Хроники Империи. Год 1262-й

 *

 Настроение императора было подстать утреннему заоконному пейзажу. Небо было как серое сукно; дождь, начавшийся еще ночью, не затихал ни на минуту. Занавесы в личном кабинете императора были раздвинуты, окна - распахнуты, и дождь заливал пол из дорогого заморского дерева и край старинного медейского ковра. Император сидел в своем кресле, положив локти на стол и наклонив голову так низко, что почти касался лбом разбросанных по столу бумаг. Пальцы его были сцеплены в замок на затылке.

 Увидев эту странную позу и сразу все поняв, Альберт хотел было уйти, пока его не заметили, но потом передумал и все-таки вошел. Уже не в первый раз он видел, как император сидит вот так, бездеятельно и неподвижно, согнувшись и почти скорчившись, что было для него совершенно неестественно, и всегда причина была одна.
 
 Он подошел вплотную к столу, но император даже не пошевелился. Тогда Альберт кашлянул и зашуршал бумагами, которые держал в руках. Император поднял голову и посмотрел на него. Лицо его было багровым от притока крови, глаза казались покрасневшими и больными.

 - Что у тебя? - спросил он глухо
 - Опять голова, Эмиль?
 - Что у тебя? - повторил император уже с заметными нотками нетерпения в голосе.
 
 Он медленно выпрямился и откинулся на спинку кресла.
 
 - Доклад капитана императорской гвардии, - сказал Альберт.
 - О чем доклад? - без малейшей тени интереса спросил император.
 - Об аресте Слоока.

 Молча император протянул руку, и Альберт вложил в нее доклад. Стопка листов, скрученная в свиток и запечатанная личной печатью капитана, выглядела хоть и тощей, но зато каждый лист был убористо исписан сверху донизу мельчайшим неразборчивым почерком. Подобное чтение стало бы пыткой для измученного головными болями императора, и Альберт ничуть не удивился, когда тот, не глядя, отложил доклад в сторону, и снова перевел тяжелый взгляд на него.

 - Ты сам читал?
 - Нет, но...
 - Суть тебе известна?
 - Да.
 - Тогда рассказывай. И сядь ты, ради Гесинды, не маячь.

 Альберт сел, но заговорил не сразу, не зная, с чего начать. Принесенные им новости едва ли можно было назвать утешительными. Император не торопил его; сидел молча и неподвижно, прислонившись затылком к высокой спинке кресла, как будто прохлада черного лакированного дерева могла умерить боль.

 - Может, закрыть окно? - предложил Альберт, уже жалевший, что первый порыв - уйти - не возобладал над вторым. - На пол же течет.
 - Оставь. Здесь дышать нечем.

 На взгляд Альберта, в кабинете было даже слишком свежо, но он хорошо понимал, что нет никакого смысла спорить. У императора сейчас свое собственное, отличное от других, восприятие внешних раздражителей, пространства и даже времени.

 - Так что ты там говорил про Слоока, Альберт? Ты ведь имел ввиду князя Рувато Слоока? Кажется, никаких других Слооков у нас нет. Тем более, таких, которых следовало бы взять под стражу.
 - Верно, о нем я и говорил. Видишь ли, Эмиль... твой приказ, кажется, немного припозднился. Или Слоока кто-то предупредил заранее.
 - В каком смысле?
 - В таком, что его эдесский дом оказался пуст. Князь распустил всех слуг еще несколько дней назад и сам уехал накануне вечером.
 - Уехал? Куда?
 - Никто не знает. И неудивительно - я думаю, он скрывается.
 - Так. Обыск делали?
 - Разумеется.
 - И ничего не нашли, - фраза прозвучала скорее как утверждение, чем как вопрос.

 Альберт кивнул.
 
 - Слоок позаботился и об этом. Все ящики всех столов и всех секретеров девственно пусты, зато в одном из каминов было полно золы, еще не до конца остывшей. Ее просеяли всю, но отыскали только несколько крошечных обгоревших клочков, на которых ничего нельзя разобрать.
 - Хорошо потрудился... - пробормотал император и приложил ладонь ко лбу. Лицо его, еще недавно багровое, стало белым как сметана. - У тебя есть какие-нибудь соображения насчет того, куда он мог отправиться?
 - Не знаю... помимо дома в Эдесе у него есть еще несколько. Я послал туда людей, но не думаю, что он рискнет там появиться. Слишком очевидные места. К тому же, на все его земли и недвижимое имущество уже наложен арест.
 - Он мог поехать к родственникам?

 Альберт подумал.

 - Едва ли. Родственников у него не густо. Родители его умерли; есть младший брат, который, по моим сведениям, уже третий год живет в Бергонте: он женился на дочке одного местного землевладельца. Владения князей Слоок - майоратные, так что младший подыскал себе женушку с хорошим наследством, хоть и чужеземку. Братья почти не общаются. Еще есть дядя со стороны матери, безземельный дворянчик, - Альберт снова подумал и добавил значительно: - Некий Клингманн.

 Впервые за весь разговор искра интереса промелькнула в желтых глазах императора.
 
 - Клингманн? А Хельмут Клингманн, он...
 - Да. Это его сын и двоюродный брат Слоока.
 - Так-так, - сказал император и выпрямился. - Он еще жив?
 - Честно говоря, не знаю. Я ничего о нем не слышал с тех самых пор. Ты ведь сам отправил его на границу, причем предварительно лишив офицерского звания?
 - Да; и он еще легко отделался. Впрочем, в данном случае он едва ли может быть нам полезен. Если он и жив, к нему Слоок не поедет. А вот к его отцу...
 - Я послал людей и туда, но... Думаешь, он станет подставлять родственника?
 - Он и не родственников подставляет, не задумываясь, - мрачно сказал император. - Скользкий тип! Но, если допустить, что к дяде он не поедет, кто остается? Друзья? Соратники?
 - О них ничего не известно. Он весьма скрытен в своих связях. Знаешь, есть такой тип людей - со всеми на дружеской ноге, но ни с кем не сходится близко.
 - Ладно... Я сам поговорю с Ахенаром. Там, где потерпела неудачу гвардия, возможно, преуспеют братья Фекса... - император прикрыл глаза и замолчал, потом вдруг спросил: - А что насчет моей сестры?
 - Твоей сестры, Эмиль? - слегка растерялся Альберт.
 - Да, да, моей сестры, - нетерпеливо повторил император, не открывая глаз. - Ты разве не знаешь, что она состоит в той же шайке, что и Слоок?
 - У нас нет доказательств, - ответил Альберт.
 - К Безымянному доказательства! Кому они нужны? Это и так ясно. Пошли людей и к ней.
 - Но без соответствующего приказа твоя сестра гвардейцев и на порог не пустит.
 - Будет ей приказ.

 Император открыл глаза, протянул руку и не глядя взял перо, которое будто само прыгнуло ему в пальцы. Придвинув к себе чистый лист бумаги и чернильницу, император задумался на несколько секунд и принялся писать. С восхищением, не померкшим за более чем двадцать пять лет службы при императоре, Альбер смотрел на него. Трудно было не восхищаться способностью императора собираться и брать себя в руки при любых обстоятельствах. Это был уже не человек, а воплощение самой империи.

 Писал он недолго. Отточенные за долгие годы официальные формулировки сами приходили на ум, не нужно было даже задумываться. Закончив писать, император капнул на лист сургучом и перстнем оттиснул на нем знак королевской власти - увенчанную зубчатой короной мертвую голову. Мрачный знак этот давно наводил ужас на жителей Касот и даже соседних королевств.

 - Возьми, - сказал император и, отдав бумагу Альберту, снова откинулся назад и прислонился затылком к спинке. Лицо его ровным счетом ничего не выражало.

 Прежде чем сложить документ, Альберт пробежал его глазами. Бумага даровала предъявителю ее право на проведение обыска в родовом поместье дюка Шлисса, а так же на арест самого дюка или любого из членов его семьи, при возникновении любых подозрений. Чеканные фразы отзывались железным лязгом; император предпочитал сухости канцелярских формулировок жесткий "военный" стиль.
 
 - И постарайтесь устроить так, - сказал император, глядя в глаза Альберту, - чтобы Карлота дала гвардейцам повод взять ее под стражу. Но, разумеется, действия наших людей не должны быть откровенной провокацией.
 - Слушаюсь, - поклонился Альберт. - Но, Эмиль, ты поздно спохватываешься. Твою сестру следовало поместить под замок гораздо раньше.
 - Я знаю, что делаю, - отрезал император в своей непререкаемой манере. - До сих пор она сидела довольно тихо, вела себя благоразумно и ловко выкручивалась из любых сомнительных ситуаций, но теперь, узнав о бегстве Слоока, ей может показаться, что становится жарко, и она выкинет какую-нибудь штуку, забыв об осторожности.
 - Ты опасаешься ее?

 Император презрительно улыбнулся.

 - Что она может сделать?
 - Подослать убийцу, - предположил Альберт.
 - Разве это в первый раз? К тому же, это уже будет твоя головная боль, Альберт. Ты, кажется, сам взялся охранять меня.

 Альберт снова поклонился.

 - Эмиль, еще кое-что насчет Слоока. К докладу приложен список принадлежащих ему земельных угодий и недвижимого имущества, а так же приведен примерный размер его состояния в золоте и драгоценных камнях - то есть той его части, о которой удалось получить сведения. Все это в ближайшие дни перейдет во владения короны.
 - Хорошо. Посмотрим, каково ему придется без его золота, - сказал император и добавил с волчьей усмешкой: - Полагаю, медейцам такое положение дел не понравится.

 Да, подумал Альберт, медейцы так привыкли получать денежную поддержку от касотского князя, что едва ли легко смирятся с потерей. Теперь, скорее, не им придется искать помощи у Слоока, а ему у них.

 Он еще немного подождал, не добавит ли чего император к уже сказанному, но тот молчал. Тогда Альберт поднялся, чтобы уйти, но император жестом велел ему задержаться.

 - Со дня на день в Эдес должен приехать Марк, - сказал он. - С ним творится что-то странное: в последнем своем письме он заявил, что должен переговорить со мной об очень важном предмете. Не знаю, что он задумал, но это, кажется, весьма для него важно. Тон его показался мне весьма взволнованным, и никогда еще он не был так настойчив. В общем, если встретишь его раньше, чем я - направь его прямиком ко мне. Ясно?
 - Хорошо, Эмиль.
 - Тогда иди.
 - Эмиль... - сказал Альберт, нерешительно на него глядя. - Может быть, позвать к тебе лекаря?
 - Иди, я сказал!

 Не смея настаивать, Альберт вышел, а император, оставшись один, поднялся и подошел к окну. Дождь лил, не останавливаясь; у окна особенно остро ощущался его холодный, сырой, водянистый запах. Император выставил на улицу сложенные лодочкой ладони, и они за несколько секунд наполнились холодной дождевой водой; в нее император погрузил пылающее лицо. Этого ему показалось недостаточно, и он высунулся из окна почти по пояс, дождевые струи побежали по волосам и промочили насквозь рубашку из тонкого полотна. Холодные уколы водяных игл были приятны, они снимали жар и ослабляли боль. Никто другой, скорее всего, не решился бы на подобную процедуру в холодную осеннюю погоду, слишком велик был риск слечь в лихорадке. Но императору все было нипочем. Его могучий организм с легкостью справлялся с любыми экстремальными воздействиями; лишь с учащающимися приступами головной боли он не мог совладать. С каждым годом они усиливались и чаще давали знать о себе, это было настоящее проклятие ментальных магиков; еще десять лет назад император не имел о нем никакого понятия, но ныне знал, что это неизбежная расплата за дар. Поделать с этим ничего было нельзя, а думать о будущем страшно, поэтому император старался не думать, и боролся с бедой всеми силами, как только мог.

 *

 В горах уже вовсю властвовала зима. Горные луга замело снегом, извилистые узкие тропы покрылись ледяной коркой. По горным склонам гулял зимний ветер; счастье еще, что не начался снегопад, и небо оставалось чистым. Но и без того путешествие едва ли можно было назвать приятным. Рувато промерз до костей. На подобную погоду он не рассчитывал, и потому подбором соответствующего гардероба не озаботился. Его плащ, прекрасно защищающий от осенней сырости низины, от ледяного горного ветра не спасал. Дошло до того, что невозможно стало далее ехать в седле, и Рувато, опасаясь замерзнуть, спешился и пошел пешком, ведя за собой лошадь. Но все равно к тому моменту, когда он оказался перед воротами небольшого горного замка, он не чувствовал ни рук, ни ног.
В маленькой неуютной гостиной, куда проводил его молодой сумрачный слуга диковатого вида, Рувато первым делом устремился к камину. Последний раз, насколько он помнил, он так замерзал под стенами Синнексии, где его войско стояло почти два месяца, а было это три года назад. Оказавшись перед излучающим яростный жар пламенем, он снова почувствовал себя человеком.

 - Рувато! Это в самом деле вы? - раздался за его спиной глубокий звучный голос. Он обернулся.
 
 Голос принадлежал хозяйке замка, которая как раз в эту минуту вплывала в гостиную. Карлоте, дюкессе Шлисс, было пятьдесят три года, она возвышалась над Рувато на целую голову и была в два раза шире его в плечах. Рядом с этой монументальной женщиной гость выглядел миниатюрным ребенком. Но разница в пропорциях ничуть не смутила Рувато, он с любезной улыбкой подошел к дюкессе и почтительно поцеловал ее полную белую руку.

 - Это в самом деле я, - сказал он, все так же улыбаясь и сильно растягивая слова.
 - У вас ледяные руки, - заметила дюкесса. - И сами вы синие от холода. Вы замерзли?
 - Еще как, - ответил Рувато, снова оборачиваясь к камину. - Ужасный у вас тут климат, как вы его терпите?
 - Дело привычки, милый мой. За тридцать лет можно привыкнуть к чему угодно, даже если бывать тут наездами. Но вы-то что здесь делаете? Я вас не ждала.
 - Увы, вынужден просить простить меня! Вы знаете, не в моих привычках сваливаться как снег на голову, но в этот раз обстоятельства оказались сильнее моего врожденного чувства такта.
 - Вы можете хоть когда-нибудь разговаривать серьезно?
 - Я серьезен, миледи, как никогда, - заверил Рувато (впрочем, вполне беспечным тоном). - Мне, право, не до шуток.
 - В самом деле? Но что случилось? Газак сказал мне, что вы приехали один, без слуг... Это правда?
 - Без слуг, - подтвердил Рувато, - без экипажа, без багажа и даже почти без денег. Мне пришлось скрывать свое имя, я едва не загнал лошадь; спал, где придется; обедал в каких-то кошмарных трактирах... Это было ужасно. Теперь вы верите, что мне не до шуток?
 - Да, - сказала дюкесса, пристально глядя на него желтыми, как у брата, глазами. - Это все на вас совсем не похоже. Вероятно, что-то случилось?
 - Случилось то, что ваш брат потерял терпение.
 - Объяснитесь, - потребовала дюкесса.

 Хоть правила приличия и требовали при разговоре с собеседником глядеть ему в лицо, на сей раз Рувато пренебрег ими, слишком уж он замерз. Поэтому он продолжил говорить, повернувшись к камину и к бившемуся в нем пламени, и не видел, какое впечатление производят на собеседницу его слова.
 - Полагаю, - начал он, - что соглядатаи его императорского величества перехватили-таки одно из моих писем. Думаю даже, что это было отнюдь не первое перехваченное ими письмо, но то ли до сих пор он еще как-то терпел меня, то ли просто ничего особенно интересного в письмах не попадалось, а тут вдруг попалось... В общем, чаша его терпения переполнилась, и он прислал в мой дом целую толпу солдат.
 - Чего они хотели? - приглушенным голосом спросила дюкесса.

 Рувато пожал плечами.

 - Я не стал их дожидаться, чтобы спросить, но, полагаю, они собирались арестовать меня и наложить тяжелую длань императорского закона на мои бумаги.

 Судя по шелесту тяжелых шерстяных юбок, дюкесса сделала какое-то нервное и резкое движение, но Рувато снова не стал оборачиваться.

 - Так вы, значит, знали об аресте заранее? Откуда?
 - У меня тоже есть кое-какие связи во дворце, миледи. Ведь я когда-то был солдатом, и об этом еще помнят...
 - Темните, князь.
 - Просто оставляю за собой право сохранить некоторые маленькие тайны.
 - Так вы говорите, брат хотел получить ваши бумаги...
 - Да, я думаю, более всего его интересовала моя обширная переписка. Увы, его любопытству было суждено остаться неудовлетворенным. Я сжег все, до последнего клочка бумажки.
 - Все?
 - Все, - продолжал Рувато спокойным тоном. - Письма, векселя, расписки, закладные, дарственные, купчие - в общем, все, что попалось под руку. Мне некогда было разбираться.
 - Как! Вы сожгли все документы? Как же вы теперь будете разбираться в делах?

 Рувато улыбнулся, хотя собеседница не могла этого видеть.

 - Во-первых, копии почти всех бумаг имеются у моего поверенного в Эдесе.
 - Всех бумаг? - быстро спросила дюкесса. - И писем тоже?
 - Нет, письма уничтожены, можете не волноваться... Во-вторых, все равно эти бумаги мне уже не понадобятся. Видите ли, на данный момент, полагаю, мое состояние уже не является моим, а мое имущество перешло в другие руки.
 - Вы считаете, брат наложил арест на все, что вам принадлежит?
 - Принадлежало, - поправил Рувато. - Да, я уверен, что это так.
 - И вы так спокойно рассуждаете об этом! - воскликнула дюкесса в крайнем удивлении.
 - Что же мне остается? - спросил Рувато, с обычной своей холодной улыбкой поворачиваясь к ней. - Меня утешает мысль, что все в мире относительно. Кажется, я стал нищим, но, по мне, лучше быть нищим, зато живым и свободным. О подвалах, где ваш брат держит неугодных ему подданных, я наслышан; мне туда не хочется.

 В волнении дюкесса прошлась по комнате. Массивное чело ее нахмурилось, брови сошлись в одну линию, придав ее тяжелому лицу угрожающее выражение.

 - А сюда вы явились, чтобы...
 - Чтобы предупредить вас, миледи: готовьтесь к появлению неприятных и невежливых гостей.
 - У него нет доказательств! - резко сказала дюкесса.
 - Нет, зато есть подозрения. Этого вашему брату достаточно, он человек решительный. Мне непонятно, почему он вообще так долго тянул со всем этим. Сомневаюсь, что его удерживали родственные чувства.
 - У вас слишком дерзкий язык, Рувато. Если бы вы так разговаривали с императором...
 - Я умею быть благоразумным, уверяю вас, - со смешком прервал ее Рувато. - Скажите, миледи, вы одна в доме? Ваш супруг, дочери - они здесь?
 - Нет. Муж в Вассаре, а дочери давно уже живут своими домами, вы разве забыли?
 - Тем лучше, некому будет болтать о моем визите сюда. Надеюсь, вы позволите мне переночевать в вашем доме? Утром я уеду; не смею надоедать своим присутствием далее этого срока. Но ночь мне очень хотелось бы провести в постели, я страшно вымотался, карабкаясь по этим вашим горным тропам.
 - Разумеется, вы можете остаться. К тому же, наверное, вы голодны? Я прикажу Газаку подать ужин.

 Рувато поклонился с изяществом завсегдатая столичных великосветских сборищ.

 - С удовольствием принимаю ваше приглашение, миледи.
 - Отлично, - заявила дюкесса. - За ужином расскажете мне, что нового в столице. Я не была там целую вечность.




 Отведенная гостю комната располагалась под самой крышей в боковом крыле замка, и имела вид мансарды. Из окна открывался величественный вид на горы, усыпанные снегом и поросшие соснами и кедрами. Рувато немного полюбовался пейзажем, пока не начало темнеть; затем стащил сапоги и бросился на постель, не утруждаясь дальнейшим раздеванием. Комедия, которую он разыгрывал перед дюкессой в течение вечера, утомила его сильнее, чем нелегкое путешествие через горы. Вся эта пустая болтовня про общих столичных знакомых, сплетни, светские слухи... Впрочем, результат был вполне удовлетворительным: высокомерная хозяйка замка даже не заподозрила, что за улыбчивым спокойствием гостя может что-то скрываться. Роль удалась; если бы Рувато хоть на минуту позволил прорваться наружу своим истинным чувствам, он перестал бы уважать себя.

 Однако, в данный момент отчаяние его было столь велико, что трудно было продолжать сдерживаться. Несмотря на то, что он наговорил дюкессе, на душе у него вовсе не было так уж спокойно. Он слабо представлял себе, как выпутываться из ситуации, в которой оказался. Явившись в горный замок, Рувато надеялся если не встретить здесь предложение помощи, то хотя бы получить совет и сочувствие, но не дождался ни того, ни другого. Не было никакого сомнения, кого природа взяла за образец, когда создавала императора Бардена. В отношении жестокосердия дюкесса Шлисс ненамного уступала брату. Вероятно, в жизни она руководствовалась исключительно своей ненавистью к брату-императору, остальное ее интересовало мало.

 - Идиот, - пробормотал Рувато, имея в виду себя: прекрасно зная дюкессу, он все же на что-то надеялся!.. Ну не идиот ли?
 
 Но утром он спустился из своей спальни, чтобы позавтракать с хозяйкой, с улыбкой и безмятежным взором. Пышные волнистые волосы его были тщательно расчесаны, щеки чисто выбриты, одежда - насколько это было возможно - вычищена и приведена в порядок. Дюкесса же была мрачна, всю ночь она провела в тяжких раздумьях и не считала нужным это скрывать. Впрочем, мрачное настроение никак не сказалось на ее аппетите. Уединившись в горном замке своего супруга, дюкесса отнюдь не ограничивала себя ни в чем, и стол ее ломился от яств, хоть и не слишком изысканных, зато сытных. Кои яства она и поглощала в количестве, сделавшем бы честь любому мужчине; насколько Барден был сдержан в еде, настолько его сестра Карлота была невоздержанна. Рувато подумал, сколько пищи требуется на поддержание жизни столь пышного тела, и ужаснулся. Сам он ел мало, и дело было вовсе не в великосветском этикете, предписывающем едва притрагиваться к пище, как полагали некоторые; просто после того, как он получил ранение, у него почти никогда не было аппетита.

 - Куда вы теперь поедете? - дюкесса первой нарушила повисшее над столом молчание, вынырнув из своих мрачных мыслей.
 - Не знаю, - с улыбкой ответил Рувато. - Да и вам лучше не знать. Обладание подобными сведениями едва ли принесет вам пользу, миледи.
 - У вас, может быть, есть покровитель, о котором вы не хотите говорить?
 - Я сам себе покровитель, и надеюсь сохранить подобное положение вещей впредь. Послушайте, миледи, - заговорил Рувато уже серьезно, отложив столовые приборы, - я дам вам совет. Уезжайте немедля; укройтесь в самом дальнем и неприметном своем поместье, и сидите там тихо. Может быть, через какое-то время император забудет о вас. Во всяком случае, у него достаточно других забот.
 - Ну уж нет! - дюкесса вскинула на него негодующий яростный взгляд, так напомнивший ему взгляд императора. - Я не позволю, чтобы он позабыл обо мне!
 - Воля ваша, - ответил Рувато, внимательно на нее взглянув. - А я вас предупредил. Теперь же позвольте откланяться, не смею больше надоедать вам.
 - Вы уже уезжаете?
 - Да. Не хотелось бы провести ночь в горах; там, внизу, гораздо уютнее.
 - В таком случае, желаю вам удачи, князь.
 - Благодарю.

 Не в обычаях высокомерной дюкессы было провожать гостя до порога, поэтому распрощались они в столовой. Рувато вышел во двор, где Газак, тот самый молодой диковатый слуга, явный горец, подвел ему оседланную лошадь. К седлу была приторочена дорожная сумка и меч в ножнах. В сумке хранилось то немногое, что Рувато счел нужным забрать из своего эдесского дома (в том числе письма от Илис). Меч же он возил с собой скорее по привычке и для устрашения возможных недоброжелателей, практической пользы от него было немного. Своей руке Рувато больше не верил; в минуту опасности тело, как правило, выходило у него из-под контроля и могло выкинуть какую угодно штуку, которая привела бы к гибели скорее его самого, чем противника. Это было мучительно, неудобно и стыдно, но до сих пор ни один из лекарей, к которым обращался Рувато, не взялся восстановить нарушенные загадочные связи между мозгом и мышцами.
Утро выдалось ясное, но очень холодное, и Рувато заранее приготовился мерзнуть, поскольку дюкесса не снизошла даже до того, чтобы предложить гостю более теплую одежду. По мере того, как он удалялся от замка, на небе прибавлялось облаков, солнечный свет тускнел, и вскоре начал накрапывать дождь вперемешку с мокрым снегом.

 - Только этого не хватало, - пробормотал под нос Рувато и пришпорил коня, рискуя сорваться со скользкой неровной тропы. Но лучше, подумал он, сразу свернуть себе шею, чем вымокнуть до нитки под ледяным дождем и медленно угасать в лихорадке.

 Чем ниже он спускался, тем сильнее лило. Правда, снега больше не было, но утешало это слабо. Рувато промок насквозь, его колотила дрожь такая сильная, что мышцы начинали болезненно ныть. Поэтому, когда сквозь ливневую завесу он разглядел чуть в стороне от дороги что-то вроде хижины, он без раздумий устремился туда. Через минуту он что есть силы колотил в дубовые доски двери, но никто к нему не вышел. Тогда он вошел без приглашения. Хижина оказалась временным жилищем охотника или лесоруба, и Рувато в мыслях горячо поблагодарил человека, который оставил в углу небольшой запас дров и все необходимое для разведения огня. Стесняться было некого, так что он разделся и развесил одежду перед очагом, чтобы просушить. Несмотря на скудность дорожных припасов, из которых мог бы получиться только самый скромный ужин, ночь обещала быть гораздо более приятной, чем та, что он провел накануне в доме дюкессы. В столице Рувато привык окружать себя роскошью, раз уж он был лишен иных развлечений, но спокойно мог обойтись и только самым необходимым. Ведь говорил же он Карлоте, что был солдатом, а солдаты привычны ко всему.
 
 В ожидании окончания дождя Рувато занялся тем, что не успел сделать в Эдесе. Он вытащил из сумки кинжал, сел рядом с очагом и стал прядь за прядью отрезать волосы и бросать их в огонь. Зеркала под рукой у него не оказалось, поэтому все пряди получались разной длины; вид, должно быть, был ужасный. Но в этом был свой собственный расчет. Простолюдины часто носили короткие волосы; ни один аристократ не согласился бы расстаться со своими длинными локонами, разве только под угрозой смерти. Рувато не хотел привлекать к себе внимание великолепной пышной шевелюрой цвета бледного золота; что до открывшихся под волосами шрамов, то их должна была спрятать довольно уродливая шапка наподобие тех, что носили крестьяне. В таком виде Рувато стал бы неузнаваем - что и требовалось. Избежав ареста в Эдесе, он не хотел попасть в руки имперских солдат где-нибудь на дороге.


 *

 Так получилось, что в императорский дворец в Эдесе сестра и сын императора прибыли одновременно. Завидев впереди в коридоре знакомую массивную фигуру дюкессы, облаченную в придворное платье цвета рубинового вина, Марк удивился и остановился в нерешительности. Разговаривать с теткой ему не хотелось. Он редко видел ее, почти совсем не знал, но не любил за высокомерие и грубость, а еще за то, что подсознательно чувствовал ее ненависть к императору, его отцу.
Но встречи избежать не удалось: дюкесса уже заметила Марка и на всех парусах устремилась к нему. За ней едва поспевал молодой детина мощного сложения, с неопрятной бородой и всклокоченной шевелюрой - то ли слуга, то ли телохранитель.

 - Марк! - пробасила дюкесса и сцапала Марка за руки. - Мальчик мой, как давно я тебя не видела! Как ты вырос! Настоящий мужчина. Давно ты приехал? Судя по твоему виду, только что, - она окинула быстрым взором пропыленную и несвежую одежду Марка и его испачканные дорожной грязью сапоги. - Откуда ты явился, с поля боя?

 Марк слегка опешил под ее напором. Обычно она держалась очень надменно, обращала на него внимания не больше, чем на стул или шкаф и уж точно никогда не называла "мальчик мой". Однако, избавляться от нее нужно было как можно скорее, и он сказал сухо:

 - Простите, миледи, но я очень спешу. Меня ждет отец.

 В ответ на это Карлота попыталась ласково улыбнуться. Но у нее ничего не вышло; ее надменный толстогубый рот не умел улыбаться ласково, и улыбка вышла кривая и жутковатая. Когда подобное выражение появлялось на лице императора, это предвещало крупные неприятности тому, кому улыбка была адресована. Марк содрогнулся и попытался пройти мимо, но дюкесса держала крепко.

 - Я тоже хотела поговорить с твоим отцом, - заявила она. - Думаю, он примет нас обоих.

 Она отпустила руку Марка, но тут же вцепилась в его локоть, и потащила по коридору в направлении кабинета императора. Выглядели они, по мнению Марка, нелепо: дюкесса была выше его на полголовы, а обилие тела превращало ее в настоящую живую гору; при том, что сам Марк был довольно крупного сложения, рядом с ней он терялся. Впрочем, рядом с этой монументальной женщиной померк бы и Барден.

 Изображать галантного кавалера было нелегко; Марк стискивал зубы от гнева и отвращения и старался не смотреть в сторону своей дамы. К тому же, его смутно беспокоило и держало в напряжении присутствие за спиной странного слуги дюкессы.

 Таким образом, олицетворяя собой трогательное семейное единство, они переступили порог императорского кабинета. Помня о правилах вежливости, Марк пропустил дюкессу вперед и потому не видел, как отреагировал Барден на появление сестры. Реакция же императора была недвусмысленной: его губы решительно сжались, а черты застыли в каменной неподвижности. Вместо того, чтобы подняться навстречу даме, он откинулся на спинку кресла и из-под полуопущенных тяжелых век устремил на гостью мрачный и злобный взгляд. Карлота ответила не менее выразительным взглядом, но все же почтительно склонила перед ним голову. Как уже говорилось, Марк не видел этого обмена взглядами, но зато видел казначей, в почтительном молчании застывший по левую руку от императора; в эту минуту он как раз давал отчет по состоянию государственной казны. Хотя ярость и ненависть в глазах августейших брата и сестры никак к нему относились, он побледнел от предчувствия беды и не смог сдержать дрожь. Видел обмен взглядами и Альберт, сидевший тут же и занятый просмотром счетов. Очень внимательно он посмотрел сначала на Бардена, потом на Карлоту, чуть нахмурился, но ничего не сказал и вернулся к документам.

 - Я занят, Карлота, - начал император угрожающе и надменно. - И я попросил бы тебя... - но тут он увидел выступившего из-за спины дюкессы Марка и осекся. Но уже через секунду продолжал ничуть не смягчившимся тоном: - Марк, мне нужно закончить дела.
 - Если позволишь, отец, я подожду здесь, - отозвался Марк спокойно.
 - Хорошо, - после короткого размышления сказал император и снова обратил взгляд на дюкессу, глаза его вспыхнули. - С тобой, сестра, мы поговорим позже. Оставь нас.

 Щеки Карлоты вспыхнули гневным румянцем; она не привыкла, чтобы ее оскорбляли в присутствии тех, кто стоял ниже нее.

 - Но я...
 - Я сказал - оставь нас, - повторил император, понизив голос, и дюкесса немедленно ретировалась.
 - Сядь, - велел император Марку, указывая на кресло в углу, и снова повернулся к казначею. - Продолжайте.

 Марк тихо сел, где было велено и принялся рассеянно листать книгу, которую взял с примостившегося рядом столика. В книге он не понимал ровным счетом ни слова, очень уж она была мудреная, а от украшающих ее страницы рисунков Марку стало не по себе. Он взглянул на обложку; название состояло из одного длинного сложнопроизносимого слова и ни о чем ему не говорило. Он отложил книгу и стал прислушиваться, о чем отец говорит с казначеем и Альбертом. Это было гораздо ближе и понятнее.

 Наконец, казначей поклонился и ушел, унося с собой пухлую пачку отчетов.

 - Иди сюда, - сказал император, делая Марку знак приблизиться. - Садись.

 Молча Марк повиновался. Он начинал нервничать. Голос отца звучал глухо и устало, отец был явно не в духе. В таком состоянии малейшая дерзость, малейшее неповиновение могло вывести его из себя, а Марк собирался даже не дерзить - он собирался отстаивать свою свободу воли. Это могло быть истолковано как бунт; а бунты император подавлял беспощадно и решительно. К тому же, Марка нервировало молчаливое присутствие в кабинете Альберта. Говорить, очевидно, придется при нем. Не то, чтобы Марк не доверял Альберту, который был, как ни крути, самым близким к императору человеком, и которого Марк с раннего детства привык видеть рядом с отцом, но разговор предстоял очень личный. Однако, он не посмел просить отца о беседе наедине, и только вопросительно посмотрел на Альберта. Тот сделал вид, что ничего не заметил.

 - Это ты притащил Карлоту сюда? - спросил император довольно холодно.
 - Нет, отец. Я встретил ее уже во дворце.
 - Тварь... - проговорил император очень тихо, но с такой ненавистью, что Марк взглянул на него со страхом. До сих пор ему не приходилось слышать, чтобы отец о ком-то говорил с ненавистью, а поскольку произнесенное им слово относилось, без сомнения, к родной сестре, прозвучало оно особенно жутко. - Почему ее не арестовали? Что ей тут надо?
 - Арестовали, отец?..

 Но император решительно взмахнул рукой, словно заявляя: "Об этом мы говорить не будем", и Марку пришлось запрятать свое удивление поглубже.

 - Ну а зачем приехал ты? - продолжал император. - Что за срочность такая?
 
 Марк внутренне сжался. Сейчас начнется... Нет, ему и раньше приходилось спорить с отцом, и отстаивать свои убеждения, но всегда это было очень болезненно и тяжко, и почти всегда кончалось ничем. Не считая себе слабаком, Марк все же признавал, что отец гораздо, гораздо сильнее него в моральном плане. Против давления его воли было почти невозможно выстоять. Немногим это удавалось.

 - Я намерен в ближайшее время жениться, отец, - заявил Марк, холодея от собственной наглости. - Я хотел сообщить тебе об этом и получить, если возможно, твое благословение.
 - "Если возможно"? - переспросил император, пристально на него глядя. - То есть, у тебя есть сомнения в том, что я одобрю твой выбор?
 - Я допускаю, что у тебя могут быть свои соображения насчет... устройства моей судьбы.

 Марк знал, что некоторое время назад у отца имелись вполне серьезные планы женить его на медейской принцессе Ванде. К великой радости Марка, планам этим не суждено было осуществиться, но с тех пор отец мог подыскать ему другую выгодную партию.

 - А если это действительно так? - спросил император предельно серьезным тоном.
 - Тогда у нас с тобой выйдет размолвка, отец, - очень тихо, но твердо ответил Марк.
 
 В комнате повисло молчание. В который раз Марк задумался над мучительным для него вопросом: почему отец вообще снисходит до разговора с ним, при том, что достаточно одного усилия воли, и мысли сына будут ясны отцу, как собственные? Но император неизменно вступал в диалог, как простой смертный, а Марка не отпускало ощущение, что отец постоянно испытывает его искренность, сверяя помыслы со словами. Это привело к тому, что Марк всегда, с самого детства, бывал в разговорах с ним предельно честным, но чувствовал себя при этом как в поединке с превосходящим его по силам противником.

 - И ты пойдешь против моей воли? - тихо и, как показалось Марку, зловеще, спросил император.

 Марк сильно побледнел, но ответил по-прежнему решительно:

 - Пойду, отец.
 - Из-за женщины?
 - Я люблю ее.

 От короткой судороги, пробежавшей по отцовскому лицу, у Марка сжалось сердце и похолодело в груди. В молчании император поднялся, вышел из-за стола и остановился у окна, спиной к сыну, скрестив на груди руки. Его молчание пугало Марка сильнее, чем бешеная ярость, лишавшая отца разума. Если отец молчал, значит, внутри него готовилась такая буря, которой даже он боялся дать выход. Буря, вслед за которой начинали лететь с плеч головы...

 Барден же думал о давнем споре с Альбертом и о том, как неправ был в этом споре, утверждая, будто Марку никогда не переупрямить его. Во взгляде сына он увидел решимость заполучить желанную женщину любой ценой, хотя бы ради этого пришлось пойти на разрыв с отцом-тираном и сровнять с землей пару-тройку королевств. Когда-то сам император поступил точно так же: развязал войну и вопреки всем обстоятельствам взял в жены скаанскую королевну Туве, единственную женщину, заставлявшую чаще биться его сердце. Он ни о чем не жалел, но все же никто (и в первую очередь он сам) не назвал бы их брак счастливым. Однако же, думал Барден, Марк не такой как я, а избранница его едва ли похожа на Туве - второй такой не найти. Он может оказаться счастливее меня. А если я теперь скажу ему "нет", он молча повернется и уйдет, и сделает все по-своему, и мне придется покарать его за неисполнение не отцовской, но императорской воли, и... и сколько всего еще за этим потянется?

 Отвернувшись от окна, за которым все равно не было ничего любопытного, Барден внимательно посмотрел на сына. Тот поднялся вслед за ним и стоял, напряженно выпрямившись и дрожа, как горячий нервный скакун.

 - Как ее имя? - спросил Барден бесстрастным тоном.
 - Эва, - выдохнул Марк, и щеки его заалели. - Эва Кранах.
 - Эва?..
 - Младшая дочь эрла Кранаха, - подсказал Альберт, впервые за все время разомкнув губы.
 - А! Такая маленькая очаровательная блондиночка? Но она, кажется, совсем дитя.

 В глазах у Марка затеплилась слабая надежда.

 - Ей исполнилось девятнадцать, отец.
 - Да, это возраст невесты, - согласился император и вдруг усмехнулся. - Но почему вдруг такая спешка, Марк? Почему ты так вдруг заговорил о женитьбе, да еще прискакал для этого разговора Безымянный знает откуда? Неужто появились веские причины для спешки?

 Марк покраснел сразу от смущения и от гнева.

 - Причины есть, и очень веские, - заявил он вдруг осипшим голосом. - Если я не решусь, Эву выдадут замуж за другого, отец уже ищет мужа для нее.
 - А если твоя Эва, - Барден снова усмехнулся, - не захочет пойти за тебя замуж?
 - Эва? Не захочет? Такого не может случиться, - отрезал Марк и увидел, как улыбнулся Альберт - холодный Альберт, бесстрастный Альберт. Новая волна крови прихлынула к лицу, дышать стало тяжко. Он дернул воротник офицерской куртки.
 - Ты так уверен в ней? - продолжал пытать император, не сводя с него пристального взгляда.
 - Как в себе!
 - В таком случае, я хочу поговорить с ней. Передай ей от моего имени приглашение.
 - Пригласить ее на ужин? - нерешительно спросил Марк.
 - Нет. Для начала хочу поговорить с ней наедине.
 - Отец! - Марк так и просиял и шагнул к отцу, сам, впрочем, не зная, что хочет сделать.

 Но император отшатнулся от него.

 - Тише. Я еще ничего не ответил. Иди, Марк, иди лучше к своей Эве, если не хочешь больше ничего мне сказать.

 Марк широко улыбнулся и, забыв попрощаться, почти выбежал из кабинета. На душе у него стало легко, как никогда. Император же повернулся к Альберту и спросил:

 - Что скажешь?
 - Скажу, что в отношении упрямства мальчик пошел в тебя. Ты его не переломишь.
 - Пожалуй, что так, - согласился Барден и добавил как бы через силу: - Да и не хочу я его ломать...

 Альберт хотел тактично промолчать, но не удержался:

 - Что значит личное желание или нежелание, когда затронуты интересы империи?
 - О, Двенадцать, и ты туда же! Я тридцать лет слышу об интересах империи, причем в большинстве случаев - от себя самого, - мрачно сказал император. - Так или иначе, я должен сначала посмотреть на эту Эву, прежде чем решать что-то... Знаешь что, Альберт? Распорядись-ка оседлать лошадей.
 - Мы куда-то едем? - слегка удивился Альберт.
 - За город, просто прогуляться. И поговорить наедине.
 - Хорошо, Эмиль.


 *
 
 У Марка хватило выдержки хотя бы сменить пропыленную одежду на чистую перед тем, как отправиться к Эве. Зная, что эрл Кранах с опаской наблюдает за ухаживанием наследного принца империи за его дочерью, Марк не хотел давать ему лишний повод для неудовольствия и неприязни. Да и Эве не стоило показываться в таком недостойном расхристанном виде.

 Но, по правде говоря, Эве не было никакого дела до того, как выглядит ее возлюбленный. Она так обрадовалась его неожиданному появлению, что смотрела только на его лицо, в его глаза, и не замечала ничего больше. Но радость ее приугасла, когда Марк пересказал свой разговор с отцом и передал его приглашение. Теперь Эва казалась испуганной и даже побледнела немного.

 - Встретиться с его величеством! - проговорила она дрожащим голоском, прижав к груди сложенные руки. - Но это... это.... Ох, Марк, мне страшно! Я не могу!..
 - Но ты не должна бояться его, - мягко ответил Марк. - Ведь когда ты станешь моей женой, он станет тебе вторым отцом.

 Эва низко опустила голову так низко, что Марк смог полюбоваться на изящный белокурый затылок и нежную шею.

 - Да, я знаю, - ответила она едва слышно. - Я не должна бояться императора... но боюсь. Он так пугает меня!.. А если он... а если я не понравлюсь ему, и он запретит нам жениться?
 - Тогда, - сказал Марк мрачно, сдвинув брови, - тогда мы все равно поженимся.
 - Как же мы поженимся? - Эва вскинула на него испуганные глаза. - Против воли императора? Но если он проклянет и прогонит тебя?

 Все краски исчезли с лица Марка, но смотрел он по-прежнему решительно. О таком повороте событий он уже думал.
 
 - Пусть проклинает и прогоняет, - глухо сказал он.
 - Ох, нет! - Эва очень испугалась. - Нет, нет, Марк, так нельзя! Не говори так! Он же твой отец и повелитель! Да и мой отец ни за что не согласится на этот брак, он никогда не решится пойти на вражду с императором.

 Перспективы были невеселые, но усилием воли Марк заставил себя встряхнуться и отбросить мрачные мысли.

 - Да погоди же, Эва! - воскликнул он. - Зачем предполагать худшее? Отец ведь не отказал мне сразу, значит, надежда еще есть. Соберись же с мужеством, оно тебе еще понадобится, если ты хочешь когда-нибудь в будущем стать императрицей. В самом деле, Эва, не нужно бояться моего отца, - продолжал он с неожиданным воодушевлением. - Он вовсе не такое чудовище, как о нем говорят, и его... его можно любить.

 Эва смотрела на него с большим сомнением, но в спор не вступала. Для нее император едва ли был живым человеком, скорее - олицетворением имперской власти, чем-то далеким, огромным, торжественным и внушающим ужас. Представить его в качестве своего свекра она просто не могла. Ведь она даже никогда не разговаривала с ним, а лишь видела на расстоянии (хотя иногда и довольно близко) во время торжественных приемов во дворце.

 - Помнишь Илис Маккин? - продолжал Марк, обращаясь к перепуганной Эве. - Истрийскую девушку, которую отец учил магии? Так вот, она совершенно его не боялась, и даже, я сказал бы, обращалась с ним достаточно вольно. А он даже никогда не повышал на нее голос.
 - Илис чужеземка, - с сомнением ответила Эва. - К тому же магичка. Она не такая, как мы. И все-таки, в конце концов, император прогнал ее.
 - Она сама уехала! - возразил Марк с жаром. - Ты... ты не знаешь, что там было! В общем, Эва, не нужно волноваться раньше времени.
 - Я попробую, - покорно сказала Эва.

 Они поговорили еще немного о той ерунде, которая может интересовать только влюбленных, потом Эва опомнилась: не стоило позволять гостю большее, на что он мог рассчитывать, не являясь даже официальным женихом. Она отняла у Марка руку, отодвинулась на край кушетки и приняла чопорный и светский вид. И вовремя - в этот момент в гостиную вплыла ее мать, госпожа Аделина Кранах, которая вдруг забеспокоилась, что молодые люди слишком долго остаются наедине. Не наделали бы глупостей!

 - Ах, Марк, - с томной улыбкой проворковала она, протягивая гостю руку, - вы так давно у нас не были! Вы, верно, все воюете?
 - Да, миледи, - почтительно отозвался Марк. - Я и теперь приехал всего на несколько дней.
 - Как жаль! Знаете, Марк, в столице почти не осталось интересных молодых людей - все на войне, - и наши девочки очень скучают. Даже князь Слоок, и тот куда-то уехал, а ведь известно, как он не любит покидать столицу.
 - Уехал? - переспросил Марк без особого интереса, из одной любезности.
 - Увы! - горестно подтвердила госпожа Аделина. - Разве вы не знали? Ведь вы, кажется, с князем друзья?
 - Нет, миледи, - сухо ответил Марк, который предпочел бы до конца жизни не видеть князя, боясь не сдержаться и сделать с ним что-нибудь страшное - за его сомнительные махинации и за то, что он втянул в них Илис.
 - Ну, неважно, - ничуть не смутилась госпожа Аделина. - Просто обстоятельства его отъезда очень уж странные. Представьте: в один день он рассчитывает всех слуг, на утро его уже нет в городе, дом стоит пустой, и никто ничего не знает... Я очень рассчитывала на вас, Марк, на то, что вы нам хоть что-нибудь проясните.
 - Нет, миледи, - повторил Марк, - мне неизвестно ничего о делах князя.
 - Жаль, жаль. Нам его очень не хватает... Но позвольте предложить вам чашку чая? Я вижу, Эва не позаботилась о вас. Эва, как не стыдно, какое невнимание к гостю, где твои манеры?

 Эва сильно покраснела и опустила голову. Марк едва заметно улыбнулся ей и стал терпеливо ждать, пока служанка госпожи Аделины принесет чай.


 *

 ...Разговор, конечно, вращался вокруг Карлоты. И Бардена, и Альберта встревожил ее неожиданный приезд, хотя они и старались не выказать этой тревоги друг перед другом. Альберту это удавалось хуже - император читал его как книгу, оставаясь внешне совершенно бесстрастным.

 Они медленно ехали по дороге, уводящей прочь из города, под обнаженными ветвями старых деревьев, которые росли по обочинам, и не обращали никакого внимания на других путников, весьма немногочисленных. На них тоже не смотрели; поскольку они ехали без свиты и в простой одежде, никому и в голову не пришло бы заподозрить в них знатных господ. Альберт, правда, был при оружии, но скрывал его под плащом.

 Моросил мелкий дождь, с реки дул ветер, но было довольно тепло для этого времени года.

 - Не могу понять, - заговорил Альберт после долгого молчания, - почему она вдруг заявилась в Эдес. Не могли же новости об аресте Слоока дойти до нее так скоро.
 - Новости, может, и не могли, - ответил Барден безразлично, - а вот князек наш мог до нее и доехать.
 - Сам?!.
 - Разумеется, сам. В его положении нанимать посыльных рискованно. Приехал, предупредил и уехал. Карлота тут же подхватилась и примчалась в Эдес... но вот зачем?
 - Может быть, своим появлением она хочет доказать невиновность? Мол, совесть моя чиста, я ничего не боюсь, потому и явилась пред твои августейшие очи, брат мой... - предположил Альберт.
 - Может, и так... хотя едва ли. Карлота ведь не наивная дурочка. Жаль, что она родилась женщиной! Какого короля мы могли бы иметь, если бы...

 Вероятно, Барден хотел сказать "если бы она была мужчиной", но Альберт мысленно закончил по-своему: "если бы она вышла победителем из нашей борьбы за власть". И вслед за тем по недлинной цепочке ассоциаций всплыло в памяти имя: Люкка... Зря он это подумал! Его мысль была незамедлительно подхвачена Барденом, желтые глаза полыхнули яростным жаром.

 - Осторожнее, Альберт! - сказал он сквозь зубы. - Обойдись, пожалуйста, без намеков на мои семейные неурядицы.
 - Но ведь это правда! - не выдержал Альберт.
 - _Тебе-то_ откуда это знать? - мрачно вопросил Барден и замолк.

 Довольно долго они ехали в молчании, под усиливающимся дождем. Император грузно ссутулился в седле; коричневый плащ из грубой толстой шерсти делал его громадную фигуру совершенно бесформенной. Мощный жеребец под ним тяжко переставлял ноги и, вероятно, мечтал только о том, как бы поскорее избавиться от такого в буквальном смысле весомого седока.

 Альберт тоже помалкивал; гроза вроде бы миновала, но черные тучи не спешили рассеиваться. В любой момент с неба могла ударить молния, и Альберту очень не хотелось попасть под нее. Впрочем, в последнее время гневные вспышки императора все чаще оканчивались ничем. В молодости он без раздумий отправлял на эшафот всех, кто имел несчастье попасть ему под горячую руку; сейчас он вроде бы как стал больше ценить людей. Альберт признавал, что это может быть его пристрастное мнение, но все же не мог отделаться от ощущения, что император стал несколько... мягче. Причем он даже мог бы, пожалуй, указать примерный отрезок времени, когда начались перемены. Как раз в это время из Северной уехала Илис.

 Внезапно Барден натянул поводья, заставляя лошадь остановиться, и повернулся к спутнику.

 - Альберт, - сказал он, - а ты разглядел того молодчика, который маячил за спиной у Карлоты?
 - Нет, не успел, - Альберт немного напрягся; можно сказать, он сделал стойку, как хороший охотничий пес. - Зацепил краем взгляда. Признаться, я подумал, что это телохранитель Карлоты. А в чем дело?
 - Не припоминаю за Карлотой привычку возить с собой телохранителя, - медленно сказал Барден, пристально на него глядя. - Так же как не припоминаю за ней тяги к молодым мужчинам, которые годятся ей в сыновья.
 - Ты думаешь, она привезла его не просто так?
 - Не знаю. Этот молодчик, мне кажется, горец - вид у него, как у горца. А про них, я слышал, говорят, будто они с младенчества виртуозно обращаются с холодным оружием. И если Карлота не решила на старости лет обзавестись телохранителем...
 - О, - сказал Альберт, широко раскрыв глаза. Неоконченная мысль Бардена не нуждалась в пояснении.
 - Я ничего не утверждаю, - подчеркнул император. - Может, ее в нем привлекает его смазливая рожа, и она не нашла сил расстаться с ним. Не знаю. Сегодня я поговорю с ней... послушаю, что она скажет, и послушаю ее мысли. Хотя она, в отличие от тебя, за годы общения со мной неплохо научилась свои мысли маскировать и прятать...
 - Эмиль, позволь мне присутствовать при вашем разговоре. Тебе не стоит оставаться с ней наедине.
 - Боишься, она воткнет в меня отравленную иглу? - с нехорошей улыбкой спросил Барден. - Нет, она неспособна на убийство своими руками. Скорее, она постарается не запачкаться и перепоручит это дело профессионалу.
 - И все-таки, Эмиль, прошу тебя. Мне так будет спокойнее.
 - Двадцать лет, - все так же улыбаясь, сказал Барден, - двадцать лет ты неотступно следуешь за мной и охраняешь меня от всего, от чего только можно. Ты не устал от этого?
 - Нет, - ответил Альберт без улыбки и взглянул ему в глаза. - Ты же знаешь, что нет, Эмиль.



 Первым делом Карлота потребовала от брата выставить из комнаты своего "цепного пса".

 - Я не буду говорить при нем, - заявила она с надменной гримасой.

 В ответ на это заявление Альберт только посмотрел на нее спокойным долгим взглядом, а Барден ответил холодно:

 - Будешь.

 Сказано это было так, что Карлота немедленно потеряла весь свой апломб, а заодно вспомнила, что приехала не ссориться с братом, а, наоборот, доказывать свою к нему лояльность.

 Но присутствие Альберта держало ее в ощутимом напряжении. Он, как всегда, молчал, но вслушивался в каждое ее слово, и не сводил с нее взгляда своих холодных серых глаз. Всей душой Карлота ненавидела этого палача и убийцу, и не в последнюю очередь за то, какое место тот занимает при ее брате. Больше двадцати лет Альберт тенью ходил за императором, будучи одновременно его секретарем, адъютантом, телохранителем и первым советником; ради своей преданности к императору он отказался от семьи, родни и собственных интересов; он так и не женился. Он был одним из немногих людей в империи, звавших императора по имени - кроме него подобной привилегией обладал разве что старший магик гильдии Гесинды, Илескар (и, конечно, Карлота, которая пользовалась своим правом родства). При всем этом Альберт не имел на императора ни малейшего влияния (на императора вообще никто не имел влияния), но сам был послушен любому его слову или жесту. Как меч в руке воина. Даже не так - как палец на руке... За это Карлота ненавидела его еще сильнее, чем брата. У Эмиля, по крайней мере, была свободная воля. У Альберта ее не было уже давно.

 Но Карлоте пришлось взять себя в руки, забыть на время о ненависти и заставить себя улыбнуться. Не для того она приехала, чтобы вступать в открытое противоборство с Альбертом - он и так следит настороженно за каждым ее жестом, словно ожидая, что она вот-вот набросится на него или на его хозяина.

 - Брат, - сказала она своим звучным голосом. - Не гневайся на меня. Давай забудем о вражде и поговорим спокойно.
 - Не держи меня за идиота, - ответил Барден с бешеной ненавистью. - Я знаю, что ты с радостью разорвала бы мне глотку, если бы только не брезговала так видом крови.
 - О чем ты говоришь? Я никогда не посмела бы, - возразила Карлота, страшно улыбнувшись. - Мне известно, как ты караешь мятежников; подобная участь страшит меня, как и любого человека в твоем государстве.
 - Знаю; только это и удерживает тебя от открытого бунта. Что ж, страх иногда защищает лучше, чем любовь. Но к делу. Зачем ты хотела меня видеть?

 Карлота смотрела на брата, который сидел, развалившись, в очень неудобном на вид деревянном кресле, и вдруг почувствовала себя девочкой, вызванной "на ковер" суровым дедом для того, чтобы получить разнос за очередную дерзкую шалость. Сходство Эмиля с покойным королем Иссой стало настолько очевидным, что вызывало мистический трепет. Нынешний император мог использовать парадный портрет августейшего предка как свой собственный. Ах, дед, подумала Карлота, ты мог бы гордиться своим жестоким и вспыльчивым внуком. Однако же хорошо, что твоя бешеная кровь лишь отчасти передалась Марку, хотя тебе это и не понравилось бы... ты предпочел бы получить вторую свою точную копию.

 Карлота встряхнулась, прогоняя наваждение, и с достоинством ответила брату:

 - Я хотела лишь просить у тебя дозволения остаться во дворце на какое-то время. Оставаться в нашей глуши для меня невыносимо.
 - С чего бы это, - недоверчиво проговорил Барден, - тебе понадобилось мое дозволение? До сих пор ты приезжала, когда вздумается, и самовольно вселялась, не спрашиваясь меня.
 - Все меняется, - как могла кротко ответила Карлота. - Я уже сказала, брат, что хотела бы прекратить нашу вражду.
 - У тебя, кажется, появились причины серьезно опасаться за свою жизнь и свободу, - зловеще сказал Барден. - Поэтому ты и приползла сюда, поджав хвост.
 - Так ты мне не веришь?
 - Ребенок ли я? Конечно, не верю. Скорее я поверю, что ты припрятала для меня за пазухой кинжал...
 - Вот как? - Карлота резко встала, юбки ее гневно зашелестели. Бешеный нрав, доставшийся в наследство от деда, все-таки взял верх над показным смирением. Альберт поднялся почти одновременно с ней - как бы то ни было, от необходимости соблюдать этикет никто его не освобождал. Один Барден остался сидеть и даже не переменил фривольной позы. - Значит, ты готов признать за мной только дурные намерения? Думаешь, я способна только на подлость?

 Она так и полыхала яростью, хлынувшей, наконец, наружу, а Барден, наоборот, все больше успокаивался. Как всегда (или почти всегда), они находились в полной противофазе.

 - Ладно, - продолжала Карлота, - раз так, я не стану тебя более ни о чем просить. И во дворце не останусь - чтобы не возбуждать твоих подозрений. Прощай.

 Взмахнув юбками, она стремительно вышла из комнаты. Барден проводил ее глазами и сказал вполголоса, покачав головой:

 - Клянусь Гесиндой, она все еще совершеннейший ребенок. Я думал, она умнее.
 - Тем не менее, она добилась своего, - заметил Альберт. - Демонстративно убралась из дворца, но осталась в Эдесе. Если теперь с тобой что-нибудь случится, свалить это на нее будет сложнее...
 - Ты все-таки думаешь, что она...
 - Ну не мириться же, в самом деле, она приехала.
 - Да, - сказал Барден и потер лоб. - Какое счастье, что у нее нет сыновей, и мне приходится иметь дело только с ней самой. Я, право, предпочел бы хорошую битву.
 - В этом у тебя недостачи вроде бы нет...

 На это Барден промолчал. Война с Медейей, которой он увяз глубоко и, кажется, безнадежно, оставалась его больным местом.

 - Эмиль, я хочу попросить тебя, - снова заговорил Альберт. - Воздержись от своих ночных прогулок, пока ты и Карлота остаетесь в городе. Или хотя бы бери с собой сопровождающих.
 - Оставь, Альберт, - глухо сказал император. - Я заранее знаю все, что ты скажешь. Оставь.


 *
 
 На линии фронта, которая за последний год существенно продвинулась вглубь Медеи, было весьма оживленно. Даже для одиночки было практически невозможно пробраться через нее незамеченным. Рувато всю голову себе сломал, пытаясь сообразить, как перебраться в Медею и не попасться на глаза касотским или медейским солдатам. Но так ничего и не придумал, махнул рукой на осторожность и решил положиться на удачу.

 Очень его выручило то обстоятельство, что он превосходно и без акцента говорил по-касотски, по-медейски и на наи. Благодаря этому он везде мог сойти за своего. Хуже было с легендами: их требовалось, как минимум, две - для касотцев и для медейцев. Для медейцев Рувато придумал довольно правдоподобную историю о том, как был ранен в одном из боев, долго выздоравливал, потом долго скитался по чужбине и, наконец, решил попытаться попасть домой. В качестве доказательства он предъявлял шрамы на лбу. Ему верили; реалистичность истории придавало его отличное знание географии сражений. Ведь даже когда он был вынужден безвыездно сидеть в Эдесе, он не переставал следить за ходом войны. Так что места, даты, названия армий и имена командиров - как медейских, так и касотских, - отскакивали у него от зубов. Касотцам Рувато рассказывал примерно ту же историю, но с поправкой на наинское происхождение. К сожалению, все касотцы, как один, были людьми дотошными и недоверчивыми, и требовали от него детального подтверждения рассказа. Особенный интерес у них вызывали причины, заставившие "будто бы наинца", подданного вечно нейтрального королевства, поступить на военную службу к касотскому императору. Среди наемников наинцы хотя и встречались, но до крайности редко; слишком холодная северная кровь текла в жилах у этих людей, из них получались хорошие убийцы, но плохие воины. Рувато, посмеиваясь, отговаривался примесью южной бергонской крови.

 Вести бродячую жизнь оказалось до крайности трудно. Изматывали даже не бытовые неурядицы, вроде необходимости передвигаться пешком и ночевок под открытым небом и на голодный желудок (и это в глухую неласковую октябрьскую ночь); и не постоянно повторяющиеся приступы болезни, которые приходилось пережидать не в теплой чистой постели, а где-нибудь в овраге, чтобы случайно вырвавшийся стон не привлек нежелательного внимания; выматывало постоянно давящее ощущение опасности и крайнего одиночества. Рувато даже не был уверен, что в медейской столице, куда он направлялся, застанет людей, на помощь которых рассчитывал. Он вообще ни в чем не был уверен. Даже в разумности своего предприятия он начинал сомневаться...

 Но однажды на рассвете, когда Рувато проснулся совершенно закоченевший и к тому же с тяжелым сердцем после обрывочных тревожных сновидений, в голову его закралась светлая мысль. Зачем тащиться в столицу за несколько сотен лиг, когда можно поискать знакомых прямо здесь, в районе военных действий? Наверняка среди множества людей в доспехах найдется два-три офицера из дворянского сословия, из тех, кто знал Рувато и кому он в свое время помогал деньгами и оружием. Эта мысль так ему понравилась, что он даже забыл про холод и стал обдумывать, кого именно из знакомых можно начинать искать.

 Среди прочих всплыло одно имя, показавшееся Рувато особенно соблазнительным. За человеком, который носил это имя (кстати очень известное в Медее), числился крупный долг, еще не закрытый. Конечно, этот долг не имел никакого отношения к денежным делам, но не становился от этого менее значимым.

 - Вот и отлично, - сказал себе Рувато, приняв окончательное решение. - Это лучше, чем снова тревожить Илис.

 Кстати сказать, мысль обратиться за помощью к Илис у него тоже возникала. Но было это в минуту совсем уж глухого отчаяния, и он быстро от нее отказался. Во-первых, у него не было никакого права втягивать ее в свои личные проблемы; во-вторых, ей, возможно, и самой приходилось несладко. В-третьих, невыносимо было бы предстать перед Илис в столь неприглядном, и даже убогом, виде; княжеская гордость Рувато и так изрядно пострадала за последние недели.
Еще из Касот он написал Илис письмо; он прекрасно понимал, что оно, по всей видимости, станет последним. Благодаря умению Илис ловко устраиваться на новом месте он всегда знал, где она находится, но в дальнейшем поддерживать связь становилось невозможным. Поэтому в письме Рувато прощался и сообщал, что покидает Эдес, по-видимому, навсегда или на очень долгое время. Причин своего отъезда он не объяснял, так же как не раскрывал дальнейших намерений. Зная характер Илис, он мог предположить, что такое туманное послание приведет ее в негодование, но что же делать? Ничего лучше этого придумать было невозможно.




 Итак, приняв решение, Рувато вышел навстречу первому же конному разъезду, убедившись предварительно, что нашивки на их плащах сине-золотые, а не черно-желто-красные. Его тут же обступили всадники на высоких боевых конях, и самый суровый из них, с нашивками капитана, спросил требовательно:

 - Кто ты такой, бродяга, и что делаешь здесь?

 Сообщать имя не имело смысла: едва ли родовое имя касотских князей было известно медейским солдатам; к тому же, Рувато вряд ли поверили бы, учитывая его варварски остриженные волосы, видавшую виды одежду и отсутствие иного оружия, кроме кинжала. Поэтому он сказал просто:
 
 - Мне нужно видеть дюка Ива Арну. Вы можете провести меня к нему?

 Ответил он на чистом медейском языке, но всадники все, как один, нахмурились и стали еще неприветливее.

 - Назови свое имя, - велел капитан.
 - Я назовусь самому дюку Арну, потому что вам мое имя ничего не скажет.

 Такой дерзкий ответ вовсе не понравился медейцам. Капитан надвинулся на Рувато так, что лошадиная морда оказалась у того почти над головой, и направил на него обнаженный меч.

 - В третий раз спрашиваю тебя, бродяга: кто ты такой?
 - В третий раз прошу отвести меня к дюку Арну, если это возможно, - ответил Рувато хладнокровно. - Если же нет, позвольте мне идти дальше своей дорогой.

 Капитан медейцев сделал совсем уж зверское лицо, как будто хотел проткнуть наглеца мечом, но ограничился только кивком. По этому знаку двое всадников соскочили с лошадей и подступили к Рувато с явным намерением схватить его за руки. Тот не стал им препятствовать.

 - Мы отведем тебя, - прошипел капитан, - только не к дюку Арну. Сдается мне, ты лазутчик!

 Через полчаса Рувато, со связанными руками и в компании двух дюжих молодцев, стоял в шатре перед неким седым, хотя и не старым, представительным мужчиной. Тут же был и хмурый капитан, который вполголоса рассказывал хозяину шатра о происшествии. В течение всего рассказа представительный медеец не отводил от Рувато взгляда. Его глодали сомнения.

 - Мои люди считают, что ты касотский лазутчик, - обратился он к Рувато по-медейски. - Что ты скажешь на это?
 - Я не лазутчик, - ответил Рувато так же по-медейски и по-прежнему хладнокровно. Происшествие утомило его своей неизбежной бестолковостью, но не взволновало.
 - Тогда кто ты такой?
 - Это я скажу дюку Арну.

 Медеец смотрел на него задумчиво и как-то оценивающе, как будто прикидывал, не стоит ли допросить бродягу с применением жестких методов. Решил, очевидно, что не стоит, и обратился к капитану:

 - Были у него с собой какие-нибудь вещи?
 - Только это, милорд, - ответил капитан и показал ему сумку Рувато.
 - Оружие?
 - Мы ничего не нашли.
 - А что в сумке?

 Капитан пожал плечами, и седой медеец перевел взгляд на Рувато. Тот заколебался, но ответил неохотно:

 - Личные вещи.
 - Посмотрите, что там, капитан, - кивнул седой медеец.
 - Какое вы имеете право!.. - вскинулся Рувато, но капитан уже вытряхивал содержимое его сумки на пол.

 Рувато похолодел и почувствовал, как на висках выступает пот. В сумке, среди прочего, лежали письма Илис, которые он не решился уничтожить вместе с остальной корреспонденцией. Написаны они были на касотском, и одного этого хватило бы, чтобы повесить его без суда и следствия. Кроме того, у Илис тоже могли быть неприятности... в случае, конечно, если бы ее сумели разыскать.

 - Что это? - седой наклонился, поднял с пола развалившуюся пачку писем и стал перебирать их. - Хм... письма. Кажется, это касотский язык? Да, верно. Как ты объяснишь это? - обратился он к Рувато.
 - Это личная переписка.
 - Разумеется, личная... хм... - медеец бегло проглядывал одно письмо за другим, и вдруг брови его резко взлетели вверх. Он удивленно и недоверчиво взглянул на Рувато. - Князь Слоок? Это ты... то есть... это вы? Князь Рувато Слоок - это вы?
 - Да, я, - ответил слегка удивленный Рувато. - Мы разве с вами знакомы?
 - Нет, но я слышал про вас... Но почему вы в таком виде...
 - Обстоятельства так сложились, - ответил Рувато и хотел развести руками, но тут вспомнил, что руки у него связаны.

 Медеец спохватился.

 - Развяжите князю руки, - велел он ничего не понимающему капитану, и через полминуты Рувато уже с наслаждением растирал припухшие запястья. - Вам следовало сразу назвать себя, князь.
 - Откуда же мне было знать, что я так известен среди ваших соотечественников? - улыбнулся Рувато. - Но, кажется, я до сих пор не имею чести знать, с кем я...
 - Простите. Дюк Эрнест Стилл. Еще раз простите, что так получилось, но кто мог предположить?

 Рувато кивком дал понять, что ничего страшного не случилось, и уселся на предложенный дюком Стиллом походный стул.

 Еще через полчаса он уже пил подогретое терпковатое медейское вино вместе с дюком Стиллом, угощался холодной телятиной и сыром и наслаждался уютом (не весть каким, но все познается в сравнении!) личного шатра командующего войском.

 - И как долго вы уже в этом районе, князь?
 - С неделю уже мотаюсь по позициям, - засмеялся Рувато, - никак не могу выбраться из этой каши.
 - С неделю! - дюк Стилл был шокирован. - Как же вас угораздило?! Просто чудо, как вы не попались на глаза касотцам...
 - Я попался.
 - И что же?
 - Нет ничего проще, чем сойти у них за своего. Я ведь касотский подданный, прекрасно говорю по-касотски, - Рувато перешел на касотский, - к тому же... Если вы не знаете, дюк, - он улыбнулся, но невесело, - я ведь тоже поучаствовал в этой войне.
 - В самом деле? На чьей же стороне?
 - Я брал Синнексию.

 На это дюк Стилл ничего не сказал, но по глазам его легко было прочесть, что он знает и думает об осаде Синнексии.

 Через некоторое время разговор возобновился, и Рувато постарался навести его на предмет, который более всего его занимал.

 - Вы можете сказать мне, дюк, где я могу найти дюка Ива Арну? Мне очень нужно его видеть.
 - Но... - снова засомневался дюк Стилл.

 Видимо, сообщение насчет Синнексии снова возбудило в нем какие-то подозрения. Рувато прекрасно его понял и улыбнулся.

 - Вы можете выделить мне... ну, назовем это охраной. Ваши люди доставят меня к дюку Арну, и если он не узнает меня, тогда... тогда можете делать со мной, что хотите.
 - Вы храбрый человек, князь, - сказал дюк Стилл не без восхищения.
 - Нет, - возразил Рувато. - Я просто не в своем уме.




 Ив Арну смотрел на него круглыми глазами и изо всех сил старался сдержать изумление.

 - Что с вашими волосами, Рувато?
 - Я их обрезал.

 В черных глазах Ива мелькнул ужас пополам с жалостью. Он даже представить не мог, как можно добровольно подвергнуть себя подобному унижению, и Рувато невольно улыбнулся. Ив, при всех своих достоинствах, слишком уж заботился о своей дворянской чести, дворянском достоинстве и прочем, а потому был чересчур спесив. Гибкости ему не хватало.

 Когда к нему в шатер привели Рувато, в первую минуту он не смог сдержать гневного изумления, не узнав пленника, и Рувато даже мысленно распрощался с жизнью. В самом деле, в нынешнем виде узнать его было трудно, особенно тому, кто привык видеть его в роскошном придворном платье. Ив начал гневно говорить что-то, но вдруг осекся, присмотрелся к пленнику повнимательнее и переменился в лице...

 - ...Я так понимаю, - снова заговорил Ив, - что раз вы появились здесь, да еще в таком виде, значит, что-то у вас стряслось.
 - Стряслось, - подтвердил Рувато хладнокровно. - Я засыпался.
 - То есть?

 Рувато принялся рассказывать, в процессе наблюдая, как меняется выражение лица Ива. Услышанное ему явно не нравилось.

 - То есть, вернуться в Касот вы не можете? - уточнил он, когда Рувато умолк.
 - Пока это невозможно. Ив, вы, наверное, не перестаете задаваться вопросом, зачем я явился к вам.
 - Угадали, - не слишком любезно отозвался Ив. Его красивое смуглое лицо приняло такое мрачное выражение, какое бывает у людей, которым сообщают о смерти возлюбленного брата. Видимо, он просчитывал про себя, как на нем отразятся неприятности касотского гостя. А может, искренне сопереживал... хотя на это Рувато не слишком рассчитывал.

 В этот момент колыхнулся полог, прикрывающий вход, и в шатер, чуть нагнувшись, шагнул высокий черноволосый молодой человек, широкоплечий, смуглый, с узким, страстным и угрюмым лицом. На нем были легкие кожаные доспехи и военный плащ, как на Иве.

 - Прошу прощения, я, кажется, помешал вашему разговору, - проговорил он, останавливаясь у входа.
 - Вовсе нет, - возразил Ив. - В какой-то мере он касается и тебя. Позволь представить - князь Рувато Слоок. Рувато, перед вами его высочество наследный принц Медеи, Дэмьен Кириан.
 - Без церемоний, пожалуйста, - сказал Дэмьен и пристально посмотрел на касотского гостя, который тем временем поднялся и поклонился низко и почтительно. - Тем более, что вам, князь, я в какой-то мере обязан жизнью.
 - Вы верно заметили - "в какой-то мере", - отозвался Рувато. - Причем, осмелюсь заметить, в мере весьма малой. Я всего лишь указал Иву возможный источник информации.
 - Не скромничайте. Даже если оставить в стороне мою персону, мы обязаны вам очень многим. Вы рисковали жизнью, играя на нашей стороне.
 - И князь, разумеется, доигрался, - немедленно вставил Ив. - Барден раскрыл всю его деятельность и объявил на него охоту.
 - Не всю, - сказал Рувато. - Далеко не всю. Полагаю, ему в руки попало лишь одно мое письмо.
 - Вам нужна помощь? - прямо спросил Дэмьен, и Рувато почувствовал к нему уважение: вместо того, чтобы абстрактно рассуждать, обсасывать подробности и выражать соболезнования, принц перешел сразу к главному.
 - Нужна, - так же прямо ответил Рувато. - Мне нужно место, где бы я мог переждать несколько недель... или, может быть, месяцев. Видите ли, ваше высочество, я оказался в неприятном положении, лишившись в один миг всего своего состояния.
 - То есть?
 - То есть, Барден арестовал все мое движимое и недвижимое имущество, экспроприировав в пользу короны.
 - Ах вот как, - тихо сказал Дэмьен, сверкнув черными глазами, и жестом предложил всем присутствующим сесть. - Давайте обсудим, что мы можем для вас сделать, князь.



 *

 Ночи разгульного веселья в обществе воров, карточных шулеров, бродяг, сутенеров и различного рода мошенников давно уже стали такими же привычными, как дневные советы с участием министров, командующих армий, мастеров ремесленных гильдий и глав храмов Двенадцати. Это были два диаметрально противоположных мира, и Барден до сих пор, как мальчишка, упивался сознанием того, что в обоих мирах его принимают как своего. Ночной сброд понятия не имел, кто пьет с ними за одним столом; высокопоставленные вельможи в страшном сне не могли вообразить своего императора в грязном портовом кабаке, в компании с висельниками и жуликами. О ночных загулах правителя империи знали только Альберт, мастер Илескар и мастер Ахенар, но они держали язык за зубами. Все остальные, кому когда-либо удавалось прознать об отнюдь не благородных пристрастиях императора, лишались головы прежде, чем успевали посвятить в эту тайну кого-либо еще. Барден не стыдился своих ночных приключений; ничего постыдного он не совершал; и если любопытные так быстро расставались с жизнью, то лишь потому, что он не любил, чтобы в его дела совали нос посторонние.

 Альберт очень нервничал, когда император уходил на поиски ночных приключений. Понять эту болезненную, как ему казалось, темную и нечистую страсть своего повелителя он никак не мог; не мог и сопровождать его, так как Барден категорически запрещал это. Поэтому в те ночи, когда император отсутствовал во дворце, удовлетворяя свою страсть к низким удовольствиям, Альбер до рассвета (или же до возвращения императора) без сна просиживал в маленькой комнатушке, примыкающей к спальне Бардена. Возвращаясь, Барден не мог не заметить своего верного охранника, и, конечно, замечал его, но проходил мимо в молчании, едва удостоив его мимолетным взглядом. Тогда Альбер так же молча вставал и уходил, чтобы, наконец, лечь спать с успокоенным сердцем: сегодня император вернулся благополучно.

 Эти ночи, бессонные, безмолвные, наполненные тревожными мыслями, повторялись из недели в неделю - все время, которое император проводил в том или ином городе.

 Альберт привык, что император появляется внезапно и бесшумно - он умел передвигаться, не тревожа ни людей, ни предметы, которые оказывались поблизости. Поэтому Альберт не на шутку испугался, когда Барден возник вдруг посреди комнаты, неловко вывалившись из телепорта, причем появление его сопровождалось шумом, приглушенным грохотом и невнятной руганью. Альберт вскочил, не зная, что думать и что делать. Далеко не сразу он сообразил, что Барден не один, что в медвежьих объятиях он сжимает какого-то отчаянно отбивающегося человека, которого он и швырнул на пол, едва прямоугольник телепорта погас за его спиной. Человек, ударившись об пол, глухо вскрикнул и замер на секунду, но тут же резво поднялся на четвереньки и сделал отчаянный рывок в сторону двери. Поймав его движение, Барден быстро повернулся и сильно и безжалостно ударил его ногой под ребра; незнакомец снова повалился на пол, скорчился и затих. Барден повернул покрасневшее, покрытое каплями пота лицо к Альберту; тот стоял неподвижно и безмолвно, силясь осознать происходящее.

 - Позови Атанасуса, - бросил император отрывисто.

 Атанасусом звали начальника дворцовой стражи.

 - Кто это? - в крайнем изумлении и тревоге спросил Альберт, имея в виду, разумеется, поверженного на пол незнакомца.
 - Я сказал - позови Атанасуса! - повысил голос император, и Альберт счел за лучшее немедленно повиноваться.


 Когда он вернулся в обществе Атанасуса (у него было сильное желание взять еще двух стражников, но он тут же подумал, что император вовсе не обрадуется лишним свидетелям), то застал следующую картину. Незнакомец по-прежнему лежал на полу, но руки его и ноги теперь были крепко - даже излишне крепко и достаточно жестоко, - связаны ремнями; а император, обнаженный по пояс, стоял перед зеркалом и при свете размазанного по воздуху магического огня пытался что-то разглядеть на своей спине. Спина была залита кровью.

 - Ваше величество, что с вами? - вскричал мгновенно побледневший Атанасус и схватился за меч.
 - Со мной - ничего. Царапина, - ответил император и отвернулся от своего отражения. - Давайте лучше займемся этим вот парнишкой. Но учтите, Атанасус: вы должны держать язык за зубами, не задавать вопросов, и ни в коем случае не болтать о том, что здесь услышите и увидите. Ясно? Ни слова! Ни слова, пока я вам не велю заговорить.
 - Клянусь, ваше величество, я буду молчать, как немой, - выговорил Атанасус хриплым от нервного напряжения голосом.
 - Хорошо, - сказал император, коротко на него глянул и усмехнулся по-волчьи, - потому что иначе мне придется отрезать вам язык. Теперь приступим. Поднимите его.

 Альберт и Анатасус с двух сторон подхватили связанного и усадили его на стул, на котором несколько минут назад коротал ночь личный охранник императора. Несмотря на то, что лицо пленника было изрядно опухшим и частично закрыто прилипшим к щекам растрепанными волосами, Альберт узнал его: это был Газак, личный слуга Карлоты.

 По глазам начальника стражи было видно, как сильно его распирает любопытство, но он помнил о клятве и сдерживался. Альберт, однако, никакой клятвы не давал.

 - Это же слуга твоей сестры, - сказал он тихо. - Что он тут делает?
 - Он пытался убить меня, - ответил Барден и показал короткий, сильно изогнутый кинжал с костяной рукоятью. Клинок его был запачкан кровью. - Шел за мной три квартала, думал, что не вижу его, сукина сына...

 Украдкой Альберт бросил взгляд на Атанасуса, которому, очевидно, очень хотелось знать, что император делал ночью на городских улицах - один. Что до Газака, то он сидел тихо, опустив разбитое лицо, как будто происходящее его не касалось. Судя по его помятому виду, между ним и императором произошла нешуточная схватка. Альберт многое отдал бы, лишь бы узнать ее подробности. Судя по всему, победа далась Бардену не так уж и легко: противник его был молод и весьма крепок. Но император, увы, не собирался посвящать присутствующих в детали. Пришлось умерить любопытство.

 - Едва ли он решился напасть на тебя по собственному почину, - заметил Альберт. - Его кто-то подослал, и я почти уверен - кто именно...
 - Нам нужна полная уверенность, - сказал Барден и посмотрел на Атанасуса. - Поэтому я и позвал вас.

 Значит, подумал Альберт, император намерен всерьез взяться за сестрицу и собирается предъявить ей обвинение в покушении на убийство не кого-нибудь, а первого лица в империи. После того, как обвинение подтвердится, не потребуется уже никакого суда, император будет волен поступить с заговорщицей как ему угодно, благо он являлся и верховным судьей. Но чтобы обвинение было "чистым", придется обойтись без ментальной магии. Для этого император позвал и Атанасуса, для этого велел остаться и Альберту. По правилам, требовалось еще присутствие мастера Илескара или другого ментального магика, чтобы он подтвердил отсутствие ментальной составляющей, но этим император пренебрег.

 - Ты знаешь, кто я? - обратился он к криво сидящему на стуле горцу.
 - Ты, - ответил тот тихо, не поднимая головы, - узурпатор, захвативший власть нечистым путем, и руки твои в крови твоего брата.
 - Ого, - сказал Барден и оскалился. - Твоя хозяйка хорошо научила тебя. Сама бы она ни за что не отважилась сказать то же самое. Ладно, значит, ты знаешь, кто я. Хорошо. Теперь отвечай: ты хотел убить меня?

 Газак чуть приподнял голову, сверкнул бешеными глазищами, и ответил с истинно горским апломбом:

 - Я хотел освободить мир от того зла, что ты принес в него, но боги, видимо, на твой стороне!

 На эту тираду Барден вдруг гулко расхохотался и сказал:

 - Отвечай коротко и по сути, подлец: ты хотел убить меня? Да или нет?
 - Да, я хотел убить тебя, кровавый тиран!

 Барден захохотал вовсе безудержно, и даже Альберт не мог не улыбнуться. Лишь Атанасус смотрел на них троих с выражением тихого ужаса на бледном лице.

 - Кто послал тебя? - продолжал Барден, отсмеявшись. - И учти: если ты соврешь мне, я это узнаю.
 - Никто не посылал меня, - ответил Газак презрительно.
 - Лжешь. Кто послал тебя?

 Горец только презрительно раздвинул опухшие губы и плюнул императору под ноги. И в ту же секунду повалился со стула вбок от сокрушительного удара кулака императора. Стул отпрыгнул в сторону на фут или два, но устоял на своих четырех ножках.

 - Поднимите, - велел император и, дождавшись, пока пленника, с залитым кровью лицом, водрузят обратно, снова спросил бесстрастно: - Кто послал тебя?

 Последовали неразборчивые проклятия, и горец снова рухнул на пол, кашляя и плюясь кровью, и снова его подняли и усадили обратно. На лицо его было страшно смотреть.

 - Не достаточно ли? - глухо и мягко поинтересовался император, наклоняясь к пленнику. С разбитого лица капала кровь и марала дорогой ковер, но никто не замечал этого. - Или мне позвать палача?
 - Будь ты проклят! - выплюнул пленник, и тут же, без перерыва: - Меня послала женщина!
 - Как ее имя?
 - Не знаю!
 - Лжешь!

 Еще один удар, на этот раз - в область печени. Горец глухо зарычал и упал лицом вниз. Атанасус был бледен, а Альберт наблюдал за происходящим хладнокровно, со слабым профессиональным интересом. Обладая невероятной физической силой, император редко пускал ее в ход, и никогда раньше - за очень-очень редким исключением, - не бил допрашиваемых лично. Впрочем, никогда раньше речь не шла о покушении на его жизнь.

 - Будь проклят весь ваш род! - прохрипел Газак с пола. - Карлота Шлисс! Ее имя - Карлота Шлисс!
 - Вы слышали? - император быстро повернулся к зрителям, потеряв к пленнику всякий интерес. - Запомните это имя! Атанасус, я хочу, чтобы вы послали своих людей в дом дюкессы Шлисс, немедленно... только сначала уберите отсюда эту рванину.

 Когда Альберт снова вернулся (уже один), император был занят тем, что лоскутом, оторванным, судя по болтающимся остаткам кружев, от какой-то рубашки, пытался стереть кровь с плеча и спины. Получалось у него неважно, и он весьма изобретательно ругался сквозь зубы.

 - Позволь мне, - сказал Альберт, забрал у него окровавленный лоскут и принес из спальни таз и кувшин с водой. Дело пошло веселее.

 Под кровью на плече обнаружилась рана - чистая, без рваных краев, неглубокая, больше похожая на порез. Сам вид ее опасений не внушал, но Альберта беспокоило другое.

 - Эмиль, кинжал может быть отравлен, - сказал он тихо.
 - Я думал об этом, - отозвался император. - Но пока я не ощущаю действия яда.
 - Может быть, это медленный яд. Лучше показать кинжал братьям Перайны.
 - Нет! Не надо впутывать сюда целителей. Достаточно, что Атанасус наслушался того, чего ему слышать не стоило бы. Лучше отдать кинжал Илескару.
 - Но Илескар...
 - Его знаний достанет на то, чтобы определить наличие яда. Отнеси ему сегодня же, не медля. Или нет - я сам отнесу.
 - Тебе лучше побыть здесь, - с сомнением сказал Альберт. - Твоя рана...
 - Рана - пустяк.
 - Отдохнул бы ты все-таки...
 - Отдохнуть? - переспросил Барден, хищно блеснув глазами. - Нет, Альберт, мне теперь будет не до отдыха в ближайшие дни. Ты закончил? Хорошо. Мне нужно одеться.

 Альберт молча отошел в сторону и сел, ожидая, пока император переоденется в обычное платье. Ему было хорошо известно все, что последует далее, и он заранее предвкушал тяжелые дни. Особенно тяжелыми они обещали быть для императорского окружения.

 
 Февраль, 2006 г.