Крест в горах

1.
По пыльной дороге, вьющейся среди утопающих в зелени поселков Чуйской долины, медленно двигалась колонна грузовиков – «полуторок». Светлые волосы большинства из сидящих в машинах, необычная одежда и нерусская речь вызывали интерес местных жителей, когда колонна останавливалась. Любопытство дополнялось еще и тем, что в кузове каждой машины сидело по двое солдат с автоматами, хотя это было, пожалуй, и лишним. Людям этим некуда и незачем было бежать. В одной из машин вместе со своими соотечественниками ехал вот так же Курт Вальдхайм, белокурый голубоглазый, словно воплотивший в себя идеальные черты арийской расы.
В 43-м под Сталинградом он попал в плен, год проработал на известковом карьере. Затем, узнав, что тот по специальности строитель, его отправили вместе с земляками строить поселок в Подмосковье. Как и всякий среднестатистический немец, Курт был прилежен в работе, аккуратен, а главное, не подрывал основ социалистической индустрии. И поскольку его фундаментальные строительные знания, полученные совсем в недалеком прошлом в техническом университете, не до конца были выветрены бесконечными атаками, взрывами и боями, то в Курте был довольно скоро признан классный специалист, и он переведен был уже в строительную контору, где сидел за чертежной доской. Курт, равно, как и его земляки, не мог работать плохо даже здесь, в тылу своего противника. Поэтому уютные домики, построенные по его проекту, были словно перенесены с приальпийских зеленых склонов его родного баварского городка сюда, в Подмосковье.
Месяц назад всех строителей подмосковного поселка посадили в вагоны и повезли на Восток. Курт и его коллеги погрустнели. «Наверное, теперь в Сибирь»- думали они. «А Сибирь – это смерть». Но поезд все больше и больше забирал на юг. За окном потянулась унылая бескрайняя степь. «Тогда в пустыню. Туда нас везут умирать» - с грустью думал Курт, а его соотечественники в мыслях вторили ему. На шестые сутки пейзаж за окном стал меняться. Вдалеке показались заснеженные горы, повсеместно зелеными свечками высились тополя, отмечающие многочисленные поселки и кишлаки. В этом жизнерадостном пейзаже Курту угадывался Туркестанский край, так живо и ярко описанный его земляком Гумбольдтом более сотни лет назад. Путешествиями, описанными в толстых фолиантах с позолотой из отцовской библиотеки, Курт зачитывался с детства. Закутанные в яркие платки, так что оставались видны лишь раскосые глаза, темноволосые, загорелые женщины выходили к поезду со свежей зеленью, помидорами, огурцами и жаренной рыбой. «Неужели нам все это тоже предстояло завоевывать?» – с грустью думал Курт.
Теперь они тряслись в полуторке по пыльной дороге, утыкавшейся в темное узкое ущелье. Из ущелья, похожего на каменные ворота, вырывалась на равнину бурная река, по-весеннему мутная. Проехали живописное ущелье; в прозрачной горной дымке показалась синевато-голубая даль какого-то озера, раскинувшегося между двух заснеженных хребтов. То был Ыссык-Куль, но большинство из ехавших в машинах пленных этого не знали. Лишь Курт да сосед его по кузову Пауль Розенберг, инженер из Берлина, да несколько других человек в общих чертах имели представление о том, куда их везут и чем они будут заниматься.

2.
Вскоре после войны, в горах Кавака, затерявшихся среди бесчисленных речек и массивов Центральной Киргизии, в двух сутках езды на машине от Фрунзе, геологи нашли уран в угольных пластах, издревле разрабатывавшихся местным населением для топлива. Как и подобало в те времена, под Высочайшим покровительством и личным контролем товарища Берия, здесь решено было строить обогатительную фабрику, а при ней поселок. На строительство этого ответственного объекта было приказано выделить лучшие инженерно-строительные силы. Но прах представителей лучших сил тогда покоился на полях бесчисленных сражений Западной и Восточной Европы, на лесоповалах Русского Севера, приисках Колымы и рудниках Казахстана, а остававшиеся в живых влачили тяжкое существование на тех же самых приисках и рудниках. Потому и решено было использовать захваченных в плен немецких специалистов для такого ответственного строительства. Во Фрунзе Курта, и еще нескольких инженеров привели к высокопоставленному военному чиновнику, который объявил, что им доверена проектировка поселка в горах на пять тысяч человек, электростанции и обогатительной фабрики и попросил их составить список необходимых чертежных материалов, чтобы по прибытию на место можно было сразу же приступить к работе. Встреча с начальником завершилась, само собой, подпиской о неразглашении всего услышанного под угрозой расстрела.
На вторые сутки колонна машин прибыла в поселок, состоящий из сотни полторы глинобитных домиков с плоскими крышами. Большая часть пленных осталась здесь. Им предстояло пробивать дорогу в горы, к месторождению. Курта и всех остальных, ехавших с ним в машине, в сопровождении нескольких местных киргизов – автоматчиков, отправили пешком по тропе, петлявшей вдоль бурной, стального цвета, реки. Сзади них шел караван с грузом, составленный из лошадей и ишаков, погоняемый проводниками-аборигенами.

3.
Ленивая тяжелая муха назойливо ползала по плотному, приколотому к чертежной доске ватману, на который был общими штрихами нанесен план будущего поселка. Приподняв голову, Курт посмотрел сквозь зарешеченное окошко комнаты. На склоне маячил Пауль с трофейным «цейссовским» теодолитом, а в качестве реечника ему приставили местную девчонку, Айгуль, которая как коза, резво бегала по склонам вместе с рейкой. Курт вышел из единственного пока в поселке двухэтажного каменного здания строительной конторы и профессиональным взглядом окинул всю долину, топография которой теперь ему была знакома досконально. Ему нравилась эта каньонообразная долина, нравились эти, поросшие тяньшанской елью, склоны, до удивительного похожие на отроги родного Баварского Леса. Он четко представлял себе будущий поселок, который раскинется в этой долине на пятнадцати разноуровневых площадках. Курт скрутил цигарку, заполнив ее местным, довольно ароматным табаком и затянулся. Площадки уже повсеместно начали расчищать и выравнивать. Курт внутренне гордился, что по большому счету это было его инженерное решение построить многоуровневый поселок в такой узкой долине, как Минкушская. Каждая площадка представляла собой мини-поселок с добротными двухэтажными домами, больницей, школой, магазинами. Конечно же, Курт даже не предполагал, что все это создается и строится опять же во имя войны, пусть даже невидимой и холодной. По тропинке к Курту спустился майор Шпень, начальник секретного Первого отдела, лицо, непосредственно отвечающее за то, чтобы ни Курт Вальдхайм, ни Пауль Розенберг, ни другие немецкие специалисты не знали о том, что здесь за месторождение будет разрабатываться.
–Военнопленный Вальдхайм, я хочу Вам напомнить, что завтра – последний срок сдачи предварительного плана поселка.
–Я есть к вечеру готовый, товарищ майор, – ответил с акцентом аккуратный Курт.
Вечером Курт поставил тушью свою размашистую подпись под планом и сдал чертежи в маленькое окошечко в бронированной двери Первого отдела.



4.
Из Москвы в Кавакские горы прибыла комиссия из высокопоставленных чиновников, которая должна была в течение недели утвердить своей Высочайшей волей генеральный план поселка, а так же будущих карьеров, электростанции и обогатительной фабрики. Теперь у Курта, Пауля и остальных военнопленных было несколько дней свободного времени после двухмесячной работы почти без выходных. Кто-то занимался стиркой и починкой одежды, кто-то пошел прогуляться по окрестным горам, получив на это предварительное разрешение майора Шпеня. Курт же сидел возле своей землянки с маленьким томиком «Фауста», оставленным кем-то из его земляков еще в подмосковном поселке. Пауль, набегавшись вдоволь с теодолитом по Минкушскому каньону, теперь отлеживался в тени урючного дерева, и, изменив своей неизменной губной гармошке, опробовывал примитивный инструмент, представляющий собой пластинку, зажимаемую между зубами, и издающую первобытный вибрирующий звук, которую выменял у местной ребятни. По тропинке с нижней площадки к их землянке поднималась Айгуль с цветастым узелком в руке.
–Салам,– сказала Айгуль, села на корточках в тени дерева и стала развязывать узелок. Айгуль миновало всего тринадцать, но выглядела она не подростком, а уже вполне сформировавшейся девушкой. В среднеазиатских горах дети всегда взрослеют рано. Мать не позволяла Айгуль ходить к пленным немцам. На войне убили ее сына, и теперь у матери вместе с Айгуль осталось трое девчонок. Но Айгуль не чувствовала ненависти к этим людям. Ведь не они убили ее брата. Теперь же Курт с Паулем заменяли ей одновременно и брата, и отца, погибшего под обвалом в горах незадолго перед войною. Из узелка Айгуль извлекла ароматные, только что испеченные в тандыре лепешки, пиалу со свежим каймаком и россыпь каких-то серовато-белых, твердых шариков. Все это Айгуль разложила аккуратно на платке, уселась в стороне на корточках, стала молча смотреть на Курта с Паулем. Курт захлопнул книгу, ушел в землянку и вернулся с чайником и тремя пиалушками. Его всегда восхищало, как эти люди из совсем небогатого угощения могут сделать весьма нарядный стол, именуемый достарханом.
Белые шарики Курту были незнакомы. Он взял один, попробовал. Катышек был твердый, как камень и соленый.
–Что это есть такой? – с удивлением спросил Курт, указав на катышек.
–Курт,– гортанно сказала Айгуль.
–Я есть Курт,– Курт ткнул пальцем себя в грудь.
Айгуль весело рассмеялась и пододвинулась поближе к импровизированному достархану под урюком.
–Нон,– показала она пальцем на лепешки. – Каймак, – она показала на кислое молоко, такое густым, что его можно было намазывать на лепешки, словно масло. – Курт, - показала она на катышки.
И пояснила:
– Когда жарко, хорош вместо еда. С собой брать в горы, на атжайляу.
Курт разломил один шарик и положил в рот. Он ощутил какой-то дикий, первобытный вкус в этом продукте, которому неисповедимыми лингвистическими путями было дано его имя. От этого вкуса повеяло мчащимся по степи диким табуном, ордой кочевников, сметающих все на своем пути. Курт вспомнил, что Александр Гумбольдт описывал, как степные киргизы заготавливают какой-то кисло-молочный продукт, который скатывают в виде шариков, и который годами может лежать, не портясь. Его берут с собой в степь пастухи, охотники; съев два-три кусочка курта, можно утолить и голод и жажду. Курт не знал только, что совсем еще недавно отсюда, из Средней Азии на Восточный фронт отправляли этот курт мешками, и что в осажденном Ленинграде этот продукт спас немало жизней.


5.
Проект вернули на доработку. В целом идея многоуровневого поселка была принята, но нужно было где-то еще добавить здания, где-то изменить их расположение, одну площадку предполагалось вообще переместить. К своему удивлению, Курт обнаружил на месте своей подписи аккуратно срезанное бритвой пространство.
–Вам не стоило ставить свою подпись под чертежом, военнопленный Вальдхайм, – сказал ему Шпень и вручил резолюцию Высочайшей комиссии.
Почему-то именно стертая подпись задела и расстроила Вальдхайма. Не из-за того что кто-то присвоит, возможно, себе лавры строителя, а из-за того, что скорее всего, никто не узнает, что именно он, Курт Вальдхайм спроектировал этот поселок, который стал ему уже родным, в который он вложил всю свою душу, зачерствевшую за время войны. Он долго смотрел на план. И нахлынули воспоминания. Что он, Курт Вальдхайм, создал за свою жизнь? Корпуса крупповского сталелитейного комбината в Эссене, куда он попал сразу после окончания университета, и где сразу же стали клепать пушки? Мрачные рабочие кварталы при этом же комбинате? А потом оборонительные сооружения на Восточном фронте, в России?
Рассматривая внимательно чертеж, Курт вдруг обнаружил странную вещь – если добавить на план недостающие здания, переместить площадку, то совокупность всех зданий на площадках приобретет при известном воображении форму свастики, немецкого креста. Ну, конечно, здесь уже от него, Курта зависело размещение недостающих элементов креста. Само собой, он никому не рассказал о своей находке. И не решался нанести ни одной линии на чертеж, которая могла бы грозить ему смертью. В конце-концов, Курт рассудил так: «Крест этот можно рассмотреть, только если подняться высоко над поселком в небо, да и то, виден он будет, скорее всего, ночью, когда в зданиях загорятся огни. Но я не желаю, чтобы этот крест восхвалял Германию, и так проигравшую в войне. Я хочу, чтобы просто, когда нибудь вспомнил о немецких инженерах, построивших в этих прекрасных горах поселок». После этого Курт нанес первый, роковой штрих.

6.
Через два года в Минкушской долине вырос поселок с прекрасными двухэтажными домами с островерхими крышами невиданной доселе архитектуры, с просторными квартирами, высокими потолками, в каждой была ванная комната с горячей и холодной водой, туалет. Для долины, в которой верхом совершенства была глинобитная хижина с плоской крышей, это было чем-то нереальным. Земляки Курта построили электростанцию и теперь темные азиатские ночи были озарены ярким светом многоуровневого поселка. Сюда приезжали семьями, заселяли добротные дома, а детские сады были полны многоязычной детворы. Пауля с Куртом переселили в однокомнатную квартиру, теперь их перебросили на проектировку штолен. К ним все так же приходила уже весьма повзрослевшая Айгуль с неизменным цветным узелком, в котором иногда был даже плов с бараниной. Однажды вечером Айгуль застала дома лишь одного Пауля. Он лежал на аккуратно заправленной кровати и наигрывал грустный и жалостный, полный фальши и диссонанса мотив на губной гармошке. Курта дома не было. На вопрос, где Курт, Пауль ответил:
- Ходить утром в горы. До сих пор не возвращаться.
Айгуль почувствовала что-то неладное. Пиалка со свежим каймаком упала на свежевыкрашенный деревянный пол и разбилась.
Спустя год Марта Вальдхайм, проживавшая в Эссене получила официальное извещение о том, что «ее муж, военнопленный Курт Вальдхайм, без вести пропал в горах Кавак-Тоо в Центральной Киргизии. Во время нахождения в плену проявил себя высококлассным специалистом, отличался дисциплиной и аккуратностью...»

7.
Курт не думал, что все закончится так скоро. Пролетавший над поселком ночью военный летчик увидел вдруг светящийся фашистский крест в горах и доложил об этом, разумеется, вышестоящему начальству. Огласке этот факт не предавался. Но после этого тихо-тихо исчезли один за другим военнопленный Курт Валдьхайм и майор Шпень. Паулю же сказали, что Курт бесследно пропал в горах. Вскоре его, Пауля, репатриировали, и он так ничто и не узнал про крест.
Спустя уже несколько лет после исчезновения Курта Айгуль разыскала место, где тот был расстрелян. Совершенно случайно она обнаружила выше по склону глыбу плотной темной породы с двумя белыми кварцевыми прожилками, пересекающимися под прямым углом, в виде креста. Она столкнула эту глыбу вниз, и та скатилась как раз к месту смерти Курта. Айгуль решила – пусть это будет ему памятник. Она знала, что русским и немцам на кладбищах ставят кресты. Про то, что поселок построен в виде креста, она узнала только много лет спустя.

Декабрь2005-январь 2006
 Москва