Жизнь Василя Перебыдло. Часть 3

Путешествие в компании хмурого сержанта с пропитой рожей заняло, к счастью, совсем немного времени, и вот уже скрипит дверь с хитрой надписью «Процедурная». Не успел я рассмотреть детали помещения, как, любезно придав ускорения моей пятой точке, сержант ретировался в неизвестном направлении, захлопнув за собой дверь.
Когда я поднял глаза, взгляд уткнулся в налитые кровью поросячьи глазки, в которых можно было прочитать лишь любовь ко всем живым существам нашей несчастной планеты. Любовь извращенную и неестественную. Пауза явно затянулась. Человечек ростом под 150 см., тощий, как жердь, в потертом пиджаке цвета перезрелой сливы и джинсах марки Levas, смотрел на меня, не отрываясь и не моргая. Не зная чем себя занять во время этого вынужденного спокойствия, я огляделся. Комнатка вызывала весьма странное впечатление. Громоздкий, скорее всего когда-то бывший дубовым, стол с пятнами неопознанного происхождения, облезший и выцветший, уютно притаился в самом углу. Рядом стоял шкаф, забитый под завязку папками. На одной стене висел портрет Ленина, на другой Ельцина. Пол, не мытый со времен жизни героя первого портрета, был заляпан чем-то красным и подсознательно пугающим.

Осмотр помещения был прерван внезапным криком забавного человечка:
-Какзватьнах! Ктотакойпля! Говорить-смотреть-в-глаза!
Несколько растерявшись от такого напора, я слегка присел, уставился в потолок и, в свою очередь, впал в ступор. Тут надо заметить, что, начиная с раннего детства, я не выношу криков. То есть вообще. Повышающие голос люди рискуют потерять меня для общества на некоторое время, прямо пропорциональное количеству их децибелов. Децибелов в дядьке хватало. Этим самым децибелам позавидовал бы хор контр-теноров при Секстинской капелле в полном составе, включая дирижера. В общем замер я надолго, а судорожные прыжки и выкрики субтильного хозяина кабинета лишь добавляли задумчивости о вечном в мое и без того порядком заторможенное серое вещество.

Этот спектакль двух актеров продолжался бы бесконечно, ввергая в восхищение будущих критиков и благодарных зрителей, если бы в кабинет не вошел, нет, даже не так – не вплыл величавый капитан с красным, как знамя коммунизма, лицом и зеленым, как знамя легалайза, портфелем. Понаблюдав за прыжками и ужимками с одной стороны и нордическим спокойствием с другой минут пять, он решительно приказал:
- Хлыщев, отставить карусель, докладай.
Хлыщев, а это и был начальник кабинета, нехотя подчинился и плаксиво пожаловался:
- Вот, трищ капитан, привели тут рецидивиста. На вокзале драку затеял, нанес тяжкие телесные повреждения рядовому Будкину и оказывал сопротивление при аресте. Документов нет, денег нет, чего с ним делать – непонятно. На вопросы не отвечает, смотрит в потолок. Ух, тертый калач, сразу видно!- с этими словами Хлыщев, подпрыгнул и, яростно взвизгнув, отвесил мне пощечину.
- Прекратить, - все столь же величаво велел капитан, - Хлыщев, выйди, я сам с ним поговорю.
В моем затуманенном сознании пронеслись искорки надежды на счастливое разрешение всей этой ситуации и мой, соответственно, скорейший исход из этого совсем не романтичного местечка.
Хлыщев нехотя вышел, а капитан повернулся ко мне и ласково произнес:
- Ну так что, дорогуша, будем говорить?
После такого ласкового обращения и доброжелательного тона мой ступор ушел в себя и я, наконец, восстановил контроль над собственным многострадальным телом.
- Конечно будем, товарищ капитан, - ответил я и почувствовал, как на лице расплывается довольная дебильная улыбка, - я же завсегда готов сотрудничать с нашими доблестными стражами этого, как его, порядка. А вы драться не будете?
- Конечно, голуба, не буду. Давай, рассказывай, кто будешь и откуда.
Трудно вот так вот взять и рассказать всю историю своей жизни. Но я попытался. Через 5 минут капитан загрустил, через 15 скупая мужская слеза проторила непривычную дорожку на мужественной небритой щеке, через полчаса мы оба уже рыдали навзрыд и капитан пытался утешить меня, предлагая сигареты и свой, далеко не первой свежести, платок. Вдоволь нарыдавшись, мы с капитаном пристально посмотрели друг на друга.
- Да, дорогой ты мой человек, трудно тебе пришлось. В общем я так понимаю, что Будкин сам виноват, а ты у нас безвинно пострадавший? Ну что-ж, Василь, тогда у меня и у нашей милиции претензий к тебе более не имеется. Ты можешь идти, - капитан достал из кармана смятую зеленую бумажку и протянул мне, - На, держи, этого тебе на первое время должно хватить. Если что, обращайся, спросишь капитана Заплечного.

Мысли неслись в моей голове быстрее ветра. Чего уж я не ожидал, так это столь быстрого освобождения, да еще и такого добра от представителей власти. Развернув бумажку, я увидел на ней цифру 100 и какие-то надписи не по-русски. Засунув ее в карман до лучших времен, я вышел на улицу, морщась от яркого света уже почти летнего солнца, и отправился куда глаза глядят.

Тогда я еще не знал, что таких бумажек мне придется перевидать в совершенно неприличных объемах и количествах...
Но это будет еще не скоро.