«Почему Египет? Столько стран интересных и разных, но именно в Египет — почему?» — задавал вопрос снова и снова. Ответов напрашивалось много, но какой из них верный не знаю до сих пор. Случайность, скажете. Ох, что-то не верю я в последнее время в случайности. Брат сурово сказал: «Всё, едем туда весной!» Мы так решили, и я смирился.
Нам посоветовали ехать в Египет в начале марта, когда еще не жарко, но уже и не холодно. В турагентстве брату обещали устроить подводную охоту на коралловых островах, где рыбы больше, чем воды. Путевка на две недели стоила недорого. Отель обещали приличный, множество экскурсий и прочее. Отнесли деньги в среду, а в воскресенье уже вылетали. Группа у нас получилась приличная, человек около ста. Гидом был египтянин с хорошим русским языком. Как все гиды нашей турфирмы, он учился в советском ВУЗе.
Брат позвал на подмогу третьего члена «экипажа», они по пятницам вместе парились в бане. Звали его Валера, на вид лет сорока пяти, по внешнему виду «из новых». Он уже побывал в Испании, Германии, еще где-то там. На Канарах имел виллу, куда приглашал брата. Слушая этого парня с жестким лицом, я загрустил. Увесистые кулаки его, похоже, сокрушили немало челюстей. Но вот он взглянул и на мою персону, заговорил, и я уже стал замечать в нем что-то общечеловеческое. Во всяком случае, он не врезал мне в ухо, не обещал «сделать» меня — и на том спасибо... Когда мы проходили таможню, он предъявил кредитную карточку «Виза», и пограничник его трепетно зауважал.
Когда самолет оторвал грузное брюхо от земли, я бросил прощальный взгляд в окно и затянул: «Зачем нам, поручик, чужая земля!» Население выпивало и готовилось к обеду. Так за напитками, обедом, очередями в туалет мы долетели до Африки. Где-то уже на подлете к черному континенту облачность рассеялась, и мы увидели блестящее море, серо-коричневую пустыню и такого же оттенка город. Стюардесса объявила о подлете к Каиру и раздала листочки для регистрации. Рядом со мной всю дорогу проспала молодая японка. Она взяла листок и коряво нацарапала: Арихита Танака из Окинавы. Ну, думаю, понятно: там ей американские ВВС спать не дают, так она в Африку выспаться летит. Я пытался выразить ей добрую волю, мол, дружба на все времена, но она пролепетала что-то вроде, я маленькая девочка, а мама знакомиться с большими русскими дядями не велит. Не получилось у нас дружбы, а жаль: у меня появилась идея предложить ей «ченьдж»: мой шикарный бесценный «Зенит-ЕМ» на ее простенький «Никон», который в «Березке» стоил всего-то 1700 долларов. Я вздохнул и пошел на выход, она сонно плелась за мной. Ростом она была с прикроватную тумбочку. До чего же американская военщина людей доводит!
Каирская жара навалилась на нас, оглохших и осиротевших без родины. Трусцой двинулись к зданию аэропорта, в тень, в прохладу. Там подозрительно быстро пропустили через границу и вернули багаж. Затем нашу группу посадили в три автобуса «Мерседес» и повезли в отель. На газоне разделительной полосы на ковриках сидели мусульмане и под рычание проезжающих автобусов творили намаз. Привезли нас в район, где рядом с Нилом выстроились в ряд отели с известными именами. Наш белоснежный красавец назывался так же, как и район — «Маади». Бросив вещи, мы поспешили окунуться в таинственные лабиринты восточного города.
Шагали втроем по вечернему Каиру, вокруг блистали витрины, одуряли густыми ароматами лавки с пряностями. От Нила попахивало болотной тиной. Когда мы проходили мимо торговых точек, темнокожие мужчины в платьях до полу пытались затащить нас внутрь, чтобы громко навязать товар. Не всегда удавалось увернуться от цепких, черных и сухих на ощупь рук. Порой один из нас оказывался в плену, и остальным приходилось его вызволять. Когда их гостеприимство заходило слишком далеко, Валера включал свою агрессию, сообщал лицу мимику киллера и бросал знакомую из видеофильмов фразу на английском — и прилипалы отставали. Цитировать ее не решусь ввиду ненормативности.
Так в борьбе за независимость дошли мы до скромного заведения с запахом кофе. Сели на диван и в ожидании официанта оглянулись. Нас окружали в основном мужчины, но среди них имелась и парочка женщин. Одеты они были по-разному: кто в европейские костюмы, кто в длинные ночные рубашки («галлабеи»), кто в рубашке и джинсах, кто в драповом пальто: зима, понимаешь. Пили кофе, соки, жевали орешки и фрукты, но все поголовно курили кальян — эдакий булькающий пузырь с длинной гибкой трубкой. Валера сказал, что глаза курильщиков подозрительно блестят, а видок у них мутный. Значит, опиум, заключил он. Потом гид сказал, что наркотиков в шеешу не добавляют: за такие шалости — смертная казнь.
Сидели мы в кафе, пили крепкий кофе, а я рассказывал спутникам о своем учителе английского. В семидесятых годах работал он переводчиком при атташе в Каире. Нам он рассказал, что в Египте каждый лавочник говорит на пяти языках. В этом мы неоднократно убедились. «Так давайте хоть один иностранный выучим прилично», — говорил он. И это звучало убедительно. Мы с ним читали яркие книжки на английском, разучивали песни «Биттлз», хором декламировали «текст-топики». В результате, почти все его ученики экзамен по английскому сдали на 4-5 баллов. А «текст-топик», который я отвечал на экзамене, помню и сейчас наизусть и скажу без запинки.
Вышли из кофейни, подышали воздухом и вдруг выяснили, что мы искусаны москитами и желаем посетить берег великой египетской реки. Немного поплутали, но до набережной Нила дошли. Запах болотной тины вблизи воды был очень сильным. И мы вспомнили, что гид просил не спрашивать у египтян о наличии в Ниле крокодилов. Они все повывелись, когда советские друзья построили Асуанскую ГЭС. Поэтому потомков строителей за отсутствие рептилий аборигены могут и побить.
Итак, Нил пованивал болотом, крокодилы «сказались в нетях», а мы читали египетские стихи: «Выдь на Нил ты. Чей стон раздается над великой египетской рекой? Этот стон у нас песней зовется — то туристы идут бечевой». По середине реки плыл белый теплоход в огнях. Там гремела ритмично-тягучая музыка. На широких палубах люди в белых штанах ели перченое мясо, пили терпкое вино, курили кальяны и наблюдали за сложной траекторией живота упитанной танцовщицы. Вдоволь насытившись великой поэзией, гнилостными испарениями и укусами москитов, мы вернулись в наш белый отель.
Ночью, когда весь отель спал, в наш с Валерой номер, громко стуча в дверь, ввалился рассерженный брат. Мы подумали, может, пожар или кто-то из наших запросил политическое убежище. Оказалось, сосед страдал богатырским храпом, и брат захотел покоя. А мы с Валерой ему нужны были в качестве переводчиков. Валера — что значит человек опытный и практичный — заметил, что рядом с моей койкой имеется раскладушка для ребенка, и предложил брату ее занять. На том и успокоились.
Утром, приняв душ, я намешал себе кофе и вышел на балкон. Внизу дымил и покрикивал восточный мегаполис. Пахло угольным дымом, тропическими цветами и ослиной мочой. Над крышами висел грязно-розовый смог. «Господи, зачем я здесь? Что занесло меня сюда за тысячи километров от дома? Должна же быть какая-то причина… Ну, в конце концов не развлекаться же только мне здесь. Должна быть какая-то цель. Помоги мне это понять». Я срочно захотел к морю в Хургаду. Но нам предстоял напряженный день отдыха во чреве африканского города-спрута.
Мы позавтракали и сели в автобус. Наш групповой народ заметно преобразился. Надели безразмерные шорты, закрыли глаза очками и обвесились фото- и видеокамерами. Включили кондиционеры и закурили. Веселый гид взял микрофон, поприветствовал нас, и мы тронулись в сторону музея фараонов. Вокруг автобуса резвились местные автомобилисты. Они совершенно презирали правила движения, ехали куда хотели и как хотели, постоянно бибикая на все голоса. Гид сказал, что в Египте правила на дорогах очень простые: если на переходе красный свет, то... можно ехать, а если зеленый — тем более. Но как ни странно, ни одной аварии за время пребывания в Египте мы не видели. Среди машин преобладали старенькие «Пежо», иногда мелькали «Жигули» и «Нивы».
В музее фараонов в каждом зале одновременно толкались по нескольку групп. Гиды, перекрикивая друг друга, вещали на разных языках. Слышалась речь немецкая, английская, французская, итальянская. Все туристы были похожи. Сначала они внимательно слушали о достижениях египетской цивилизации, дремали в залах с мумиями, а потом, оживившись в зале с золотом Тутанхамона, совсем уже соловели от духоты и информации перед какими-то лежанками слуг фараонов. Самое интересное, что я увидел — это мумия рыбы. По-нашему, — вобла. Но если у нас ее об угол стола бьют и пивом запивают, то у них ее выставляют на стенде с бронированным стеклом. Еще в одном зале брату понравилась каменная девушка. Он философски заметил:
— А личико белое, совсем как у европейки...
— Это у европейцев лица белые, как у египтян! — возразил наш черноликий гид.
Насмотревшись на засушенные трупы, воблы и тонны драгметаллов, мы выбрались на воздух. Здесь в тени кустарника я увидел живую, вовсе не засушенную, но такую свеженькую физиономию моей соседки по самолету Арихиты Танака из Окинавы. Я обрадовался, подошел к ней, распростер объятья. Арихиточка, говорю, девочка, это же я, на чьем плече ты скоротала три часа летного времени. Помнишь ли ты меня, как помню тебя я! Мир и дружба навек! Но она, скользнув по мне узким взором самурайских глаз, ничего не ответила, и деловито защелкала «Никоном» из «Березки» за 1700 долларов. То ли все материковые особи для нее на одно лицо, то ли ее мамин запрет все еще пугал, — мои объятия так и остались вакантными. А вы говорите, русские туристы комплексуют... Валера с прищуром наблюдал за моими международными переговорами, и легкий сарказм витал вокруг него едким облаком каирского смога.
Далее мы посещали музей папируса Мену. Нам показали технологию производства этой древней бумаги, укладывая под пресс тростниковые стебли в шахматном порядке. И отправили к стендам с образцами продукции. Сотни картинок молча просили их купить, но цены сразу отрезвляли. Но вот я поймал умоляющий взгляд Нефертити и решил вызволить ее из плена. Ее лебединая шея, нежная персиковая кожа искусно передавали живость, сквозящую через века. Не остановила даже цена. Заплатив за нее как за корову в каком-нибудь Нижнем Мурашкине, я ее приобрел. Она легла в уютный конверт и отправилась ко мне домой.
Пока группа собиралась у автобуса, мы увидели нечто знакомое с детства. На горизонте сквозь мутное марево проступали контуры пирамид. Они высились совсем недалеко. Мы сели в автобус и через какие-нибудь десять минут вышли рядом с ними. Десять минут — и мы рядом с чудом света. Несколько шагов, и твоя рука касается камня, которому тысячи лет, а если точнее, сорок пять веков. Громады вершинами подпирали синие небеса: пирамида Хеопса высотой 150 метров, пирамида Хафра на 8 метров пониже, но почему-то смотрится выше, третья — Менкуара — еще ниже, «всего» 66 метров. Рядом охрана: сфинкс с телом льва и лицом фараона. Лицо подпорчено артиллерией мамлюков. Вокруг — ряды кресел для вечерних шоу: цветомузыка, где вместо экранов — великие сооружения. Цена тоже великая — 25 долларов.
...И что нас втянуло в эту авантюру? Полезли мы в узкий проход внутрь пирамиды. Лезть туда можно только согнувшись. Мне показалось, что ползли мы не меньше часа в темноте, тесноте и пыли. И вот, наконец, мы в комнате, где стоял пустой каменный саркофаг, а на стене — надпись, означавшая, что здесь были тот-то и тогда-то. И все! Но нет, не все… Предстоял обратный путь на волю в том же туннеле метр на метр. Мы вздохнули и тронулись к воздуху. Ругательства на всех языках сотрясали каменные своды длинной норы. Пыльные, потные чресла впередиползущего упирались в наши перекошенные от любознательности физиономии. Когда мы выползли наружу, ноги тряслись от напряжения. Платок, которым я вытер горящее лицо, сразу почернел. Какие-то буржуины спросили Валеру, стоит ли туда ползти? Он горячо рявкнул: «Йес, оф косс! Зыс ис колоссаль!», что в вольном переводе значит, не нам же одним участвовать в этом международном идиотизме... Впрочем, мы-то наказали себя бесплатно, а с этих английских простаков содрали по пяти долларов.
После прикосновения к пыльной и потной «вечности» мы потянулись к автобусу с кондиционером. И тут на нас набросились бедуины с безделушками и фальшивыми папирусами. Мы отбивались, как могли. Но один из самых черных и настырных повис на мне, нахлобучил «арафатку», и абсолютно игнорируя возражения, заставил-таки нас с ним сфотографировать. С меня содрал 2 доллара, требовал еще, но Валера сжал увесистый кулак и поднес ему под нахальный ноздреватый нос. Это подействовало, и он переключился на следующую жертву. В автобусе, наслаждаясь прохладой, мы увидели часть нашей группы, проплывающей мимо на тощих верблюдах. Мы вспомнили, что сесть корабля пустыни стоит раза в три дешевле, чем сойти с него. Но оказалось, эта их поездка проходила под неусыпным вниманием гида, и он сумел снять ребят бесплатно. Повезло.
Автобус довез нас до ресторанчика, мы умылись и вошли в зал. Там на нас пахнуло жареным мясом, и мы вдруг обнаружили, что с утра ничего не ели, а солнце уже садилось в розово-серые холмы плато Гизы.
Потом нас повезли в магазин, уставленный тысячей пузырьков с душистыми маслами. Египет — основной поставщик сырья для парфюмерных фабрик. Они мазали наши обнаженные предплечья маслами, приговаривая: это — для изготовления «Диариссимо», это — для «Клема», «Шанель», а это — для тех духов (дезодоранта, одеколона), которыми мы утром прыскались. После такой дегустации от нас несло жуткой смесью знаменитых парфюмов Европы, впившихся в кожу.
Так, благоухая и постанывая от боли в горящих подошвах, мы забрались в автобус и устало откинулись на сиденья. Нас повезли в отель на другой конец мегаполиса. Неустанный гид весело рассказывал о египетской жизни. Когда он затронул многоженство, мужчины потребовали подробностей. Гид сказал: пожалуйста, имей хоть десяток красавиц в гареме! Нет проблем! Только по закону ты обязан их обеспечить пожизненно — каждую! — собственным жильем и средним доходом. Тут сторонники полигамии резко потеряли интерес к теме и мирно задремали на плечах моно-подруг.
Только нашей триаде никак не дремалось: ни в автобусе, ни в ресторане отеля, ни после ужина. Нас опять влекло в мерцающие недра Востока. Мы выбрали прогулку в сторону, противоположную вчерашней. И пошли, сомкнув плечи, навстречу неизвестности. Опять нападали торговцы, снова дурманили пряные ароматы, ослепляли каменья и восточных скромниц. Ах, Восток!.. Ты будоражишь стылую кровь северян и кружишь головы яркой мишурой. Но как осторожно нужно относиться к твоим обещаниям. А лучше вообще не верить… Снова мы гуляли по берегу великой египетской реки Нил, жадно раздувая ноздри навстречу болотным испарениям. Зашли в супермаркет рядом с отелем «Пульман», поглазели на их товар, отметили совсем не низкие цены, и далеко не блестящее качество; понравился, правда, обильный выбор салатов и солений — точно больше сотни. Правда, от дегустации мы отказались. Но какое разнообразие! Купили открыток с пирамидами и сфинксами. Снова гуляли по вечерним улицам, удивлялись цветам персиков на голых ветвях...
В отеле я подписал десяток открыток с одинаковым зачином «Ну, вот я и в Каире!..» И вдруг почувствовав приступ ностальгии, заказал телефонный разговор с Родиной. Через минуту меня соединили, и я услышал испуганный голос мамы, которая почему-то кричала «Йес-йес-йес». «Ты чего это, мам, со мной — говорю, — на английское наречие перешла?» — «Так это уже ты, сынок?» и так далее, но уже русскоязычно. Ностальгия по милой Отчизне на время отступила.
Моему примеру последовал и Валера. И странно, его «крутая» речь вдруг помягчела и он с нежностью заговорил с дочкой, называя ее «Котиком». Я, пораженный преображением соседа по «рум намба эйт-тен», тактично удалился на балкон. И возрадовался за него. «Нет, что-то общечеловеческое в нем определенно есть!» — подумал я, потягиваясь уставшим телом.
Ночью я несколько раз просыпался от мощного храпа брата, вольготно раскидавшего длинные конечности, как по своей детской, так и по моей взрослой кровати. Проснувшись, я выходил на балкон и слушал рокот ночного Каира. Он шелестел, постанывал и бибикал. Иногда раздавались крики людей и четвероногих. Звезд на блеклом сероватом небе видно не было.
Утром следующего дня нас повезли в район Старого Каира. Вышли из автобуса рядом с наземной станцией метро. С чувством глубокого удовлетворения мы отметили, что вагоны метро наши, мытищинские.
Гид собрал нас и повел в христианскую церковь «одну из самых древних в мире», как он сказал. Необычна она еще и тем, что она «висячая», то есть, построена над водоемом на сросшихся толстых корнях деревьев. Таким образом, древние строители добились ее неприступности — кругом глубокий ров с зеленой водой. Несмотря на древность, церковь аккуратно отреставрирована, внутри чистый двор с кустарником и деревьями. В храме стояла благоговейная тишина, гид перешел на шепот. Некоторые наши туристы и я, в том числе, купили свечи и поставили их в песок перед древней иконой Пресвятой Богородицы. От иконы исходило какое-то тепло, оно согревало изнутри и обволакивало снаружи облаком. Я постоял в этом чудодейственном облаке, попросил у Божьей Матери здоровья всем моим родным и близким, а дорогим покойникам — Царствия Небесного. На душе потеплело, и это тепло сохранялось весь день.
Потом нас повезли мимо древнего кладбища, на котором прямо на могилах построены жилые домишки. Отсюда, как объяснил гид, пошло выражение «город мертвых». Дальше мы посетили громадную мечеть. У входа мы оставили обувь и дальше ходили босиком по коврам. Внутри сооружения сидели семьи египтян, взрослые молились, дети бегали и выпрашивали деньги у туристов. За воротами мечети на смотровой площадке все защелкали фотокамерами: здесь открылась панорама Каира в серо-коричневых тонах с минаретами, небоскребами, лачугами и густым смогом. «Быстрей на море!» — требовала сущность отдыхающего. Но наш словоохотливый гид объявил о предстоящем посещении восточного базара. В автобусе уютно гонял прохладу кондиционер, «видик» показывал драму, а за окнами плавилась жара, шумела пестрая толпа и висел дым от тысяч автомобилей.
Прошлись минут десять по зазывающим, хватающим за рукава торговым рядам и вдруг увидели вход в ресторанчик — и скрылись туда, как в убежище от обстрела. Там нас обуяла уютная прохлада, сытные ароматы и томная музыка. Принесли большие куски рыбы на тарелках-блюдах. Уставили стол десятком плошек с гарнирами: овощи, рис, соусы, маслины. Мне досталось блюдо под названием «йогуртсалат» — тертые огурцы в простокваше. (Я вспомнил деда Щукаря. Увидев занемогшую старуху, он почувствовал себя хозяином в доме и вместо предложенных ему огурцов и кислого молока потребовал мяса и побольше. Тут бабка встала во весь рост, повела могучим плечом и мигом восстановила порочный матриархат.) В завершение трапезы нам предложили омыть персты в теплой воде с лимоном.
Вернулись в толчею базара уже в благодушном настроении. Валера шел чуть впереди, взяв на себя натиск липучей толпы. Остановились мы рядом с бронзовыми изделиями, блиставшими на солнце. Я сфотал друзей на этом выигрышном фоне, а торговец спросил Валеру, не из Турции ли он. Валера обиделся и потащил нас дальше. Еще остановились мы у лавки с кожаными сумками и снова — фотография, и снова — вопрос к Валере, не англичанин ли он? Валера на этот раз на аборигена не обиделся, а великодушно отвесил ему комплимент, из которого следовало, что торговец бесконечно близок к истине. Потом он еще не раз вспомнит этого симпатичного торговца, каждый раз подчеркивая, как тонко он чувствует людей. Правда же, я все больше любил этого парня, «приновевшего», но в глубине души все еще русского!
Утром следующего дня мы очень серьезно позавтракали у обильного скандинавского стола с тремя десятками тазиков с едой. Затолкали багаж в автобус, разлеглись в креслах и тронулись в шестичасовой путь-дорожку в сторону вожделенного Красного моря.
С остановкой где-то посередине дороги для легкого ленча и туалета мы под заунывно-тягучую музыку и шутки неунывающего гида успешно добрались до Хургады — курортного городка у самого синего Красного моря. Раньше это был поселок вокруг советской базы с шахтами для ракет подземного базирования. Ракеты изъяли и построили среди пустыни курорт, протянувшийся вдоль берега моря. Мы ехали по гладкому шоссе, проложенному французами, мимо шикарных и не очень отелей, окруженных пальмами и олеандрами, а справа блистало и переливалось яркими красками самое богатое живностью море планеты Земля.
В рецепшине (приемном покое) нашего отеля «Марлин Эл» брат категорически отказался жить в номере с храпуном и выбрал Валеру. С храпуном поселили меня. Наши номера оказались не в многоэтажном главном корпусе, а в двухэтажных бунгало, которые тремя линиями тянулись к самому пляжу. Нас с храпуном и Валеру с братом поселили на первом этаже. Одна из стен номера представляла собой стеклянную дверь, которая открывалась на веранду с пластиковым столом и креслами. В комнате находились две кровати, телевизор, холодильник, кондиционер.
Мой сосед вошел, поздоровался и назвался Валерием. Это оказался круглый, бородатый и смешливый парень из Ярославля. Я сразу выразил протест против храпа. Он сказал, что не храпит никогда, ну разве слегка при насморке. И громко высморкался. Я вздохнул и решил доводить себя до полного физического изнеможения, чтобы спать, как убитый. Когда мы разложили вещи по полкам, зашли брат с Валерой.
Теперь у нас оказались два Валеры. Для их различия Ярославскому резиденту оставили прежнее имя, а опытного туриста назвали Президентом — в память о его должности, которую он занимал в собственной фирме. Разобравшись с именами, пошли в ресторан отеля ужинать. О! шведский стол в этом заведении был еще больше и богаче, чем в Каире. Особенно шикарными казались десертные блюда: штук семь тортов, десяток пирожных, сладкие блюда из фруктов и творога, все это благоухало, переливалось, желейно тряслось и просилось в рот.
В общем, мы объелись... Когда я давился четвертым пирожным (не пропадать же добру!), по залу полилась чудесная музыка. Это играл не оркестр, не магнитола, а один-единственный пианист на синтезаторе. Но как он играл! Казалось, что за ним стоит целый оркестр Поля Мориа или Джеймса Ласта. Но он играл один. Причем выбирал именно те мелодии, которые с детства знают все и никого не оставляют равнодушными. Он, конечно, импровизировал, но как тонко и изысканно. Этого волшебника звали Омар. Как положено музыкальным талантам, он был высок, тщедушен и волосат. Глаза полузакрыты, кадык гулял по горлу в такт басам. Когда ему аплодировали, он благосклонно кивал, не прерывая музыкального транса. Нам здесь нравилось все больше.
В рецепшен, развалившись в креслах и диванах, сидели наши туристы в вечерних нарядах и вели изысканно-светскую салонную беседу, то есть сплетничали. Мы с Президентом обошли для ознакомления все рестораны отеля, пиццерию, бар и бильярдную, заглянули в меню и обнаружили возмутительную дороговизну напитков. Вернулись в рецепшен. Брат полулежал в мягком кресле, потягивал пиво из бутылки и курил шеешу. Президент присмотрелся к расплывшемуся лицу брата и спросил:
? Вследствие чего это, вы так пьяны, сэ-э-э-эр?
? Я могу себе это позволить, ? произнес тот нечто антисоветское.
? И как же это вам, сэ-э-эр, удается курить безопиумный дым и пить безалкогольное пиво, и при этом быть таким пьяным, сэ-э-э-эр?
? Да с чего же это вы взяли, уважаемый, что пиво безалкогольное?
? А вот туточки прямо на наклейке так и написано: «алкохол фри-и-и», что и обозначает, что алкоголя в нем ни градуса. Страна-то мусульманская, трезвая.
Брат изучил этикетку, вздохнул, посопел, промычал, а затем примирительно ответил:
? В конце концов, в любом деле важен результат, не так ли, сэ-э-э-эр?
? Оу, ийесс! ? согласился Валера, пораженный стальной логикой.
Перед сном, стараясь не делать резких движений, мы прошлись по берегу моря. Легкий бриз шевелил наши прически, мне в моей футболке стало прохладно, но уходить не хотелось. Запахи здесь отличались от наших черноморских. Может быть потому, что водоросли не валялись и не тухли на берегу, пляж был бесследно выметен, и только за нами тянулись цепочки следов. Ни тебе окурка, ни бумажки... Так вот запахи были солоноватыми, но без йода, свежими и нетленными. Пожалуй, сильнее моря благоухали цветочные кусты. Зашли мы на причал, у которого покачивались шлюпки и пара небольших теплоходов. Они сверкали полированной медью и белыми бортами.
У самой поверхности воды зависли большие кальмары, рыбы размером с леща, стайками носилась разноцветная рыбная мелочь. Мы решили попробовать порыбачить, на что брат сказал, что настоящую рыбалку, то есть подводную охоту обеспечит нам он. Я сказал, что охота превратится в расстрел: рыба тут как в аквариуме рыбного ресторана. На что охотник возразил: это только у берега ее прикармливают, а в открытом море нас будут подстерегать всевозможные трудности и опасности, вплоть до акул, мурен и прочей нечисти. И тогда мы решили завтра же выяснить, какая рыба тут съедобна и какая опасна.
Мы пожелали друг другу спокойной ночи, и я открыл дверь номера. Валера смотрел телевизор. Мы разговорились. Собеседником он оказался отменным: поддерживал любую тему, сдабривал речь тонким юмором, слушал с неподдельным интересом. Так мы проговорили до трех часов ночи. Наконец, моя буйная головушка коснулась подушки.
…Агрессивный американский империализм, узнав о том, что Арихита Танака скрылась от него в египетской пустыне, совершил превентивный и вероломный ракетно-бомбовый удар по египетской территории, отчего Каир и вся Хургада, а с ними и номер нашего отеля трясет и гудит. Проснулся я в ужасе и сразу все понял: это не янки, а мой сосед. Он издавал носоглоткой такие рулады, что ресторанному Омару и в полном трансе такое не прислышится. Причем, богатство звуков, как у органа; мощность звучания — примерно такая же... И я уже понял брата, который сбежал от него на детскую кровать нашего каирского номера. Понял также, что без снотворного спать не смогу.
Утром я выпил две чашки кофе, принял холодный душ, минут десять скакал по номеру, но сонливость не проходила. Брат взглянул на мои томатного цвета белки глаз и потащил то, что от меня осталось, в качестве примера бесчеловечного отношения к российским туристам оголтелым личным составом турфирмы. Он отыскал гида и стал убеждать в невозможности проживания с храпунами. Сравнил их с писающими в постель и с буйными психами, маньяками и чесоточными. Гид внимательно выслушал и пообещал сегодня же решить эту проблему. Но не решил до сих пор. Прямо как у Гоголя: «а что, не нашел ли ты пуговицу от моего мундира? Ищи, ищи — уже полтора года ищешь». Я же смирился с неизбежностью и попросил у брата снотворного, которое он протянул мне, потупив очи. Еще Президент нашел у себя канарскую удочку, и предложил ее для дистанционного будения храпуна. Посоветовал навесить на леску грузило потяжелее, но я отказался, решив обойтись наименьшими потерями неприятельской стороны.
После легкого завтрака из десятка блюд мы тяжело оторвались от кресел и поймали такси. Сошли в центре Хургады и заглянули в первый же магазин с рыболовными снастями. Там купили атлас рыб Красного моря, изданный американцами. Пошли искать морской музей. С час плутали по жарким улицам, нас посылали в разные стороны, но музея так и не обнаружили. И вот нам на глаза попался симпатичный ресторанчик европейского вида и названия: «Орли» — прямо как парижский аэропорт.
Зашли и сели. На стенах — флаги европейских стран, меню на шести языках, музыка играла тоже не кальянно-протяжная, а рубленая, как бифштекс. Подошел официант в белых отутюженных брюках с белозубой улыбкой и чистым английским. Сначала обратился к нам по-французски, потом по-итальянски, затем по-немецки (снова я вспомнил школьного учителя). Лицом он напоминал двадцатилетнего Ален Делона. Мы заказали кофе и соки, а так же спросили, как лучше дойти до музея. Он толково объяснил и нарисовал схему. Брат через Президента и меня спросил его, где здесь лучше охотиться на рыбу. Он пояснил, что это запрещено, но если нужно, он через знакомых устроит поездку на коралловые острова. Мы вспомнили, что у нас будет туда экскурсия, и решили повременить. Официант нам понравился, мы познакомились. Его звали Халид. Он оказался не французом, а египетским студентом из Александрии. Здесь он подрабатывал. Нам понравилось заведение, и мы решили сюда вернуться.
Со схемой Халида мы быстро нашли музей. У входа на посетителей разинули громадные пасти акулы. Внутри в аквариумах плавали морские чудовища. Брат многих знал по Черному морю. Смотритель сказал, что самые опасные здесь — это ежи, мурены и скаты, акул здесь мало: их гоняют дельфины. На вопрос, какие самые вкусные, он ответил — все, просто надо уметь готовить. Да, немного, но уже кое-что.
Вечером в рецепшине мы обнаружили много женщин в платьях с декольте и в бусах и вдруг вспомнили, что сегодня 8-е Марта. Пока мы с Президентом рассуждали о том, что это за праздник и стоит ли он внимания, брат откуда-то из недр отеля извлек и доставил пред наши очи трех девушек. Пристально вглядевшись в лица в боевом раскрасе американских индейцев, с трудом узнали в них членов нашей тургруппы. Мы решили переместить беседу в номер брата, где раскупорили шампанское и коробку конфет. Девушки назвали имена: высокая блондинка оказалась Олей, маленькая брюнетка — Дашей, а рыжая скромница — Ритой. Брат рассказал, как он лечит психов и алкашей, Валера вспомнил свою загородную дачу на Канарах, а я прочел стихи о Прекрасной Даме. Девушки пили шампанское, грызли шоколад и щебетали о поездке в Испанию и Америку: «А ты помнишь в Мадриде?.. А помнишь в Калифорнии?..» Из мужчин вино пил только нарколог, мы же с Президентом потягивали сок и трезво наблюдали за неуклонным падением нравов нашего коллектива. Я загрустил о несовершенстве человечества, но тут Даша решительно встала и объявила, что уже десять и им пора спать. «Дык, а это-самое?..» — выдохнул брат. «Нннуу-ннууу...» — мудро протянул опытный Валера. «Какая дисциплина!» — восхищенно и облегченно похвалил я. Мы проводили девушек и решили поднять настроение брату поездкой в ночные дебри востока.
Такси там появлялось сразу, как ты о нем подумал. Уже через десять минут мы шли по ночной Хургаде. Люди заполнили улицы. Гуляли целыми семьями с вереницами чисто одетых детей и укутанных по самые глаза женами. Двигался народ по тротуарам и по проезжей части, пропуская автомобили, когда те нетерпеливо гудели, уткнувшись в прохожих бамперами. Кофейни, ресторанчики, лавочки и ящики, бордюры и парапеты — все было занято праздными людьми в светлых ночных сорочках с белыми зубами на смуглых лицах. Встречались и туристы, но они не портили картины вечернего праздника.
Удивительно, но все египетские люди улыбались и радовались. Нет, не дамскому дню, вряд ли они об этом слышали. А просто прохладному вечеру, друзьям, кофе и соку, жареному мясу и тягучей музыке.
И что особенно необычно — все поголовно трезвые!
Гид рассказывал нам, что с преступностью здесь полностью и безоговорочно покончено. Год-другой местные власти всенародно отрубали руки ворам, расстреливали наркоторговцев, проституток, бандитов ? и вот результат: живи спокойно!
Мы с удовольствием погрузились в атмосферу всеобщей любви и радости жизни, наслаждаясь покоем и беспечностью. Только брат страдал от жажды. «Ладно! Давай зайдем в бар и возьмем тебе жидкого», — предложил гуманный Валера, напитавшись атмосферой любви, царящей вокруг. Отыскали приличный бар в двухэтажном торговом центре и заказали нашему другу двойную порцию водки «для начала». Темнокожий вэйта принес высокий стакан, доверху наполненный льдом. Я нюхнул — водкой почти не пахло. Брат брезгливо выцедил жидкость, потряс льдом, как погремушкой, и крикнул в полумрак: «Эй! вэйта!».
Его познания в английском росли с каждым заграничным днем. Ему не повезло с учителем, как мне; он не ходил на курсы, как Валера. За четыре года изучения языка в школе и два в институте он запомнил десяток слов и пару фраз типа «хау-дую-дую». Но заграница требовала общения, египтяне свободно щебетали на английском, да еще на трех-четырех других языках, многие знали русский. Брат, не желая мириться с собственной темнотой, постоянно спрашивал нас, как что зовется по-ненашему, и потом заучивал чуждые слова и делал ежедневные успехи. К концу четвертого дня он выучил, как по-ихнему называется официант и имя валюты «паунд».
Официант подлетел на зов богатого клиента. Потому, что водку у них пьют только иностранцы и только богатые, так как стоит она двадцать долларов порция. Это значит, что куча льда с запахом этила стоила сорок долларов. На эти деньги дома можно купить тринадцать бутылок паленой или восемь приличной водки. Когда мы это узнали, «повторять» не стали, расплатились и, успокоив брата, повели его в праздник уличной жизни.
Следующее утро мы провели на пляже отеля. Президент занял три топчана под большим тростниковым зонтом. Я вышел вторым и обнаружил его с телевизором в одной ладони и стаканом сока в другой. Оглядевшись, обнаружил метрах в десяти от нас Дашу с Олей. Мы подошли к ним и поинтересовались, не боятся ли они обгореть, сидя прямо на солнце. Даша фыркнула, вытащила из пакета крем от солнечных ожогов и сунула нам для изучения. «Мажешься этим утром и весь день защищен от ожогов, можно даже купаться пять раз, крем не смывается». Мы измазались кремом с ног до головы и вернулись под зонт. Пришел брат, ему наперерез бросился негритенок с двумя желтыми полотенцами, и мы сразу заказали ему охлажденных соков. Мальчик весело понесся в сторону бара из тростника и черного дерева, стоящего прямо на пляже. Из колонок над стойкой лилась заунывная арабская музыка. Когда веселый бичбой принес запотелые стаканы, брат собрал в кучу все познания английского и приказал мальчику сменить музыку на русскую, сунув ему за это паунд. Через секунду пляж оглушил бандитский хрип Кая Метова.
Рядом с нашим зонтом прямо на песке разлеглись две молочно-белые блондинки. Мы им посоветовали скрыться в тень, на что они рассмеялись. Два часа мы наблюдали за их постепенным покраснением и взывали к их невеликому разуму. Дело в том, что жары на пляже не чувствуешь из-за постоянного бриза, но солнце-то все же африканское! Прожарив свои телеса до цвета помидоров, несчастные, поплелись в номер. Увидели мы их только в день отъезда. Следующие девять дней они пролежали с температурой, заплатив остатки денег за очень дорогие лекарства и посещения доктора.
Брат принес мне персональные маску и трубку. Оказывается, он вез их для меня от самого дома сюда в Африку, чтобы доставить удовольствие. «Благодарю, брат», — смахнул я скупую мужскую слезу, и мы порывисто обнялись. Пока шли наши приготовления к заплыву, на пляже появился Омар. Он скривился от кайметовского хрипа и протянул бармену свою кассету. По пляжу поплыл голос Хампердинка «плииииз, рилииз ми, лет ми гоу, ай донт глэд юуу энимоооууур». (Эта песня вот уже лет двадцать приводит женщин в восторг. И, наверное, перевод им знать не очень-то хочется, потому что означают эти слова примерно вот что: «Слушай, женщина, оставь меня в покое. Дай мне спокойно уйти. Ты мне так надоела…») Ему благодарно зааплодировали, и он вздернув бороду, царственно расположился в плетеном кресле со стаканом безалкогольного пива в длиннопалой руке, и улетел…
Тем временем мы с братом входили в бирюзовую воду Красного моря. Вода прохладно освежала наши разгоряченные тела. Поглубже вдохнув, я вошел в глубинные морские пласты. О! вокруг в ярко-зеленых лучах солнца над белым песчаным дном переливались цветами радуги сотни аквариумных рыбок. На песке неподвижно возлежали морские огурцы — трепанги. Я заплывал все глубже, но держаться на глубине становилось трудно: мощная сила выталкивала на поверхность. С глубиной размер рыбешек возрастал, появлялись кустики водорослей и какие-то бело-розовые веточки. Я нырнул, с трудом вырвал из песка ветку, поднялся на поверхность и присмотрелся к находке. Да это же кораллы! На солнце они переливались перламутром. Я вынес находку на берег и показал нашим девушкам. Они оценили находку и признались, что тоже искали кораллы, но найти не смогли.
Валера смотрел по телевизору футбол, я грелся на солнце. «Обрати внимание на эту парочку», — сказал Валера и показал глазами на красивого загорелого блондина лет тридцати и сухопарую морщинистую бабулю. Парень собирал виндсерфинг, а старушка им откровенно любовалась. «Она хозяйка пляжного сервиса, всех этих судов и его жена. Зовут ее фрау Хэлен. Я все узнал». Парень уже летел на паруснике к горизонту, брызгая белой пеной, а фрау тревожно им восторгалась. Молодец, тетка! Кто собачек на старости лет заводит, кто внуков, а она такого супермена!.. Да еще заставляет работать на себя.
Помогал фрау не только плейбой, но еще десяток немцев и египтян. Они развлекали туристов рыбалкой «а-ля Хемингуэй» на крупную рыбу с катера, дайвингом (подводным плаванием), серфингом, гонками на водном мотоцикле и извозом на большом надувном «банане». Брата интересовал прокат подводного снаряжения. Он у фрау сначала просил, а потом все-таки стащил свинец для гидрокостюма, пока та любовалась ручным плейбоем.
Однако солнце вошло в зенит, и находиться на пляже стало опасно. Хоть мы и сидели в тени, но жара истомила и нас. Мы засобирались в номера. Тут подбежали Оля с Дашей и предложили вместе съездить в город. Мы вздохнули, но отказать не посмели. Сначала мы взяли такси, доехали до «рент кар» (аренда машин). Оля выбрала «Хонду», заплатила 80 долларов и села за руль. Она включила кондиционер, впустила в раскаленную машину прохладу, затем вставила кассету в магнитолу, и мы помчались.
Для начала, она решила обкатать машину за городом. Сначала спидометр держал 60-80 км/час, а потом стрелка подобралась и к 100. Мы пронеслись мимо отелей и строек, жилых домов и магазинов и вырвались на загородное шоссе. Стрелка спидометра поравнялась с цифрой 120. Шуршали шины, свистел горячий ветер, справа и слева шоссе обступали песчаные барханы, иногда — каменистые черные скалы. Через полчаса из-за горизонта появились минареты мечетей, а потом и город. Мелькнула табличка с названием «Сафага». Наша машина остановилась у кафе напротив полицейского участка с белыми джипами. Сели за столик, заказали манговый сок со льдом и шашки. Пока Президент рассказывал об успехах своего бизнеса, Даша по секрету призналась мне, что она потомственная ведьма, в чем я и не сомневался. Когда я сказал, что мы с темными силами по разные стороны баррикад, она заявила, что я сам «темный», на что я отрешенно промолчал. Сразились в шашки, расплатились и поехали назад в Хургаду. Опять гонка по гладкому шоссе, свист ветра, пустыня, отели — и мы въехали в центр Хургады. Здесь уже не погоняешь: через каждые сто метров — поперек дороги асфальтовый холмик, «лежачий полицейский», перед которым хочешь, не хочешь, а надо тормозить.
Оля остановила машину у ювелирной лавки. Лавочник сразу признал в нас русских и сказал, что отец его учился в Москве. Он подарил нам по маленькому синему камешку с изображением жука скарабея. И чего этому таракану столько почести? Девушки купили с десяток цепочек из трехцветного золота, заплатили больше двух тысяч долларов и позвали нас обмывать покупку в ресторан. Мы посоветовали наш вчерашний «Орли». Там снова работал Халид. Мы заказали рыбное ассорти. Он принес блюдо с шестью кусками барракуды (морской щуки), четырьмя рядами креветок (розовых, белых, полосатых и черных), а в центре блюда топорщила усы парочка красных толстых омаров. К этому блюду он подал чашки с овощами, рисом, соусом. Также каждому раздал набор инструментов, похожих на операционные — для разделки омаров. Девицы выбрали самый дорогой сорт французского вина, мы взяли сок манго. Уплетая сочную рыбу, Президент сказал:
— Можно поинтересоваться: откуда у столь юных созданий такие крупные деньги?
— Где вы у нас видели крупные деньги? — улыбнулась Даша. — Это две тысячи вы считаете крупными деньгами?
— А вы нет?
— Да мы за месяц без премиальных столько зарабатываем.
— Это кем же? — подозрительно сощурил Президент левый глаз. Правым он высматривал креветку пожирнее.
— Мы работаем секретарями у начальников управлений в концерне «Вишь-Карасин». Ну, а с премией бывает и в два раза больше. Тут недавно мы участвовали в презентации одного особняка в центре города. Так нам за это начальники дали по три штуки в конверте и путевки сюда, в Египет, — небрежно протянула Даша, выковыривая мясо из клешни морского рака хромированной вилочкой, похожей на скальпель.
Президент, конечно, не поверил ни единому слову. «Чтобы какие-то девчонки зарабатывали больше меня!» Мне как-то было все равно, сколько они там «имеют».
— А на каких машинах вы ездите дома? — не унимался Валера, попивая принесенный кофе и шаря глазом по подносу с растерзанными панцирями.
— У меня «Опель» — сказала Оля.
— У меня машины нет, а отец ездит на «Победе», — промямлила Даша.
Президент саркастически улыбнулся, рассчитался и мы сели в авто. По причине нетрезвости Оли машину вел Валера. Я попросил отвезти меня в отель. Валера тоже вышел со мной. Девицы фыркнули и обиженно поспешили к себе. «Вруши», — процедил он. Назавтра у нас планировалась поездка на коралловые острова, и мы решили лечь спать пораньше.
Утром нас довезли до морского порта. Там пересели на теплоход и поплыли в открытое море. Странно, казалось, что мы видим противоположный берег, но это был обман: вокруг Хургады разбросаны десятки островов, поэтому появляется ощущение близости берега. Плыли полтора часа. Цвет моря постоянно менялся от салатного до ультрамарина. На нашем пути встречались стаи дельфинов, из воды иногда выпрыгивали летучие рыбы, а однажды мимо проплыли две большие морские черепахи.
Но вот катер притормозил, мы разобрали из ящика на палубе маски, трубки и ласты. Я быстро разделся и нырнул. Под водой все блистало и переливалось яркими красками. На белом песчаном дне величественно высились рифы из сплетенных кораллов. Рядом с ними плавали стаи красно-желто-зеленых и голубых рыб и рыбешек. Между ними в одиночку парили большие пестрые рыбины. Я подплыл к кораллам. Между красно-розовыми веточками, гребешками и наплывами сидели, качая длинными иглами ядовитые морские ежи, плавно перекатывались голубые и синие водоросли. И все это сверкало в золотистых лучах света. Мимо плыла совсем обнаглевшая розово-желтая рыбина размером с корову. Я протянул руку и коснулся ее упитанного скользкого бока. Она лениво покосилась мокрым глазом. Но вот под воду стали спускаться тела человеческие, и мое интимное общение с подводным миром завершилось. Да! такое великолепие не забывается.
Когда все прошли через купание и достаточно продрогли, нас повезли дальше к острову с построенными на них навесами от солнца. Надо сказать, что острова и берег моря удивляли нас пустынностью. Мы с братом еще совсем недавно плутали в тропических джунглях Абхазии. Там растительный мир по своему богатству — как здесь подводный. А здесь морская роскошь контрастировала с аскезой пустыни. «Кругом пески и голые скалы, а туристы со всего мира сюда едут, — вздохнул брат. — А в нашей богатейшей тропической Абхазии, где всюду зелень и цветы — воюют... И только такие сумасшедшие, как мы с тобой, туда осмеливаются ехать. А их грабят, угрожая пистолетом, озверевшие от нищеты молодые горцы». Гид подслушал нас и сказал, что в Египте есть очень зеленые места. Мне пришлось долго и нудно объяснять, что это такое потерять любимое место ежегодного отдыха. Ну, как ему объяснить, что такое зимой вспоминать запах магнолий и олеандров, разговоры на веранде с грузинами и армянами, и знать наперед, что больше туда никогда не вернешься. А дорогие тебе старики, которые произносили в твою честь длинные, добрые тосты, подкладывали в твою тарелку кусочек шашлыка повкуснее, умирают в нищете среди богатейшей природы.
Но я еще не знал тогда, что мое мнение о пустыне изменится и я смогу ее полюбить.
Итак, нас привезли на остров и пригласили под навес. Там официанты обнесли нас напитками. Люди разделись и легли загорать. Мы купались, бродили вдоль берега и собирали ракушки и кораллы. Недалеко от нас группу из Италии развлекали африканскими танцами и песнями. Бар отпускал напитки по двойной цене, а подогретые экзотическими ритмами туристы, щедро платили туземным официантам. Согревшись после ныряний в хладные морские глубины, мы погрузились на теплоход и поплыли назад в порт.
В порту меня поразила чистота воды. У самых причалов виден каждый камешек на дне. Теплоходов в порту было множество: разных по размеру и богатству. Маленькие рыбацкие ботики мирно соседствовали с роскошными яхтами для богатых туристов. Тут же на верфи строили новые яхты размером с пиратскую шхуну времен Америго Веспуччи.
Недалеко от порта находился ресторан «Орли», и мы решили навестить Халида и поговорить о подводной охоте. Он, как всегда радушно, встретил нас белозубой улыбкой, накормил рыбой и овощами. Поинтересовался, откуда мы вернулись. Самое интересное, что его желание угодить тебе казалось абсолютно искренним, он ни разу не переступил черту, за которой следовало холуйство с сопутствующей ненавистью к хозяину. Мы поведали, как прошла экскурсия и сказали, что хотели бы то же самое, только с охотой и приготовлением свежей рыбы на камбузе. Он обещал все выяснить и просил зайти к нему через день.
А мы, сытые и полные великих планов, побрели в сторону торговых рядов. Нам нужно было подумать о приобретении сувениров и выполнении заказов родных и близких. В ювелирной лавке меня заинтересовало ожерелье из кораллов. Мне захотелось купить это маме. Я подобрал цвет понежнее и попросил назвать цену. Продавец аккуратно взвесил товар на электронных весах, подсчитал на калькуляторе и показал на табло цифру 120. Я спросил, в какой валюте. Он ответил — в долларах. Я направился к выходу. Он обогнал и сказал: «110». Я неумолимо двигался к выходу. Он воздел руки к небу, позвал кого-то оттуда для помощи и, дико вращая глазами, назвал цифру «105». Я уже открывал дверь, когда он попросил назвать мою цену. Я сказал, что был уверен, что уложусь в 10 долларов.
Ой! что с ним случилось! Я думал, он меня или зарежет сразу или сейчас же упадет замертво. Он стал объяснять, что я на глазах почтенной публики уже разорил его лично, его полунищих детей оставил на всю жизнь без хлеба и уже принялся разорять его внуков. Я сказал, что никак не хочу участвовать в этом предприятии и поэтому с миром удаляюсь. Решительно открыв дверь, я вышел на улицу. Он с криком «50» догнал меня. Я сказал «ноу» и пошел дальше. Он преследовал меня еще метров сто, выкрикивая «30», «20», а затем уже и «10». Я хотел только одного, чтобы он меня забыл. Но тот, ломая руки, все бежал и кричал: «Окей, сэр, тен, тен долларз!!!» Президент сунул кулак ему под нос, и тот отстал.
Менее драматично шли торги за майки и шорты. Мы называли цену в пять раз меньше, чем у торговца, и он или соглашался, или мы уходили. А когда вещь нам нравилась, мы говорили нечто вроде: «И это по-вашему качество!» И большинство сдавалось. Мы поняли, что для этих людей торг — смысл жизни, единственное развлечение, своего рода творческий акт, оплодотворяющий торговлю и скрашивающий их существование. Особенно преуспел Президент! Он разыгрывал целые спектакли, пробуя все новые импровизации. В каждой лавке он действовал по-новому, все более совершенно. В результате он покупал все самое качественное и по смешным ценам. Например, крокодиловые ботинки — за тридцать долларов, в то время, как в Европе это стоит не менее ста долларов.
На следующий день, когда мы проходили мимо торговых рядов, с нами почтенно здоровались. А некоторые торговцы, не устоявшие перед мощным натиском нашего многоопытного товарища, просто прятались.
На следующий день у нас состоялась самая замечательная экскурсия. Утром после завтрака мы ждали в рецепшене автобус. Подъехал какой-то незнакомый джип, дамы и почтенные мужи заняли сидячие места, а нам предложили сесть на корточки и держаться за их колени. Президент категорически отказался. Сказал, что он платил немалые деньги и вправе требовать нормального сервиса. Джип уехал, а нас попросили не расходиться. Минут через десять к отелю подкатил новенький джип с темнокожим здоровенным водителем, который весело спросил кто тут «Ви Ай Пи?» Президент перевел брату, что это сокращенно «Очень Важная Персона». И подтвердил: это, несомненно, он. Мы сели в джип и поехали в сторону пустыни сначала по шоссе, а потом по накатанной колее по песчаным барханам, петляя между темных базальтовых скал. Темнокожий гигант назвался Мохаммедом, сказал, что среди бедуинов он самый главный. Водитель гнал машину на скорости около 100. За нами тянулся шлейф поднятого песка. Мы пили пепси из холодильника и уверяли друг друга в вечной дружбе. На подъезде к стойбищу бедуинов мы нагнали первый джип.
Гид собрал нас под тростниковый навес и объяснил, что сейчас мы поездим на верблюдах, потом осмотрим селение и взберемся на гору для наблюдения заката, после чего — ужин и танцы до упаду.
Нас рассадили по верблюдам и караваном степенно повезли вокруг горы. Верблюды шли широким шагом, нас сильно качало, жесткое сидение впивалось туда, где обычно у людей «мягкое место», но мы терпели. Первым на своего водителя закричал Президент: «Дай ему команду идти мелким шагом!» Тот неожиданно послушался, и качка прекратилась. Того же самого потребовали остальные, и наше путешествие сделалось приятным. Мы защелкали фотоаппаратами, стали шутить. Тощие животные показались симпатичными, а ободранность объяснилась сезонной линькой. Хоть верблюды и «исправились», я не мог понять, как это можно ехать на этом трясучем транспорте неделями, пересекая пустыню. Объехав вокруг гору, мы остановились, и каждый водитель верблюда помог седоку удачно приземлиться, как ни странно, бесплатно.
Дальше наш веселый гид подвел нас к небольшой хижине из тростника (интересно, откуда в пустыне?). Внутри валялись обрывки газет, тряпье, роились мухи. «Вот в таких домах проживают бедуины». Невдалеке у костра сидела молодая женщина и пекла блины на листе железа, рядом сидел грязный карапуз и ждал своей порции. Мы спросили, на каком топливе готовится пища. Гид сказал, что на высушенном верблюжьем навозе. Под навесом важно восседал седой старец и поглядывал на повариху. Подошел Мохаммед и предложил сфотографироваться с дедулей, сказав, что ему 120 лет, а молодая леди у костра — его жена, а мальчик — младший сын. Тут, конечно, мы защелкали фотоаппаратами, подсаживаясь к деду. Он при этом улыбался, обнажая единственный зуб, и произносил что-то вроде «дя-я-я-я-дя-я-я». Я спросил, что он пытается выразить, на что Мохаммед невозмутимо ответил: «Деньги просит. Дай ему доллар». Я оглянулся на гида и сказал: «Ниссан, оплати расходы клиенту». Но наш гид по имени Исан, подсчитав количество человек и умножив на доллар, объяснил, что это желательно, но не обязательно.
«А теперь идем к колодцу. Для этого надо немного пройтись», — сказал Ниссан. За барханом в загоне стояли пяток газелей, хлопали большими выразительными глазами и просили ласки. «Эти олени, — сказал гид, — основная пища бедуинов». Пошли дальше. За следующим барханом оказалось место, выложенное каменными плитами, ступени вели на площадку ниже метров на шесть. Там и находился колодец, вырытый воинами Александра Македонского, преследовавшего нас от самой Гагры. Ниссан поискал кто здесь покрепче, выбрал Президента и меня и предложил набрать воды. Я глянул в шахту и похолодел: вода плескалась на головокружительно-черной глубине. Стены выложены рядами камней. Глубина сооружения впечатляла — целых 35 метров. Пока мы вращали скрипучий ворот, гид сказал, что колодец построен для добытчиков камня: гранита и базальта, который очень ценился и использовался как для строительства дворцов, так и для их разрушения камнеметательными машинами. Минут через десять, когда мы, обливаясь горячим потом, подняли, наконец оцинкованное ведро с водой, нас мигом оттеснили от животворной влаги, и вода громко забулькала в иссохшиеся внутренности соотечественников. Когда очередь дошла до нас, я блаженно глотнул прохладную воду и удивился: она была соленой — будто разбавленная морская.
Дальше состоялось восхождение на вершину черной горы, высотой примерно метров 50. Солнце клонилось к горизонту, наступал прохладный вечер, тени удлинялись и чернели. Пока мы пыхтели и роптали, Ниссан, нимало не обращая на нас внимания, честно отрабатывал свой заработок. Он рассказывал, что бедуины обычно не принимают туристов. Живут замкнуто, забираясь от благ цивилизации подальше в глубину пустыни. Их жизнь вне суеты и страстей среди песков и скал, под палящим солнцем способствует раскрытию у них необычных духовных качеств. Они, например, без всяких геологов отыскивают воду в пустыне, предсказывают погоду и разные природные катаклизмы. А каирская полиция иногда привлекает их для раскрытия преступлений. Бедуин, попав на место преступления, подробно рассказывает, как все произошло, а заодно указывает, где находится преступник.
Но вот мы и поднялись на вершину горы — и замолкли. Какими же мелкими показались нам все земные мелочи по сравнению с тем величием, которое открылось перед нашими взорами. Гряды темных гор тянулись до самого горизонта. Между базальтовыми громадами струился бело-розовый песок долин. Иногда казалось, будто это не песок, а облака, а мы уже где-то высоко в небе. Громадный золотой диск солнца садился в оранжевое марево. Мы часто застрочили фотоаппаратами — этой красотищи пропустить было никак нельзя.
В душе рождались слова молитвы: «Господи! как прекрасно творение рук Твоих! Как же велик и совершенен Ты, если перед творениями Твоими хочется пасть на землю в восторге и преклонении. Спасибо, что Ты есть, что мы идем к Тебе каждым шагом своим. Велик и славен Ты вовеки веков!»
А ведь именно в этой пустыне скрывались от преследований царя Ирода Богородица Мария с младенцем Иисусом на руках и праведный Иосиф. Здесь Моисей первым из людей встретился со Всевышним и получил от Него скрижали Завета. Сколько людей с тех пор уверовали в Бога, отдалившись от звериного образа жизни, выбрав путь жизни вечной. Блаженны эти места. Блаженные мысли всколыхнули они в моей душе, с детства ищущей Бога.
...Солнце блеснуло последним багряным лучом, и на Великую Пустыню опустились уютные сумерки. Мы, очарованные и притихшие от прикосновения к вечности, спускались в песчаную долину. А там под навесами нас ожидали столы, уставленные снедью. Нет, не на стулья — нас посадили на песок, подложив под наши чресла подушки. Перед каждым едоком поставили толстую свечу. Мы с тарелками сидели, разбросав ноги, и с аппетитом ужинали. Перед нами туземцы лихо отплясывали ритмический танец. Мы чувствовали себя гостями эмира бухарского.
После ужина Мохаммед предложил посоревноваться с бедуинской молодежью в ловкости и отваге. В песок втыкался свернутый в трубочку бумажный доллар, бедуин показывал головокружительный трюк, мы выражали бурный восторг и пытались повторить трюк во всей его чистоте. Кто решался повторить, присоединял свою купюру и в случае удачной попытки забирал деньги себе. Мальчик-бедуин принял стойку на голове и ногами поднял с песка платок. Президент сделал тоже и забрал деньги. Группа ему аплодировала. Мохаммед не ожидал от европейцев такого искусства и погрустнел. Триумфатор сорвал бурные овации и отечески похлопал огорченного мальчика.
На прощанье мы все вместе исполнили танец бедуинско-российской дружбы. Туземцы шеренгой то приближались к нам, то отскакивали и пели что-то короткими фразами. Затем мы повторяли тоже самое. Сначала путались, но вскоре выучили немудреное движение и фразу типа «хэй-я-хэй-оп», и в восторге танцевали и пели.
Горячо попрощавшись с жителями пустыни, мы сели в джипы и с включенными фарами понеслись в сторону суетной цивилизации. Наш водитель включил магнитолу, поставил кассету «Любэ», и по пустыне разнеслось: «Не рубите, мужики, не рубите...» Спереди огни фар вырывали из темноты мазки пустынного пейзажа. Рев мощного мотора смешивался с ревом Расторгуева. От скорости росло возбуждение и мы вместе кричали: «Не губите, мужики, не губите!» Эх! какой бедуин и какой русский не любит шальной гонки по ночной пустыне, когда к восторгу примешивается страх, а сердце летает в груди, как джип по ухабистой дороге!
Мохаммед не пожелал расставаться и предложил заехать к нему в гости. Мы согласились, и машина все на той же скорости с визгом тормозов подкатила к двухэтажному коттеджу на окраине Хургады. «Все дома на этой улице мои», — небрежно бросил Мохаммед. Кто бы сомневался.
Мы поднялись на второй этаж, сняли обувь и босиком по мраморному полу зашли в комнаты. Стены помещений были выкрашены в белый цвет, всюду вентиляторы. Нам показали интерьер, особенно гордо — хорошо оборудованную кухню. Потом сидели в просторной гостиной и ждали, когда его супруга, женщина молчаливая, но энергичная, заставит стол рыбно-овощными закусками. Хозяин под кальян на диванах рассказывал, как он пятнадцать лет работал в американской компании «Эссо» на Ближнем Востоке и в Индии, зарабатывал в среднем 5000 долларов в месяц, скопил капиталец и приехал сюда. Здесь начинающих бизнесменов освобождают от налогов, дают землю бесплатно, жилье здесь дешевое (его восьмикомнатный коттедж стоит всего 20 тысяч долларов), с кредитами нет проблем. Мы все это воспринимали с болью в сердце, вспоминая наши условия для малого бизнеса — наилучшие условия для его уничтожения. Президент, сжав зубы, ругался. Но вот хозяйка пригласила за стол, и мы опять заработали челюстями. Мохаммед поинтересовался, нашим возрастом, ему ответили: Президенту — 40, брату — 47. Главный бедуин широко раскрыл от удивления наполненный рыбой рот, обнажив коричневые стертые до половины зубы. Потом признался, что ему сорок один. Седой и морщинистый, он выглядел на 60, а мои спортивные спутники внешне годились ему в сыновья
Брат снова затронул любимую тему о подводной охоте. Мохаммед сказал, что отвезет нас на свое любимое место. Там можно стрелять кого угодно и сколько угодно. Мы обнялись и рассыпались в витиеватых благодарностях.
Мохаммед заботливо довез нас до отеля. Там в рецепшине нас преданно ждали наши Оля-Даша. Брат отправился в сторону нашей группы, попивавшей напитки со льдом под виртуозные пассажи Омара. Здесь было так уютно, что и нам не помешало бы разделить с массами это сытое благодушие. Но девицы желали нашего сопровождения и впечатлений, а мы считали себя джентльменами.
Сели в «Хонду», и девицы предложили ехать в пятизвездочный отель «Сонеста». Я возмутился и попросил меня высадить. Президент стальным голосом приказал остановить машину и мягко выгнал девиц наружу. «В чем дело, Андрей?» Я признался, что мои деньги на исходе и свою долю в дорогом ресторане я оплатить не в силах. «Всего-то! — обрадовался он, — слушай, парень, для меня эти расходы — тьфу! плачу за всех я. Прошу тебя, не мешай радоваться жизни. Мне хорошо с вами, поэтому не трать нервы на мелочи! Это моя просьба!» — «Ладно, чего не сделаешь для друга!» — вздохнул я. Президент порывисто обнял меня за широкие плечи и впустил девиц в их собственную машину. Они безропотно сели и зыркнули на нас с подозрением. Мы невозмутимо улыбались.
Когда под скрип тормозов мы подкатили к шикарному немецкому отелю, швейцар лишь уважительно взглянув на нашу машину, безропотно впустил. Мы прошлись по ресторанам и выбрали тот, который рядом с бассейном. В центре бассейна находился бар, к нему можно было добраться только вплавь — это нам и понравилось. Чувствуя полную безнаказанность, мы сбросили одежду, развесили ее на спинках кожаных белых кресел и с визгом прыгнули в голубую воду бассейна. Бармен улыбнулся нам и предложил слоеный сок. Я взял стакан и поплыл с ним вокруг бара. Кругом — снизу и отовсюду — все светилось и плескалось. Ко мне подгреб Президент и предложил вылезти на берег. Мы сели в кресла, с нас стекала вода, но в лужи не собиралась — где-то в креслах имелся сток. Потом мы выловили девиц из бассейна и переместились на пляж. На топчанах лениво нежились приезжие немцы. Мы искупались и в морской воде, правда, уже без подсветки. В темноте сонные рыбы тыкались в наши животы, мы их лениво отгоняли. «Прилично, конечно, но после сафари пресновато, — сказал Президент, — поехали лучше домой попробуем половить рыбу».
Дома взяли удочку и прошли на пристань. Под фонарем в круге света плавало рыбы больше, чем в океанариуме. Мы бросали удочку на разную глубину и расстояния, но рыба совершенно не реагировала на наживки, блесну и наши старания. «Перекормлена, ловле не подлежит», — вынесли приговор.
Следующий день был свободен от мероприятий и мы поехали на «Хонде» на дикий берег подальше от цивилизации. Несколько раз пытались съехать с шоссе и проехать по песку в сторону моря, но машина буксовала, и мы пожалели что под нами не джип. Но вот нашли щебеночную дорогу и по ней доехали до берега моря. Вышли из машины и заметили, что вокруг нас берег весь шевелится: по песку в разные стороны бежали крабы и раки-отшельники в своих ракушках-домиках. Подальше от берега песок тоже был испещрен множеством следов. Я разделся, надел подводные очки и зашел в воду, нырнул.
В метре от меня мелькнули сразу две тени. Я присмотрелся и увидел, что от меня уплывали морские чудовища: большой треугольный черный скат и метровый осьминог. Я криком позвал друзей, но чудища так резво удалились, что они увидели только их далекие тени.
Дно в этом месте сплошь состояло из коралловых наслоений и водорослей. В прогретой мелкой воде богато обитала жизнь: цветастые рыбешки, крабы, креветки. Мы бродили по берегу и собирали диковинные ракушки. Каждая казалась произведением искусства, до того красивы и причудливы. Девушки нашли несколько коралловых веточек, но вид у них был сглаженный, видно их обтесало водой с песочком. Даша зашла далеко и принесла оттуда бело-полосатую ракушку размером с дыню. Я набрал достаточно ракушек и углубился в пустыню. Там зашел за бархан и остался один — невидимый и неслышимый людьми — наедине с пустыней. Наедине с собой. Тишина окутала меня.
«Выхожу один я на дорогу;
Сквозь туман кремнистый путь блестит;
Ночь тиха. Пустыня внемлет Богу,
И звезда с звездою говорит.
В небесах торжественно и чудно!
Спит земля в сиянье голубом...
Что же мне так больно и так трудно?
Жду ль чего? жалею ли о чем?
Уж не жду от жизни ничего я,
И не жаль мне прошлого ничуть;
Я ищу свободы и покоя!
Я б хотел забыться и заснуть!...(М.Ю. Лермонтов)
Я наслаждался пустыней, неожиданным одиночеством и отсутствием суеты. И странные мысли хлынули в голову. Меня охватила любовь ко всему человечеству — да, не меньше! Я вдруг увидел его, как единый организм, да — грешный, да — несовершенный, но совсем не безнадежный. Он умел ненавидеть, но и — любить! Мог быть жадным, но и — безрассудно щедрым. Он заковывает себя в асфальт, но безумно любит живую природу. Он тянется к светлому и доброму, потому что это — его настоящая сущность! Мне хотелось его обнять и сказать: «Ну, хватит плутать по холодным тупикам, где в конце — зло, вернись в свое настоящее состояние: люби и будь любимым!» И снова горячая молитва вырвалась из души. Боже, как хорошо! Я любил человечество, любил эту таинственную пустыню, своих спутников, далеких друзей и близких, кошек и собак, крабов и пауков, птиц и облака...
Когда жара притомила нас, мы сели в машину и решили съездить в торговые ряды рядом с «Сонестой» — присмотреть книгу с видами Красного Моря. В жарко натопленной солнцем машине наши ракушки вдруг ожили и расползлись по сиденьям и дну. Мы их собирали, как воспитатели яслей расшалившихся деток: «Иди сюда маленький, иди к тете (дяде), я тебе конфетку дам. Ну, куда же ты, глупый, под педаль тормоза заполз». Наконец, собрали отшельничью малышню, посадили в мешок и покрепче завязали его.
В книжной лавке продавались несколько шикарных изданий с фотографиями морской поверхности и ее пучин. Но цены обескуражили: 70 долларов. Решили поискать в другом месте.
Зашли в ювелирную лавку. Там за прилавком стоял темнокожий мужчина, а по лавке плавно двигалась среди блеска витрин египетская красавица с персиковым личиком и доброй белозубой улыбкой. Глазки она прикрывала густыми длинными ресницами. О, как не хватает в наше циничное время этих опущенных женских глаз, до чего надоела эмансипация! Я подошел к ней и, боясь спугнуть это очаровательное существо, крайне вежливо попросил разрешения сфотографироваться с ней на память. Она неожиданно согласилась, и я протянул Президенту фотоаппарат. Он щелкнул и тоже попросил ее о том же, но уже со своей неотразимой персоной. Девушка почему-то погрустнела, и тут подлетел ее ревнивый хозяин. Президент сказал, что хочет сфотографироваться с девушкой, но получил отказ. Тогда он сказал, что готов заплатить, на что хозяин с восточной мягкостью обещал нас «шуут элиттл» (немного застрелить). Очень смешная шутка... И хоть он улыбался, но взгляд его кофейных глаз не оставлял сомнений в серьезности намерений. Мы оставили эту опасную тему и решили сгладить неприятное впечатление покупкой сувениров. Он тут же преобразился, заулыбался и стал предлагать нам золотые безделушки. Президент купил недорогой медальон с жуком-скарабеем. Оля с Дашей присмотрели несколько браслетов из трехцветного золота. Хозяин остался доволен, Президент не очень...
Следующая лавка благоухала парфюмом. Президент сказал, что решил купить масло для жены и себе для принятия душистой ванны. К нам подлетел хозяин, усадил в кресла, крикнул помощнику, чтобы тот принес кофе. И произвел тот же трюк, что в Каире. Обнюхал Валеру, потом меня и сказал: «Фаренгейт» и «Граффит» и тут же нашел и мазнул наши запястья соответствующими маслами. Мы захлопали в ладоши. Он раскланялся, вскользь упомянул, что учился этому у лучших парфюмеров Египта и Парижа, и поставил принесенный ассистентом серебряный поднос с чашечками на резной столик. Когда мы пригубили кофе, он предложил Президенту масла, послужившие основой знаменитых «Шанель» и «Клема». Президент выбрал шанельное масло и фаренгейтное в хрустальных пузырьках, расплатился «Визой» и довольный и благоухающий, как из парикмахерской, важно покинул лавку.
Затем мы нашли спутниц на втором этаже, примеряющих хлопковые платья с египетским рисунком. Решили подождать их у входа. Тут к нам со шпионским видом, оглядываясь, подкрался юноша и, обнюхав нас, сокрушенно зашептал: «Этот шакал опять обманул приличных иностранцев». И затащил нас в свою парфюмерную лавку. Он стал объяснять, что настоящее масло, если его капнуть в воду, опускается на дно, а если часть его всплывает, то это значит, что оно разбавлено. Потом он заставил раскупорить президентское масло, капнул в стакан и — действительно! капля расслоилась пополам, часть упала на дно, часть всплыла на поверхность. Валера расстроился, отказался от предложенного взамен товара и, запихнув упирающихся девиц в машину, вырулил в сторону нашего отеля. По дороге объяснил, что его крупно обманули, нужна консультация гида. Президент обещал вернуться и устроить «шакалу» разборку по-российски. Но перед этим нужно узнать, сколько лет заключения ему грозит.
Гида мы нашли в пиццерии, где он кушал салат из креветок. Объяснили ему ситуацию. Ниссан успокоил нас и посоветовал просто вернуть товар и потребовать деньги назад. А если будет упираться, то пригрозить туристической полицией. Мы поблагодарили, эвакуировали женщин из машины, которая временно становилась нашим БМП и, дав им суровые наставления, куда и что в случае чего сообщать, отправились на боевую операцию.
Президент остановил машину у дверей лавки с «шакалом». Оставил мотор включенным и с приглушенным «вперед, на врага!» решительно двинулся внутрь лавки. Я прикрывал его тыл. «Шакал» сидел в кресле и поучал ассистента надувать покупателей. Президент сел напротив и швырнул на стол коробки с маслом. Я стоял у дверей со скрещенными на груди мощными руками телохранителя, отсекая выход. Орлиный профиль Президента выражал готовность наказать врага в его логове решительно, но тихо. Выдержав паузу, он процедил:
— Бери назад свое разбавленное барахло и — быстро деньги на стол!
— Все? — испуганно спросил «шакал» и попятился к сейфу.
— Пока только мои, — уточнил Президент.
— А может, возьмете другое масло? — робко предложил торгаш.
— Ты свое масло туристической полиции продай, — нокаутировал его Президент.
Торгаш быстро вынул 80 долларов и протянул Валере.
— Ноу «тоурист полыс», сэр!
— А мой чек? — тихо спросил Валера.
— Вот он, я его в банк не отдавал, сэр.
— Ладно. Живи пока, если сможешь... — великодушно разрешил Президент. И мы покинули поле боя победителями.
Вечером мы позвонили в «Орли». Халид сказал, что договорился насчет охоты и предложил отплыть завтра, потому что он свободен и составит нам компанию. Мы разыскали брата в бильярдной, где он играл с рыжим парнем. И надо отдать должное — играл виртуозно. Он только что вернулся из поездки в Луксор и, часто зевая от недосыпа (их разбудили на экскурсию в 4 утра), рассказал о храме, о жаре и сфинксах. Мы предложили ехать завтра на охоту, он с энтузиазмом согласился, и побрел в номер паковать подводное снаряжение.
Утром взяли такси и поехали в порт. Там ждал Халид в непривычных шортах и майке вместо белой пары с бабочкой. Мы прошли по пирсу и забрались на борт двухпалубного катера. Команда состояла из капитана и матроса. Сразу отплыли и направились в сторону дальних островов. Пока солнце не поднялось, мы загорали на верхней палубе.
По выцветшему небу в сереньких облаках летели неровным клином пернатые. Летели на север. И чего им в Африке не живется! Обязательно нужно в Россию. А ведь дело это не очень-то эстетичное. За время долгого перелета под крыльями вырастают мозоли с кулак, их пожирают паразиты до крови, они теряют в весе, обессиливают. Но ведь летят!
Капитан в мятой морской фуражке стоял за штурвалом и хищно посматривал на девиц. Мы занимались подготовкой своего снаряжения. Когда заплыли довольно далеко, капитан остановил катер посреди моря и сказал, что здесь самые рыбные коралловые скалы. Пока брат с Валерой надевали гидрокостюмы, обвешивались свинцовыми поясами от фрау Хэлен, я в маске нырнул в воду и обнаружил в нескольких метрах от катера на глубине меньше метра вершину подводной скалы, сплошь усеянную кустами кораллов. Подплыл ближе и увидел стаи голубых рыб-попугаев. Здесь же плавало множество других рыб и рыбешек. На глубине около трех метров солидно двигались большие тени серьезных рыбин. Я попробовал нырнуть к ним, но уже на глубине двух метров уши заболели, грудь сдавило, и мощная сила вытолкнула на поверхность. Рыбы меня сопровождали наверх торжественным эскортом, забавляясь человеческой беспомощностью. Кажется, обедом мы обеспечены.
Наши водолазы уже спускались под воду. Я забрался на нижнюю палубу, и вместе с Халидом мы надули маленькую лодочку для обслуживания охотников. Халид спустил ее на воду и поплыл к скале. Тут из воды показался брат, у него в руке на стреле била хвостом первая рыба. Халид снял ее со стрелы и передал мне на катер. Только я бросил ее в корзину, Халид подвез еще одну, такого же синего горбоносого «попугая». Капитан сказал, что это самая вкусная здесь рыба. Так за полчаса брат настрелял с десяток рыб и капитан закричал, чтобы он закруглялся. Брат с неохотой оторвался от любимого дела и влез на палубу.
Президент сказал, что в такой охоте нет никакого азарта и удовольствия. Брат уверял, что охота сия опасна и трудна, хоть порой она не очень-то видна. Там вся скала облеплена ужасными морскими ежами с длинными ядовитыми иглами. В укрытии сидят страшные мурены и бьющие на повал электроскаты.
Капитан дал команду матросу жарить рыбу, а сам встал за штурвал и направил катер в сторону ближнего острова. Он по местному обычаю был пустынен и песчанен, без единого кустика. Мы с братом опять погрузились в ностальгические черноморские воспоминания о тропических зарослях. При этом брат не забывал спускаться в камбуз и следить за качественным приготовлением рыбы и резкой овощей для салата. Девицы забрались на лодку и поплыли на остров. Президент сопровождал их.
Когда матрос выбрасывал за борт обрезки рыбы, из-за острова с ревом вынырнул сине-белый катер морской полиции. У нас появилась легкая настороженность, переходящая в нелегкий мандраж. Сразу забрезжила перспектива крупного штрафа и ускоренной в 24 часа репатриации. Но капитан помахал им рукой, что-то крикнул по-арабски, и они послушно унеслись прочь. «Это мои друзья, не волнуйтесь».
Я тоже спустился в недра катера. Там имелись две крохотные каюты, гальюн и камбуз. Матрос в жаре и дыму заворачивал куски разделанной рыбы в братскую фольгу, поливая соком лимона и посыпая солью. Завернутую рыбу он бросал на сковороду, стоявшую на маленькой газовой плите. Пока рыба жарилась, он резал овощи. Ну, многостаночник!
Халид с матросом принесли на верхнюю палубу подносы с едой. Мы дружно сели за трапезу. На соленом морском воздухе мы нагуляли акулий аппетит. Мясо попугайной рыбы, белое и сочное, таяло во рту. Упругие помидоры и хрустящие огурцы со сладким тугим перцем взрывались на наших острых белых зубах, брызжа сладким соком. Булькал ледяной лимонад, шипела минералка, сухое вино струилось по зардевшимся устам и ланитам. Катер летел в сторону берега и весело брызгал бело-голубой пеной. Море меняло цвета от салатного до ультрамарина и обратно. Кричали чайки, прыгали перед нами лоцманы-дельфины, порхали над водой летучие рыбки. Солнце сыпало с небес ультрафиолетом. Ветер трепал волосы и просоленную легкую одежду. «Уставшими, но веселыми туристы возвращались из похода домой».
В номере меня ждал обгоревший храпун. Он нагишом ходил с банкой пива в руке и жаловался на свою болевую неприкосновенность. Я ему посоветовал лечь, но он сказал, что больно, может только ходить и стоять. Я спросил, где это он купил настоящее пиво в этом безалкогольном государстве. И он поведал, что обнаружил магазин для иностранцев под названием «фришоп», где можно купить по мировым ценам две бутылки спиртного или ящик пива с отметкой в паспорте. Вспомнив, что я непьющий, он попросил, чтобы я ему купил на свой паспорт алкоголя. Я намекнул о вреде пьянства, тогда он сказал, что он меня ужасно любит, поэтому присмотрел для меня нубуковую куртку и даже сбил цену с 250 до 85 долларов. Тут зашел Президент и сочувственно выслушал от Валеры причину вынужденного обнажения и хождения по руму. Тот пожаловался на мою трезвенную жестокость. Президент, услышав о куртке, решительно спросил где эта лавка. Валера объяснил, и Президент потащил меня в машину. Я сказал, что не собирался покупать куртку себе, что хотел привезти ее маме. Президент сказал, что я своим ангельским поведением заслужил модную нубуковую куртку по смешной цене. Сказал, что за свою куртку производства города Парижа он отдал 560 долларов. Я смирился, и мы покатили в центр города.
Там нас ожидала темень: не горела ни одна лампочка. Лавка, куда мы вошли, освещалась свечой. Мы сразу увидели мою куртку, померили, отсчитали 85 долларов и спросили, есть ли что на даму. Тот показал бежевую куртку, явно дамского покроя и запросил 400 долларов. Мы назвали 90. После заламывания рук, причитаний и совместного распития кофе торговец согласился на 154 доллара. Причем последние полчаса битва проходила за эти самые 4 доллара. Пока мы «работали» с торговцем, его ассистент сидел в углу на коленях и творил намаз, не обращая внимания на наши драматические выкрики.
Пока мы ехали во «фришоп», Президент поведал о разговоре на острове с Олей. Оказывается, их послали на пару с условием, что они будут следить подруга за подругой, чтобы ни одна поднадзорная не имела связей, порочащих концерн «Вишь-Карасин». Вот почему они такие несчастные, заключил он.
Президент в магазине с низкими спиртными ценами купил Валере бутылку старого виски, а несчастным девицам дорогого джина, который они как-то похвалили. Нет, право же, Президент тоже любил человечество, только по-своему.
Торжественно вручили обожженному африканским солнцем голому ходячему больному виски и пошли в рецепшен. Там в бильярдной за одним столом брат «разделывал» пожилого немца, за другим играли девушки из нашей группы, Таня и Валя. Они так женственно обходились с тяжелым кием, что мы сели в кресла и залюбовались. Их движения отличались закругленностью и плавной мягкостью.
И вдруг в заведение ввалилась толпа пьяных немцев. Они направились к девушкам и стали что-то горланить, гаденько хихикая. «Эй, бойз, гэт аут, пли-и-из!»(«Эй, ребятки, пошли вон, пожалуйста!») — крикнул им Президент. А мне шепнул, что если они сейчас «прыгнут», он им напомнит, кто кому надрал задницу в 45-м. Немцы пьяно покачнулись, оценивающе глянули на решительную и спокойную физиономию Президента с чеканным профилем, на его тяжелые кулаки, на мои вздувшиеся буграми мышцы и брата с тяжелым кием в руке и, махнув рукой, пошли на выход. Сразу за дверью находился бассейн. Они туда рухнули всей толпой с криками и фонтанами брызг. Сколько же они просадили, учитывая, что пили они в баре отеля, где бутылка крепкого спиртного стоила 150-300 долларов, отчего этот бар не пользовался популярностью. Девушки ласково посмотрели на Президента, а он предложил сходить в ресторан, отметить победу над немецкими агрессорами. Но они тактично отклонили предложение, сославшись на то, что они ждут своих английских друзей. «И эти туда же!..»
«Давай позвоним Мохаммеду, напомним о поездке в пустыню», — предложил Президент. Мы набрали пятизначный номер, и Мохаммед сказал, что сейчас приедет. Через десять минут он подкатил на джипе и поинтересовался, как мы отдыхаем. Мы ему предложили отдохнуть вместе, по-нашенски, по-россиянски. Пошли в мой номер. Там лежал голый обожженный и выдавал органные рулады. На тумбочке выстроилась батарея пустых пивных банок и ополовиненная бутылка виски. Мохаммед уважительно закивал головой. Я достал из сумки бутылку «смирновской» и налил Мохаммеду целый стакан. Тот залпом выпил и от закуски отказался.
— Давай еще!
— Погоди. Давай поговорим о завтрашней поездке, — сказал деловой Президент.
— Утром выходите к отелю к 10 часам — и весь разговор. Наливай!
Я внутренне кричал ему: «Остановись, мусульманин!» Президент налил ему полстакана водки. Тот выпил залпом. Бананы и апельсины остались нетронутыми. Банку красной икры он подцепил двумя пальцами и сбросил в свой карман. Наконец, его разобрало, и он стал рассказывать, какой он сильный и богатый. Тут на запах спиртного заскочил брат, узнал, что был разговор о завтрашней поездке в пустыню на берег моря для подводной охоты, оживился и принес свою бутылку водки. Мохаммед протянул стакан. Брат налил до краев. Бедуин выпил залпом. «Могёт!» — уважительно произнес брат.
Я спросил бедуина, а станет ли ему лучше, если он выпьет еще. Тот сказал: «Станет». Я ему еще раз сказал, что он очень умный и практичный мужик и пусть подумает, прежде чем ответит. Он подумал, повращал глазами, пошевелил толстыми губами и уверенно рявкнул: «Йеа!» ...Спустя пять минут мы с Президентом растаскивали их: одного в номер, другого в джип. Валера предложил Мохаммеду подвезти его до дома ...квартала. Тот обиженно протянул: «А-а-ай э-э-м мэ-э-н!»(«Я мужик!»), завел своего железного верблюда и погнал его с бедуинским криком «Йо-хо-хо!» в сторону пустыни.
Утром в ресторане, пока брат пил чай — чашку за чашкой, мы изучали необычную компанию, занявшую соседний стол. В обществе черноликих арабов — двух мужчин и пожилой дамы — восседала светлокожая красавица с громадными восточного типа глазами, но не в парандже, а в мини-шортах и майке с глубоким вырезом. Из шорт лихо торчали длинные ноги, а в пальцах с ярким маникюром тлела сигарета. Девушка не прятала глаз, а с вызовом разглядывала окружающих.
Без пяти десять в ресторан ворвался мясистый Мохаммед и стал нас торопить. Он не маялся от выпитого вчера литра водки, брызгал энергией и шумным весельем. Решили мы ехать на двух машинах: на его джипе впереди и нашей «Хонде» сзади. Прикинули, что по колее, проложенной тяжелым джипом, японская капризница не забуксует, а если и сядет в песок, то джип ее вытащит. Погрузили в машины подводное снаряжение, спутниц и под грубоватые шуточки генерального бедуина тронулись в пустыню.
Проехав по шоссе километров двадцать, свернули в сторону моря и по берегу поехали дальше, пока не остановились у ворот с колючей проволокой. В воротах стоял военный в войлочной форме с «Калашниковым» наперевес. Мохаммед сказал пароль «эти со мной», и нас пропустили. Мы находились на территории бывшей советской военной базы, откуда коммунисты грозили Ближнему Востоку ядерной дубиной. Также беспрепятственно мы проехали еще два кордона и оказались на берегу глубокой бухты с темно-фиолетовой водой.
Со стороны берега лагуну окружали крутые барханы с белым песком. В бухте кроме нас оказались еще двое рыбаков с удочками и с ведрами, наполненными рыбой. Пока брат надевал подводные доспехи, я в маске нырнул в воду и испытал чувство невольного страха: дно резко углублялось, и подо мной темнела бездна. Да еще этот громила в шутку заорал: «Ша-а-арк!» («Акула!»). Я на всякий случай поискал на поверхности треугольные плавники, знакомые по фильму «Челюсти». Плавать что-то расхотелось, и я забрался на берег. Взял «Зенит» и увековечил брата в гидрокостюме.
Потом почувствовал, скорее подсознательно, близкую опасность и увидел, что к моим ногам, по щиколотку в воде, подплывает мерзкая змееобразная мурена с наглыми глазками и разверстой пастью, усеянной ядовитыми зубами. Успев сделать кадр, я выскочил из воды. Холодный пот стекал между лопаток и струился на белый песок. Я крикнул брату, что имел свидание с муреной, но он только махнул рукой, и сия пучина поглотила его.
Президент в гидрокостюме тоже плавал и сообщал о размерах рыб, креветок и осьминогов, попавших в поле его зрения. Наконец, брат вынырнул и вознес над головой пронзенного попугая. Счет открыт.
Мохаммед показал пальцем на песчаную гору, подступившую к лагуне, и сказал, что с этого склона его дети любят съезжать по песку, как русские по снегу. Я понял намек и полез на гору. Мелкий белый песок сыпался под ногами, я скользил, но упорно полз наверх. За что получил в награду прекрасный вид, открывшийся с высоты. Вода залива отсюда казалась почти черной, лишь у самых берегов голубела. С обратной стороны до горизонта чередой катились волны песчаных холмов, меняя цвета от белого до серо-бурого. Не было ощущения статичности, нет! здесь все двигалось, пульсировало, парило. Песок долин казался манной кашей, вытекшей из сказочного горшка и заполнившей низины. Самые высокие и таинственные горы подпирали небо у горизонта и манили к себе. Я лег на спину и, глядя на небо, медленно поплыл вниз. Мелкий песок стекал вместе со мной. Скольженье и полет... Сколько продолжался спуск не помню, очнулся, когда мои ступни уперлись в армейские ботинки Мохаммеда. Он нагнулся надо мной и спросил все ли у меня в порядке. «Хакей, —сказал, — маджестик»(«Чувствую себя великолепно. Благодарю за трогательную заботу о моем здоровье и настроении, а так же за идею. Кажется, я понял твоих детей, которым это нравится. Действительно это было волшебно»).
Через пару часов мы обыскали весь берег в поисках ракушек, пообедали бутербродами и стали маяться от жары и безделья. Народ возроптал на увлекшегося подводным царством брата. Но тот не реагировал ни на наши крики, свист, ни на гудки джипа. Тогда мы приняли решение оставить брату Мохаммеда с джипом, а самим ехать домой на сиесту. Военные нас спокойно пропустили, и мы с ветерком вернулись в отель. И сразу разбежались по номерам под пресный душ: морская соль разъедала кожу.
В номере обожженный Валера уже смело лежал на спине и в обнимку с бутылкой виски смотрел телевизор. Я смыл под душем соль, окатился холодной водой и, освеженный, вышел из душа. Мы с ним обменялись шутками, я выпил бутылку местной минералки из холодильника и взял в руки книгу.
Президент вошел и сказал, что жара спала и можно пойти на пляж. Что-то не хотелось выходить из прохладного помещения, но он напомнил, что скоро ехать домой, а там мороз под двадцать градусов. Это, конечно, убедило. Я вымазался кремом от загара, и мы пошли на пляж. Оля-Даша уже плескались в море. Мы сели под тростниковый зонт и стали изучать окрестности. Таня и Валя сидели на топчанах с англоязычными боями и играли в карты. Когда девушки увидели нас с Президентом, весело засмеялись, из чего мы должны были сделать вывод, что им безумно хорошо с этими британцами. «Да, пожалуйста, хоть до икоты...» — прошептал Президент. Фрау Хэлен в бинокль наблюдала за своим ручным плейбоем. Отдыхающие на топчанах нагуливали загар. Бар торговал охлажденными напитками. Играл саксофон. Валера включил свой карманный телевизор, я открыл книгу.
Но вот из-за горизонта появилась жужжащая точка и быстро выросла в ревущий водный мотоцикл с плейбоем в седле. Он сделал резкий вираж у самого берега, рассыпал веер брызг и стал кружить и рисовать восьмерки недалеко от берега. «Ах, ты мой шалунишка! — шепотом восхищалась фрау, — до чего он хорош, мой синеглазый загорелый блондин на этом сверкающем синим лаком мотоцикле!» Она взяла в руки мегафон и пригласила желающих прокатиться по таксе: доллар — минута. Из воды выскочила Оля и потащила Президента кататься. Они сели на мотоцикл, я запечатлел их на фотопленку, и они, круша волны, с ревом понеслись утолять страсть к острым ощущениям. Но плейбой на этом не остановился. Он сделал знак бармену включить Майкла Джексона и пригласил прокатиться на надувном «банане». Тут уж подлетела ко мне потомственная ведьма и потащила на это шутовское плавсредство.
Нас на «банан» забралось шестеро, плейбой сел за руль катера и повез нас за буйки. Там он поддал газу, и мы запрыгали на волнах. Дамы завизжали, повалили «банан» на борт, и мы посыпались в воду. Катер остановился, мы карабкались на «банан», но он выкручивался из-под нас, становился на дыбы и снова падал. Тогда плейбой крикнул, чтобы мы забирались по одному. Под его чутким руководством мы кое-как снова забрались на это орудие пыток. Что характерно, наши оплаченные мучения сопровождались песней Майкла Джексона «Триллер». Дамы стали вести себя осторожней, и мы больше не падали. Катер протащил нас за собой еще несколько кругов и мокрых, но измученных доставил на берег. Тут и наши мотоциклисты вернулись из-за горизонта. Я снова взял камеру в руки, и Президент выполнил несколько эффектных виражей под радугу брызг и старательный вопль пассажирки.
— А ты говоришь, рай на небесах, — сказал Президент, — а мы только что побывали в земном.
— Суета все это, Валер, — пожал я плечами, — где-то по большому счету.
— Тоже, конечно, правильно, — согласился Президент, отсчитывая доллары в загребущие руки любимой игрушки фрау.
Но немецкие капиталисты на этом не остановились. Под рекламные призывы фрау по мегафону парень стал готовить к спуску парусник виндсерфинга. Опять подлетели Оля-Даша и, как Марфуша из «Морозко», с горящими глазами затребовали: «Хочу! Хочу! Хочу!» Президент взял парусник, и они по очереди пробовали забраться на него и произвести те же манипуляции, что и плейбой. Но если тот летал по волнам, наши начинающие экстремалы почти все арендное время потратили на поднятие падающего паруса. Только вернут его в вертикальное положение, как от ветра он опрокидывался и никак не хотел отлипать от водной поверхности. Кадр не получался: в окуляре мелькали согнутые спины, задранные к небу руки и ноги, но в композицию части тел так и не собрались. К Президенту тут же подскочила фрау и предложила оплатить курсы виндсерфинга, потребовав за них примерную стоимость коровы в деревне Нижнее Мурашкино. Президент решил сэкономить на курсах и купить все же эталонную корову. Осталось решить, кто ее станет доить.
Когда солнце стало скатываться к горизонту, на пляже появились в обнимку брат и обожженный храпун. Валера сознался, что открыл брату тайну «фришопа», и они «проштамповали братский паспорт двумя висками, причем одну уже уговорили, а вторая дозревает в морозилке». Сцену озвучивал Валера, брат лишь загадочно улыбался и смотрел вдаль.
Президент толкнул меня в бок и сказал, что из-под бровей наблюдал за Таней-Валей. Их зануды с Альбиона, кажется, им здорово надоели картишками, и они со слезами на глазах наблюдают за нашей бурной деятельностью. Я предложил не усугублять их понятной тоски по широким русским мужикам и удалиться. Но тут случилось непредвиденное. На пляж ворвался рассерженный Мохаммед и сказал, что его жена приготовила расстрелянную братом рыбу и ждет нас в гости. Но тут увидел задумчивого «дока» и все понял. «Идем!» — потянул он нас с Президентом за руки. Мы надели шорты и поплелись за бедуином. Президент спросил его, может, захватить бутылку водки? Мохаммед вытаращил глаза: «Что ты, я не пью! Я же мусульманин». — «Значит, вчера у нас гостил твой брат Вася, с которым тебя постоянно путают».
За столом сидели только мы трое. Большая супруга большого бедуина появлялась только для смены блюд. Мы затронули мафиозную тему. Президент сказал, что наша родная преступность проникла уже во все сферы мировой экономики. Мохаммед выразил мнение, что здесь ее нет, потому что самый главный мафиози Хургады — это, безусловно, он. Тогда Валера спросил, а есть ли в его владениях тривиальный бордель. Он сказал, что в мусульманских странах их не может быть даже теоретически, потому что за это: во-первых, расстрел, а во-вторых, тебя свои же осудят и уничтожат. Да и зачем портить собственных мусульманских девушек, когда есть столько туристок.
Потом мы пили кофе и знакомились с детьми, которые сегодня собрались под отчей кровлей, чтобы попасть на свадьбу родственников. Первой подвели к нам маленькую девочку с почти белой кожей и большими черными глазами. Она глубоко засунула пальчик в ноздрю, так и стояла. Громадный круглый сын большого бедуина с десятком колец на пухлых пальцах учился в Каирском университете и готовился стать партнером отца в бизнесе. Он свободно владел несколькими языками, что эффектно и продемонстрировал. Ослепительная улыбка не сходила с его круглого кофейно-молочного лица. Упитанное тело не сковывало порывистых энергичных движений.
Мы подхватили несколько коробок с жареной рыбой для нашего «дока» и откланялись. Хозяин заботливо доставил нас в отель.
В рецепшене ярославский Валера с братом возбужденно уговаривали наших туристов съездить завтра на катере на подводную охоту. Брат обещал им чудеса подводного мира и сытный обед из свежей рыбы. Рядом с ними сидел Халид и поедал глазами наших блондинок. «Однако ничего у них не получится, — напророчил Президент. — Все, что начинается по пьяному делу, обычно проваливается».
Последний день в Хургаде мы решили начать с пляжа. Там собралась почти вся наша группа. Мы загорали так, будто впитывали ультрафиолет про запас, купались с такой жадностью, как в последний раз в жизни. Играли в волейбол, ловя мяч руками и солнечных зайчиков — глазами. Мы играли в теннис мячиком, привязанным леской к трубе, вращая его со свистом. Официанты сбились с ног, угашая жажду напитками. Мы проживали его, как последний день своей жизни.
Президент подозвал официанта и затребовал спутниковый телефон — любимую игрушку деловых людей. Попивая сок, по колено в воде, он объяснял абоненту на том конце провода, что он не в Москве, а в Африке на пляже и дает наставления из бирюзовых вод Красного моря. Собеседнику в Москве это надо было еще переварить, и Валера пока уточнял, какая там погода. «Скока-скока? Пятнадцать мороза? А здесь — тридцать жары». И все в таком роде.
Он снова катал старательно визжащую Олю на водном мотоцикле — до горизонта и обратно, поднимая каскады брызг до синего неба. Я нырял в пучину вод, прощаясь с флорой и фауной богатейшего моря планеты.
Потом мы реализовали мечту: взяли напрокат велосипеды и проехались на них до края Хургады. Автомобили нас уважительно объезжали. Ветерок трепал нам волосы. Приятно было ощущать скорость всем телом. В этот день я вспомнил, что такое мышечная радость! Эта радость по-детски безыскусна и естественна для нормальных людей, которые живут в гармонии с природой. Как нам не хватает этих человеческих ощущений в городах! Президент махнул рукой в сторону уличного кафе, и мы остановились выпить сока. Наши физиономии, наверное, излучали такую радость, что официант засмеялся и принес стаканы, ослепляя своей белозубой улыбкой. Мы, кажется, не только увеличивали их товарооборот, но и всемерно повышали настроение.
Объехали кругом строительство нового отеля. Рабочие, не особенно поспешая, таскали носилки с гравием. Тут же по стройплощадке паслись черные тощие козы. Они с аппетитом поедали бумагу, рубероид и лизали цемент. «Они, наверное, и доятся цементным молоком», — предположил Президент.
После освежающего душа мы оделись прилично и отправились с напарницами поужинать в каком-нибудь необычном заведении. Недалеко от «Шератона» мы нашли ресторан «Морской». Он занимал несколько террас на самом берегу моря. По ним каскадом журчала вода. Каждая терраса окаймлялась густым кустарником. На одной из них размещалась детская площадка с игрушками. В пяти метрах шуршала морская волна.
Президент заказал самого большого омара. Этого распластанного на подносе красного гиганта принес ему торжественно в белых перчатках официант в белом смокинге с прямой спиной. На салфетке он разложил штук пятнадцать никелированных инструментов для операции. Не хватало только аппарата искусственного дыхания и масок на лицах. Ассистировали хирургу наши спутницы. «Скальпель!» — скомандовал Президент, и операция началась. Большие куски розового сочного мяса хирург извлекал из-под жестяного панциря пожарного цвета и раскладывал по тарелкам. Народ их поглощал со стоном, закатывая глазки и щурясь. Спустя полчаса на подносе остались только выскобленные хитиновые пластинки разной формы.
Ниссан обещал нам вечером супер-шоу «танец живота», поэтому мы к назначенному часу поспешили в дискотеку отеля. Там уже грохотали арабо-европейские ритмы. Омар в серебряном костюме дирижировал музыкальными аппаратами. Зал быстро наполнился разноязычным народом. Официанты настойчиво предлагали напитки. Мы опрометчиво заняли столик поближе к дансингу. Рядом присели Таня с Валей. Бои с Туманного Альбиона, видимо, получили отставку. Взглядом они выразили готовность к продолжению знакомства, но тут появились наши штатные спутницы и заслонили нас от конкуренток своими телами, изысканно упакованными мсье Диором.
Но вот после бурного конферанса Омара на дансинг выскочила восточная красавица с обнаженным пупком и стала совершать им вращательные движения. У девушки была стройная фигура и длинная, как у Нефертити, шея. Показав гибкость талии и рук, она сорвала сдержанные аплодисменты русских и хулиганский свист иноязычных туристов. Следующий танец она стала разнообразить вызовом засидевшихся зрителей в свою компанию. Она пронеслась мимо нас, обдав ароматом дорогих духов. Сначала выбрала парочку толстых немцев, но они раза три дернулись и сошли с дистанции. Следующей жертвой она выбрала молодых американок. Эти не комплексовали, но выпадали из ритма и переходили на банальный рок-н-ролл. Когда девушка, наконец, подбежала к нам и за руки вытащила нас с Президентом в скрещение прожекторов, мы уже были готовы на все, лишь бы не уронить престиж милой родины.
Патриотизм вызвал из глубин нашего опорно-двигательного аппарата неведомые танцевальные таланты. Эх! как мы приударили! В нашем танце блистали грани комаринского и гопака, твиста и шейка, рок-н-ролла, рэпа и лезгинки. Сюда же мы ненавязчиво вплели восточную вязь и отполировали все это спортивной акробатикой. Глаза танцовщицы посылали в нас шаровые молнии, вокруг мелькали огни цветомузыки, блистал зеленый лазер и синие вспышки фотокамер. Немцы и янки, итальянцы и англичане, русские и украинцы — вскочили с мест и бурно ликовали. Омар кричал в микрофон «Браво!», публика — «Русские идут!»
Девушка еще танцевала, а к нам подсел Ниссан и поздравил с триумфом. «Ты нас еще на танке с «Калашником» в руках не видел…» — небрежно бросил Президент. Мы спросили, с кем эта мастерица искусств. Он сказал, что это самая дорогая танцовщица в Хургаде. Ее приглашают только в престижные дискотеки. Час ее работы стоит 800 долларов. Она уже купила себе дом с бассейном и «Мерседес», а сейчас копит деньги на замужество. Дело в том, пояснил гид, что эта подозрительная профессия не позволит ей выйти замуж по-мусульмански, поэтому ей необходимо накопить много денег, чтобы какой-нибудь мужчина согласился пренебречь традицией и взять ее в жены. Бедная девушка…
Последний вечер в Хургаде подошел к концу. Завтра нам предстояло возвращаться в Каир для отлета домой. В президентском номере лежал печальный брат и пил виски на пару с сердобольным Валерой. Оказывается, он поехал с четырьмя согруппниками на подводную охоту, и там их арестовала туристическая полиция. Хорошо, в их криминальном коллективе оказался юрист с опытом международной работы. После длительных переговоров он отговорил полицию штрафовать, выгонять этих злостных браконьеров из страны и заставил даже вернуть брату его уникальное подводное ружье, изготовленное по спецзаказу на оборонном заводе. Валера с любовью смотрел на вышедшего из застенков и жалел его всей широтой ярославской души.
Они еще долго рассуждали о загадках Востока. Брат вспомнил, что в Москве египтяне ему обещали организовать подводную охоту, но ничего не сделали. И вообще, с обязательностью у них никак. Они ни разу ни в чем не отказали, но ничего сверх программы и не выполнили. Добавил, что и японцы, если отвечают «хай», то это не значит, что они говорят «да» и что-то для вас сделают. И вообще, мы для них «неверные», а значит, что вроде, и не люди совсем, а так...
В дверь постучали наши спутницы. «Вот и с женщинами что-то не то...» — начал брат, но мы с Президентом вышли из номера и отправились к машине. Мы решили ехать в «Интерконтиненталь» — четырехзвездный отель в нескольких минутах езды. Там наша машина снова послужила пропуском и свидетельством высокого социального статуса. Из рецепшен мы отправились в зеркальный ресторан. Кроме нас там сидела парочка американцев. Крупный мужчина, похожий на Артура Миллера, что-то рокотал на ушко афроамериканке. Она взрывалась приступами хохота, сверкая белыми зубами. «Ничего, мы тут быстро порядок наведем», — пообещал Президент.
К нам подошел двухметровый черноликий гигант в белоснежных одеждах и с белыми перчатками. Мы заказали фирменный кофе. Через несколько минут он принес большой серебряный поднос, уставленный чашками, кофейником, молочником, сахарницей, салфетками, графином с водой и высокими стаканами. Он расставил все это и налил в чашки ароматный напиток.
— Кофе — он и в Африке кофе, — философски изрёк Президент. — Завтра уезжать, а мы еще не поставили последней точки. Вон подводник хоть в полицию попал. А мы ...
— Ты что, в тюрьму захотел? — насторожилась Оля.
— Почему бы и нет? — В его глазах засверкали таинственные разряды. — А нашим верным спутницам придется разделять с нами тяготы застенков.
Девицы испуганно поглядели в сторону выхода. Но было поздней, чем казалось.
— А почему здесь нет рояля? На чем же это я танцевать буду?! — заорал наш хулиган.
— Вы что-нибудь хотите? — вежливо спросил невозмутимый черно-белый гигант.
— А ты не мешай гулять солидолам расейским, — понесло однополчанина. — Кто тут главный? А кто плотит!
К нам приближались с одной стороны мэтр, с другой — американец.
Мэтр начал первым и сразу получил стодолларовой купюрой в открытый карман. Этим мощным ударом он сразу же был нокаутирован, и удалился с поля боя, оставив на растерзание заместителя.
Вторым подошел американец. Президент поднял на него бровь и сжал пудовый кулак. Но тот смотрел на «солидола» с умилением. Протянул широкую ладонь и широко улыбнулся: «Джон Коллинз».
— Сойдет, — одобрительно кивнул боевой друг, — Президент.
И тут же официанту: «Ту боттлз оф рашн водка энд мэни солт какамберз». Тот, гордо вздернув подбородок, пошел выполнять заказ.
— А что водку с какамберзами и нам пить? — спросили девицы, наперед зная ответ.
— Не мешать чудить! — грустно усмехнулся хулиган. — Как моя левая ноздря пожелает!
— Зови мулатку, — посоветовал он американцу на его рычащем наречии.
Тот сходил к своему столику, привел за руку совсем не упирающуюся девушку и представил:
— Мистер Президент, — показал он пальцем на Валеру. — А это Джуди, моя герлфренд. Что будем делать?
— Как что? Ты не понял? Хулиганить, конечно! Ну, там еще, может, драку учиним пренепременно, чтоб рубахи на груди порвать. Пару зеркал раздолбим, люстру вон ту...
Тут вэйта принес две литровые бутылки водки, вазу со льдом и блюдо с солеными огурцами. Тут же на подносе стояли стаканы, сок, вода и хлеб. Валера его сразу отпустил. Сам открыл бутылку и налил спутницам и американцам по полному стакану водки. Подумал и добавил по кусочку льда. На кусочки хлеба положил по огурцу и протянул каждому пьющему. Себе и мне налил сока. Джон смотрел на все это с восторженным ужасом. Валера все делал неспешно без тени сомнения в собственной правоте.
— Все будут пить и смеяться, как дети! — скомандовал шалун.
Народ едва выпил по половине стакана и закашлялся, закривился. «Да, не тот алкаш пошел. Слаб и немощен. Не мы, бывало...» Девицы молча дергались. Янки ловили ртом воздух.
— Хоть бы закуску приличную заказал, изверг, — возроптала Ольга.
— Пока не время. Так, разговорчики! Поехали по вторенькой. Лэт дриньк. Фор Эльба митинг зэ секонд! («За встречу на Эльбе номер два»)
Народ мужественно допил свои порции. Захрустел огурцами, занюхал хлебом.
— Всем петь! — скомандовал он и затянул: «Вы-ходи-ила на берег Катю-уша!» Девицы звонко подтянули, янки замычали. Мы зычно пели, и безбрежная радость переполняла нас. Закончили петь под собственные аплодисменты и крики «Браво! Бис!»
Затем Президент заказал много еды. Мы кушали и пели. Потом танцевали что-то быстрое и медленное. Потом расплатились и с пакетами, набитыми едой и напитками, переместились к морю на топчаны. Там купались и снова пели. Потом устроили соревнование в ловкости и быстроте бега на короткие дистанции по песку и в воде. И пока мы шумно резвились, нам никто не сделал ни единого замечания. Расстались мы поздно ночью друзьями навеки.
После обильного шведского завтрака, растянувшегося до обеда, мы рассчитались с отелем и погрузились в автобусы. Провожать нас пришли Халид и Мохаммед с сыном. Они обещали помнить нас всю жизнь и в ближайшие дни нанести ответный визит. «Обязательно всей семьей, с детишками, да родичей не забудь, ну и соседей, конечно, тоже!» — радушно приглашал Президент, называя номер телефона, только что выдуманный. Последними в наш автобус взошла загадочная длинноногая арабка в джинсовой мини-юбке с сопровождающими мрачными лицами.
В автобусе мы задремали, вытянув ноги на сложенные передние сиденья. За окнами проплывала Великая Пустыня. Она жила своей жизнью. Она густо населена, не только бедуинами и животными. Что-то еще живет здесь, притягивая людей... Пустыня — большой живой организм. Пребывание человека в пустыне меняет его, властно совершая в душе невидимый переворот. Здесь утрачивает цену суетливое мирское и открываются ценности истинные, живущие в глубине души. «Господи, Ты привел меня сюда. Я не знаю зачем. Это было не мое решение, я просто подчинился ему. И если Ты привел меня сюда, то, наверное, в этом есть какой-то непонятный мне смысл, в котором сокрыта Твоя воля. Прости меня, если я что-то делаю не так, как надо. Я просто пытаюсь быть с людьми, которых Ты даешь мне, терпеливым и добрым, насколько умею. И если это угодно Тебе, то пусть это будет. Только поясни мне, если это возможно, зачем я здесь?» И в ответ в моей голове прозвучала фраза: «Всему свое время». На темнеющем небе загорались пульсирующие древним светом звезды.
Мы вернулись в Каир. В отеле «Маади» нас встретили, как старых знакомых. Наскоро переночевали и утром последний раз прошлись по набережной Нила. Впервые мы близко увидели этот водоём при свете дня. По его бурой поверхности плавали сотни небольших рыболовных лодок с косыми парусами. Рыбаки вытаскивали сети, но кроме водорослей там ничего не было. Впрочем, может быть, именно это они и ловили.
Шли мы все дальше по набережной и вдруг набрели на христианскую церковь. Копты, наверное… Зашли внутрь. Там проходила служба. В подсвечниках с песком горели толстые белые свечи. Иконы необычного письма. Лики святых арабские. Молятся на арабском. Умывают лицо после молитв по-арабски. Но все равно это были христиане. Наши люди... И нам стало уютно, как в доме друзей. Я отыскал икону Богородицы. Поставил свечу в песок. На одной иконе был изображен берег Нила, и под сенью пальм ? Святое семейство в пору египетского бегства. И тут меня осенило: этот храм стоит на месте проживания Святого семейства. Вот почему здесь так хорошо! Во дворике присели на лавку в окружении цветов и пальм. Из храма выходили русские люди. Они были загорелы, скромно одеты, печальны; говорили по-английски, но русские. Как их сюда занесло и в какие времена, эмигранты каких времен и какой волны ? неважно. Они русские и они христиане. Братья.
Потом после недолгих сборов мы поехали в аэропорт. Там нас быстро пропустили через таможню, и мы последние паунды оставили в баре за чашкой кофе. Затем в аэробусе три с половиной часа летели на милую холодную Родину. В аэропорту наши верные спутницы Оля-Даша сделали вид, будто с нами не знакомы. За окнами лежал снег, мы стояли в очереди на таможню. Служащая авиакомпании со шваброй двинула нас по белым кроссовкам грязной тряпкой со словами «стоят тут всякие». Пахло потом и хлоркой. Ну, вот мы и дома!
Через неделю я купил книгу о современных христианских чудесах. Там писалось о чуде, которое произошло в 60-х годах в Старом Каире. В течение года Богородица являлась над храмом то в виде голубя, то в иконописном виде. Туда съезжались комиссии из разных христианских конфессий, и это чудо признали, как одно из самых ярких и долговременных.
Президент иногда зовет меня на свою дачу, и мы под треск камина говорим о рае и аде, о происхождении зла и о любви. И я вижу, как меняется его внутренний мир. У него иногда бывают неприятности, судя по его деньгам, крупные. Раньше он за советами ходил к знакомой колдунье, но потом с ней поссорился и теперь ходит в церковь. Однажды в воскресенье мы с ним вместе стояли на литургии в деревенской церкви недалеко от его дачи. Я не узнавал в нем того крутого новорусского, каким он был в Египте. А однажды он признался, что благодаря тому, что его близкие ставили за его здоровье свечи в нескольких церквах, он после одной серьезной разборки остался жив...
Однажды как-то, в житии протоиерея Алексия Мечева прочел, как во время проповеди батюшка «говорил глубоко прочувственно, со слезами, он говорил о любви, которая выше закона (преп.Авраамий ради спасения души своей племянницы Марии надел мирское платье, ел скоромную пищу, пил вино, находясь в месте разврата). В Батюшкином же чтении и с его комментариями, оно произвело потрясающее впечатление даже на священников». И подумалось мне, может быть, для обращения одного лишь Валеры в Православие меня и послал Господь в эту страну? Хотя, почему одного? Впоследствии и вся его семья вместе с ним встанет в очередь причастников. Но, об этом в другой раз…
Я полюбил пустыню. И часто вспоминаю великолепный закат, который мы встречали на вершине горы и ночные гонки на джипах. Я полюбил фантастические краски Красного моря и коралловые заросли с разноцветными рыбами. Свет египетский освещает мои африканские воспоминания и согревает в холодные дни.
Так, зачем я туда ездил?.. Еще узнаю. «Всему свое время».
Свет Египетский
© Copyright: Александр Петров Сын, 2006
Свидетельство о публикации №206021700132
Свидетельство о публикации №206021700132
Рецензии