Одинокий Оркестр Ночью

- По-моему, это давно уже стоило прекратить, - наконец произнесла Первая Скрипка.
- А мне нравится, когда вот так вот все… неожиданно, - отрезали Барабаны.
Флейта вежливо промолчала.
Другим в этот момент просто нечего было сказать. Все-таки когда тебя выбрасывают на улицу без гроша в кармане, тут что говори, что ни говори, все равно легче не станет. А искусство без денег это довольно жалкое зрелище, хотя и довольно распространенное.
- Опять мы стали заложниками собственной наивности, - вмешался Тромбон.
- Доверчивости, - поправили Колокольчики.
- Глупости. – Закончила мысль Виолончель.
И все повернулись в ее сторону. Ведь именно она знала правду, понимала ситуацию, больше чем кто-либо другой. Она по совместительству (за неимением) заведовала финансами Оркестра. К ней и все претензии.
- Но как же так? Что ж мы совсем бесправные? Как вам не стыдно? – заявила Арфа.
- Причем здесь стыд, как вы все тут не понимаете: нас кинули! Элементарно…
- А я говорила вам, что нечего выступать в этом буржуйском клубе, - подметила очередная Скрипка. – Но вы же меня не послушали, вы все купились на обещанный гонорар. Как можно было выступать, не попросив даже аванса. Вы что не видели, какой пройдоха этот Организатор. Он мать родную продаст, и еще налог с этого не уплатит. Вот теперь вы сидите и кусаете локти, потому что больше кусать нечего… у меня, например, ни гроша не осталось.
- Почему «вы», почему все время «вы», - возмутился Тромбон. – Мы все виноваты. Виолончель, конечно, в особенности, но…
- Хватит! – закричала Виолончель.

- В чем дело? – донеслось откуда-то сверху - Уже третий час ночи, чего вы тут под окнами разорались? Тут люди спят!

Оркестр в полном составе стоял на мостовой. Все Инструменты. Весь Реквизит.
У входа в частную гостиницу «Ассоль» с обшарпанными стенами и пыльными окнами. Два дня назад их для выступления в элитном клубе сюда привез маленький, кругленький Организатор.
- Он мне сразу не понравился. Этот его вздернутый носик. Пухленькие ручки. Прямо пончик какой-то. А глазки вы его видели? Так и бегают, так и бегают, - не переставал возмущаться расстроенный Тромбон.
Их выгнали прямо среди ночи.
Тускло светили фонари. Тускло было и у Оркестра на душе.
Бельевые веревки где-то над их головами прогибались от чистого, только постиранного, только заботливо развешенного белья. Чье оно?
- Кто знает, - поинтересовалось Пианино, - во сколько отходит наш поезд?
- Утром.
- Через два дня.
- Как же мы?
- А вот так же. Бывает…
- Со всеми. Бывает. Уж поверьте мне, - заявила очередная Скрипка Барабанам.
- Но вам не кажется, уважаемые господа, что тут что-то неправильно. Мы всем Оркестром срываемся, едем на гастроли, если это можно так назвать, селимся в какой-то захудалой гостиничке, отыгрываем замечательный концерт, пропиваем все деньги в первый же день в каком-то кабаке, рассчитывая, что сейчас же нам заплатят еще, заплатят сполна… так как по контракту… А кстати, где контракт?!
- Контракт!
- Контракт?
- А где он?
Виолончель суетливо полезла в портфель. Там среди всяческих грамот и наград с разных фестивалей (заслуг былых лет) должен быть и злосчастный контракт.
Контрабас сел на бордюр. И, понурив голову, стал напевать что-то чуть слышно. Пианино село рядом.
- Все ясно…
Виолончель продолжала рыться в бумагах.
- Все ясно. Нас в очередной раз надули. – Уверенно заявила Первая Скрипка. – В очередной раз, но не в последний, я так понимаю.
- В последний. Меня такая деятельность не устраивает, - вдруг вступили стоявшие чуть поодаль (у поворота на другую улицу) Колокольчики. – Это того не стоит, это становится слишком опасным. Такие выступления полны жульничества и мошенников…
- Но помилуйте, в филармонии нам вообще ничего не платят, - вступили Трубы. Они сидели на единственной скамейке. И смотрели на звезды.
Была очень звездная ночь. Но звезды на небе. А на земле только жалкие их подобия.
- По-моему, это давно уже стоило прекратить, - повторила Первая Скрипка.

- По-моему, вам лучше заткнуться, - донеслось из открытого окна.

Барабан прыснул смехом. А флейты лишь грустно улыбнулись. Сидеть на камнях было холодно. Тротуар был чист и скучен, как и все вокруг. Оркестр искренне недоумевал по поводу своей глупости. Оказаться в летнюю ночь на улице, конечно, не самая страшная трагедия (бывало, их выгоняли зимой на мороз голыми играть для сумасшедших супругов, но там хоть платили приличные, даже порядочные деньги, а тут просто обидно), но все же ничего приятного, ничего утешительного во всей этой ситуации Оркестру найти не удавалось.
- Но ведь должна же быть какая-то справедливость, - заявила Арфа.
- Вот она, - громыхнули Барабаны. – Вот она! Оглядитесь вокруг. Таланты на улице. Искусство в массы! Разве не справедливо?
Раскат смеха в исполнении Барабанов был величественен и приятен.
- Да, конечно, художник должен голодать, но… не до такой же степени.
- Это вы к чему?
- К тому, что я уже проголодался, - буркнул Контрабас. – Нас бросили здесь на произвол судьбы. В гостиницу уже не пустят, контракт мы потеряли, и знаете, я вам даже больше скажу, за бесплатно нас тоже никто кормить не будет. Вот вам и концерт.
- Но позвольте, - Виолончель вышла на середину улицы.
С обеих сторон Оркестр зажимали кирпичные дома. Черепица на крышах чуть слышно поскрипывала от начинавшего было усиливаться ночного ветерка, гулявшего по приморскому городу.
- Вы все голосовали, и все были согласны выступать хоть так. Разве вы не догадывались, что нас могут обмануть? Как можно быть такими наивными?
Первая Скрипка закурила сигарету. Виолончель пока отказалась от предложенной (есть своя, но потом…). Контрабас отряхнул перхоть с плеч Пианино. Барабаны насупившись выругались и повернулись спиной к Оркестру. Скрипки молчали.
Раздался нежный, ласкающий слух голосок Арфы.
- Господа, давайте посмотрим на всю эту ситуацию с другой стороны, - спокойно произнесла она, подойдя к духовым. Где-то скрипнуло окно, где-то скамейка. - Вы только задумайтесь, в такое трудное время, когда вокруг творится бог знает что, когда люди предают и обманывают друг друга мы… все вместе… в прямом смысле слова, мы в беде. Но мы вместе, мы оказались в таком положении, что будь мы поодиночке, мы бы пропали, но мы вместе… вместе мы Оркестр, который больше, чем что-либо, который может что-то, которому нипочем такие мелкие неурядицы как сегодняшнее выступление, точнее, его итог. Не отчаивайтесь, мы что-нибудь придумаем. Ведь… а как иначе?
Ее голос был так сладок, ее речь так приятна, что пока она ходила от Труб к Флейтам, от Флейт к Скрипкам, никто не смел ее перебивать, даже Контрабас, к которому она подошла в последнюю очередь, слушал ее с искренним вниманием.
У Пианино на глазах наворачивались слезы от ее слов. Оно знало, как жестоко ошибалась Арфа. Оно единственное, ну и пожалуй, Бубенцы, которые лежали на сундуках, сомкнув глаза, делая вид, что спят после пьяного дебоша, который они вместе с Трубами, Барабанами и Тромбоном устроили в клубе после выступления.
Пианино предпочитало молчать. Пианино слушало мелодичную Арфу.
Пианино гладило карман черных брюк, в котором лежала увесистая пачка купюр. Оно боялось, как бы Бубенцы его не выдали. Но у Бубенцов у самих, так сказать, рыльце было в пушку. Они забрали другую часть денег. О которых, мало того, что никто не знал… не знало и Пианино. Однако Бубенцы не знали, что Пианино не знает, и поэтому предпочитали молчать о том, что знают сами.
А конкретно, о сговоре Пианино с Трубами и Организатором, тайно все-таки передавшим им некую сумму за выступление, но столь малую, как им казалось, что раздели они ее между всем Оркестром, получилось бы только хуже. Поэтому в маленькой прокуренной комнатке гостиницы «Ассоль» с облезшими, вздутыми в некоторых местах, непонятного красного цвета обоями, и гниющими деревянными рамами, было принято решение никому об этих деньгах не рассказывать и оставить их себе.
Но Пианино пришлось поделиться с Трубами. Потому что именно они всей своей честной компанией заморочили голову Барабанам и Контрабасу и в решающий момент не позволили им войти в комнатку, а пошли пить с ними в не менее обшарпанное, но все же людное фойе гостиницы.
Сделка прошла успешно.
Контракт был выкраден из сумки Виолончели пронырливыми, быстрыми, тонкими, юркими пальчиками Пианино.
А Бубенцы получили свою долю, а точнее часть той суммы, которую руководство клуба выделило Организатору за прекрасное выступление Оркестра.
Бубенцы были родственниками Организатора. Но об этом никто не знал. Даже Пианино. Но Бубенцы сомневались. И поэтому молчали. Ведь если бы выяснилось, что они связаны семейными узами со злосчастным Организатором, ни им, ни Пианино, ни Трубам не удалось бы избежать трагедии. Поэтому. Именно. Все молчали. Прикрывая друг друга. А Оркестр говорил. Весь остальной Оркестр.
Люди без денег любят поговорить о деньгах.
Люди с деньгами любят послушать, как люди без денег говорят о деньгах.
Молча.
Иначе бог его знает, чем закончатся их разговоры.
- Ну что ж, господа, ситуация предельно ясна. Всех нас в очередной раз обманули. Организатора мы уже вряд ли найдем. Хотя можно попытаться. Но этот прохвост, я так понимаю, замел все следы, и теперь мы даже в случае его обнаружения не сможем с него ничего взять. А жаль. Да и не найдем мы его, конечно… Хотя увидеть бы разочек эту, извините за выражение, сволочь… я б так отделал, - показывая как будто кого-то пытаясь задушить, Тромбон разъяренно произносил вполне уместные слова.
Его большие руки (кулаки в частности) пугали Пианино. Вместе с Барабанами Тромбон представлял серьезную силу. Пускай, они оба были уже не так молоды, как Пианино, и лысина уже проела плешь в их головах, но былая мощь все еще играла в их телах.
Лишь впавшие щеки и мешки под глазами успокаивали Пианино. Сейчас они не в лучшей форме. От них легко можно убежать (перебирало мыслями Пианино).
Оркестр бурлил.
Надо было что-то решать. Что-то делать.
Не сидеть же всю оставшуюся ночь на мостовой, не спать же на скамейке и чемоданах.
Виолончель прекрасно понимала величину своей вины.
Но она никак не могла понять, как ей удалось так облажаться. Даже Барабаны (смещенные с поста заведующего финансами Оркестра за предыдущий прокол) не повели бы себя так глупо, как она.
Всему виной вино. Оно усыпило бдительность. Единственная слабость Виолончели. И как Организатор узнал об этом? Кто мог ему сказать? Пропал контракт. Пропал Организатор. Пропали деньги.
А Оркестр вот он. Прямо перед глазами. Живой оркестр. Все знакомые, привычные лица. Вон Колокольчики в потертом фраке (который им на последние сбережения когда-то давно купила жена) уже кимарят, уже закрывают глаза, уже смирились с безысходностью всего происходящего; вон Арфа плачется на свою тяжелую судьбу Трубам и Пианино (мол у нее двое детей, а она здесь, а кормить их нечем, муж сволочь и пьяница, и так далее); вон Бубенцы уже спят утомившись; вон Скрипки что-то обсуждают с Флейтами и Тромбоном.
Все оканчивали Консерваторию. Для чего? Чтобы вот так вот стоять, сидеть, лежать на пустынной улице под открытым звездным небом, без гроша в кармане и даже примерно не знать, каким он будет, этот завтрашний день?!
Хотя, почему не знать?
Все известно!
Не в первый же раз.
Только рассветет… Оркестр встанет где-нибудь в парке… И начнет играть.
Для прохожих.
А перед Оркестром будет стоять маленькая ржавая баночка, в которую все желающие будут бросать те самые драгоценные гроши.
Оркестр грянет так, что все ахнут.
Оркестр будет играть.

Оркестр играет замечательно. Летний зеленый день. Солнце в парке. Дети с родителями. Все довольны. Вокруг Оркестра уже собирается толпа. Бабушки закрывают глаза от удовольствия и подхлопывают в такт мелодии.
Тепло разливается по всему телу. Лучи июльского солнца, лучи июльской музыки. Первая Скрипка ведет превосходно. Ее резкие переходы, ее мелодичные стоны божественны, а извлекаемые звуки стройны и уникальны.
Оркестр в лучах славы.
Пожилые пары слушают марши и вальсы. Молодые мамаши держат пытающихся вырваться чад и приучают их к прекрасному.
А им бы все мяч гонять!
Нельзя. Культура. Все кричат «Браво!». Овации. Становится жарко.
Овации не смолкают. Деньги сыплются.
Овации. Оркестр. Собирает. Деньги.
Оркестр уходит. Под аплодисменты. Идет по городу. За Оркестром бегут детишки. За Оркестром торжественно шествуют люди, много восторженных людей. Понимающих. Чувствующих. Знающих. Что такое искусство. Нельзя не любить.
Оркестр идет по городу. По узким улочкам. Проходит цветочные магазины. Музыкальные инструменты блестят на солнце. Жарко. Окна на вторых и третьих этажах маленьких домиков открыты.
Дома впритык. Звуки. Люди слышат звуки. И показывают свои заспанные лица в окнах.
Смотри, Оркестр идет.
Слушай, это музыка.
Жена зовет мужа.
Ребенок подводит деда к окну. На балкон. Окна открыты. Оркестр идет по улицам. Улыбки на лицах.
Есть любовь. Есть деньги. Есть. Они хотят есть. Позже. Все позже. Сейчас тот самый миг, когда нельзя отвлекаться. Момент славы. Признания. И Оркестр идет.
Оркестр звучит. Духовые. Ударные.
Розы. Большие красные розы.
Цветы. Разные.
Цветы. Всюду.
Оркестр идет по улице.
Цветы сыплются из открытых окон. Их бросают в знак благодарности. За чудо музыки. Цветы падают. Цветы летят с неба и усыпают всю дорогу перед Оркестром. Браво! Браво! Браво!

- Хватит! – Виолончель схватилась обеими руками за голову.
- Вы сами виноваты. Вы подвели весь Оркестр. Подвели под черту. – Пианино указало пальцем в сторону Виолончели (злые, хитрые глаза).
Бубенцы молчат.
- Вот как дал бы! – замахнулись Барабаны на Пианино. – Что за поиски крайнего мне тут. Да, облажался… Но с каждым бывает…
- Постоянно, - откуда-то вылезла очередная Скрипка.
- Господа, простите меня, я, правда, не знаю, что на меня нашло. Я виноват, но…
- Ладно.
- Все равно мы одно целое.
- Пафосная чушь! Верните мне мои честно заработанные деньги. Иначе я не знаю, что сейчас сделаю. Я эту гостиницу сейчас разнесу к чертовой матери и скамейку сломаю (подвиньтесь!) и фонарь разобью, не намерен я завтра опять попрошайничать. – Возмущался Контрабас.
- Успокойтесь, пожалуйста, - красные заплаканные глаза Арфы были главным доказательством ее искренности. А ее аккуратненький носик приковывал к ней внимание, что бы она ни говорила своим сладким голосочком.
Даже Организатору не удалось устоять перед ее чарами. И после очередной музыкальной ночи часть его денег стала ее деньгами, которые она «честно» решила потратить на детей, которых у нее никогда не было, и на мужа-пьяницу, которого у нее нет и никогда не будет, которого она, как и все вокруг выдумала.
Каждый выдумал что-то для себя.
Каждый играл роль.
Всего-навсего.
В этой жизни. В этом Оркестре. Мы все. Оркестр. Который играет.
- Организатор, конечно, сволочь и негодяй, он забрал все наши деньги. – Арфа ходила от духовых к ударным, артистично подошла к Барабанам, проходя мимо понурого Контрабаса, погладила его по плечу, бросила взгляд на Скрипки, улыбнулась спящим в стороне Бубенцам. – Но это нестрашно, пока жив Оркестр. Неважно, кто и как обманывает нас, главное, что мы честны перед собой и друг другом. Музыка честна. А деньги лживы. Не печальтесь. Наступит новый день. И все будет. Просто будет. – Пела Арфа.
- И так всегда.
- Да, так всегда. Потому что нет другого, иначе не поучается. Сейчас сложное время. Все пытаются нас обмануть, нажиться на нас. Так есть, да. Но на то мы и Оркестр, единое целое, мы переживем, мы как семья, мы выручим друг друга.
- Я отказываюсь слушать этот бред. Я есть хочу.
- Ничего вы не понимаете.
- Да, не понимаю, я понимаю лишь одно: я умею играть на флейте! И больше ничего. Теперь вы понимаете?! Я больше в жизни ничего не умею. И на кусок хлеба мне заработать больше нечем. Так что давайте играть, господа!
- Сейчас?
- А что? Какая к черту разница? Все равно из этой гостиницы нас выгнали, идти нам некуда… Только что в полицию. Так пусть лучше они сами за нами приедут. Если их кто-то вызовет, конечно…
- Он прав.
- Давайте.
- Давайте играть! Расчехляйте инструменты.
- Меня тоже тоска взяла. Хоть душу отведем. Если даже выпить нечего…
- Сыграем что-нибудь веселое.
- Вы серьезно? – удивилась Арфа.
- Вы с ума сошли! – удивилось Пианино.
- Вы что делаете?! - проснулись Бубенцы.
- Мы играем, - произнесла Виолончель.
- Мы хотим играть.
- Мы будем играть…
- Мы все играем. А что? Вы разве не с нами? Разве вам не хочется?
- Но… это глупо… людей разбудите.
- На то и рассчитываем. Достало это все! Достали эти сытые людишки, что сейчас сладким сном спят у себя в кроватях. Хватит! Оркестр, музыку!!!
И Оркестр заиграл. Инструменты ожили среди ночи. Инструменты - не их лживые хозяева. Инструменты, бывает, фальшивят, но никогда не лгут. Да и фальшь дело людских рук и губ.
Звуки музыки разлились по всему переулку. Они зашли во все подъезды, ворвались во все окна, открытые в летнюю ночь.
Оркестр грохотал. Оркестр стонал. Оркестр хотел жить.
Тянулись Скрипки, их догоняли Барабаны и Трубы, подхватывали Флейты и Контрабас. Виолончель.
Первая Скрипка справлялась.
Все по местам. Оркестр без Дирижера. Оркестр сам по себе. Они просто играли. Бодро. От души. Все эмоции. Через музыку. Вся злость, вся обида, на весь мир.
Уйти нельзя. Смотреть невозможно. Слушать как никогда приятно. Грустная мелодия жизни.

- Заткнитесь! – донеслось с верхних этажей. Кто-то выбросил в открытое окно тапок.

Музыка прекратилась. Контрабас тяжело вздохнул. Виолончель, наконец, достала сигарету и закурила.
- Не знаю как вам… а меня этот идиот уже достал, - решительно сказали Барабаны, поднимая с дороги, упавший рядом с Оркестром тапок.
- И меня… - присоединилась Флейта.
- Да всех, пожалуй.
- Ну так давайте поднимемся к нему и покажем, в чем сила искусства, - предложила очередная Скрипка.
- Я – за! – Пианино ехидно усмехнулось.
- Да и мы не против, - подключились Трубы.
Флейта заинтересовано посмотрела на них.
- А вдруг он вооружен?
- Кто?
- Хозяин квартиры, тот, кого вы сейчас собираетесь бить…
- А кто сказал, что мы его собираемся бить? Скорее гра… бить. – заметил Тромбон.
В его голосе чувствовалась уверенность. Он прекрасно понимал, что говорит.
Оркестр знал, на что идет. Оркестр хотел жить. И жить красиво. Для этого нужны деньги. Денег пока нет. Но будут. Наступал переломный момент.
- Знаете, а в этом предложении что-то есть, - Флейта задумалась, - хотя сначала надо выбрать подходящую цель и все предусмотреть…
- О чем вы говорите вообще, - возмутились Колокольчики, - я отказываюсь участвовать в этой авантюре. Это похлеще кабацких выступлений. За такое и посадить могут! Да точно посадят!
- Да кому какое дело до нас? – включился в полемику Контрабас. - Сделаем все тихо, быстро. Войдем, заберем все драгоценности и деньги…
- Вещи какие-нибудь тоже можно взять. Кстати. У нас два пустых чемодана. – Ненасытные Бубенцы как будто и не спали совсем, а с интересом слушали разговор и сами предложили идею.
- Ну вот видите, все замечательно складывается. – добавил Тромбон, - Между прочим, я знаю этого жильца. Он торговец, держит три продуктовых магазина. Мне хозяин гостиницы по пьяни рассказал. Уверен, там есть, чем поживиться.
- А как же полиция. Ведь нас же посадят. – Не унимались Колокольчики.
- Не говорите ерунду. Официально мы сейчас в Кельне на гастролях. Здесь нас никто не знает. Администратор гостиницы будет молчать. У них с Организатором сделка была…
- Действительно, свяжем хозяина квартиры, там кроме него никого нет, это точно, вынесем все, что можно и поминай, как знали. – Тромбон продолжал. - Покупаем новые билеты и уматываем отсюда.
- А что еще нам остается делать? Такова жизнь. Есть-то хочется. Кстати, может у него и в холодильнике что-нибудь найдется.
- Не сомневаюсь. – Контрабас даже погладил себя по животу.
- Господа, раз уж вы все так настроились, я в общем-то тоже за. – произнесла Первая Скрипка.
- И я. – Добавила Виолончель (она не могла пойти против большинства, а сейчас даже не оглядываясь было видно, что большая часть Оркестра за Ограбление).
- Ну не знаю, это слишком рискованно и как-то спонтанно, что ли.
- Совсем на нас не похоже…
- Очень даже похоже! А то, что спонтанно – это только плюс. Такие неожиданные начинания всегда оканчиваются удачно. – Убеждал всех Тромбон. - Как говорится, с легкой руки.
- Вы, по-моему, окончательно спятили, я сейчас сама в полицию пойду, – вдруг воспротивилась, почуявшая неладное, Арфа
- Вот-вот, она права. Хотя… Если так подумать, почему бы и нет, – задумалось Пианино.
- Потому что это слишком опасно. Мы музыканты, а не воры! В конце концов. – завизжала Флейта.
- Слишком много рассуждений, вам не кажется. Надо действовать, а то скоро уже рассветет. Решайтесь – либо да, и мы по уши в золоте…
- Или в дерьме…
- Ну кому как… либо нет, и мы действительно там оказываемся, в смысле в дерьме, и как обычно даем дневной концерт в парке для старушек... Давайте лучше голосовать. Кто за, поднимите руки. Двенадцать. Отлично. Кто против? Пятеро. Ну и ладно…
- Так нельзя, нет. Должно быть единогласное решение. – Попыталась взять под контроль ситуацию Виолончель.
- К черту, единогласные решения, вот одно уже было. Приехали. И что? Где мы сейчас? Кто виноват? Что нам делать? Не знаете? А ведь все хотели! Так вот слушайте меня, коллеги, мне это все надоело! Вы как хотите, а я иду обчищать квартиру этого бесчувственного урода! – Тромбон был непоколебим.
- Что за глупость вы говорите. Человек весь день работал, пришел домой уставший, лег в кровать и даже там ему не дают отдохнуть, поспать спокойно… а вы его уродом… - трещали Колокольчики.
- Отбросьте свои морали. Хватит думать о других. Они о вас много думают? То-то и оно. Итак, все за?
- Да, да, да, да, да, да, ну да, в общем да, мы не против, а почему бы и нет, да, да, да, конечно да, да с удовольствием, я первой пойду – меня он впустит. – шумел Оркестр.
- Так у него бессонница. О чем вы вообще… - обратился Тромбон к Колокольчикам.
- Вот и решили. – командовал Контрабас. - Тихо поднимаемся. Пропускаем ее вперед. Заходим мы вдвоем, нейтрализуем торгаша. Есть кляп и веревка у кого-нибудь?..
- Да, всегда при себе так и носим… - вовремя пошутила Флейта, - Вот возьмите чехол. А веревка…
- Сейчас в чемодане посмотрю. – зашелестели Бубенцы.
- Я не верю, что мы это делаем. – произнесло Пианино.
- Все надо в жизни попробовать. – Сказала Труба. - Довольно слабое оправдание, конечно, но…
- Есть оправдание посильнее. Деньги. Вот ради чего я в нашем положении готов действительно на все. – Это Флейта не унималась.
- Ну хватит медлить. Берите пустые чемоданы. Вы вшестером останетесь внизу. Встанете на лестнице и во дворе. Будете передавать вещи, если это понадобится и следить, чтобы ничего не стряслось на улице. Подготовите все к отступлению. Поняли?
- Мы скоро вернемся. Как только все обчистим. Руки в ноги и бежать. Но спокойно.
- Может под музыку… Оркестр все-таки.
- С ума сошел! Итак столько внимания к себе привлекаем.
- Вот в том-то все и дело, к себе привлечем, а от награбленного… ну правильно – отвлечем. Так что тут еще как посмотреть.
- Ну ладно. Там решим. Ты же про наш уход говорил, я так понимаю, или ты грабить собрался под музыку? – поинтересовалась Первая Скрипка.
- Ну…
 - Все готовы. Все понимают, что делать. Только тихо. Сейчас надо тихо.
- Господа, хочу вам заявить. Все что мы делали раньше лишь малая толика той глупости, которую мы делаем сейчас. И знаете что… мне это нравится. С богом, господа, с богом. – Виолончель радовалось как дитя.
- Вперед, давайте, вперед…
Оркестр в полном составе был задействован в этой авантюре. Люди стояли на улице, рядом с Инструментами, рядом с Реквизитом. Люди протянулись тонкой нитью вдоль всей лестницы, снизу вверх, по два человека на этаж. Впереди всех шла Арфа (и чего ей не хватало?). За ней следовали Контрабас, Тромбон, Бубенцы, Пианино (и чего им всем не хватало?) и Барабаны. Духовые стояли в проходах. Первая Скрипка следила, чтоб никто не заходил в переулок. А никто и не заходил. Пока.
План был довольно простой. Арфа стучит в дверь. Хозяин квартиры смотрит в глазок (лестничная клетка плохо, но все же освещена) видит красивую опрятную девушку с обезоруживающей улыбкой, спрашивает, что ей нужно. Она отвечает с долей иронии, что хочет вернуть утерянный хозяином тапок и принести свои глубочайшие извинения за репетицию среди ночи остального Оркестра. И в знак примирения пройти и угостить его коньяком. Хозяин недолго думая соглашается. Ее лицо скрыто довольно большой шляпкой. Он посмеиваясь открывает дверь. В этот момент стоящие по бокам музыканты врываются в квартиру. Приставляют к его спине флейту, как дуло пистолета и не давая торговцу опомнится тяжелым предметом бьют его по затылку. Он даже не успевает никого увидеть. Его тщательно связывают. Кляп в рот. Повязка на глаза. И сажают на стул. Приходит время осмотреться. Оркестр, точнее та его часть, что в квартире, не верят своим глазам. Роскошно. Живут торговцы. Картины. Ковры. Дорогая мебель. Золотой сервиз. Неужели все это так доступно (думало Пианино, набивая карман с деньгами ложками). И зачем надо было придумывать какие-то сложные комбинации, обманывать близких людей, если можно вот так вот всем вместе, всем Оркестром получить гораздо больше (думали Бубенцы и Арфа, роющиеся в шкафах в поисках заначки).
Летят мгновенья. И как по нотам разыгрывается судьба Оркестра. Флейта находит драгоценности. Много. Очень много золота. Видимо, для любимой женщины. Либо разумное вложение капитала. Скорей всего. Награбленное передается вниз. По рукам. Трубы не медлят ни секунды. Флейты тоже при деле. Все заняты. Все в предвкушении завтрашнего утра. Когда уже не придется играть ради пары грошей, брошенных в ржавую банку. Когда придется играть ради собственного удовольствия. Только. Для себя. У торговца даже нет сейфа. Все сбережения в комоде под нижним бельем. Так просто. А что потом? Куда делся Дирижер? Никто не знает. Важно, что сейчас. Оркестр играет свою любимую мелодию. Слаженно. Достойно. Честно.
- Надеюсь, все закончится хорошо, – твердили про себя успокоившиеся Колокольчики. - Ну должно же нам хоть когда-то повезти. Мне ничуточку не страшно, нет. Мы сделаем это. Главное, шум не поднимать и чтоб полиции поблизости не было, и чтоб никто не увидел. А никто и не увидит. И не услышит. Все будет нормально. Я знаю.

Ночью никому нет дела до одинокого Оркестра.

Даже на поступивший в участок вызов о нарушении общественного порядка (их музыка не дает мне спать) наряд полиции решили не отправлять. Кому это надо?

Конец.

22:59:38
19 февраля 2006г.
Ефим Марковецкий