Рождественская мозаика

 Белые снега разрывают глаза:
 Мозаика глаз
 Калейдоскопом цветных стекляшек
 На узорах липких окошек.

 Однажды на вечернем небе загорелась звезда. Она вещала о появлении на свет Того, Кто был призван вдохнуть в мир новую жизнь: соскоблить застывшие корки с омертвелых душ, забывших, что еще живые, омыть родниками тела, привыкшие к болоту, показать Свет зрячим, но невидящим глазам.
 Вот уже в течение 2005 лет звезда появляется вновь и вновь. Здесь, на Восточно-Европейской равнине её тоже можно увидеть. Если оторвать глаза от монитора и посмотреть за окно, в сумеречную высь.
 Звезда - это напоминание. Нам о Нём.
 Звезда горит - значит, Он с нами.
 Значит, всё в порядке.
-
 "Всё: в Новом Году начинаем новую жизнь", - решила семья Сидорчук. То есть, не так, чтобы все члены семьи собрались за круглым столом и сделали официальное постановление о своем намерении. Намерение пустило корешки глубоко внутри каждого Сидорчука: вклинилось, подлое, куда-то в самые хромосомы. Как его оттуда вытащить? Кирилл Николаевич пытался это и придумать, прогуливаясь под рождественскими липами. Сейчас, зимой Сидорчук-старший ничего не имел против лип. Летом же, когда дети из окрестных домов, в том числе и Сидорчуки-младшие, осаждали все деревья, добывая липовый цвет, Кирилл Николаевич чихал, чесался и покрывался аллергическими красными пятнами.
 Кирилл Николаевич шел не спеша, но его серо-карие в темную крапинку глаза метались в разные стороны, ища в блеклой картине двора то новое, чего смутно ожидал Сидорчук. Вокруг одного двора ухитрились ужиться бок о бок дома 1960-х и 2000-х годов. Первые - пятиэтажка тусклого горчичного цвета и двухэтажка с облупившейся бледно-желтой краской. На ветхих карнизах лежал снег. В таких домах, как считал Сидорчук, живет полно наркоманов, пьяниц, шпаны. Сам вид этих стен заключал в себе асоциальность, заброшенность. В противоположность им, новомодная десятиэтажка била в глаза ярким розово-сиреневым цветом и утонченным оформлением. Кириллу Николаевичу и угрюмость одних зданий, и оптимизм других казались ненормальными, неподходящими к современной жизни России. А помещенные в один двор, они подчеркивали несвоевременность друг друга. Кирилл Николаевич, как почти любое лицо старше сорока, критиковал молодежную музыку, литературу, образ мыслей за нелепость и отсутствие глубины. Сейчас же, стоя в своем дворе, он подумал, что не имеет права кого-то осуждать. "Нелепо? А откуда же взяться "лепости" и глубине, если всё вокруг, куда ни кинь взгляд, поверхностно и нелепо? Всюду одна нелепость: перекошенные плоскости, дикие цвета, непонятный шум и крики, странные люди… И самое-то главное, что в нас, в родителях, дети тоже не видят ни глубины, ни ума жизненного. Я, помню, орал на Витку за то, что голышом фотографировалась для журнала. А кто виноват, кроме меня и Нины - мы не умели вложить в дочь тот духовный уровень, который не позволили бы ей пойти на такое. Димка целыми днями в компьютерные игры играет. Они, эти игры, тоже в духовном плане ничего не приносят ребенку. Ох, Кирилл-Кирилл, старая ты интеллигентская морда. Поздновато вспомнил о родительском долге: что ты теперь сделаешь?"
 Кирилл Николаевич иммигрировал в Россию около тридцати лет назад, поэтому к настоящему моменту он даже думал на русском языке. От дум легче не стало: наоборот, Сидорчуку теперь казалось, что он самое никудышное существо на планете. Хуже таракана. "Нет, - воспротивилась сознательная его часть, - тараканы, все-таки, хуже".
-
 Нина Григорьевна Христенко ехала в насквозь промерзшем автобусе и мысленно плакала. Вчера друзья их семьи - сотрудники ее мужа - сообщили, что у него есть любовница. Не молоденькая девочка - баба на пять лет моложе Нины Григорьевны. Нина Григорьевна впервые за сорок пять лет жизни попала в такую ситуацию и растерялась. Что ей, бросить его? Куда она пойдет с двумя детьми (старшая, Витка, взрослая уже - не в счет)? Продолжать с ним жить, как ни в чем не бывало? Разве так возможно, зная, что он пришел из постели той женщины?
 Диме, сотруднику Кирилла, не хотелось компрометировать товарища, но жена Димы Катя настояла. Катя и Дима пригласили Нину к себе, как раз вышло это 6 января - под Рождество, Катя, усадив Нину за чай с печеньем, рассказывала, а Дима, не зная, как будет Кириллу в глаза смотреть, постоянно уходил курить на балкон.
 Сегодня, 7 января, Нина Григорьевна всё раздумывала, как ей быть. Потом решила взять пример со Скарлетт О?Хара: "Я подумаю об этом завтра". В самом деле, сегодня Рождество: незачем лишат детей праздника. Собственно, никто из Сидорчуков, кроме Нины Григорьевны, и не считал Рождество праздником: они были неверующими, - но Нина Григорьевна каждый год накрывала на стол и покупала семье подарки. Она решила не прерывать традицию и в этом году. Проснувшись в полдень, она с утра пораньше отправилась по супермаркетам за продуктами и подарками. Заполнив две сумки, она поехала домой. Душевного равновесия не было, хотелось плакать. Она вспомнила, как в прошлом году собрались они с подругами на 8 Марта. Нина Григорьевна вскользь обронила, что муж - единственный мужчина в её жизни. То есть, до замужества встречалась она со многими парнями, и в браке она пользовалась вниманием многих мужчин, но Кирилл был её первым и единственным любовником. При этом заявлении подруги чуть не попадали со стульев. Нина, ты совсем больная? Да разве так бывает? Да я, когда моего две недели не было… И все сошлись в одном мнении: Нина, ты дура!
 Нина Григорьевна стояла в автобусе со своими двумя сумками и думала думу горькую: неужели подруги правы? Неужели она действительно дура, что потратила лучшие годы своей жизни на мужчину, который этого, как оказалось, даже не оценил? "Нет, сами вы дуры. Семья - это святое. Пусть он изменил, это его недостаток, а я как вела порядочный образ жизни, так и буду продолжать. На небесах зачтется".
 На остановке бойко влетела сухонькая старушонка и сразу начала искать сидячее место. Все оные были заняты лицами не моложе шестидесяти. Старушку это не смутило. Она подошла к одной из сидящих старушек и заявила:
- Ты, что ли, место уступила бы бабушке старой!
 Та обернулась, внимательно рассмотрела, кто просит место уступить, и парировала:
- Да неизвестно, кто еще старше. Вот тебе сколько лет?
- Мне семьдесят четыре, - ответила стоящая, догадываясь, что места ей не видать.
 Сидящая оказалась моложе, но соврать, набавив себе возраст, ей не хватило бессовестности:
- А мне семьдесят два.
- Да, почти ровесницы, - рассмеялись обе. Они разговорились о прибавке к пенсии, о подорожании лекарств, но стоящей старушке так и не удалось сесть.
-
 Димка, Игорёк Сидорчуки и Вита Христенко сидели дома и ждали родителей. Виту при рождении Кирилл Николаевич и Нина Григорьевна записали как Сидорчук, но, получая паспорт, девушка взяла материнскую фамилию. Кстати, Нина Григорьевна, состоя в совершенно законном браке, сохранила девичью фамилию. Христенко, ей казалось, звучит благороднее, чем Сидорчук. По правилам орфоэпии , в фамилии Христенко "т" говорится мягко: [т?]. Но Нина Григорьевна и Вита произносили: "Христэнко", - так получалось аристократичнее. "Вы бы еще ударение на последний слог ставили - на французский манер", - раздражался Кирилл Николаевич.
 Вита сидела за компьютером в широченном, свисавшем, как мешок, свитере до колен и учила Игорька рисовать с помощью программы "Photoshop". "Да, блин, звезда "Плейбоя"! - подумала она о себе. - Читатели и не узнали бы сейчас во мне ту эротичную глянцевую девку". Правда, журнал, для которого некогда фотографировали Виту, был вовсе и не "Playboy", но это в Витиных глазах значения не имело.
 Вита думала о том, почему жизнь складывается не так, как надо. У Виты был тот тип внешности, который может не оценить молодой парень, но оценит более зрелый мужчина. Они-то, последние, непременно женатые, осаждали Виту предложениями внебрачных интимных отношений. Одно такое предложение Вита приняла и, как выяснилось, зря. Это был 37-летний математик со следами былой красоты. Собственно, его профессия звучала по-другому, он преподавал в техническом вузе, но Вите легче было считать его математиком. Оказалось, математику нужна женщина, предпочитающая нетрадиционный секс, которого не признавала жена математика. Вита тогда тоже, поэтому с математиком пришлось распрощаться. Сейчас у Виты был обычный парень, её ровесник, тоже любящий нетрадиционные виды интимного общения. Вита, впрочем, теперь на них соглашалась, но не из-за собственного удовольствия, а чтобы не терять Сережу. "Сережа, солнце… Волосы так смешно на затылке завиваются. Девки всё время прикалываются: ты, Серега, на бигуди или на щипцы накручиваешь? Серега отшучивается: химия, блин, - салон Петренко (есть такой - местная звезда парикмахерского искусства). Серега, страстный, вечно готовый к действию. У него дома все время торчит бабка-пенсионерка, а у меня - безработная мама. Так надоело трахаться кое-как в подъездах, во дворах. Хочется нормального секса, в нормальном количестве и качестве". Недавно за Витой стал бегать сын ее школьной учительницы русского языка и литературы. Он окончил с красным дипломом технологический колледж и был таким скромным, "правильным" мальчиком. Вита, представив тихие вечера с краснодипломником, ужаснулась: "Не, лучше Серёга. Определенно, в сто раз лучше". А Серега… Таскал ее по своим вечно не просыхающим друзьям пить дешевый портвейн - портву, как называл его Серега. Вита кочевала с Серегой по вписным флэтам с обязательными тараканами, убогой обстановкой и случайными людьми. Вите хотелось другой жизни: красивой, с ресторанами, салонами красоты, шикарной тачкой, дорогими шмотками и настоящей парижской косметикой. Но такой жизни ей никто не предлагал, поэтому приходилось довольствоваться тем, что было.
 Вита посмотрела на 6-летнего брата, рисующего "мышкой" в "Фотошопе". "Хорошо быть маленьким - никаких проблем", - подумала Вита. Она вгляделась в неровные линии, выводимые Игорьком. Они ей не понравились.
- Что это у тебя получилось? - спросила она брата.
- Да ты что же, не понимаешь? - объяснял Игорёк. - Вот это собачка, а это - сапог, которым бьют собачку.
- Придумал тоже! - скривилась Вита.
- Я не придумал, - прошептал Игорек. Он не мог придумать эту собачку и этот сапог - слишком хорошо он их запомнил. Двор общежития. Снег. Витька и Вовка - старшие пацаны, уже учатся в школе: Витька - в восьмом классе, а Вовка - в шестом. Вовка держит собаку, а Витька - Игорька и приказывает бить собаку. Собака, уже избитая Вовкой и Витькой, скулит и вырывается. Игорёк не вырывается, но бить отказывается. "Бей!" - орет Витька, поддевая Игорька кулаком под дых. Игорьку не больно: зимняя куртка смягчает удар. "Бей!" - Витька сам стучит сапогом по тощему телу собаки. "Изверги! Всё матери расскажу", - орёт из окна общаги какая-то женщина. Игорек ее не знает, но Витька, видимо, очень хорошо знает и не считает нужным с ней ругаться. Он делает знак Вовке, и они вдвоем сматываются. Собака не убегает. Игорёк тоже. Он садится на корточки и гладит собаку. Она сначала шарахается в сторону, но потом доверчиво трется о его руку. "Мы победили, - шепчет Игорёк. - Я не ударил тебя. Маленькая, не бойся, всё прошло …"
-
 Вечером за столом собралась вся семья. Нина Григорьевна вручила подарки: Димке - наколенники и налокотники (чтобы не очень больно было падать, катаясь на роликах), Игорьку - мяч, Вите - набор косметики. Пока довольные дети ворошили полученные вещи, Нина Григорьевна неловко подняла глаза на мужа:
- Кирюша, я… Мы, - голос дрожал, слова подбирались с трудом. - Я в это Рождество желаю, чтобы вся наша семья всегда была вместе, чтобы все друг друга любили и поддерживали. Я люблю детей и… люблю тебя, Кирюша.
 Она, не в силах сдержать слезы, вытащила из пакета подарок мужу - фирменный шарф.
 Кирилл Николаевич не понял, почему жена плачет, но понял, что на склоне лет ему нужна именно эта женщина - его постоянная спутница жизни.
- Нина, - он обнял жену. Она, услышав теплоту в его голосе, успокоилась. Она любит его, он к ней хорошо относится, может быть, даже ещё любит, и не страшно, что у него есть какая-то любовница.
 Димка, Игорёк и Вита смотрели на родителей и улыбались. Вита подумала, что вот, будет и у неё такая же большая, дружная семья: муж, наверняка, немного рассеянный и хаотичный, как ее отец и Серега, дети, бесшабашные, а порой не по-детски задумчивые. Игорёк счастливо смеялся: мама, папа, брат и сестра любят его и не дадут в обиду Вовке и Витьке. "Если бы Витька и Вовка были детьми моих мамы и папы, то они ни за что не издевались бы над собаками и не были бы такими злыми", - был убежден Игорёк. А Кирилл Николаевич, глядя на улыбки детей, мысленно торжествовал: "Я всегда знал: мои дети - лучшие в мире! Я - лучший в мире отец!" Несознательная часть Кирилла Николаевича, не дававшая ему покоя под липами, днем, было возразила, но он не стал её слушать.
-
 Мозаика - это целое, складываемое из кусочков. Раньше мозаика считалась прерогативой детей и специалистов: рабочих, художников, изготавливавших её для детей и оформлявших стекла-мозаики для дизайна учреждений. Сейчас всё больше взрослых людей увлекается "пазлами" : собирают из мелких кусочков большие картинки. Есть очень крупные пазлы - размером 1.5 х 1.5 метра (полкомнаты занимают). Но самый огромный пазл - это наш мир с нашими миллиардами жизней. У этого пазла, как и у любой мозаики, есть Творец. Кстати, у Творца все живы, то есть, мир имеет протяженность не только в пространстве, но и во времени. С учетом этого, жизней, составляющих мозаику, получается невообразимо больше, чем миллиарды. Придумывать философские метафоры жизни всегда было модно: жизнь - игра; жизнь - путь; жизнь - болезнь, неизбежно заканчивающаяся смертью… Так почему бы жизни не быть кусочком мозаики? А Тот, Кто составляет мозаику мира, берет жизни-кусочки и переставляет так, чтобы стало красивее. Жизнь людей, которые сердцем видят Его, Ему сделать красивой легче. Жизнь же тех, кто не верит в Него, Ему изменить труднее - Он её только чуть-чуть передвигает - как передвинул этим Рождеством жизнь каждого из обыкновенной, не очень красивой семьи Сидорчук-Христенко.

06 - 19 января 2006 г.