Занятия по химии

В десятом классе во второй четверти к нам в класс пришла Елена Т. . У нее был взрослый взгляд и внешность зрелой женщины. Но она была лишь на пару лет старше нас и только чуть выше среднего роста.. Большинство учениц носили косы, а она делала “перманент”, красила губы, и я не раз замечал, что болтовня девчонок вызывала у неё часто непроизвольную ироничную улыбку. Но она очень старалась не выделяться.
 
Ходили слухи, что она делала аборт, и её перевели из другой школы, чтобы уберечь от насмешников и злых языков. Она пропустила год учёбы, и из её головы знания улетучились непропорционально времени. Поэтому училась она неважно, в основном, на тройки, а бывали и пары.
Лена была безусловно симпатичной женщиной, но наши молодцы не могли это оценить. Из-за взрослого вида , ребята её сторонились..
 
Меня в свой кабинет вызвала КПЖ (Клавдия Петровна - наш классрук).
 — Алексей , не мог бы ты позаниматься с Леной Т. химией. Ей грозит двойка за полугодие, а директор настроен, под этим предлогом, её исключить. У неё трудные обстоятельства, и ей обязательно нужно получить аттестат. Я уверена, что ты быстро её подтянешь. Она же не дура, просто отстала от ровесников и комплексует. Мне Слава говорил, что ты занимаешься в читальне в Лялином переулке. Вот, и позанимайся там с ней, не привлекая внимания, чтобы она не переживала. Пусть она там хоть готовит уроки, а ты подскажешь, если что.
— Может лучше Беллу И. подключить? Все-таки родственные женские души, лучше друг друга поймут!— предложил я без энтузиазма.
— Нет! Ты не увиливай! Как раз, наоборот, с тобой ей будет неловко отлынивать от дела.
 
На перемене я подошёл к Лене и передал предложение КПЖ. Договорились начать занятия на следующей неделе.

Когда я пришёл в читальню, Лена уже сидела за столиком, и место рядом было свободно. Но я, кивнув ей, пошёл на своё обычное место, впереди, откуда люди в зале были не видны и не отвлекали от дела.

Лена тут же подошла:
 — Ты не хочешь сесть со мной?
— Если у тебя будут затруднения, подходи разберёмся. У меня есть план, что мне нужно сделать, и это не мало. Не будем терять времени! — я готовился к очень сложным экзаменам в Физтех, (супервуз того времени) вынул задачник и углубился в очередную задачу.

Минут через десять Лена подошла. Не получалось согласовать коэффициенты в химической формуле. Через минуту она снова подошла, потом ещё. Она почти не садилась.

Наконец, я не выдержал и пересел к ней. На своей задачке сосредоточиться не удавалось. Пришлось отложить своё и заняться химией. Складывалось впечатление, что Лена впервые заглянула в учебник. Она задавала такие вопросы, что меня брала оторопь, с чего начать повторение.

Но хуже всего, что она не умела или не хотела говорить тихим шепотом. Скоро все, сидящие по-близости, с ненавистью смотрели на нас. Тощая седая тётка, сидевшая через стол от нас, не выдержала, подошла и свирепым голосом сделала замечание на весь зал. Я заметил, что дежурная по залу, хорошо меня знавшая и очень к нам со Славой расположенная, тоже поглядывала осуждающе.

Наконец, не досидев до конца полчаса, я предложил Лене закончить на сегодня. Результат удручал. Я что-нибудь пытался объяснить. Она кивала, а дальше все шло по известной поговорке.
— А что ты поняла, Лена?
— Ничего не поняла, Лёша!
— Что будем делать? — спросил я. — Из читальни нас выгонят! Может, в школе после уроков оставаться будем?
— Лучше ты занимайся, по своему плану в читальне, а я как-нибудь сама, — обиженно пропела она. Лена несколько необычно растягивала слова, и получался своеобразный речитатив.
— Ты зря обижаешься! Мне кажется, что нужно пройтись быстро по всему учебнику. Где-то в самом начале у тебя пробелы. Тут надо поработать!

Но и в школе занятия не получались. Всё время кто-нибудь забегал и отвлекал, или уборщица выгоняла из класса.
— Я бы тебя домой позвал, но у нас в комнате всегда что-нибудь делают, едят, братишка занимается с бабушкой....
— У вас коммуналка?
Я кивнул.
— Приходи ко мне! У меня отдельная комната. Мама не будет мешать, а отчим приходит очень поздно.
Я согласился, хотя это уже предполагало полный простой в моей собственной программе. Но другого варианта я не видел.

Ленина мама встретила меня довольно приветливо:— Лена говорила, что классный руководитель попросил Вас помочь ей ...

Я кивнул. Что-то фальшивое прозвучало в этом её “Вы”.
— Сейчас, она выйдет из ванны. Она проводила меня в комнату. и предложила чаю. Я не возражал. Она ушла.

Оглядел комнату. Раскрытая швейная машинка с каким-то шитьём, журналы с выкройками, материи. Полка с книгами и журналами. Железная кровать с высоким матрацем и подушками. Письменного стола, вообще не было. Трюмо на маленьком столике с парфюмерией. Над кроватью висел портрет какого-то актёра, но я не был фанатом кино и не узнал его.

Вошла Лена с чаем:
 — Еще пять минут, и я буду готова. Пей чай пока.
В открытую дверь я заметил в углу соседней комнаты с полсотни бутылок от водки и вина. Я понял, что мать Лены, а, может, и отчим, сильно употребляют... Это выдавал хрипловатый голос, и что-то неуловимое в интонации, что часто выдает женщин - алкоголиков, что-то похожее на виноватое собачье виляние хвостом. Лена перехватила мой взгляд и быстро закрыла дверь.

Первое занятие прошло вполне прилично. Прошли сразу три темы. Похоже, КПЖ была права - Лена очень старалась. Занимались мы два раза в неделю, и дела у неё начали выправляться.

Лена разрешила мне курить, не выходя из комнаты, и это очень экономило время. Работали практически без перерывов. Но всё-таки бывали минуты, когда я понемногу узнавал о её жизни.

Мать работала поварихой в ресторане. Отчим, как я понял, связан с милицией, и часто надолго уезжает в командировки. Сама она любит шитьё и обшивает всех и, даже, подрабатывает по случаю.
— Любишь кино?— спросил я, глядя на портрет над кроватью. — Не могу узнать этого актёра. Она, нехотя, пояснила
— Это мой дружок был, но теперь это дело старое. Быльём поросло.
Я задел, не желая того, больную тему.
— Что же ты его на стене держишь? — удивился я.
— Потому, что любила его. Понимаешь, что это значит? — она снисходительно посмотрела на меня. — Давай-ка продолжим ...
И мы углубились в углеродные кольца.

В другой раз, Лена спросила, когда у меня день рождения. Узнав дату, она посмотрела на меня и задумчиво заметила — Я тебя старше всего на полтора года, но за такой срок можно стать старше на много лет.

Она попросила сигарету и закурила.
— Что бы ни было, прошло ведь! Может лучше забыть? — я понимал, что для наших занятий было бы лучше не углубляться в жизненные коллизии.
— Как просто, оказывается!— она опять посмотрела на меня снисходительно, и мы продолжили занятия. Но она была рассеяна и погрузилась в какие-то свои переживания. Учение не шло.
— Нет! — не выдержал я. — Ты думаешь о чём-то другом. Может, отложим на другой раз? Хотя времени ещё много, — посмотрев на часы, добавил я с плохо скрытой досадой.

Я уже несколько раз наступил на её больной мозоль.— Похоже, он такой большой, что как ни старайся, все равно заденешь! Занятия не получаются, может уж лучше пусть душу отведёт, — подумал я.

Лена молча смотрела в окно, или, скорее, в то никуда, которое называется прошлым. Подталкивать её к откровению мне не хотелось. Я стал собирать учебники в небольшой фибровый чемоданчик, отлично заменявший мне портфель до самого конца учебы в Университете.
— Может, выпьешь чайку?
— А не в тягость я тебе сегодня? — засомневался я.
— Посиди со мной! Мама уехала к сестре в Курск на целый месяц . А когда одна, начинаешь думать, да вспоминать, всё из рук валится, — виновато проговорила она. — Ты уж извини, что оторвала тебя от дела! Ты такой целеустремлённый, что тебе до ...,.— она оборвала свою фразу и пошла в кухня за чаем, но вернулась и предложила перейти в кухню, чтобы не носить чашки в комнату.
— Пока чай пьём, расскажи, что мучит! Я хотя бы буду понимать, какие темы лучше не трогать, а то всё как слон ступаю. Что трепаться о всякой ерунде,— попробовал я помочь ей.
 = Я бы может и рассказала ? Но ты же не поймёшь женских горестей, тем более правильный такой, и такой молодой ! — она посмотрела на меня оценивающе.
— Ты же, извини, мне кажется, ещё с девушкой в постели не лежал,— грубовато восклинула она, и мы оба покраснели, хотя и по разным причинам.

Я решил не обращать внимания на эти слова. Она была не совсем права, но в свои тайны в этой области я никого не посвящал, и такого желания никогда ещё не появлялось.
— Я же не из любопытства, думал тебе легче будет!
— Видишь, какой ты тонкий! Я к этому не привыкла! — она налила чашки, и, взглянув на меня вопросительно, и не видя возражений, долила в чашки малиновый ликёр.

Помолчали. Она о чём-то вспоминала и, мрачнея, покрылась красными пятнами. Наконец, она решилась. Говорила она неровным от волнения голосом, резко и зло,
— Что рассказывать? Все просто ... Один красавчик из ГИТИСа повстречал молоденькую дуру. Затащил к себе в кровать и не отпускал, пока дура не поняла, что подзалетела. Ты, хоть, понимаешь, о чём я говорю?

Я кивнул.
— А когда она этому ****уну рассказала об этом, он паспорт показывает - жена, значит, у него по паспорту есть. Ты говорит, б..., что от меня хочешь? Иди. отсюда! Всё ясно! — она превратилась в вульгарную базарную бабу, махала руками, лицо перекосилось и стало пунцовым.
— Зря я затеял этот разговор, — понял я, встал, взял из её комнаты свой чемоданчик и пошел к двери.
— Ты что? Понятно! Все вы, мужики, такие! Мне показалось, ты другой. Зря я тебе рассказала! — кричала она пронзительно, перемежая речь матом.
— Женщины, которые грязно ругаются, мне противны, и достойны того, что имеют! — проговорил я, как можно спокойнее, выходя за дверь.
— Ну и уходи, м…к, недоразвитый! — крикнула она вслед мне, и я слышал, как она вдруг заплакала.

Я хлопнул дверью за собой и зашагал домой. Мне не было её жалко. В моём окружении мат был редок. В школе в те времена даже мальчишки позволяли себе ругаться только в своем узком кругу. От девушек я, вообще, никогда нечего такого не слышал. А Лена, как видно, хорошо владела лексикой сквернословия. Я ненавижу мат рядом с собой. — Всё! Её больше для меня нет! —решил я и, хотя оставался неприятный осадок, наступило ощущение сброшенной обузы.
 

Прошло недели две. В школе я просто старался не замечать Лену, и ни разу не посмотрел в её сторону. Начались лекции по математике в МГУ, семинары по физике для поступающих в Физтехе. Времени не хватало настолько, что по соглашению с учителями, я пропускал школьные занятия по этим предметам, чтобы успевать.

Как-то КПЖ после своего урока, попросила меня задержаться.
— Как у Вас занятия с Леной Т.?
Я сказал, что отзанимался с ней и, что мог, сделал. КПЖ как-то холодновато продолжала:
— Ну, хорошо! Сам то ты, готовишься?
— Совсем времени не остается, разъездов много. Очень уж далеко Физтех. Может на физфак пойти?
— Ты не торопись снижать уровень, это всегда успеешь. Ставь максимальную задачу ..., но и о других не забывай! — добавила она многозначительно.— Желаю тебе успехов! —, и она пошла в учительскую.
— Пожаловалась Лена, что ли ? — мелькнула мысль.

Через пару дней, войдя в читальню, я увидел Лену, но сел на своё место, сделав вид, что не заметил её. Пришлось не курить, чтобы не выходить из зала. —Понятно, пришла по мою душу!.

 Обычно, я сидел до конца работы читальни. За плетением решений непростых задач, я совсем забыл о Лене. Только когда, я уже сдавал книги, увидел, что она листает журнал. Она посмотрела на меня. Я кивнул ей. Вышли из читальни вместе.
— Алёша! Можно с тобой поговорить, а то ты такой неприступный стал, не замечаешь... Прости меня! Я же не знала, что ты такой чувствительный! Ты что же никогда не ругаешься, и родители твои и друзья ? — она говорила как-то робко и грустно.
— Мне это не нужно. Мне русского языка хватает... — я не мог преодолеть неприязни к ней.
— Что же ты из-за двух каких-то слов живого человека готов из своей жизни вычеркнуть? Это же слова, — пропела она своим речитативом с укором.— Я просто понять тебя хочу! Мне показалось, что ты какой-то не такой, как все и тебе можно рассказать. Ты не подумай, что я без твоих уроков не обойдусь. Вот сама сижу и зубрю, как дура!

Я молчал.
— Я не встречала никого, кто бы не ругался. Отчим, через слово мат вставляет, нужно не нужно. Мать тоже часто, ну войди в мое положение.
— Послушай,— не выдержал я.— Там где два- три слова, там и десять и сколько вылетит. Но это дело личное, я, вот, такой, считай, урод, и не хочу быть другим, — говорил я зло и холодно. — У меня в семье никто и никогда не ругается. Ладно бы одни женщины, они потомственные .... Но мой отец, военный, да из глухой деревни Владимирской области. Так вот, я никогда, ни одного раза не слышал, чтобы он выругался матом. Это и других останавливает. И соседи и знакомые никогда у нас не ругаются...

Лена смотрела на меня с большим удивлением. Я продолжал, чтобы сразу расставить все точки. — Вот когда-то, ещё в первых классах, я для себя решил, что вокруг меня грязи не будет. Так вот и живу, не жалуюсь! Так что, извини!
Некоторое время шли молча.
— Алеша! Ну, выкинь ты это из головы, я обещаю при тебе не материться. Но нельзя же человека от себя так отгонять. Или ты меня сукой какой-то считаешь? Тогда, другое дело - я уйду. — голос её становился все более неровным. Она вдруг замолчала. Глаза заблестели, и она отвела взгляд.

Минуту помолчала. Мне тоже нечего было добавить.
— Ты не понимаешь, что мне очень плохо. Я уже несколько ночей спать не могу. Совсем одна... Девушек вашего класса я переросла. А к старым подругам мне дорога заказана, не могу встречаться... Я думала, ты человечнее! А ты, даже не дослушал меня, ушёл ...— Видно было, что каждое слово даётся ей с трудом.
Мы подошли к её дому и остановились.
— Не понимаю сама, что я к тебе привязалась, как исповедуюсь, — с досадой попыталась она остановиться, но не смогла.— Так вот все-таки дослушай, а то ты, наверное, не понял. Аборт мне сделали. Ты хоть понимаешь, что это такое, когда в тебе дяди копаются? Да так покопались, что теперь у меня детей никогда не будет, никогда!— она отвернулась и тихонько всхлипывала.

Она меня проняла. И хотя мне тогда не казалось, что не иметь детей, такая уж трагедия, мне стало её жалко. Однако, я совершенно не представлял, что мне делать.— И дернул же меня чёрт пойти сегодня в читальню!
— Ну, хорошо! Считай, все забыто! Но чем я тебе могу помочь!.
— Понятно! Что тебе за дело до этой старой дуры.? Достойна того, что имеет- так ты сказал! Никому дела нет, что пропадает человек! Родная мать проституткой называет. Отчим...
Некуда деться! - прошептала она с отчаянием и бросилась к дверям подъезда...

Я догнал её на площадке второго этажа. Она сотрясалась, лицо в слезах.
— Ну, Лена! Ну, не надо! Что можно изменить слезами?
Она долго успокаивалась, уткнувшись носом в моё плечо. Как мне это было не кстати .. , но как бросить человека в таком состоянии?
Так и пошли к ней.

 Знакомый уже кухонный стол. Чай с коньяком. Планы мои, планы -
уплыли в туманы! Лена умылась и, с еще красными глазами, старалась создать уют. — Подожди, Алеша, я сейчас свечку принесу! Знаешь, как при свечах хорошо сидеть.

Она принесла две необычайно толстые свечи, которым не нужна была даже подставка, и зажгла. Вот посмотри, какая я была еще недавно- она протянула альбом с семейными фотографиями. Я полистал. На две вещи я сразу обратил внимание. Трудно было представить, что красивая девушка с косами - Лена в восьмом классе. В девятом постриглась и повзрослела, но лицо было свежее, улыбающееся, и какое-то открытое и беззаботное. У артиста была губа не дура!.
Я листал с конца в начало, думая, что увижу её отца. Но нет, даже рядом с её коляской, вместе с матерью, довольно интересной в молодости, стоял молодой, но всё тот же мужчина, что и в конце. Начинался альбом с нескольких выцветших детских фотографий матери и отчима и их свадебной фотографии. Странно, подумал я.

Коньяк действовал, огонь свечей гипнотизировал, Лена старалась упредить все возможные мои пожелания. Принесла большую красивую пепельницу, потом самодельную интересную зажигалку из винтовочного патрона, поставила на проигрыватель в соседней комнате пластинку с Ивом Монтаном.

Я расслабился. Увидев, какая она была всего два года назад, я стал вдруг совсем по-другому смотреть на неё.
 — За битого двух небитых дают, — пришло в голову и, пожалуй, точно выразило изменившееся отношение к Лене. Возраст и пережитое стали не минусом, а , наоборот, вызывали уважение. Она ещё вчера тоже, оказывается, была, беззаботной юной и красивой.
— Ты выглядишь очень здорово на этой фотографии,— и я показал открытый на этом месте альбом.— Зачем изменила прическу? Та стрижка тебе очень шла!
— А-а ! Мне тоже эта фотография нравится.
— Наверное, за тобой толпой парни ходили., а?
— Знаешь, дурой я была страшной. Думала любовь есть. Теперь знаю, что вам мужикам нужно. Парень один, ходил за мной как хвост за коровой, а мне его жалко было, всё боялась обидеть. Теперь иногда встретится по дороге, так не узнаёт! Знаешь, я и училась хорошо..., только зачем, не знаю! Получу аттестат и работать. Вот эта цель, я понимаю, ни от кого не зависеть...

—Давай-ка, по рюмке коньяка выпьем. У отчима, целый ящик стоит, - у какого -то спекулянта реквизировали.
Она напомнила мне про вопрос, оставшийся для меня без ответа, но я не знал, как его задать. Решил попробовать издалека. — Хорошо к тебе относится, отчим?
— Да! Даже слишком хорошо!. Это он меня уговорил закончить дневной десятый. Я хотела перейти на вечерний, работать и уйти из дома.
— Зачем же уходить, если дома хорошо!— удивился я.

Я опять затронул что-то, о чём Лене трудно было говорить. Она не смотрела на меня. Молча, мыла тарелки из-под картошки с мясом, которой меня кормила. Наконец, она сказала раздумчиво:
 — Очень трудно мне о себе рассказывать. Если бы я знала, что ты ко мне хорошо относишься? А, если я тебе безразлична, или даже неприятна? Помнишь, как в прошлый раз ты со мной разговаривал? Так зачем я буду душу свою выворачивать перед тобой! Знаешь поговорку -не мечите бисер перед свиньями! Бисер, не бисер, но в любой семье есть что-нибудь, о чём трудно рассказывать непосвящённому..


— В ту девушку на фотографии я, просто, влюбился,— пошутил я. — Но, если серьёзно, что-то изменилось.
— Ты осторожнее говори, выбирай слова. Ты же видишь, одинокая женщина страдает... — пошутила она в ответ, с таким выражением, что было непонятно, сколько в этой шутке шутки.
 — Ты вот пришел, и мне спокойно стало. А уйдешь - опять пустота! А теперь слушай, коль спрашивал! Верю я тебе почему-то, что уж хотя бы не растрепишь! А растрепишь, уйду из школы, так и знай!

Так вот, мой отчим, первый и единственный муж у матери. Но детей у них не было - отчим все по командировкам мотался, по два- три месяца домой не приезжал. Пару дней дома и опять уедет. Ну, мать то моя , ты, как мне кажется, заметил, выпить всегда была горазда, да еще работала в ресторане Дома актёра. Короче, забеременела от какого-то актёра. Так мне и не сказала от кого, может, жив и сейчас. Хотела сделать аборт, но отчим узнал и не дал. Простил измену - только с условием, что ребёнок не будет усыновлён.— Буду заботится, как о своём, но фамилия пусть твоя!.
 
Вот так я и появилась на свет. Для матери я всегда была памятью о её грехе. А вот отчим, когда родилась девочка, готов был даже дать мне свою фамилию, но тут мать заартачилась. Вроде, все хорошо. Он даже в командировки почти перестал ездить. Как с дочкой возился. Но я росла и не была его дочкой. Понимаешь? — она посмотрела на меня с сомнением.
— Не очень! Что ты имеешь в виду.?
— А то, что шарики за ролики у него начали цепляться. Он не давал матери меня мыть, сам мыл меня лет до двенадцати, пока я не стала запираться. Уже четырнадцать мне было, когда мать засекла, что он с меня одеяло ночью поднимал.

Понимаешь, как мне было. Я его любила как отца, а он меня хотел.... И чем дальше, тем хуже. Матери, сторожить меня приходилось. А как выпьет, с меня глаз не сводит, и взгляд такой, что жалко его. Ну, мать мне и сказала как-то, что лучше бы я умерла или уехала куда-нибудь навсегда. Что она меня ненавидит. Что я всю её жизнь испоганила. Сильно, выпившая была...
 
Она замолкла надолго. Я был потрясен. Чего только в жизни не бывает?
Лицо Лены было бледным, говорила она отрешенным голосом.
— Когда в середине девятого класса появился Сашка, ну тот, что висит у меня на стене, отчим совсем с ума сошёл, от ревности. У нас в ванной дверь открывается с обеих сторон. Так сделали, когда мать пару раз заснула в ванне и чуть не захлебнулась. Пришёл отчим домой, когда я была в ванне. Был он выпивший. Разделся до гола, и ко мне. Я его попыталась уговорить уйти, ведь, как родной, он мне. Но он ничего не слушает, встал у ванны на колени и уговаривает с ним в постель лечь. Говорит, я на тебе женюсь, не смогу без тебя жить, представляешь?

Видно, глаза у меня стали треугольные или квадратные. Она улыбнулась, вдруг: — Да, ты не бойся! Не добрался он до меня! Ещё убежишь, не дослушав... Была в ванне скалка такая, выжимать бельё. И когда он ко мне руки-то потянул, я ею со всей силы и огрела..., хотя жалко его было. Не было бы Сашки, может, и уступила бы я ему. Он мне и за отца, и за мать был!
— Ещё и мужем захотел быть ? — отреагироровал.я.
— Рассказать Сашке я не могла. Просто сказала, что меня из дому выгоняют, узнав про него. Ну ему то , это только с руки. Родители его снимались за границей, а тут девушка бездомная. Днем экономка и уборщица, а ночью .... вот, и не знаю, как тебе сказать, ну …понимаешь.

 =А дальше ты уже знаешь? Когда в консультации сказали, что я на втором месяце, я к нему. Что делать?
 = А что хочешь, то и делай? Кто должен был думать. Мне ребёнок не нужен. Я ушам не верила. Еще почти два месяца надеялась, что это он сгоряча. А он видно испугался, что я ребёнка оставлю, и чтобы я не передумала, выгнал меня.

Тут наступила долгая пауза. Она налила себе почти стакан коньяка и хотела выпить.
— Не надо, Лена! Я тебя прошу! То, что ты рассказываешь, трудно даже слушать. Ну, будешь пьяной, разве легче будет?— и я отлил больше половины себе.
— Вернулась домой! Кому рассказать. Мать расспрашивала, и я, дура, ей рассказала. Ну, она меня по всей программе. Жаль, не разрешаешь ругаться…И отчиму рассказала. Вот, мол, какая уродина!.

 Лена, глядя в пространство, смахивала слезы , наворачивающиеся на глаза.
— Если бы не отчим, я бы покончила с собой или попала бы в психушку. Сидела целыми днями и смотрела в окно. Отчим видел это, переживал и как-то, когда матери не было, пришел ко мне в комнату
— Леночка! — говорит,— я виноват перед тобой, и всё что в моих силах для тебя сделаю, дочка. Так и сказал - дочка. Аборт сделаешь, пройдет время, забудешь! Всё у тебя ещё будет !У кого не бывает ошибок! Я тебя прошу, не уходи от нас. Сколько нужно тебе денег, я всегда найду. Доучивайся, а получишь аттестат, там решать будешь, что делать дальше.
— Может, так бы и было. Но врачи! После операции было осложнение, и я провалялась в больнице целый месяц. А потом объявили приговор.

Она помолчала.
 —Уж не знаю, что там за слухи по моей школе ходили, только меня в упор никто из подружек не хотел узнавать. И парень, что хвостом ходил, тоже стороной обходил. А учителя ..., учителя просто садисты , им бы в концлагере работать. У вас, впервые, учителя, нормального человека, встретила: КПЖ вашу.

 Лена выпила еще, раскраснелась. Она была красива в этот момент. Глаза, поблескивающие слезами, отрешенное выражение лица, человека углублённого в себя.
 
Я молчал. Я жил в другом мире. Только годом позже и в моём мире прошли трещины. Но тогда, со всеми своими планами, задачами и разговорами, я как бы пересекал лужу в солнечный денёк, в то время, когда Лену нёс морской шторм и берега не было видно. Что я мог ей сказать в успокоение или в утешение? О таких вещах я и не думал никогда.

 В моём мире была гармония и фундаментальность. Превозносился интеллект, цель в жизни, контроль над чувствами во имя цели...Понятно, что справедливость добро и правда должны были побеждать...

В её мире нёсся ветер неуправляемых чувств, всё было зыбко, необоснованно и необдуманно. Интеллект использовался для поиска выхода из сложившихся ситуаций. Ни правды, ни веры -. только любовь и надежда.

Кто мог быть судьёй, что лучше? И ей и мне миры достались по рождению, выбирать не пришлось...
 — Я наверное, не дорос до всего этого, — честно признался я.
 — А этого и не нужно! Хорошо, что ты не можешь войти в моё положение. Это помойка, в которой жить не хочется! А смотрю на тебя и понимаю, что люди живут, значит, жизнь продолжается, и надо выбираться.

Мы долго молчали. По потолку метались отсветы от пламени свечей, проигрыватель шипел, его игла давно дошла до последней дорожки, но не хотелось своим движением нарушить ощущение сокровенности, отмахнуться от открывшейся картины другого , необузданного, драматичного мира...

— Алёша! Не уходи сегодня от меня! Ты, подумаешь, что я рехнулась?... Ну и думай! А я, как подумаю, что ты сейчас встанешь и уйдешь, а я останусь одна, у меня всё внутри сжимается от страха... Я уж и выпила вроде не мало, но не действует.
Ну, хочешь, я тебе в большой комнате постелю... ну хочешь...— она видела мое удивленное выражение лица, и пыталась найти какой-нибудь весомый аргумент, но не находила. — Хоть, просто пожалей меня! Ну, придумай что-нибудь, позвони домой, что не придешь. Ты же говорил, что тебе родители доверяют! Хочешь увидеть, как я реву?.


Я действительно не ожидал такого поворота событий. Наши параллельные миры вдруг пошли на пересечение.
— Родители потому и доверяют, что оставаться мне у тебя не следовало бы, и они уверены, что я это понимаю! — проговорил я нерешительно, думая при этом — Может, остаться, раз так просит. Я перебрал мысленно возможные варианты вранья матери. Понятно, что как не ври, они с бабкой поймут, что вру, но допытываться не будут. Что остался у одноклассницы, не придет им в голову. Такие вещи оставались для них полной тайной, и я надеялся, что ни при каких условиях об этом им не станет известно.
 
Лена, смотрела на меня с надеждой поблескивающими от слёз глазами...

—Давай, попробую позвонить.
 Подошла соседка. Попросил позвать маму, но подошла бабка. Это было хорошо. Телефон появился, когда бабка была уже не молода, и она по телефону могла говорить только короткими фразами, не “рассусолевая”, как она выражалась. Линию старалась не занимать по пустякам!
— Алло, вас слушают, — произнес голос Бабки
— Бабка, это Лёша! Я встретился с Борисом, и у него так задержался, что решил остаться, потрепаться. Так что не ждите!
— Лёша? Значит, не придешь? — старалась всё правильно расслышать Бабка. Ей было 88 лет.
— Да! Приду завтра после школы!
— Еще что-нибудь?
— Нет! До завтра.!
Она повесила трубку, а я улыбнулся, представив, как она, согбенная, с трудом вешает трубку, на телефон, прикрепленный к стене..

Лена стояла рядом, и когда я повесил трубку, она радостно чмокнула меня в щеку, улыбаясь, с еще не высохшими от слезинок глазами.
— Какой же ты, молодец.! Я так рада, ты не представляешь! Пойдем на кухню допьем!.
 Мы допили коньяк. Лена просветлела. Она быстро передвигалась, говорила о всяких пустяках с воодушевлением, шутила и была неузнаваема, как-будто сбросила эти два тяжелых года с плеч. Я наблюдал за ней с удивлением. Как же тяжко для неё одиночество!

— Уже два часа ночи! У тебя же режим! Пойду стелить. Хочешь, прими пока душ. Пойдём, покажу что, где, — она отвела меня в ванну, которая после нашей коммунальной, казалась из разряда роскоши, чистая, белая, с хромированными кранами, с бесчисленными красивыми мелочами, полочками, стаканчиками. Несколько больших махровых полотенец висело на специальной вешалке. Нет! От такого предложения я не мог отказаться.

От душа я получил истинное наслаждение.— Уже из-за одного этого стоило остаться,— довольно думал я, стоя под теплыми струями. Наконец, я нафыркался, вытерся и вышел.
— С легким паром! — Лена в халатике, встретила меня в большой комнате. Вот на этой кровати, я думаю, тебе будет удобно. Собственно, в комнате была одна большая двуспальная тахта. Я предпочитал более скромные и жесткие ложа, но что было делать...
 — Ну, ложись! Вот на стул одежду можешь сложить.
Лена ушла на кухню.
Я лёг. Ложе было непривычно большим, и я утопал в нём.
Погремев посудой Лена погасила в моей комнате свет и ушла к себе.

Как ни странно, на такой замечательной постели мне оказалось нелегко заснуть. Не было привычных бугров, между которыми я привык размещаться. Голова, обычно лежащая на твердом и высоком, здесь утопала. В комнате было душно. Я крутился, но не мог заснуть. Захотелось покурить. Я тихо встал и прошел на кухню. Не зажигая свет, облокатился на подоконник, и сладко затягиваясь, смотрел через окаймленное морозным узором стекло на ночной переулок, освещенный двигающимся светом раскачивающейся лампы. Было тихо и пусто.

 В голове не было никаких мыслей, но на душе спокойно .
 — Что ты не спишь?— спросила , входя в кухню Лена. Она не включила свет, и была в одной комбинации.
— Не спится...
— И мне тоже.
 Она подошла, обняла меня рукой и встала сбоку. Мы молча вместе смотрели в переулок.

Прошла парочка. У подъезда напротив, влюблённые стали прощаться. Несколько раз они подолгу замирали в поцелуе, отрывались, говорили, как мне казалось, “пока”, но потом снова поцелуи, и видно было, как шевелятся их губы, шепчущие “прекрасную чушь”.
— А ты так стоял? Не завидно? — спросила она.
— Со стороны это выглядит довольно глупо!
— Ну, пойдем, а то уже четвертый час!
— Пойдем —
Я подошёл к своей тахте и быстро лёг. Она присела сбоку и молчала.
— Что не ложишься? — спросил я.
— Можно, я к тебе лягу — еле слышно, спросила она.
Я молчал. Она подождала ответа, но не дождавшись, посчитала, что это знак согласия. Откинув одеяло, она прильнула ко мне всем телом, уткнувшись в плечо. Я почувствовал, что она дрожит.

И вот я с этой женщиной в постели. Мог бы я ещё днем об этом подумать?
Но особого удивления у меня не было. Смутное ожидание чего-то такого появилось после звонка домой. Мне было хорошо, не о чем было жалеть, и нечего опасаться. Лена казалась близкой, я ощущал нежность к ней. Будь, как будет!.
 — Не прогоняй меня! Мне так хорошо! Что нужно бабе? Вот так утнутся в плечо и пусть на улице буря, чума и война - да нет до этого дела! Алёша! Одного только боюсь, может, ты меня терпишь из последних сил. Тогда уйду.
— Лежи! Мне тоже хорошо!— Я поцеловал её голову. Я так и думал, что это окажется сигналом к действию. Она подтянулась до моей головы и много раз поцеловала в лицо. Я стянул с неё комбинацию. Большая упругая грудь, легла на мою. Лена, что-то шептала, но так тихо, что я не мог разобрать.
Теперь корабль управлялся боевым уставом, и командир только наблюдал с мостика.. Я почувствовал жар её недр...
Миры пересеклись...

Когда, наконец, судороги нас отпустили, она прошептала — Тебе хорошо? —.
— Да...—
— Ты не думай, что я тебя специально заманила. Всё само так разложилось...
 Она опять легла на мой бок, положив голову на плечо. Через пять минут я услышал ее ровное посапывание, она спала. Несмотря, на не слишком удобную позу, я тоже вскоре отключился.

 Проснулся , как всегда в половине седьмого. Как раз часы на стене пробили половину. Лена лежала рядом, лицом ко мне, рука на моей груди.
--А вдруг, сейчас приедет ее мать? Что-то она ничего про неё не сказала,— мне стало неуютно, но Лена так безмятежно, по детски тихо, спала. Когда я попытался снять её руку, рука снова обхватила меня. Сон у меня прошёл, обычно, я в это время вставал.
— А если вернется отчим? — эта мысль чуть не подбросила меня . — Вот это будет скандал! Теперь я уже твердо переложил руку. Лена во сне повернулась на спину. Я освободился. Покурив на кухне, и видя, что Лена спит также спокойно, я тихо оделся в прихожей, чтобы не разбудить её.

Через пять минут я уже шёл в сторону дома по тому переулку, на который, смотрел ночью из окна кухни. Было также темно, и также качался фонарь. Только теперь уже светились многие окна, и из подъездов выходили и, спеша, шли по тротуарам одинокие фигуры. — Они тоже оставили любимых в кроватях ...— пришло мне в голову. — Жизнь всё-таки удивительна! Как мало в ней зависит от нашего разума…
 Хотелось что-то совершить, всех любить, думать о большом...Так у меня бывало и после очень хорошей книги или фильма. Я почему-то называл такое своё состояние "кристаллизацией" души..


Неделю я не каждый день ходил в школу, разъезжая по лекциям и семинарам. Но в те дни, когда был, Лены не было.
— Странно!— мелькнула мысль, но за делами так я и не собрался позвонить ей. Теперь наши отношения приняли совсем другой характер. Просто так, позвонить по делу было трудно....

Неделю я не каждый день ходил в школу, разъезжая по многочисленным лекциям и семинарам. Но в те дни, когда был, Лены не было.
— Странно!— мелькнула мысль, но за делами так я и не собрался позвонить ей. Теперь наши отношения приняли совсем другой характер. Просто так, позвонить по делу было трудно....

 На следующей неделе, на первом же уроке меня вызвала к себе КПЖ. Это было необычно для неё - вызывать во время урока. С некоторым беспокойством я пришёл в её кабинет.
 — Объясни мне, Алексей, почему Лена Т. решила вдруг уйти из школы? Позвонила, что сейчас приедет за документами. Просто не знаю, как её удержать, ведь осталось полгода всего? Ты же с ней занимался, может, знаешь в чём дело? — с волнением проговорила Клавдия Петровна , не сводя с меня глаз.
— Неделю назад мы пересеклись с ней в библиотеке и даже решили продолжить занятия. Ничего об уходе из школы она не говорила! — непринципиально искажал я действительность.
— Я думала, может, ты что подскажешь! Не хочется мне подписывать ей заявление! Ну, может, сама она объяснит? Иди на урок, извини, оторвала тебя...

Как говориться, у меня упало сердце. Как в жизни странно все устроено. Хорошее долго не живет. Вот опять, что-то хорошее, нежное, тонкое, не успеешь прочувствовать, а уже уходит из жизни....,и никогда не повторится... В моем мире подул северный ветерок.

В класс она не зашла. Это уж совсем было непонятно. Я не смог досидеть уроков -ушёл. Позвонил из автомата, один раз, другой.
Никого. Ничего не мог я делать. =Что могло случится? Я вспоминал её безмятежное выражение лица, когда заглянул в комнату перед уходом.
Побродил по району. Несколько раз подходил к подъезду, поднимался, звонил - никого нет. Отчаявшись, я пошёл домой. Но и здесь я не находил места. В голову ничего не шло. — Ты, сегодня опять к Борису собираешься?— спросила невинным голосом Бабка. Я промолчал.

С каждым звонком телефона в коридоре, я бежал, опережая соседей. Но напрасно.
 Позвонила она рано утром на следующий день.
— Алеша!
— Лена? Ну что случилось? Я места себе не нахожу. Почему уходишь из школы?.
— Мне здесь говорить не удобно. Я уезжаю на целину. Завтра утром. Если хочешь проститься, приходи ко мне часам к двум. Придешь?
— Да, конечно, конечно!
Она повесила трубку . А я стоял пораженный с трубкой в руках, которая комментировала ситуацию: — Ту- ту - ту -ту -ту!.

За долго до времени я уже стоял около её подъезда с бутылкой “Киндз- мараули”- которую мне по великому блату вынесла мать Славы, работавшая в гастрономе на Покровке. Лены ещё не было дома.

Но вот я её увидел. Она подошла. —Пойдем! Ты извини, что не звонила тебе. Всё так закрутилось. А мог бы и сам, между прочим, позвонить. Может, и дозвонился бы!
Лена совершенно изменилась. Как-будто все несчастья были сброшены. Передо мной была красивая, полная энергии и сил девятнадцатилетняя девушка. Улыбка не сходила с её лица,. никаких комплексов. Я же, напротив, чувствовал себя тоскливо. В моём мире дул северяк.

Когда мы уже сидели, в запомнившейся мне надолго кухне , она налила по бокалу моего вина — За счастливое будущее! Выпьем!.
Мы выпили.
—Рассказывай! Что случилось!— нетерпелось мне.
— Да уж и не знаю с чего начать! Неделя, как месяц! — она тряхнула своей новой причёской. Я смотрел на неё и не узнавал.
— Да! Я и сама чувствую, что другим человеком стала! И ты мне помог!— улыбнулась она.
Я удивлённо посмотрел на неё.
— И нечего удивляться! Когда ты ушёл, я проснулась, тебя нет. Такая тоска напала. Поревела, поревела, но что можно сделать. Даже если бы ты меня полюбил, где бы жить. Ты ещё опорой-то не можешь быть. Не обижайся, ты в этом не виноват! Такая безнадежность на меня напала... А в это время дверь открывается и мать входит.
Вошла в комнату, я только вскочить успела. Посмотрела на меня, зареванную, на тахту, пошла в кухню, увидела пепельницу, бутылку из-под коньяка. В ярости вбегает в комнату, я только и успела халат надеть.
Ах ты б....!,— кричит. — Оставили одну, так ты притон здесь устроила!
 Ну, матом конечно. Ну да чего рассказывать.
Сказала,— два дня тебе, найти , где будешь жить и чтоб ноги твоей больше не было б...., убью!
— Ну что мне было делать. Звонить тебе хотела, да что тебя отрывать, только расстраивать. Всё это же мои затеи. Итак, небось, не знаешь, как отделаться.., —. усмехнулась она, но совсем не зло.
— Пошла на вокзал, решила, что не вернусь домой. Мать -то вернулась за лекарствами и продлить отпуск по уходу. Она его оформила, чтобы с сестрой сидеть...На два дня приехала.

Пока я два дня отсиживалась на вокзале, познакомилась с девчатами из целинного отряда, уезжающего завтра. Разговорились. Они и предложили, мол, бросай всё, как мы, и поедем строить себе новую жизнь. Забудешь все горести! Все с чистого листа.
— Хорошие девчата! Я сразу решила, Бог меня в беде не оставил, показывает выход! Записали они меня в отряд, помогли получить путёвку и на курсы по подготовке устроили. На вокзале у них вроде штаба.

 Домой вернулась на четвертый день. Мать караулит со скалкой! Что, мол, вернулась, отдавай ключи! Я рассказала, что уезжаю навсегда. Она даже всплакнула! Но не отговаривала. Хоть подобрела ко мне. Собираться помогала. А вчера попрощались, даже прощения просила, и уехала снова к сестре. Не знаю уж, как они дальше с отчимом поладят. Да и не живут-то они вместе!

В груди у меня был комок, не имеющих выхода чувств. Я восхищался её - вот так сразу изменить жизнь! Мне было жалко, что она вынужденно делала этот выбор. Мне было грустно, что даже если бы я её обожал, ничем помочь не мог. Мне было жалко себя, что я не был самостоятельным и время, когда это могло бы произойти, было где-то далеко..

Она была щедра!
— Алёша! Не будем больше о грустном! Я хочу, чтобы ты меня вспоминал с улыбкой! Я хочу тебя ! Будь со мной в последний раз. Ты похоже загрустил что-то. Брось! Не о чём не надо жалеть! Иди-ка лучше в душ!
 
 Я нашел её в той же тахте. Зимнее солнышко через окно бросало последний розовый луч на стену над тахтой. Она ждала , откинув одеяло, и улыбаясь лежала нагая передо мной. — Пусть будет праздник! Она вела себя как озорная девчонка. То шептала, какой я могучий, то извивалась и бормотала, что она тает, и ей хорошо, как никогда, то со смехом объясняла, что я должен сделать. Казалось, она задалась целью дать мне всё, что только знала или могла придумать.... Миры играли отблесками всех красок перед тем, как разойтись!
 Временами она останавливалась и ласково спрашивала — Алеша, ты не устал!
Наконец, мы обессилели.... и задремали.
 
Я проснулся... Она лежала и смотрела на меня, проводя рукой по лицу, едва касаясь.
— Ты чего? — спросил я.
— Запоминаю! Что-то там меня ждёт?
Опять щемящее чувство утраты охватило меня. За одну неделю она стала так мне близка. Я вдруг вспомнил последний разговор с КПЖ.
— Как же тебя КПЖ отпустила? Ведь не хотела.
— Ну не отпустить то она не могла, разве что навредить - не получила бы я справки о девятом классе. Но Клавдия Петровна подумала, встала, подошла, говорит,— Я тебя уважаю, ты сильная. Пусть ветер будет тебе попутным, и всего тебе лучшего! Дай поцелую на прощание, ты достойна быть счастливой! Потом поревели мы с ней,— у неё задрожал голос.
 
Несколько минут лежали молча. Она встала, зажгла свет, и стала одеваться.— Не смотри!
 Оделся потом и я .

И вот, мы опять на кухне. .
— Поедем со мной! Я была бы тебе верной подругой. Ты никогда не пожалеешь! Зачем тебе эта скучная физика? Просидишь всю жизнь в какой-нибудь лаборатории. Не жалко себя? И ребенка можно было бы из приюта усыновить,— она улыбалась, как будто говорила в шутку, но я уловил пристальный взгляд.
 Нет ! Я не был готов к таким переменам в жизни.
— Тебе хорошо! Ты одна ! А у меня все вокруг - близкие люди.! Для них такое моё решение будет трагедией! За что им такое горе? За всю доброту!...

— Ну, смотри! Ведь жить-то свою жизнь тебе, а не им.!
Холодок отчуждения послышался мне в её голосе.— Теперь мне надо собираться. Поезд утром в шесть. Я не хочу, чтобы меня провожали, так что не страдай, спи спокойно! — у неё появились, насмешливые нотки.
— Лена! Я же тебя ничем не обидел, кажется? Ты мне стала очень близка и дорога! У тебя щедрая душа, ты не ставила условий! Но мне надо чего-то в жизни достигнуть, хотя бы самостоятельности! Зачем я тебе такой? Но почему на вокзал мне нельзя? — с трудом выдавил я из себя.
— Нет! Не приходи ! Я не хочу! Я реветь буду! Не надо, чтобы это видели. Там новая жизнь будет! Ты о себе думаешь, а не подумал, что щедра я была не спроста ... — голос её дрогнул и она, махнув рукой, не закончила.

Миры быстро разошлись по своим направлениям.
Мы уже были чужими, хотя еще ничего не произошло! Теперь все было лишено смысла. Все точки были поставлены.
— Ты приедешь, напиши, как устроилась, может, и я созрею!
— А ты ответишь? — спросила она недоверчиво.
— Конечно! — ответил я, тоже не веря себе.
— Ну, простимся, и иди! Она прижалась, и мы долго стояли обнявшись.

Я вышел на улицу. Была ночь. Всё тот же Казарменный переулок, что за несколько дней стал каким-то родным. Тот же фонарь покачивался, освещая тусклым светом, тротуары припорошенные свежим снежком. Та же парочка стояла у подъезда. — Мир не рухнул! Странно... — грустно улыбнулся я.
 
Но чем ближе я был к дому, тем хуже мне было. Слёзы наворачивались на глаза, мне было жалко себя за беспомощность. Что такое любовь всерьёз? Кто это может определить? Фальшивлю я. А в глазах стояло её ожившее лицо с искрящейся улыбкой. Я чувствовал щекой её упругую грудь, и губы встречали её горячее дыхание ...
— Нет ! Я не могу так и уйти, пока она ещё в Москве. Ноги сами повернули. Мешать ей собираться и препираться было не к чему. Я пошел сразу на вокзал.

Ярославский вокзал, освещенный, многочисленными огнями, казалось жил своей обычной ночной жизнью. Но когда я вошел внутрь, то увидел, что все, как раз, не обычно. Было много народа в формах строительных отрядов. На формах надписи “Завод Каучук”, “ ЗиЛ”. АЗЛКА и других. Играла музыка. Приподнятое настроение, смех, шутки.
Я прошел на перрон. Времени оставалось около часа. Над путями укрепляли огромный транспарант: "Счастливого пути, героям целинникам!" Везде были уже развешены лозунги, искусственные цветы.

На сооруженном красном помосте сидело несколько музыкантов. Они по очереди прикладывались к бутылке, посмеиваясь и переругиваясь. Я сел у столика закрытого кафе. Перрон мне был виден. Картина захватила меня, комок в груди постепенно рассасывался . Действительно, наверное, она решила правильно! Я чувствовал белую зависть.

Подали, двигающийся задним ходом состав. Вагоны украшены красными лентами. На каждом вагоне: Даёшь целину! По трансляции объявили —. Дорогие целинники! Просьба пройти на первый перрон к составу. В пять часов тридцать минут начнется торжественный митинг”
Целинники потянулись к вагонам. — Как же я забыл спросить, от какой организации она едет? — сетовал я.

На помост вышел, видимо, какой-то комсомольский босс. Он начал выступление. Близ стоявшие делали вид, что прислушиваются, но, как и меня, дежурные слова никого не трогали. В любой газете можно было в то время прочитать похожий опус. Наконец, он кончил. Оркестр заиграл мотивы комсомольских и целинных песен. Перрон почти весь был заполнен уезжающими и провожающими. Казалось, люди едут на землю обетованную, улыбки, смех, песни... Я завидовал.

Но Лену я не находил, хотя прошел в самое начало состава. До отправления оставалось несколько минут. Я возвращался в сторону вокзала по перрону, вглядываясь в лица. Неужели я зря сюда шёл! Я чувствовал черную пустоту. Но мне повезло. Когда я проходил мимо предпоследнего вагона, Лена, как раз, вышла из тамбура на перрон и подошла к группе девчат. Девчата запели хором, подпевая оркестру.— ... целина родная, вот ведь ты какая!..
 
Я встал в нерешительности в десятке метров. Наверное, Лена почувствовала мой взгляд. Повернула голову и заскользила взглядом по окружающим. Я негромко окликнул её. Она бросилась ко мне и прижалась.
— Какой ты, молодец! Я не ожидала, спасибо!
—Я не мог, так уйти , пока ты еще здесь.
Она молча прижималась ко мне. Заиграли Славянку . Эта музыка, меня всегда глубоко трогает. Там я не выдержал, слёзы покатились из глаз сами по себе.
— Не такой-то ты каменный, милый!
— Просьба, отъезжающим войти в вагоны, целинный состав отправляется!—объявили по вокзалу.
— Ну иди, Леночка!
Ударил колокол, проводники встали на площадки. Я подвёл Лену к проводнице. Лена встала за ней. Слезы текли по её лицу. Может, она тоже не могла спокойно слышать Славянку? Вагон дернулся и медленно поплыл . Поезд набирал скорость.

 . Через три года, покинув университет, уезжал в Сибирь в никуда, вспоминая Лену, потому, что чувства меня обуревали тогда, очень похожие. И так же я заехал в город Фрунзе (Бешкек) попрощаться с любимым человеком, со слабой надеждой, что поеду дальше не один. И тоже была зима, и тоже я уехал один с отрезанным прошлым.
 Но у военкоматов свой резон! В отличие от Лены, мне пришлось вернуться.