Рапидом

Стряхивая чешую февральского бреда, неумолимо падаю назад в комочки ртути. Серебристые неуязвимые шарики, кусаю луковицы дождя. Уходя, уходи. Всё. Уходи уже… Прочь! С моей кожи… И забери с собой не соскабливаемую смолу воспоминаний.
Хочу всё же, …чтоб нашли по весне моё тело в оттаявшем снеге, отогрели его и позволили проснуться. Хочу вылезти из берлоги и оставить отпечатки морщинистых лап на сырых сугробах. Сугробчиках… Ссссс…
Надоело быть скольжением. Мутным скольжением, неудачно поймавшим за лодыжку картинку дня… утра? Сегодня встретился урожай красных апельсинов снегирей на скучной подбалконной ветке. Деревца оживают, птички в новых шубках…
Я жонглирую тапочками. Чёрный. Оранжевый. Черный. Чёрные универсальней. Зато оранжевые оригинальней. Нет, мне не нужно две пары, на них не хватит никаких зарплат мира… я, правда, так и не разобралась в какую погоду их надевать, и как их носить, но дайте мне, пожалуйста, левый – оранжевый, а правый – чёрный. Спасибо. Хотите предупредить о тех, кто сочтёт меня сумасшедшей? Удивительно, но я и без разных тапочек являюсь таковой. Что?... Ой, простите, это мокасины. Конечно, за такую цену, какие тапочки??

И я по-прежнему, находя в чужих тетрадках по экономике в зарослях стрелочек, твоё, казалось бы, такое инородное имя, буду водить пальцами по снежным перилам, выводя эти странные, но безумно красивые греческие закорючки. Ну уходи уже, уходи… У меня больше ничего нет. И тебя нет. Есть только абсурд. Абстрактное вязкое вещество, в которое я плюхаюсь снова и снова, кусая себя за плечи и насквозь прокалывая иголками. Мне больно. А ты как думал? Мне всегда больно. И мне так приятно. Но что я тебе рассказываю?...

Рапаны – вредители, они обитают в Японском море и уничтожают устриц.

Что же ты, запутавшись в трёх поворотах собственного сознания, не можешь развязать узел впечатлений? Снег пошёл. Вновь только два слова. Мне хорошо. Регги, море, выходит, что опять… Дырки в голове, как в швейцарском сыре. Мне бы только доску для сноуборда, и пусть шея утекает куда хочет, роняя голову на эмаль стола. Солнышко щекочет глаза сквозь такие же прозрачные, как стрекозиные крылышки, ресницы. Ах, простите меня за пафос, и за обветренность губ тоже, но… Можно он уйдёт? Можно этот город, своими клочками заполняя, наполняя и переполняя все мои впечатления и воспоминания, уйдёт из моей головы и останется просто асфальтом вне этих стен, за стёклами, на студёных зимних улицах?