Словно самая первая в жизни любовь

Сколько Лена себя помнила, она мечтала жить на берегу моря. Выходить поутру на балкон и видеть внизу колышущееся водное пространство, до самого горизонта. А еще ей казалось, что такое уже с ней было… рано-рано поутру, когда солнце бросает на воду первый розовый отблеск. Впрочем, оставалось загадкой, где она могла видеть рассвет на морских волнах: город, в котором она жила, лежал посередине сибирской степи, где до моря, в какую бы сторону не двинуться, наверное, надо было идти пешком сто лет, а может быть даже и больше.
В общем, это видение было Загадкой Прошлого, как говорили героини маминых телесериалов.
Лене часто приходило в голову: каково это – иметь прошлое? Она уже слышала в свои восемь лет, о том, что маленькие дети вообще о своей жизни ничего не помнят. Ученые знают, отчего так получается, для нее же, для Лены, это с лишком сложные объяснения. Однако так оно и есть.
Лена знала, что это правда, потому что иногда, если у нее была охота, она пыталась вспомнить свое детство. Вспоминалось плохо. Она знала себя только лет с пяти. Лена хорошо помнила, как впервые к ней пришло это ощущение вспоминания. Ей как раз и было пять лет, и мама сказала ей: «Отнеси табуретку из кухни в зал. Ты уже большая, ты справишься». Лена взяла табуретку – она была на четырех ножках, сидушка обита красным дерматином – и вдруг поняла, что она ничего не помнит про себя прошлую. Ну ни капельки. И даже не может вспомнить, что вчера происходило. Все, что позади нее, тонуло в ровном белом тумане. Из этого тумана выплескивались какие-то мелкие, словно бы по чистой случайности застрявшие там клочки. Так, Лена вспоминала какие-то пустяки: зеленое платьице, которое подарила ей мама, первый поход в детский садик, еще какую-то ерунду. Но ничего серьезного…
А уже после пяти лет Лена помнила себя нормально. Помнила всех людей, с которыми знакомилась, все книжки, которые читала. Но она все равно не могла бы повторить, что делала каждый день своей жизни все эти три года.
Это казалось смешным… у нее всего три года прошлого. А у взрослых – по-другому. У кого-то тридцать лет, у кого-то – еще больше. Куча лет. И все чем-то наполнены. Как можно жить с таким огромным количеством дней, оставшихся за плечами? Ведь один день – это целая вечность! Как можно оставлять за спиной сотню таких вечностей?
Лена не понимала. Пока в ее памяти было только три года, пусть на самом деле их насчитывалось восемь. Она даже толком никаких изменений не помнила. Все время все было так, как сейчас, и никогда не было по-другому. Нет, конечно, иногда случалось новое: скажем, покупались новые книжки, или новые вещи, или еще что-то. Но это происходило редко, а до и после жизнь все равно текла такая, какой она течет всегда. Самая обыкновенная жизнь.
Что делать с жизнью, если время от времени она становится совершенно одинаковой? Если каждое лето цветут во дворе одуванчики, если каждую зиму под фонарями наметает гигантские сугробы, если каждую весну текут ручьи, а каждую осень дождь тихо барабанит по листьям, как стучат по столу нервные пальцы? Ничего, ничего не происходит! Ничего такого, о чем стоило бы рассказывать, то есть.
Лена захотела что-то изменить. По-настоящему изменить, кардинально, как говорят взрослые. Она долго думала, что бы это могло быть. Ей захотелось собрать рюкзак и отправиться далеко-далеко. Идти по городу все время в одну сторону, пока город не кончится, а потом долго-долго идти по дороге, мимо лесов и гор, пересекая полноводные реки по могучим мостам. И в конце концов она бы вышла к океану. Океан лежал бы перед ней, седой и древний, как в детских книжках… Это ничуть не хуже, чем если, проснувшись, увидеть морскую гладь у себя под ногами…
Лене казалось, она раньше видела океан. Только она не могла понять, что это было: воспоминания или сон. Сны иногда похожи на память, и это еще одна престраннейшая ее особенность.
В тот день, когда Лена познакомилась с бывшим моряком, она отчетливо поняла, что ни к какому океану она не придет. Просто потому, что у нее не хватит сил дойти, да и вообще… глупо это. Только совсем маленькие дети строят планы о том, чтобы уйти из дому куда глаза глядят. Она, Лена, уже большая, она о таких глупостях не думает.
Однако когда она окончательно поняла это, Лене стало очень грустно. Ей показалось, что секунду назад она была совсем маленькая, а сейчас вдруг стала взрослая и даже немного старенькая. Она вышла на балкон (не тот, который в их с Лешкой комнате, и откуда она мечтала увидеть море, а тот, который в зале) и стала смотреть во двор.
Двор был пуст. Медленно плыл над ним прогретый июньским солнцем белый тополиный пух, зеленела трава. Пахло крахмалом, да так, что запах долетал до второго этажа, вывешенное на веревках белье. Это были простыни и один пододеяльник с большой дыркой а форме ромба. Лена подумала о том, как здорово было бы залезть в эту дырку и покачаться немного в пододеяльнике, как в гамаке. Однако она знала, что об этом нечего и думать: во-первых, тетя Вера Семеновна с первого этажа, которая их вывесила, очень рассердится, во-вторых, пододеяльник может от ее, Лениного, веса порваться. Жалко пододеяльник.
На лавочке у их подъезда сидел старик. Лен знала его – это был деда Коля. Был он художник и моряк, навроде Айвазовского, только не такой известный. У него на кулаке была татуировка – морской якорь. Она все время смотрела на этот якорь, когда он сидел на лавочке во дворе.
«Он видел море, – вдруг поняла Лена. – Видел по-настоящему!»
Сердце у нее забилось. Она тоже видела море, но только по телевизору и на картинках, и еще в той самой памяти или сне… хотела бы она сказать точнее, что это было такое.
Лена даже не стала спрашивать разрешения – все равно в квартире никого не было, кроме нее: Лешка ушел куда-то с друзьями, родители на работе. Она просто быстро обулась и спустилась на улицу. Дверь за собой закрывать она уже умела.
Лена нерешительно остановилась напротив деда Коли. Был он уже очень старый, без палки никогда и не выходил. Если выходил на улицу, то все время дремал. Иногда так просто. Иногда уронив голову на набалдашник своей трости и смешно сопя носом.
Сейчас он тоже вроде бы дремал.
-Простите… - спросила Лена.
-А? – бывший моряк проснулся сразу же. Проснулся и внимательно посмотрел на Лену своими водянистыми голубыми глазами. Они слегка слезились от солнца.
-Простите… - сказала Лена. – Вы моряк? Вы видели море?
Некоторое время он просто смотрел на нее. Потом вдруг расхохотался.
Лена испуганно отступила. Она решила, что она чем-то его обидела или сделала что-то ужасно глупое. Ведь говорят, что старые люди впадают в маразм. Может, и он так?
-Ох, девочка…. – моряк закончил смеяться, и теперь просто похохатывал, утирая большой рукой-лопатой слезы с глаз. – Ох, насмешила… тебя ведь Лена зовут, да?
Лена нерешительно кивнула.
-Море я видел, - сказал моряк. – Когда меня маленького мама туда возила. Я, знаешь, всю жизнь тут, на Иртыше, проплавал. В Речфлоте. Даже на Обскую губу ни разу не попал.
-А… Обская губа – это море? – спросила Лена. Она ничего не поняла. Она думала, что губа – это то, что около рта.
-Почти, – сказал он. – Водохранилищ - это, Лена, знаешь, рукотворное море… Но и там я не был.
-А… извините… - Лена собралась отойти.
-Постой… - моряк смотрел на Лену очень по-доброму. – Чего тебе надо, ребятенок?
-Я… - Лена замялась. Потом сказала, очень быстро, как могут только маленькие дети, на одном духу и почти без знаков препинания. – Мне снился сон что я на балконе а у меня море под ногами и оно все такое блестящее и розовое и водоросли в нем и я думала что почему это так у нас же нет моря только дорога под балконом и может быть вы знаете…
Моряк снова почему-то расхохотался. Лена умолкла и терпеливо слушала, пока он перестанет.
-У вас, ребятенок, балкон на ту сторону выходит? – спросил моряк.
-Один на эту сторону, другой на ту, - кивнула Лена.
-Там раньше озеро было, - сказал моряк. – Когда мы только сюда переехали десять лет назад. Вплотную к балкону это озеро подходило. Точнее… как озеро… яма просто с водой. Там камыши росли, а раньше утки плавали. Только на моей памяти этих уток не было уже. Там всякий строительный мусор валялся. А лет с пяток назад, может больше, это озеро осушили и дорогу построили. И дома за дорогой. Поняла теперь, откуда твое море? Ты видела воду, и думала, что ее там гораздо больше, чем на самом деле.
Лена прикусила губу. Посмотрела на моряка.
-Значит… - тихо спросила она, - мое море… Море – это яма с мусором, да?!
Кажется, Лена готова была зареветь.
-Ну, не плачь, ребятенок… - сказал моряк, улыбаясь. Зубы у него были частью золотые, частью железные. – Всякое бывает… Настоящее море – оно не такое. Настоящее море оно большое, разноцветное. До самого горизонта. Ты мне верь. Я только на реках плавал всю жизнь, но уж воду знаю. Настоящая вода мусора не терпит. И то озеро… если бы люди ушли, перестали бы мусор в него кидать, оно скоро бы опять нормальным стало. Большим. И в нем бы рыбу можно было удить. Представь, что у тебя под балконом озеро. Ведь не хуже, чем море?
И Лена представила. Вот она выходит по утру на балкон, и сквозь решетку видит, как внизу колышется камыш и крякают утки… Здорово!
До чего жаль, что сейчас не так.
Наверное, даже яма с камышом и мусором куда лучше, чем просто автотрасса…
А потом она вдруг как-то сразу вспомнила. День был осенний и холодный, совсем не похожий на нынешний. Небо было белое, низко нависшее, и грустно кричали в нем, улетая на юг, какие-то птицы. Лена играла в грязи на берегу этого озера, и вся перемазалась… Лешка искал ее в сумерках, кричал и звал ее, а Лена не отзывалась, желая поддразнить брата. В конце концов Лешка с папой нашли ее, и папа отнес Лену домой. Мама ужасно сердилась и сказала: «скорей бы уже засыпали эту яму! Сплошная антисанитария! А если бы Леночка утонула?!»
Вот и засыпали. И теперь только серая лента дороги. По дороге ездят машины, ночью свет фар заглядывает в окно. Но никаких уток больше нет. Совсем.
-Расстроилась? – ласково спросил моряк. – Так бывает. Ладно, не плачь. Знаешь, сколько раз я расстраивался за свою жизнь?
Лена покачала головой. Она не знала.
-Садись-ка, - моряк медленно похлопал тяжелой ладонью по лавке рядом с собой. Лена послушно уселась.
-Я родился не здесь… - сказал моряк. – Я родился в одной маленькой деревне очень далеко отсюда… И уехал оттуда, когда был совсем молодым. Там остались мои мать и сестра. Я приезжал к ним каждое лето, и шел рыбачить на Юрьевский пруд. Был у нас такой пруд, сразу за деревней. Представь себе. Цветущий луг, и аккурат посередине – вышка! Станция электропередач, вся ржавая, с оборванными проводами. А пруд недалеко. Он в овражке таком лежал, если просто по полю идти, то ничего кроме берегов, цветами поросшими, не видишь. А потом подходишь – а там вода. И вышка в ней отражается. Ох и хорошая там была рыбалка! А как жаворонок пел… - старик вздохнул.
-А потом вы вернулись, а пруд засыпан? – спросила Лена с нехорошим предчувствием.
-Да нет… мама моя умерла, сестра замуж вышла и в город уехала. Дом мы продали. И теперь я туда больше не приезжаю. Не знаю, как там и что. Может быть, и засыпали. Может быть, и деревни уже давно нет. Сейчас пустеют многие деревни-то…
Лена прикрыла глаза и попыталась представить себе, каково это. Цветущий луг, и вода, и вышка… небо - голубое-голубое. Васильки в траве – голубые-голубые. Стога сена, как на картинках в Родной Речи, тоже обязательно должны быть в отдалении. Воздух свежий, не то что здесь, когда пух летит. И вообще, очень-очень хорошо…
-Я не хочу туда возвращаться, - сказал моряк. – Да и сил теперь у меня нет, и денег. Но не потому… Я просто все другим помню. Эта деревня для меня – вне времени. А приеду туда, увижу, что все изменилось… что мне делать? Как тогда дальше жить?
Лена думала об этом: множество лет, куча лет за спиной. А каждый год – это ужасно много дней. Каждый день – это целая вечность. И вот эта вечность вечностей прожита. И все успело сто раз поменяться, да так, что не осталось ничего от прежнего. И многие уже умерли…
Неужели с ней, с Леной, тоже такое будет? Когда-нибудь три года ее памяти превратятся в тридцать три, а потом… а потом…
И настоящая пропасть раскрылась перед Леной ясным солнечным днем, и по коже прошел озноб.
-Эх, ребятенок… - сказал бывший моряк. – Если бы я мог…. если бы я мог снова прогуляться по холмам, увидеть тот прудик… Чтобы жаворонок пел в небе. Вы знаете… хоть ненадолго услышать запах тех луговых цветов. Я даже сочинил стихотворение… можно я тебе прочитаю?
Он смущенно посмотрел на Лену. Казалось, его лицо для смущения было не приспособлено, уж слишком черты грубые, но тем сильнее это смущение выглядело. Растерянная, Лена кивнула.
-Понимаешь, я вообще-то не умею сочинять стихи… но тут уж так получилось… - он откашлялся и начал.
Лена плохо запомнила стихотворение. Помнила, что оно было не очень длинное… но, наверное, все же длиннее, чем ей показалось. Были там и такие строки:
Молодая и вечно седая луна
В горизонтах твоих отражалась, смеясь…
И еще что-то там было про цветы, которые зацветают на лугах, и о жаворонке в небе – тоже было. А кончалось стихотворение так…
-Словно самая первая в жизни любовь
Обо мне на ромашке гадает.
Он закончил и лукаво посмотрел на Лену.
-Ну что за девчонка была, моя первая любовь! Когда играли в казаков-разбойников, она всегда атаманшей была. Кудрявая, красивая….. Звали ее Лена, между прочим. Точнее, Алена.
Лена ничего не ответила. Ей отчетливо представились эти холмы, словно она сама жила там… словно это она гуляла босиком по прогретой солнцем и пахнущей цветами траве, и не расстраивалась, если наступала на коровью лепешку – все равно они высушены солнцем до твердокаменного состояния.
Поэтому Лена только кивнула. Кивнула очень серьезно.
-А как это – гадать на ромашке?
-Ты не знаешь? – удивился сбывший моряк. – Я думал, это знают все девочки.
-Вроде бы надо отрывать лепестки… - сказала Лена неуверенно.
-Да, отрывать и приговаривать: любит, не любит, плюнет, поцелует. Или просто «любит - не любит». Что сказала на последнем лепестке, так и будет.
-Разве это по правде?
-Иногда по правде, иногда нет, - он улыбнулся.
-Тогда в чем смысл?
-Ни в чем. А разве в любви бывает смысл?
-Смысл бывает во всем, - обиделась Лена.
-Ребятенок-ребятенок… в жизни смысла не бывает. Ты просто живешь, и все. Чтобы быть счастливой.
Как-то так он это сказал, и столько прозвучало в его надтреснутом голосе, что Лене вдруг стало очень хорошо. Она не знала, почему и каким образом это получилось, просто… никакой пропасти не было. Пух летел вокруг, ласково касался их лиц, и казалось, что вся земля окутана этой чудесной теплой метелью. Каждая пушинка, если приглядеться – это белая путеводная звездочка чьей-то памяти. Множества лет жизни…
Лена думала о гадании на ромашке и о самой первой любви, и ей было печально, и в то же время так хорошо, как будто она наконец-то узнала что-то самое-самое важное. Что-то, перед чем не имеет значения, сколько лет ты прожил.