой колоссальной силой, отталкивал их от себя.
– Остановись, дедко! – кликала его с плачем Оляна.
– Не стреляйте из луков! – крикнул Сатыг воинам.
Дорофей кинулся в огонь, опалил бороду, но подхватил упавшую в обморок девушку. Вынес её словно былинку на свежий воздух, чтобы несчастная пришла в себя. На ней была надета туника с широкими рукавами, из бархата, с ажурной и позументной тесьмой, расшитой бисером. Жемчужный кокошник обвит вуалью и височными украшениями, сплетенными из стекляруса, жемчуга, бисера, стразов и блестящих нитей и лент. На ногах шелковые сапожки на каблуках.
Сатыг подошёл к Дорофею.
– Приветствую тебя, как я здравствуй! Живёшь, однако, долго, белый шаман.
Дорофей свирепо глянул на князька:
– Так ты меня отблагодарил! Я же крестил тебя.
– Мало мальски забылось. Давно это было. Не утаю, твой бог сильнее наших богов. Идола с крестом над крышей не я поджёг. С неба твой Исус ударил. Жалко, дурная примета.
– Зачем пришли сюда? Кто эта девушка? – услышав вздох спасённой, Дорофей опустился перед ней на колени, приподнимая её голову.
Молодка открыла глаза. Монах ахнул:
– Не может быть! Ты Весея?
Пленница вздрогнула, посмотрела с удивлением на склонившего перед ней монаха.
– Я не Весея, батюшка.
– А как тебя, раба божья, величают?
– Дарина. Но мою мать звали Весея, царство ей небесное!
– Весея умерла?!
– Да.
– Где твоя матушка жила?
– В Ярославле.
Дорофей застонал, схватился за голову и стал кататься по траве.
От головокружения и беспамятства полетел в овраг…

– Ха, ха, ха! – раздалось наверху. – Что завелась в душе блоха, охота мирскими делами вспыхивать? А как же схима? Ты обет нарушил. Вот тебя Господь наказал. Зачем о Весеи вспомнил? Думал, она будет жить вечно. А молиться теперь где? Говорил я тебе, надо было из камней строить, так надёжней! – Китоврас почесал копыто о скалу. Из камней посыпались искры, – ну что, приятель, опять встретились. Будешь меня слушать али как?
Приподнял голову Дорофей. В кровь ободранные руки болят. Как наверх из оврага вылезти? Ноги-то не слушаются.
– И не старайся, чудак человек! Зрение вернулось, а ног лишился! Как теперь будешь часовню строить? Навья Никострата позвать?
– Сгинь! Пропади! Во мне силы прибавилось.
Сник Китоврас и растаял облаком. Стал Дорофей цепляться пальцами за траву, за землю, за камни и ползком карабкаться по откосу обрыва…

– Де-едко-о! – раздавалось откуда-то снизу, – как же ты на скалу залез? Смотри вниз не спускайся, расшибешься! Высоко!
Оляна, запрокинув голову, махала полотенцем.
Дорофей, кряхтя, развернулся, как жук, по шершавым камням и глянул вниз. Он увидел далёко внизу поляну и двухскатную крышу избы, на месте часовни чадили угли. Протёр от боязни глаза. Перекрестился. Нет, не показалось. Всех разглядел. Оляну, Лепко, Чаяну, Вихорко.
– Дарина, что ушла?
 – Не видели такой.
– А где вогулы? – крикнул он.
– Не было вогулов.
– А кто часовню сжёг?
– Молния, поди, ударила.
Погладил Дорофей лоб ладонью, чтобы не билась жилка на виске от горячки, и прошептал:
– Спасибо, Христос! Принимаю твои новые испытания! Не зря ты меня поднял на каменную пустыню. Буду молиться, не переставая, замаливать грехи.
На плечо старцу опустился, воркуя, сизый голубь.
– Ах, ты, вещий чугарь! – обрадовался монах, – заметив на лапке у голубя привязанное послание, – какую же весточку принёс?
Дорофей развернул свиток.

Все готово. Поднимайтесь вверх по реке. Жду. Мокош.

Перед старцем неожиданно возникла тень, и он услышал голос:
– Дай мне письмо!
Дорофей вздрогнул, слишком был властный голос. Лежа на животе, боялся обернуться. Длинная тень легла через его голову на камни и уплыла в небо.
 – Я не могу встать, если ты, Исус, прости меня за слабость. У меня больные ноги. Нагнись и возьми сам.
– Как же ты поднялся на скалу?
– Я сам не знаю.
– А кто ведает, ветер?
– Нет, меня сюда скорее подняла весть о смерти Вереи.
– Хорошо. Я спущу тебя на землю.
– Что мне делать на земле без ног?
– Не утрачивай силу воли! Закрой вежды и не открывай их, если жаждешь жить…

Солнечный свет ударил в глаза Дорофею. Услышав тихий шум реки, монах вскочил на ноги. Воды светлой Колвы неслись просторно и широко.
 – Эй, е, ей!!! – оживлённо закричал старец, словно сбросил с себя тяжесть лет. К нему, перебирая лапами, рыча, скачками мчался медведь Вихорко. За ним спешили навстречу Лепко, Оляна, Чаяна.
– Дедушка, живой! – издалека кричали они.
В горнице пахло блинами. В красном углу стоял стол, поставленный вдоль половиц.
На лавке на почётном месте сидел Дорофей.
– Дедушка, ты помолодел! – Оляна прильнула к его плечу.
– Как же я со скалы-то слез? – удивлялся старец, щупая поредевшую бороду, оглядывая стены и матицу, на которой был вырезан громовый знак.
– Тебе в этом Чаяна помогла. А вот как ты на скалу вскарабкался? – смеялись молодые.
– А бес его ведает. Не припомню. Я мнил, из оврага до избы поднимусь. Ужели Чаяна подсобила?! Я слыхал вроде в небе всевышний глас.
– Дедушка, помнишь, ты про чудь сказывал. Вот тебе чудь помогла. Со скалы ссадила, и ноги твои вылечила.
– А где они? Я никого не видел.
– И не увидишь, дедушка! Никто не увидит. Ушли они отсюда навсегда.


Рецензии
Владимир, потрясающе! Очень интересно написали, натруально, образно, ярко! Прочла взапой. Невероятно захватывающий взгляд на то время и место)))!

Анна Орлович   13.01.2010 21:19     Заявить о нарушении
Анна, рад, что вам понравилось! Жаль, что в наше время много деревень разрушено в вашем красивом крае.

Колыма   13.01.2010 22:20   Заявить о нарушении
Очень жаль, да.. И не только в этом крае.

Анна Орлович   13.01.2010 22:26   Заявить о нарушении
На это произведение написано 19 рецензий, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.