Секретка заглянула в Избранное 8. 2

«Абортмахер», Игорь Поляков
Не придумала, что тут комментировать.
Подробная этнографическая зарисовка с элементами робкого философского морализаторства.



«Ботинки, чтобы прийти к тебе», Джон Гейн

Один филолог недавно выпустил исследование, посвященное инфинитивной поэзии.
(«Достать чернил и плакать. Писать о феврале навзрыд…. Достать пролетку...»)
Всё написанное автором: «Дождаться момента. Взглянуть на часы» – вторичное (прозаическое) обыгрывание основного приема инфинитивной поэзии или – на выбор – вариации на тему конкретно процитированного Пастернака.



«Сучка», Виктор Немо

Конкретные замечания я уже высказывала, а вообще – тема мне не интересна.
Условные Дима и Света (как из старого учебника немецкого языка Марта унд – кто там? Петер? – баден) решают только им интересные проблемы. Это значит, что автор не сумел в проблемах Светы и Димы высветить общечеловеческое, значимое и для меня, читательницы.



«Жница в зное», Игорь Гергенрёдер

Все складно…
Фаллос, расселинка, фаллос, ягодицы, фаллос, фаллос, фаллос…



«В снегах», Пашнёв

Не обнаружила художественного начала.



«Последний шедевр Стэнли Кубрика», Папа Фэтмэн

Фильма не видела.
А не Кубрик ли снял «Заводной апельсин»?
Если он, не связана ли символика этого и рецензируемого фильмов?
По ходу, у автора должен (может) быть единый тип символики…



«Я тебя люблю…», Александръ Дунаенко

Есть такой жанр: русские заветные сказки. Там и про щуку есть.
Вот такое же ощущение. Новорусские заветные сказки.
Или «Песни восточных славян» - Петрушевской, што ль? Записала городские страшные легенды, назвала художественной прозой.
Читаешь и кажется: скушно автору, ой, скушно. Вот это сочинить могу, вот это могу…
Мне это неинтересно, но раз ЭТО кому-то интересно – читайте…
И поэтому мне было неинтересно. Хотя – не скрою, местами думала: вот сейчас будет интересно… А так и не началось.

И маленькое, необязательное:
«Рука мужчины ... движется по телу женщины, приостанавливаясь, как бы задумываясь… Замок кончается. Пальцами слышно: да, он кончился. … Светлые, тонкие плавочки».
Можно ли на ощупь узнать, что «плавочки» светлые?



«Русский для Меган», Константин Смелый

Много остроумного, еще больше – нагоняния объема без увеличения смысла, только на инерции. Будь текст меньше раза в четыре (ограничился бы первой четвертью), было бы ощущение, что автор очень остроумен и может так писать еще, жаль, что не написал. А когда он написал все, что мог, оказалось, что первая четверть – это всё, на что он был способен.



«Детский день», Лара Галль

Из рассказа надо сделать два или даже три.
Автор то ныряет в этнографию детства, радостно рассказывая про шелк платьишек, трусики, колготки, плавочки и штанишки конца 1960-х – начала 1970-х годов, в историю быта (пряники, газировки и пр.), то пытается воссоздать психологию (чуть ли не мироощущение) девочки-дошкольницы, начиная говорить на каком-то полудетском-полузврослом языке), то стремится показать семейные отношения (лихорадочно выхватывая кусочки то из настоящего, то из будущего). Наверное, это все могло бы сложиться в единый рассказ, но, на мой взгляд, не сложилось.
Что-то должно стать главным, а остальное – фоном. А здесь меняются центры повествования, и в результате читатель остается в недоумении: а что мне рассказали - грустную историю про мудрого спившегося папу и дочку, историю про счастливые семидесятые или предложили имитацию сознания ребенка.

А вообще – весь материал хорош. Только портниха вместо вязаной шапочки, суконного пальтеца и трикотажных шароварчиков сделала комбинезон с капюшоном.



«Овча» Ирина Гутор

Рассказ хорош по замыслу, но не очень гладок по исполнению. Неровен. Разная глубина приводимых аргументов, доказывающих, что героиня – святая. То поверхностное перечисление, то избыточно глубокое описание какой-то детали (общение с приведенным мальчиком) без логического развертывания. Ну и плюс, помимо множества хороших словечек, чуть меньшее множество спорностей или ляпов.

«Кошка … пошагала … по черно-белым квадратам с независимостью ферзя» – у ферзя нет никакой независимости. У него есть сила, мощь, но не независимость.

«Перед окном красовался ясень, потряхивая пучками молодых салатных семян» – не очень. Глагол фигуральный (красовался), а деепричастие – реальное (потряхивал). Они должны быть как-то соотнесены. Мне кажется. И почему салатные семена? Салатного цвета? Или ясень разбрасывает семена салата?

«…прошли два дачника в бриджах и ветровках, в пионовом раннем загаре»
Видно ли ранний загар из-под ветровки? Можно ли отличить смуглость кожи или её загрязненность от загара на кусочке ног от окончания бриджей до начала обуви?

«Выражение юного некрасивого лица вопрошает»
Вопрошать может лицо, оно же может выражать, но выражение вопрошать не может.

«Бюстгальтер. Надо же, какой игривый».
Это что значит? Почему при подробном объективном описании всего прочего здесь нужно было ограничиться оценочным «игривый»?

«Светловолосый подросток …. Слабый, порочный»
Что это за «порочный» без указания конкретных пороков (чревоугодие? сластолюбие?) Что за внезапный 19 век?

«европейский шарм…» – бывает такой? А азиатский шарм бывает?

«Детонька идет к ней, как рыба на свет» – может, аквариумная рыба? Или всякая идёт? Я не особый рыболов.

«моя рассомаха» – слово не так пишется. Не знаю как, но не так. Росомаха скорее всего, но никак не рассомаха.

«брылястому твоему братцу» – хорошо.

«Вся надежда … на дальнего родственника голубя …, который … опустится на твою … могилу, когда и я лягу в землю» – надо все переформулировать, а то вообще непонятно, о чем и в каком времени идет речь.



«Зоя значит жизнь» Фёкла Милова

Вначале повествование ведется от лица социолога – человека, обладающего обобщенным знанием об обществе и типичных жизненных траекториях.
«У матери детей было много, каждый год рожала…. Государство берет на себя заботу о них, изолируя их от остальных… граждан. Согласно оформленным документам, умственно отсталые и психически неполноценные…»

А затем образ повествователя меняется, и он перемещается в голову к девочке:
«Вот какая девочка нужна тете, – думает Зоя…»; «И тогда Зоя решает, что…»; «Ты куда! – кричит про себя Зоя…»; «На секунду она испугалась…»

В этом смысле у рассказа нет единства, нет образа повествователя, организующего рассказ в единое ценностное целое.
Рассказ – это игра с читателем на небольшом пространстве по заданным автором правилам. Если автор смотрит на все извне, то пусть и описывает Зою извне и не описывает ее мысли, чувства. Если автор – двойник и озвучиватель интимных мыслей Зои, то пусть тогда уйдут из текста все эти государства, оформленные документы и граждане, ибо убогая девочка такими категориями мыслить не может.

А вообще текст («текстура» рассказа) большей частью неплохой.