Монахи играли в прятки

Обычно и желчно во рту, они играют в прядки. Совсем не ползая, торопясь, затаится мышами в тёмных закоулках, кутаясь в рясах ожидая, когда вода пройдёт мимо и будет самое время бежать, стучать кулаком в условленное место, приговаривая: «туки – туки за себя». Не так монахи играли в прядки, происходящее было настолько непонятно, что многие будут долго недоумевать, пытаясь себе это представить.
Брат Ансельм кричал так:
- Миновать, миновать! Мимо, мимо, не попасть в латунный блеск дуги общего понимания триединства троицы!
Неистовый топот ног.
- Как же мне спрятаться?! Куда мне податься? Где не найдут брата Ансельма, продвинувшегося в подвиге умерщвления плоти до полной одновалентности с ликом голода?
Общее: «Да-м-м» из шуршащей и перешоптываюшейся тьмы. Только далёкие светлые пятна бойниц изредка перекрываются проходящими фигурами.
- Трубадуром! – радуется брат Ансельм – Только трубадуром, да ещё из Лангедока! Да сгорят все богомерзкие еретики в пекле по грехам своим тьфу-тьфу-тьфу! Ну, кто сможет отыскать брата Ансельма в сердце его полной противоположности? Да ещё в отлучённой папой противоположности!
Радость, клянусь непорочным зачатием, настоящая как хлеб и вино, брат Ансельм опуская руки, чувствовал её плотность, так медленно, будто сквозь мёд они возвращались в положение, из которого были вскинуты в жесте, напоминавшем… похожем… на в единый миг исчезнувшее движение пламени, увлечённое резко сменившимся порывом ветра, но только сейчас, в другое время это просто рукомахание и да простятся вам все ваши грехи.
- Садись брат, ты действительно нашел себе хорошее убежище.
-А я ужасно грустный сегодня братья. Я спрячусь в человеке с тихой жизнью мало говорившим, но много работавшим на благо… хоть кому-нибудь. Можно я больше не буду говорить?
-Брат Роже! А как спрячется брат Роже?
-Пребуду же век свой иной,
Влачить я воителем
Суровым, как ветер зимой
Людей притеснителем.

То в битвах я буду разить,
Как молния в бурю,
То вина усов меж цедить,
Так я говорю.

Общее восхищение – вздох, хмык и возглас.
- Да хочу быть войном – скромно продолжал брат Роже – таким чтоб не на службе, а скорее дружинником каким-нибудь. Ну, делать все, что там захочу…
- И вправду брата Роже будет трудно найти.
- Где же захочет спрятаться брат Роже засев переписывать «сатирикон»? – просипел кто-то ёрнический вопрос оставшийся без внимания.
В общем веселии возник подобный смерчу хоровод, да так что сами его зачинатели не смогли потом вспомнить когда эмоции так потекли, что остальные всё поняли и возрадовались, став общим движением.
- Мы все здесь беглецы, мы бежим от настоящих себя.
- Почему – бы нам не быть наивными алхимиками?
- Или трудолюбивыми, недалёкими крестьянами!
- Жадными музыкантами!
- Потливыми маркитантками!
- Ха-ха-ха!
- Ха!
- Можно ведь спрятать саму суть монастыря!
- Да!
- Будем учёными!
-Учё-ными?
- Да учёными!
- Мы и так учёные!
- Ха-ха-ах!
- Ха!
- Ещё монастырь можно спрятать в комунне Хиппи!
- И, правда!
- Я как раз сам желал там спрятаться, но мнил сиё грехом…
- Отпускаем, отпускаем, отпускаем грех!!! – это все прокричали хором.
- А мы не перестанем быть собой?
- Где уж там, мы везде останемся собой, хоть и не знаем себя, что вполне естественно, в конце концов.
Хоровод, монастырь и вообще место сиё стало напоминать хилый закос под шабаш, всем недостающим атрибутам богомерзкого действа пришло самое время явится, ведь всё происходило не просто так – брата Ансельма, например с огромным трудом удалось застукать именно потому, что мы знали примерно, где искать и то нам повезло. Брат Роже смог нас объегорить но, по крайней мере, выявился в отличие от остальной братии. Кстати он действительно сильно изменился в совершенно неожиданною сторону.
Если ты играешь в такие прятки и во время таких на самом деле светлых «тёмных веках» был членом монастырской братии то само-собой разумеется что в корне всего видится лукавый… Однако не было лукавого чтоб мне согрешить, не было и всё тут.
- Брат Ансельм, что это было?
-Не ведаю, если откровенно, а так могу сослаться и на бога и на дьявола и… Ну не хочешь ведь ты ссылки на никуда не ведущие адреса, по глазам вижу.
Молчание, довольно долгое.
- Ну, хотя - бы вокруг оглянись.
Мы сидели в развалинах циклопической кладки – зёлёные виньетки плюща на камне. Мёртвый юноша, и рядом лира, что может быть лучше для созерцания?
- А где она – спросил я, не зная чего.
- Она – Ансельм улыбнулся – превратилась в камень или дерево, может, просто ушла, давай договоримся, что она повсюду и даже в тебе.
Юноша был красив, даже изломавшись своим разбитым от падения, видимо с огромной высоты телом. Упрекнёт – ли себя синица, замёрзшая в небе, о порыве, гнавшем её в высь и до конца? А бабочка-однодневка все сутки просидевшая на стекле окна она ведь тоже себя упрекнёт?
-И я был тоже ничего почти таким - же когда вы видети - ли нашли меня. Будь вам всем по грехам вашим.
Ансельм взял арфу и выдал:

Ходит смерть от лавки к храму
Мимо стражи по базару
Глянь, выходит за ворота,
Тоже там возьмёт кого–то
А потом через поля
К нам вернётся всё губя

Где - ж твой суд, старуха злая?
Ты, почто не разбирая
Тащишь в тёмный свой удел
Тех, кто пожить не успел?
Чистым кто листком белеет
Твоя длань уже владеет
Его легенькой душой
Вечный ждет его покой.

Если ты вопрос такой
В гробик выкрикнешь пустой
Смерть тебя, тогда как встретит
Между делом так ответит:
«Я специально не гадаю,
Просто в прятки я играю»

- Здорово – сказал я.
- Конечно, здорово, особенно если учесть, что придумано прямо сейчас.
- А при дворе Раймона Тулузского ты такое же выдавал?
- Конечно, нет, там я пел про радости, девушек и про то, как всё здесь хорошо устроено творцом. Кстати в последней строчке лучше будет «просто в кости я играю» но тогда сам понимаешь, актуальность вылетает и не возвращается.
-Ансельм, я ничего не понимаю ни в нас, ни в нашей жизни.
Ансельм отвернулся в сторону:
- Просто смешно говорить, что это естественно.
- Ансельм…
- Подожди. Тут есть один интересный храм, пойдем, посмотрим.
Храм и вправду был интересный, наверное, все храмы у коих над входом начертано «познай самого себя» очень интересные.
Здесь есть ещё и оракул, - Ансельм пнул какой-то камешек – наверное, всё это в большей степени оракул, чем храм.
- Здесь?
- Что?
- Спрятали монастырь?
- Нет, совсем нет, наверное, надо сходить отсюда в одно место и понятным станет очень многое. Я точно уверен, что вопросов ты начнешь задавать гораздо меньше.
Если брат Ансельм давал интервью, и его бы спросили:
- Почему вы всей обителью стали прятаться, вместо того чтобы различными ритуалами не спасти город оттого, что вы назвали той чумой?
- Как человек начитавшийся книг написанных языческими безбожниками я не верил в эффективность подобного. Мы думали, что спрятаться это значит сохраниться не просто самим, но и спасти часть того нашего, что неминуемо размывала эта новая чума происходящего.
И ничего, не зная об этом странном ответе, в странном интервью я вышел вслед за братом к такому простому и типичному для гор месту как обрыв.
- Умри же вестник чумы! – кричал похожый на слепленного из песка человечка брат Роже – Умри! Пришедший и не оставивший следа от былого! – он вцепился в меня клещом, продолжая напирать, вскоре я пошутил не с чем не сравнимое чувство падения в пропасть, да ещё с братом Роже в обнимку.
- Господи! Благодарю за силу данною совершить сиё – Крикнул он на последок.
Когда всё закончилось, я умер или когда я умер, всё закончилось.
Может, когда я пришёл в их город, и было сразу так очевидно, что всё будет изменяться до полного перерождения, я и был жесток к внутренностям их душ что в некотором идеале были для них очень даже слишком важны. И они побежали прятаться сами и саму идею существования своего общежития в том, что рисовалось вслед за мной на стенах города, быстро становясь им самим, а потом когда я стал играть с ними, они убили меня, только меня и всё! Дурни! Вы так спрятали себя во мне что сами теперь темпами муравьёв… Сам не знаю куда направляетесь.