Сёстры

Я узнала эту горькую новость около года назад. Но никак не могла свыкнуться с ней, хотя почему я должна с ней свыкаться. Моя сестра, моя един-ственная родная кровиночка больна. Смертельно. « Никогда, никогда у меня не будет детей» - думала я тогда. И даже сейчас, когда их у меня вдруг стало двое,я не могу понять, почему это произошло именно с нами. Девочки - близняшки родились здоровенькими, с Марьяной тоже было все хорошо. Я каждый день приходила в родильное отделение и приносила ей творог и грецкие орехи. Больше она ничего не хотела. Мы сидели с ней в приемной комнате и радовались, что нас уже не двое, как было всю нашу жизнь. Про-вожая меня, она смотрела в окно до тех пор, пока я не скрывалась из вида, а стекло не начинало запотевать от ее горячего дыхания.
 Дома я несколько раз в день заходила в комнату, которую мы отвели под детскую, и перебирала кофточки, шапочки и вязаные умелой рукой Марьяны пинетки и махонькие полосатые носочки. Я была старше ее на десять лет, но детей у меня не могло было быть. Огромная моя глупость и безответственность не позволили мне это. Я сама поставила крест на своем счастье матери. Сумасшедшая юношеская любовь решила, что еще не время.
 После операции любовь моя поостыла, я стала избегать его; мне было стыдно, больно и одиноко.
 Глядя на вещи близнецов, я вспомнила единственную вещицу, которую я сделала своими руками. Те розовые пушистые носочки с помпончиками сбоку, которые я, завернув в полиэтиленовый пакет, закопала в березовой роще напротив дома. Вместе с ними я простилась тогда с неродившимся ребенком и старалась больше не вспоминать об этом.
 Во вторник утром я поехала за моими девочками в роддом. Я заказала красивую машину и уговорила водителя наклеить на стекло двух ангелочков.
 Марьяна вся какая-то завороженная спускалась с высокого крыльца, одной рукой держась за перила, а другой крепко прижимая к себе сверток. Второй сверток следом за ней несла медсестра Наташа. Она улыбнулась и вручила мне этот живой комочек в одеяльце, перевязанном атласной розовой лентой.
 Дома мы ни на шаг не отходили от близнецов. Я взяла отпуск и даже не вспоминала о работе. Мало сказать, что мы были счастливы. Мы были во-одушевлены.
 Мы очень любили гулять все вместе. Положив девочек в большую коляску, мы бродили по аллеям и просто молчали.
 В одну из таких прогулок я и узнала ту страшную новость.
 Марьяна забежала в поликлинику за результатом анализов (она давно мучалась головными болями), а я ждала ее у крыльца, покачивая коляску. Ее не было, как мне показалось, уже слишком долго, я продрогла, день выдался на удивление ветреным и пыльным.
 Выбежала она сама не своя, пальто распахнуто, из сумочки торчали какие-то бумаги, а в руках у нее был голубой лист бумаги. Она пробежала мимо, будто бы забыв о нас, потом вернулась и протянула мне листок, который был уже скомкан. Я подошла ближе, чтобы взять его, но она отдернулась и быстро сунула руку в карман.
 -Домой. Быстрей. - Сказала она.
 Всю дорогу домой я не могла понять, что Марьяна хотела показать мне.
 Как только дверь в квартиру была открыта, она, не разуваясь, пробежала в свою комнату и заперлась. Открыла на мой стук она не сразу. Но, когда я вошла, она уже не дрожала, а лист бумаги лежал на столе разглаженный и одинокий. Она хотела, чтобы я прочитала это одна и вышла, притворив за собой дверь.
 Вечером я целовала ее золотые кудри, и мы плакали, плакали и уснули, обнявшись на кухонном топчане.
 Все последующие дни она вела себя очень тихо. Иногда уходила с утра из дома и возвращалась только под вечер. А однажды я застала ее за тем, что, вытащив из шкафа все пеленки и кофточки, она разворачивала их, поглаживала и снова складывала уголок к уголку.
 Часто она засыпала на полу рядом с детской кроваткой, а по утрам про-сыпалась с красными и вздутыми глазами. Шторы в комнате она не задергивала никогда, и даже ночью у нее было светло от уличных фонарей. А летом, еще с детства она любила спать с открытым окном. Она ждала Питера Пена и мечтала улететь с ним в страну «нет и не будет», и очень боялась, что он не сможет попасть к ней сквозь закрытое окно.
 Хоронили Марьяну в первую субботу мая. Она ушла от нас тихо и незаметно, до последнего дня выполняя предписания и советы врачей. Она просто уснула. И когда наутро я не услышала из маленькой комнатки ее пения, я поняла, что произошло; ведь без ее голоса мы не встречали не одно утро. Она не готовила меня к тому, что может покинуть нас в любой день, я готовилась сама.
 Зачем этот утренний луч, зачем этот свет, если тебя рядом больше нет!?
 Наши девочки в то утро спали также сладко, как и всегда, они были за-сони, такие же, как и я. Сжимая в пухлых ручках ладошки друг друга, они морщились, улыбались и причмокивали во сне.
 Судьба лишила меня сестры, но вверила мне двух близнецов - сестер. И нам нужен этот свет и это солнце, для того чтобы жить.
 И я должна жить, чтобы когда-то рассказать моим дочерям об их первой маме.