Любовь

Должны ли мы терять?
Должно ли оставаться неизменно,
Все то, что окружает нас?
Твою дорогу определяет неизбежность,
Рожденная где-то вне
Твоего тела…

И вот бегут за окном вагона деревья
Провода
И колючие губы холода
Состава стучат зубы
Все останется,
Все останется за спиной
Ты можешь смеяться и плакать,
Но все останется за спиной
Завтра… проснуться пораньше…
Еще одно безымянное утро…
TryAnother

Смерть как мы лицемерны и наивны желая увидеть собственные похороны хоть кто-то по нам тогда поплачет что это за фантазия нехватка любви и в такие моменты мы слишком наивны потому что не чувствуем ту нечеловеческую боль что испытывают наши родственники потому что нам уже будет все равно все равно ибо нас не будет а будет только крышка гробы комья земли и трупные черви черви черви черви и дай бог чтобы в такой момент оказалось что загробная жизнь есть хоть покойной душе будет от этого легче но не легче провожатым боль боль боль не легче и мне теперь я не могу жить без тебя сколько раз влюбленные произносили эти слова не всегда постигая их смысл я не могу жить без тебя я не могу жить без тебя не могу когда ты холодна и мертва я тоже мертв и холоден я не могу без тебя я не могу я не могу я не могу я не могу черт бог где бог где тут его шкирка почему ее нет нет нет нет зачем я настоящая любовь это трагедия да черт возьми это трагедия но еще больше это и драма сначала создают любовь а потом потешаются над влюбленными нет не потешаются тогда зачем их разлучать зачем чтобы поплакать да я плачу вы слышите я плачу вы видите плачет тот кто никогда не плакал я не плакал я не могу без тебя я не могу без тебя я не могу без тебя зачем этот гроб зачем эти черви зачем она если умерла зачем зачем ты господи создаешь людей если они мучаются зачем ааааааааааа душно тесно тесно в собственном теле разорвать его на куски чтобы освободиться чтобы быть с ней чтобы быть чтобы жить жить жить жить с ней к чему эти лживые слова что надо дальше жить к чему вы же ни хрена не понимаете я не могу без нее не могу поймите вот вы можете жить без воздуха вот так же и я не могу без нее не могу не могу не могу не могу не могу не могу вы думаете меня так крючит потому что она умерла нет потому что она не со мной потому что меня разрывает на части жизнь я живу без нее и одновременно не могу без нее меня рвет рвет рвет рвет я не могу без нее разорвать разорвать себя на куски освободиться боль тела не та боль что боль души боль тела легче я расцарапал себе лицо и грудь но это не та боль что позволит выжить не та мала слишком мала вырвать вырвать душу из тела лети лети к черту собственные границы я не могу без тебя меня держит тело собственное тело к черту его зачем оно если нет тебя зачем зачем зачем пусто пусто я пуст тебя нет нет меня ты ведь единственная единственная родная больше ведь никого не было никого и теперь тебя один почему один почему гроб почему черви почему где был бог где где где кто я кто я после твоей смерти кто я я никто меня нет тебя нет нас нет почему я остался почему не наоборот ведь я не могу не могу не могу ну зачем зачем все так зачем так ну зачем зачем я хочу жить я хочу жить слышишь я хочу жить с ней я хочу жить с ней слышишь я хочу быть с ней с ней с ней с ней аааааааааа машенька машенька где ты маша куда она ушла она обиделась на меня да почему она ушла куда она ушла она вернется да почему вы на меня так смотрите почему я что ненормальный да я ненормальный я ненормальный аааааааааа ааааааа маша почему ее нет где она где

На смерть Маши Павел, обычно рассудительный и хладнокровный, иногда до жестокости, отреагировал трехдневным помешательством. Слезы лились из его глаз постоянно, и пока не появилась сиделка, он успел разодрать себе лицо и тело, а в остальное время либо кричал и заламывал себе руки, либо качался монотонно на одном месте часами. На эмоциональных пиках он закатывал глаза и терял сознание. Когда же его приводили в чувство, истерика начиналась с того момента на котором закончилась. К себе никого не подпускал. На семейном совете было решено попеременно дежурить и не сдавать его пока врачам, так как никто не сомневался, что его сразу определят в дурдом. Достаточно было посмотреть как он никого не узнает, трется ласково о диван, зовет покойную Машу и ищет ее в стенах. В криках и стонах Павла, в периодическом заламывании ему рук (две попытки выбросится из окна) и в бессонных дежурствах провели его ближайшие родственники.
По такому событию собрали родовой совет. И каждый, кто сидел за большим столом, думал о единственной альтернативе клинике для душевнобольных – Николае Борисовиче Смолянском. Однако Николай Борисович (так его именовали все – от трехлетнего Антошки до столетнего Федора Михайловича) был личностью неординарной. Большинство верило, что он колдун или, что еще хуже, ведьмак. Поэтому за помощью к нему обращались в самом крайнем случае – как к необходимому злу. Но независимо от того, верили в его способности или нет, все точно знали, что он помогает.
Первым за столом о Николае Борисовиче упомянул отец Павла. Для него не существовало вариантов – с мыслью, что его сын будет в дурдоме, он не смог бы смириться. Поэтому он цеплялся за любой вариант и возлагал на Николая Борисовича большие надежды. После его речи молчали. А что еще можно возразить отцу, который хочет спасти своего сына? Достаточно было посмотреть на связанного по всему телу Павла, заглянуть в его безумные, полные ненависти глаза за то, что не пускают к любимой и понять, что колдун – это не так страшно. И не было за столом никого, кто не видел бы этих глаз и судил отрешенно. После этого страшного пашкиного взора вопрос для многих уже не стоял. Но и брать на себя ответственность за столь неприятное решение никто не хотел. Молчали.
Встал Владислав Ильич – не последний человек в роду. Он посмотрел на отца Павла и четко, раздельно произнес: «Ты знаешь, что иногда бывает с людьми после сеансов Николая Борисовича. Ты готов к таким последствиям?» «Да». «Тогда я думаю, что надо обращаться к Николаю Борисовичу». Родственники в молчании закивали головами.
После решения стали обедать. От волнения ели много и болтали о пустяках.
Вызванный Николай Борисович приехал в тот же вечер. Зашел в комнату Павла. Посмотрел на дежуривших Анну Андреевну и Сергея Михайловича, бросил: «Выйдите!» Они покорно вышли и тихонько прикрыли дверь.
Родственники столпились в коридоре и ждали перед дверью. Через двадцать минут Николай Борисович вывел здорового, но задумчивого Павла, оделся и перед уходом приказал: «Приведите мне его на работу в среду».

Сама по себе профессия «патологоанатом» не имеет ничего мистического, но в совмещении со специализацией «колдовство» она приобретает нездоровую двойственность: уж не использует ли для своих целей колдун трупы? Для родственников Павла работа Николая Борисовича патологоанатомом лишний раз подтверждала его колдовские способности. Нельзя сказать, чтобы суеверный страх родных перед личностью Николая Борисовича передался и Павлу, но ощущение неловкости и психологического давления вылезало сразу, как только колдун появлялся. К встречи с таким человек приходилось готовиться внутренне.
Павел прошел по длинному белому коридору, открыл дверь и зашел в помещение. Николай Борисович копался в трупе, потом посмотрел на Павла, указал на стул рядом со столом: «Садись». Павел сел. Смолянский еще немного поработал, потом стянул перчатки и помыл руки.
- Как ты себя чувствуешь?
- Спасибо, хорошо.
- В этом я нисколько не сомневался. Ты все помнишь с момента похорон?
- Да.
- Хорошо. Значит, ты помнишь, почему я пришел и что делал?
- Да. Очень отчетливо.
- Прекрасно. Тогда мне будет легче объяснять. И для начала я хотел бы поговорить о смерти. Слушай внимательно.
В сущности, человек почти ничего не знает о смерти. О ее генезисе. Он знаком с ее формами, он их описывает и классифицирует, но нисколько не знает о ее сути. Ибо, позволю себе небольшой каламбур: «Свидетелей нет в живых». И все теории, что витают вокруг смерти – умозрительны. Реинкарнация, загробная жизнь, бессмертие души – всего лишь живучие предположения о содержании смерти. И никто никогда не скажет, что есть смерть. А если кто-то и посягнет на эту истину, то плюнь ему в лицо, - он наглый лжец.
И я скажу более – человечество до сих пор не знает, как умирает человек, и от чего он умирает. За примером далеко ходить не надо. Павел, подойди, пожалуйста, вот к этому столу, - Николай Борисович указал на стол рядом с собой. Павел подошел. Николай Борисович снял покрывало, оголив труп мужчины по пояс. – Вот мужчина. Умер от разрыва сердца. И вроде понятно от чего он умер. А если вдуматься, то не совсем. Предположим, что я решил его оживить. Что я должен сделать? Заменить сердце? Допустим заменил. Но ведь он не оживет. Почему? Потому что умер мозг, клетки и все остальное? Хорошо, я собрал человека из органов для пересадки. Создал его заново из новой кожи, сохраненных легких, сердца, мозга и так далее. Слепил все это вместе, пришил. И что? Оживет? Нет. А почему? Ведь если рассматривать человека как биологический механизм, то с заменой всех поломанных деталей он должен жить! Так почему же такой человек не оживет? Чего ему не хватает?
А не хватает ему, по-моему, той самой малости, что весит несколько грамм – души. Души, что вдыхает жизнь в человека. Души, что забирает жизнь, как только отлетит от тела. Этой теории я придерживаюсь. Мне с ней легче жить, хотя я и понимаю, что она ложна. Ложна, потому что как говорил я в начале, – любые разговоры о сущности смерти является неправдой. Впрочем, хватит слов. То, что ты сейчас увидишь, непосредственно относится к вопросу о жизни и смерти. И все это я говорил не зря. Я сделал тебе сюрприз. И только от тебя зависит, готов ли ты его воспринять. - Николай Борисович сдернул простыню с трупа. На столе оказалась девушка. Это была Маша.
- Она жива?
- Скажем так, я ее оживил. На несколько часов. Считай, что у меня есть мертвая и живая вода.
- Но она все же труп?
- Нет, она живой человек, которого ты должен будешь сюда привести до восьми.
Паша сел на стул, обхватил голову и стал мерно раскачиваться.

Они лежали в кровати после секса.
- Ты меня любишь?
- Конечно, милая, - Паша притянул Машу к себе и поцеловал. - Я тебя очень люблю. И чтобы быть с тобой, готов идти на все.
Маша улыбнулась и еще уютнее расположилась на его груди.
- Ты знаешь, мне сегодня снился ужасный сон - как будто я умерла. И ощущение смерти - такое неприятное. Такое липкое. И еще я поняла, что совершенно не готова к смерти. Я так не хотела умирать. Мне так было страшно. Как вспомню, так страшно. Вот и сейчас.
- Не бойся. Не надо бояться. Это лишь сон. Просто неприятный сон. Ты не умрешь. У нас с тобой все будет хорошо.
- Правда?
- Правда.
Он перевернулся и оказался над Машей.
- Боже, как мне с тобой хорошо, - и поцеловал ее в губы. - Как хорошо. - В шею, в мочку ушка, потом губы дотронулись до плечика, спустились до груди и целовали ее какое-то время, а потом спускались все ниже и ниже. Маша иногда сама подставляла тело под поцелуи, а после ласк их накрыла уже неимоверная страсть - он трепетал, но двигался неспешно, желая подольше насладиться процессом. А она закрыла глаза, гладила его по спине, слегка постанывала и облизывала своим язычком губы. Павел двигался и любовался ею - она была прекрасна.
Вдруг Мария захрипела, схватилась за горло, глаза вылезли из орбит, тело выгнулось дугой, сбросив с себя Павла. Она стала кататься по кровати.
- Что такое? Покажи горло? Что у тебя с горлом? - Павел вскочил, навалился на Машу всем телом, чтобы она не слетела с кровати и не ударилась о пол, и оторвал вцепившиеся в горло руки. Из горла брызнула кровь, Маша рывком скинула с себя Пашу, опять закаталась по кровати, заливая кровью простынь, подушку, обои, стала давить на горло. Павел понесся в ванную, принес полотенце, отцепил машины руки и завязал его на ране. Оно тут же стало красным. Маша в последний раз захрипела, выгнулась колесом и замерла. Ее тело стало меняться: грудь уменьшилась, бедра стали шире, волосы посветлели, а на лице показались синяки и фингалы. Шея была зашита.
Паша смотрел на тело незнакомой девушки, на забрызганную кровать и обои минуты две. Потом заметался, завернул тело в простыню и скинул на пол. Тут заиграл мелодию мобильный телефон. Павел решил не брать трубку. Но телефон звонил долго, настаивая на том, чтобы ответили. Паша нажал кнопку и как можно более спокойным голосом сказал: "Алло". "Я ведь предупреждал - явиться с девушкой ко мне не позже восьми вечера. В следующий раз будешь осмотрительнее. А труп - это уже твоя проблема", - услышал он голос Николая Борисовича. "Да пошел ты! Следующего раза не будет!", - и Павел со всей силы кинул телефон о стену, затем вернулся к завернутому телу, обмотал простынь скотчем и потащил куль в коридор.

Такого припадка ярости в жизни Павла еще не было. Он вдавил Николая Борисовича в стену и душил отворотом медицинского халата. Смолянский с интересом смотрел на перекошенное лицо душителя и не сопротивлялся. Когда Павел почти задушил колдуна, в мозгу возник приказ: "Отпусти". Павел послушно отпустил. Смолянский поправил халат, обошел застывшего Павла и разрешил: "Вольно". Павел смог двигаться, но никакой ненависти к Николаю Борисовичу уже не чувствовал.
- Если бы сделал все, как я сказал, лежал бы себе счастливый в своей кроватке и улыбался от воспоминаний. Сам виноват. А я думал периодически тебе устраивать такие сюрпризы. Но глядя на твое поведение…
Паша вдруг испугался, что опять больше не увидит Машу, и на слова Николая Борисовича активно замотал головой.
- Вижу, что снова хочется. - Смолянский подошел ближе, приподнялся на цыпочки, заглянул Паше в глаза. - А как же знание того, что живая Маша - всего лишь оживший труп? - Его глаза быстро бегали и не моргали. - Вижу, тебя это теперь мало заботит. И правильно. Главное - что ты можешь еще хоть немного побить с ней. А она с тобой.
Николай Борисович отошел от Павла. Заложил руки за спину и стал расхаживать из стороны в сторону.
- О произошедшем никому не слова. Да и о новых твоих свиданиях тоже. Когда у меня будет все что нужно для новой твоей встречи, - я тебе позвоню. А теперь иди, мне еще работать надо.
Паша направился к выходу.

Примерно с год Николай Борисович периодически организовывал Павлу новые свидания с любимой. А потом колдун исчез. Не только с работы и квартиры, но, похоже, и из города. Павел обыскал место работы, квартиру, но никакого рецепта для приготовления "мертвой и живой воды" не нашел. И после этого Павла охватил новый приступ ярости. Он притащил на кухню кучу газет, разложил их под столом и поджег. И когда он стоял в скверике у дома и смотрел на пламя из окон Николая Борисовича, то почувствовал, что тот ему больше не нужен. Что нет его власти больше над душой и разумом Павла. Что все проблемы и колдовские штучки, жившие у него в голове, ушли. Он теперь свободен. И напевая "По полю танки грохотали…" в переделке Чижа Павел пошел домой.
В тот же вечер отец и мать завели разговор, что беспокоятся из-за его нелюдимости.
- Я понимаю, смерть Маши для тебя до сих пор травма. Но это не значит, что жизнь кончилась, - сказал отец.
"Да, - согласился про себя Павел, - жизнь на ее смерти не кончилась. А сегодня началась новая. И почему бы ее не начать со новой девушки?"

- Да, Пашенька, я надеюсь, вы вернете мою Леночку вовремя, - Елизавета Петровна улыбнулась счастливой парочке.
- Не беспокойся, мамочка, я буду дома не позже одиннадцати, - прощебетала Леночка и взяла Пашеньку за руку.
- До вечера, Елизавета Петровна, - заверил Павел. Потенциальная теща закрыла дверь, и парочка побежала вниз по ступенькам. На выходе из подъезда Паша нежно обнял Лену и страстно поцеловал.
- Слушай, а поехали сразу ко мне. Я за эти дни так по тебе соскучился.
- Давай.
Через двадцать минут они были в снимаемой Пашей квартире, быстро расстелили постель, приняли совместный душ, а потом переместились на свежие простыни и любили друг друга.
- Ты меня любишь? - Лена посмотрела в его серые глаза.
- Конечно люблю. Очень, очень, - и Паша погладил бархатную грудь.
- А до меня кого-нибудь любил?
- Да. Ее звали Маша. Мы очень любили друг друга. Жили вместе и уже планировали свадьбу. Но она умерла.
- А ты меня меньше чем ее любишь.
- Конечно нет, - рассмеялся Павел. - Даже больше. Ты ведь мне самый родной человек. До тебя я думал, что больше никого не полюблю. Спасибо тебе за то, что ты есть в моей жизни.
Лена поудобнее устроилась на Пашиной груди и уснула. А он тихонечко гладил ее спину кончиками пальцев. И было хорошо. "А скоро будет еще лучше", - подумал он, запустил руку под матрас и вытащил ее уже с ножом. Для начала удар по щекам. И как только Лена проснулась и посмотрела на Пашу удивленными глазами, он всадил ей нож в сердце. Потом встал, сходил на кухню и принес пузырек. Обтер тело жидкостью из пузырька, помыл руки и включил телевизор, чтобы скрасить те полчаса, что Лена будет превращаться в Машу. Состав Николая Борисовчиа работал быстрее, но и его рецепт оказался не так плох. А главное - готовился в любых условиях.
По телевизору шел боевик. Паша переключил канал и попал на рекламу. Еще щелкнул пультом - опять реклама. Еще раз - и увидел в экране лицо Николая Борисовича. "Когда человек начинает думать о себе, - объяснял телеведущему колдун, - любовь умирает. Поэтому ее мы можем рассматривать не как чувство привязанности, а скорее как чувство заботы и пристального внимания к другому человеку…"
Павел выключил эту чушь.