Красавчик

 

…Сколь часто мы, погрузившись в наблюдения и размышления, не можем придти к согласию с самими собой, и строим по поводу увиденного несколько, порой весьма противоречивых умозаключений. И не так уж много, наверное, в мире явлений, о которых мы с нашими соседями по наблюдению, составляем сходные выводы или, и того реже, бываем согласны безоговорочно. И уж труднее всего, пожалуй, придти к единому мнению о такой эфимерной субстанции, как красота.

Но складываются порой в природе такие случайности, иногда ландшафтом, иногда обликом человеческим, о которых люди единодушно говорят "красиво"…

…Он рос в атмосфере любви и не очень скрытого поклонения. Вместе с молоком матери впитывал ощущение, что красив. Это витало вокруг. Об этом все время шептала ему мать, подтверждала своими поцелуями сестренка, посторонние люди, увидевшие его, произносили нечто, очень похожее по смыслу. Менялись слова и интонации, но атмосфера восхищения, смешанного с легкой завистью, неотвратимо проникало в его сознание. Напрямую высказанные или же нечаянно им подслушанные комплименты неторопливо менялись с возрастом. Начавшиеся с "ангелочка", они быстро доросли до "очень красивого ребенка", и дальше уверенно перешли в "потрясающего красавца" и даже "улетного чувака".

Подрастая и выслушивая, что такой красивый ребенок не должен драться, плеваться, так зверски раздирать на части чужие игрушки, плохо учится, а должен показывать всем пример и уважать старших, он решил, что в мире должна быть справедливость. Если так много ему запрещается делать только потому, что он красивый, то, значит, должны быть какие-то области, в которых ему, по той же причине, позволено гораздо больше чем остальным. И он решил искать их. Для начала, ругаемый за какую-то мелкую провинность, не входящую в обширный запретительный список, он гордо задрал голову изрек: "Но я же красивый…". Онемев от этой сентенции, родители постарались вытянуть из Яна все его логические построения, а, услышав и осознав их некоторую правоту, немного растерялись. Им не хотелось портить ребенка ранними признаниями, что такие области существуют, и они постарались сделать так, чтобы он поверил в ошибочность своих умозаключений.

Он примирился с неизбежностью ношения вериг красоты, но в глубине души не утратил надежды на существование райских кущ вседозволенности для носителей этой ноши. И поместил в своей шкале ценностей понятие "красивый" на одну из верхних ступеней. Невольно, а, может, в качестве протеста.

Во дворе он очень любил играть с Маргошкой. Во-первых, у нее были красивые куклы. Во-вторых, он несколько раз слышал, как бабушка говорила маме: "Ты посмотри, какая красивая девка растет, тьфу-тьфу, чтоб не сглазить". И он считал справедливым, чтобы два красивых ребенка играли вместе красивыми игрушками.

И в школе он вполне естественно влюбился в самую красивую девочку класса. И хотя проявление его чувств выражалось только в желании побольнее дернуть избранницу за косичку, да двинуть посильнее портфелем, в особо удачный день - пониже спины, но это была любовь. Поскольку избранница с удовольствием отвечала тем же, то роман успешно развивался до своего апогея, когда он от ревности разломал ее пластмассового куклёныша, а она, в ответ, посадила ему фингал головой несчастного пупса. После этого роман сам собой сошел на нет.

И вот тут-то, в школе, среди разноцветья волос и пышных бантов, постепенно обрел он те самые просторы, в которых ему многое простится. Даже особо не задумываясь об этом, спокойным взором ценителя, поделил соучениц на красивых и некрасивых. Небрежно воспринимал внимание первых, считая это естественной данью его красоте, абсолютно не замечая вторых.

А времени, когда забурлили гормоны, и в заповедных полях, завещанных старыми ловеласами молодым красАвцам, заметались еще только формирующиеся нимфы, он просто не заметил. Не ощутил, когда изменилась сама атмосфера места, в котором встречаются особи разного пола, и девчонки, посчитанные неудачницами, вдруг стали стремительно меняться, перемещаясь из некрасивых в красавицы. Потому что незадолго до этого, в тот самый день, когда ушел на пенсию старый педагог, и на его место пришла свеже дипломированная "англичанка", Надежда Леонидовна, Ян узнал, что такое Любовь.

Красивая, строго одетая, и рдеющая от смущения учительница вошла в класс, подошла к своему месту, окинула учеников взглядом, чуть запнувшись на Яне, и села. И Ян почувствовал, как что-то очень хорошее, теплое и уютное окутало его сердце.

Вначале он просто смотрел. Радовался, когда видел ее в школьном коридоре, и не упускал случая пойти за ней, издали наблюдая строгую спину и ухоженную прическу. Был счастлив, что красивее ее нет женщины в школе, а может в целом мире. Не отводил от нее глаз на уроках, и старался из всех сил, готовясь дома или вытягивая руку в классе. И рассматривал выставленную ею в дневнике оценку как реликвию. Ведь его Наденька была единственной и неповторимой.

А потом, как-то неожиданно, посреди урока, он дико захотел ее. Она была так красива, так уютно округла. Иногда, проходя между партами, она останавливалась, объясняя что-то, клала свою руку на его плечо, и он погружался в сладкое полузабытье. Он был согласен сидеть так, не двигаясь, часами. Но мгновение пролетало, и она шла дальше, касаясь своей рукой уже плеч других учеников, заставляя его ревновать и оставив на память тревожащий запах своих духов. Ее духи были манящими и далекими-далекими, недостижимыми, как и она сама. Ян так и не узнал, что это были за духи. Девчонки, строя из себя великих знатоков, то говорили что это "Шанель номер 5", то "Мажи нуар", но толком даже они не знали. Но это, вообще-то, не очень и волновало Яна.


Он стал раздевать ее глазами, с удовольствием, рассматривать ее зад и ноги, когда она писала на доске. Тут он, конечно, был не одинок. Большинство пацанов класса столь же жадно раздевали ее и обсуждали подробности совершенно неведомого им телосложения учительницы. Яну было очень не по себе, когда он слышал грязные и пошлые разговоры товарищей. Но останавливать разговоры, влезать в драку - значит раскрыть себя, свои чувства, а это он не хотел и боялся. Его чувства и эмоции - только его. И он не собирается их обнародовать.

Пряча от всех свой внутренний мир, он научился так владеть своим лицом и эмоциями, что никто и не догадывался о его чувствах. Более того, он заставил себя мерзким тоном вставлять похабные реплики не только в обсуждения телесных особенностей других училок, но и в отношении Надежды.

И по реакции некоторых одноклассников, с обостренной чувствительностью влюбленного, вычислил, что у него есть еще конкуренты в классе, так же влюбленные в Наденьку.

На каком-то этапе жизни она стала его любовницей, совершенно не догадываясь об этом. Что только он не вытворял с ней в дУше, запертом туалете и ночами в кровати... А на завтра приходил в школу и ревниво всматривался в ее лицо, улыбку, походку, вновь и вновь гадая, есть ли кто-то, касающийся ее божественного тела наяву. И люто ненавидел этого неведомого конкурента, гоня от себя мысль, что не будет же Наденька сидеть и дожидаться того времени, когда Красивый Ян окончит школу и сделает ей предложение. И как накаркал...

По школе пролетел слух, что Наденька выходит замуж. Он похолодел, погрустнел, и понимая, что это скорее всего правда, не захотел поверить. И не верил до тех пор, пока не услышал своими ушами это на уроке от самой Наденьки. Нетерпеливые девчонки спросили ее об этом в лоб, и она, зарозовев лицом и, пригасив вмиг посчастливевшие глаза, подтвердила правдивость слуха. Хотя Ян и был подготовлен к этому страшному известию, но воспринял его как пощечину, как оплеуху, отпущенную ему ни за что, за преданность и верность, за беззаветную любовь. С трудом досидел до конца урока, пошел в медпункт и был отпущен домой. Ему даже не пришлось особо симулировать. Руки тряслись, лицо было красным, глаза слезились.

Он провалялся дома неделю. Не ел, только пил воду, смотрел в потолок остановившимся взором, а когда никого не было дома, выл, закусив губу и колотил кулаками по подушке. Мать, заподозрив неладное, сходила и в школу, и к друзьям, измучив их вопросами о сердечных привязанностях сына. Друзья честно старались помочь, но также искренне недоумевали, не ведая о Тайне Тайн Красавчика.

В эту неделю он переболел любовью. Выдернутый из светлой юношеской влюбленности, он медленно погружался в болото тяжелой взрослой ненависти. С удовлетворением ловил мельчайшие нюансы ее плохого настроения, радовался ее усталости или покрасневшим глазам. Отводил непослушные глаза, а они вновь и вновь возвращались к ее отяжелевшей фигуре, налившимся грудям и ставшей пятнистой мордочке. Яна спасало злоязычие. Его полные яда высказывания растаскивались приятелями по всей школе и повисали плевками на юбке Надьки.

И вот в это самое, смурное для него время, он вспомнил о том, что красив. Восторженные шепотки и кокетливые взгляды, все время сопровождавшие его, в период беззаветной влюбленности был ему совершенно безразличны. Он был равно холоден со всеми. А сейчас ему это стало вдруг очень важно. Он радостно обнаружил, что одноклассницы смотрели на него влюбленными глазами, а зрелые, порой даже незнакомые, женщины поглядывали на него странными взорами, и он ощутил, как это приятно, как щекочет самолюбие и отвлекает от трудно изживаемых мыслей о предательнице.

Правда, друзья, вдруг, разлюбили ходить с ним гулять. Раньше с ним было очень выгодно выползать на прогулку. Любые компании девиц мгновенно ловились на Яна, как вороны на блестящую побрякушку, а чуть позже, натолкнувшись на его равнодушие, разочаровано принимали ухаживания кого-то из ближайщих друзей Яна. Надеясь подольше покрутится возле него и привлечь к себе его внимание. А ныне, совершенно неожиданно, привлекательный и обаятельный, Яник принялся сам ухлестывать за девицами. И компания, которая раньше состояла из парочек, где девушки, принимая ухаживания его друзей, изредка платонически вздыхали о недостижимом красавце, перестроилась "свиньей". В середине шел Яник, вокруг него щебечущая и благоухающая компания девочек, а следом группка мрачноватых и позаброшенных друзей.

Кто-то из друзей, наблюдая за тем, как рушится столь удобная для них система, мрачно проворчал: "Как с цепи сорвался…". Другой, выплевывая крошки табака дешевой сигаретки, предположил: "Не, мужики, похоже, что он где-то до п…ды дорвался. И теперь пошел бороздить волосатые океаны…". Все цинично заржали, но зависти в этом смехе было гораздо больше, чем веселья.

А Ян, освобожденный от привязанности к одной женщины, или, по крайней мере, пытающийся убедить сам себя в этом, и бегущий от своей скрытой тоски в руки
ко всем остальным, действительно очень быстро попал в умелые объятия. Подружка старшей сестры, с детских лет обожавшая обцеловывать его, вдруг почувствовала, что перестала его смущать своими объятиями.

Последние годы сестра Яна неоднократно одергивала ее, когда та уж очень назойливо лезла обниматься с подросшим и почти половозрелым братом. Но тогда это смущало и самого Яна. Он не отказывал себе в удовольствии поподглядывать за подружками сестры, когда они уж очень вольно сидели или задирали юбки, но когда они лезли обниматься с ним, он испытывал двойственные чувства. Безусловно, ему это нравилось. Было очень приятно ощутить теплые девичьи губы, ненароком пробежаться рукой по блузке, распираемой молодыми грудями, и сладко нюхнуть щекотного женского пота. Но потом, наедине, он вспоминал это с мучительным неудобством, чувствуя, что изменяет Наденьке.

А сейчас он сам стал искать эти поцелуи и объятия. Подружка это быстро поняла, и, с молчаливого согласия сестры, быстренько лишила Красавчика уже тяготящих его оков невинности. И вот теперь красивый (об этом говорили ему все), опытный (по крайней мере, он так считал) и начинающий презирать весь женский род, он вышел на Большую Охоту.

Но период Большой Охоты совпал с эпохой Большого Переезда. И очень скоро он открыл для себя совершенно другие охотничьи угодья. Только поразился тому, насколько доступнее здесь была дичь. Она не только млела от объятий и поцелуев, но и очень спокойно позволяла изучать подробности своего телесного устройства, и даже не очень сопротивлялась, подведенная к постели. Ян с головой ушел в охоту. Единственное, что несколько мешало ему охотиться до полной потери сил, был строгий родительский надзор. Мать, напуганная рассказами о местных нравах, требовала от сына максимальной приближенности к своей юбке. А сын еще не успевший осознать местную вольницу, соглашался. Оставаясь при этом не в накладе, хитроумно находя время и место для своего удовольствия. Время он беззастенчиво отбирал от уроков, повернув дело так, что педагоги искренне сочувствовали ему, так много времени уделяющего больной бабушке. А место всегда находилось в парках и на пляжах страны почти круглогодичного лета.

Поначалу он был очень капризен. Критерии отбора были очень высоки. Но потом, как-то по пьяни, соблазнился не красоткой, а просто симпатичной девицей, и поутру проснулся в полном восторге. Как обнаружилось, в постели красота была не самым главным, а симпатяшка, осчастливленная общением с Красавцем, такое вытворяла… И он стал всеяден. Написав на своем щите лозунг: "Лучше тЕла могут быть только телА" и выбрав в качестве самого страшного ругательства "ррромантик". Он стремительно знакомился, быстро пресыщался, и небрежно отшвыривал от себя. Абсолютно не реагируя на слезы, холодно выслушивая объяснения в любви и равнодушно не отвечая на звонки покинутых пассий. Какая-то часть его души отмерла давным-давно, словно попал туда кусочек знаменитого кривого зеркала, уже поразивший когда-то Кая. Он не хотел слышать о чужой любовной маете, чтобы не всплыли воспоминания о собственной, когда-то пережитой боли.

Это совсем не мешало ему быть хорошим товарищем и откликаться на любую просьбу о помощи, если только это она не была связано с амурными делами. И это сильно снижала ценность дружбы с ним, потому что все находились в том возрасте, когда основными темами переживаний были именно любовные неурядицы.

… Отнюдь не все повороты жизненного пути встречают нашу благосклонность. И даже непосредственно не касающиеся нас, а выпавшие нашему близкому, или случайно наблюдаемому. Порою, мы даже убеждены в ошибочности того или иного жизненного поворота или зигзага. И с совершеннейшей уверенностью, буде дана нам такая воля, знали бы, как и куда поместить наблюдаемого, какие добрые дела посоветовать совершить ему и где подстелить соломки. Но стремительность жизни и необратимость времени оставляет нам только сожаление о невозможности вмешательства.

А иногда события, показавшиеся незначительными и не насторожившие сознания, наподобие невинного путешествия, выполняемого по роду службы, только сквозь дымку ушедшего времени, начинают восприниматься как истинно переломные…

...Когда она вошла в автобус, где Ян развалился на заднем сидении в обнимку со своим армейским вещмешком и винтовкой М-16, он даже не остановил на ней взгляда. Но оказалось, что свободное место есть только рядом и ему пришлось подвинуться. По эмблемам и знакам различия он увидел, что они с одного басиса*, только она начинает службу, в отличие от него, считающего дни до дембеля.

*Басис - (здесь) воинская часть

Очки, круглое личико, уже оплывающая, хоть и очень женственная фигурка. И походка с милой неуклюжестью. "Абсолютно неинтересный экземпляр" - холодно определил он. Она села рядом.

- В первый раз домой после тиронута?** - равнодушно спросил он. Ехать было далеко, а спать пока не хотелось.

**Тиронут – курс молодого бойца.

Она кивнула головой и покосилась на него. Ян ждал. Даже совершенно не заинтересовавшись объектом, он ждал привычного развития ситуации. Обычно после первого, короткого, всегда следовал более заинтересованный взгляд. А уже после долгого и внимательного рассматривания, женские глаза всегда теплели и кокетливо настраивались на развитие многообещающего знакомства. Соседка же спокойно отвела глаза, достала из рюкзачка, увешанного какими-то хвостами и куклёхами, книгу, и спокойно углубилась в чтение. Ян удивился. На его глазах ломался стереотип поведения самки при встрече с Красавцем.

Он лениво, с привычной вседозволенностью, потянулся к ее книге и заглянул вовнутрь. И удивился во второй раз.

- А почему именно Швейк?

- А потому, что это одна из немногих любимых книг, привезенных с собой. И потом, общение с ее героями позволяет мне с большим юмором воспринимать идиотизм армейской службы.- Она замолчала, а потом доброжелательно спросила: - Что тебе еще интересно, Яничек, ты скажи, я тебе отвечу.

В "Яничке" слышалась легкая ирония.

- Ты меня знаешь?

- А как же. Это ты меня не знаешь. А я о тебе знаю ааабсолютно все, уж извини. Поверь, помимо собственной воли. Все твои вкусы, пристрастия, предпочтения. Рост, вес, любимые позы в сексе. Даже размер твоего члена. Девки только тебя и обсуждают. Ты ж у нас на басисе достопримечательность.

Все это говорилось спокойно, с малой толикой яда.

Немногие люди, даже очень давно знавшие Яна, могли бы признаться, что видели его таким растерянным, хотя замешательство длилось совсем недолго. Он стремительно оправился, подремонтировал случайно поврежденную броню превосходства, но не нашелся что сказать.

Не услышав вопросов, соседка опять уткнулась в книжку. Ян мог бы дать голову на отсечение, что соседка не играет, он ей действительно аб-со-лют-но неинтересен.

В нем поднималась холодная злость. Мало того, что эта очкастая девица сумела поставить его в неудобное положение, так она еще и не обращает на него никакого внимания. Это она-то, с простецким хвостиком волос, стянутых резинкой, с намечающимся вторым подбородком, животиком, подчеркнутым армейским ремнем, кроссовками, застенчиво уткнувшимися друг в друга носками и маленькими ручками с обгрызенными ногтями? А ведь по его классификации, которая за последнее время приобрела стройность и изящество, и давно отошла от детской черно-белой раскраски "красивая - некрасивая", соседка с трудом дотягивала до разряда "обаяшек". И она-то пренебрегает общением с ним? Этого он спустить не мог, и ринулся в атаку.

Она предсказуемо долго сопротивлялась. И некоторое несовершенство форм и испуганная малоопытность, обнаружившиеся после овладения крепостью, оказались для Яна вполне ожидаемы. Он все это вычислил еще при начале знакомства. И в первую ночь вел себя с ленивой снисходительностью взрослого, уступающего прихотям ребенка. В темноте, так в темноте, не хочешь так, ну и не надо. Он только ждал, когда она поглубже сядет на крючок. Чтобы больнее было. Чтобы потом резким движением отбросить ее в сторону. Отомстив за пренебрежение к нему при первой встрече и за чувство неловкости, испытанное им тогда. Но одной ночи для этого было явно мало. И они заскользили от ночи к ночи, перемежая их расставаниями.

Сначала она постоянно приводила его в недоумение. Тем, что открыто восхищалась чем-то, подвернувшимся на их пути, и достойным, не ее взгляд, внимания. Тем, что хотела знать, что именно он чувствует сейчас, не думает, а именно чувствует. Тем что, болтая о пустяках, совершенно не раздражала его.

И тем что, прекрасно понимая несовершенство ее лица и тела, он считает ее красивой

Потом он никак не мог привыкнуть к неведомо откуда появившейся дрожи в руках. Она начиналась, когда он думал о ней, и ему казалось, что эта дрожь видна всем. Но, неоднократно проверив, понял, что это не физический тремор, а совершенно непонятное внутреннее ощущение. И лишь ощутив тепло ее тела, дрожь постыдно бежала прочь. А через ладони проникала в него мягкая и теплая волна, в которой была и ее стыдливость, и теплые глаза, от которых не хотелось отрываться, и его звенящее желание.

Ян сам не заметил, когда это произошло, но вдруг почувствовал, что избалованный любовной изощренностью и отточенным мастерством предшествующих подружек, он неожиданно находит ни с чем несравнимое удовольствие в ее застенчивых ласках.

И он, замысливший эти встречи для мести ей, вдруг стал бояться. Что, во-первых, она не придет в назначенное время, а, во-вторых, вдруг заметит, КАК он ждет ее прихода. Он и сам понял это не так уж и давно.

Тем временем их встречи стали редки и странны. Он завершил службу в армии, и счастливо валялся в кровати первые недели, размышляя, чем же заняться, а она служила. Поэтому они встречались не чаще, чем раз в неделю. Она приходила с сияющими глазами, и напряженно вглядывалась в него, как будто отыскивая в нем какие-то изменения. Но с первых же прикосновений и слов, не найдя чего-то, начинала гаснуть, и к концу свидания лишь слабый отсвет теплоты оставался в ее глазах.

Однажды субботним утром он проснулся и нашел ее, полностью одетой, сидящей на кровати и внимательно разглядывающей его. Она отпихнула его руки, дождалась, пока он окончательно проснется и даже принесла ему кофе в постель, а потом опять уселась на кровать в ногах, но в отдалении, и сказала:

- Я устала слушать тебя, Яник, - она жестом остановила его удивленно поднимающиеся брови. - Да, да, ты не разговорчив, но я устала слушать тебя. Потому что каждую нашу встречу я жду твоих слов. Да, ты очень мило шепчешь что-то в ушко, ты же знаешь, что женщины любят ушами. Но то, что ты говоришь мне, ты, уверена, говорил еще и предыдущей, и скажешь последующей.

Я тебя... - она запнулась, - я к тебе очень хорошо отношусь, но, наверное, я жду от тебя того, что ты мне дать не в состоянии. Ты хороший, внимательный любовник. В придачу к твоей безукоризненной красоте, это делает тебя неотразимым для женщин. А я... Мне очень важна еще и теплота человеческих отношений. А с тобой у меня будет... Точнее, у меня с тобой ничего не будет. Прости, мой милый, ты ведь любишь только себя... И поэтому я ухожу...

Пошарив в ящике, он достал пачку сигарет, оставленную одной из последних со-постельниц. Никогда еще женщина не оставляла его. Он следил за ее быстрыми движениями, за тем как она собирала свое нехитрое имущество, хранившееся у него. Зубная щетка, какие-то баночки с кремом, пакетик с бельем, коробка прокладок, мохнатые, ушастые домашники, сделанные в виде кроликов.

Она остановилась, прикусив губу осмотрела комнату, подняла сумку и, глядя на него очень грустными, но сухими глазами, сказала:

- Будь здоров. Искренне желаю тебе счастья. Может, встретишь еще женщину, с которой оттаешь...

Как ему мешала сейчас броня, лелеемая и выращиваемая долгими годами. Когда никто из окружения, ни один человек, не знал, и даже не догадывался об истинных чувствах Красавчика. И он просто не мог сейчас, физически не мог, язык немел и тяжелел, сказать, что давным-давно оттаял. И что тот крючок, который он закидывал ей, уже давно вцепился в него самого и сидит очень глубоко. И приносит ему сейчас невыносимую боль.

Хлопнула дверь, тоскливым запахом заброшенности обдал подъезд, улица встретила шелестом листвы и стоящими вдоль тротуара автомобилями. Идя по пустой улице, она невесело думала обо всем сразу. О том, как мало еще машин, о том что, грядет жаркий день, о том, что автобус будет совсем не скоро, и о том, что сказка не состоялась. Изломы льда, как не красивы они в косых лучах солнца, не растопить теплом любящего сердца. И что если она не оставит его, ей всегда будет холодно рядом с ним. Но, неведомо почему, ей катастрофически не хватало рядом его гордого лба и шевелюры, самовлюбленных глаз и ласковых рук.

А он, оглядывая опустевшую комнату, впервые в жизни хотел не красоты, а тепла. Но не того, что можно ощутить, прижавшись к красивому и податливому телу, а тепла человеческой души. Той неясной субстанции, которую он отрицал, над которой он так долго подсмеивался, и по которой он так сейчас затосковал. Так сильно, что из последних сил удерживал себя от нестерпимого желания броситься вслед за женщиной, на плече которой болталась сумка, приютившая тапочки, сшитые в виде смешных пушистых кроликов...