После уроков

История эта случилась в прошлом веке. В каком году – не знаю. Человек, рассказавший мне ее, так определил временные рамки: «между запуском первого спутника и первым полетом человека в космос». Ему самому было тогда десять лет, и его рассказ я передаю от лица мальчишки-четвероклассника.

 *** *** ***

Завуч придумала новую воспитательную методику: наказывать за некоторые прегрешения не традиционным разносом или вызовом родителей, а… общественно-полезным трудом. И потому, когда мы с Мишкой опрокинули парту, покрыв кусок стены и пола фиолетовыми чернильными разводами, не было ни нудных нотаций, ни размашистых красных строк в дневниках. Завуч оправила нас к тете Рае, совмещавшей в одном лице кладовщицу и уборщицу. Или, как их тогда еще называли, – техничку. В тот день тете Рае привезли разные разности для склада: мел, чернила, хозяйственное мыло, веники, совки и так далее. И все это нужно было перетаскать из вестибюля на чердак, где помещался склад. То есть – поднять силой собственных мускулов на седьмой этаж (школа занимала шестиэтажное здание бывшего коммерческого училища).

Настоящий интерес к противоположному полу в нас еще не проснулся. Сверстницы интересовали меня и Мишку лишь на предмет дерганья за косы и брызганья из водяных пистолетов. Учительницы оценивались по умению красиво одеваться и прощать несделанные уроки. Что же до техничек – они нас вообще не занимали. Если мы и оценивали их, то лишь по степени придирчивости и вредности.

От всех прочих техничек тетя Рая отличалась тем, что жила она при школе. Ее квартирка была на чердаке, рядом со складом. Второй ее особенностью была замкнутость. Других женщин мы частенько видели в закутке у гардеробщицы бабы Любы, где они пили чай и судачили. Мишка однажды даже спросил старуху, почему тетя Рая не ходит к ней на чай.

– Гордая она у нас, Раиса Михайловна, – ответила баба Люба. – Заберется наверх и сидит сычиха сычихой.
*** ***

Поначалу мы считали количество подъемов, но скоро бросили. Когда последний пакет улегся на шершавую складскую полку, в школе уже вовсю занималась вторая смена. Подмышки наших гимнастерок было впору выжимать. Нам не хотелось ничего – только спать, что мы и сделали, растянувшись вдвоем на подобии топчана.

Сколько мы проспали – не знаю (в нашем 4-«а» ручных часов не было ни у кого). Разбудила нас тетя Рая.

– Вот что значит хорошо поработать, – улыбаясь, сказала она. – А после хорошей работы и поесть надо хорошо. Идемте ко мне. Я вчера кислых щей наварила.

Мы и впрямь проголодались, а потому без дополнительных приглашений пошли к тете Рае.

Ее жилище состояло из комнаты и кухоньки без окна. Их разделял тамбур с дверями в уборную и кладовку. Старая кровать с медными шарами, стол, три стула, шкаф, комод, вешалка – вот и вся мебель. В простенке между окошками на полочке негромко мурлыкал репродуктор. Крашеный пол в комнате был чисто вымыт и застелен полосатыми половиками.

Шумно хлебая кислые щи и заедая их черным хлебом, мы рассказали тете Рае, что парту опрокинули не просто так, а чтобы спихнуть с нее Витьку Шевелева. Вот только чернильницы вынуть позабыли. Мишка пожаловался тете Рае, что из-за троек его не принимают в авиамодельный кружок. Я посетовал на желание родителей купить пианино и учить меня музыке (по мне – так лучше бы купили телевизор).

Потом любопытный Мишка стал расспрашивать тетю Раю: откуда приехала и давно ли в Ленинграде. Отвечала она не слишком охотно. Приехала из Вологодской области восемь лет назад.

– Моя мать тоже приезжая, – сообщил Мишка. – По оргнабору. А вы?
– А я… – Тетя Рая почему-то всхлипнула, но тут же вытерла глаза рукавом. – Где что было, там и осталось…Чаю с подушечками хотите?

Она посмотрела на комод, где тикал будильник.
– Пятый час. Дома-то вас не хватятся?
– Некому, – ответил Мишка. – Мать сегодня в вечернюю. Катька в детском саду.

Нас действительно никто не ждал кроме пустых комнат в коммунальных квартирах. Мишкина мать одна тянула их с сестрой, работая в три смены на «Большевичке». Мои родители работали в закрытом институте и иногда сутками не вылезали оттуда. Мы и друзьями-то особыми с Мишкой не были. Просто сидели за одной партой и жили на одной улице, через пять домов.

Чай мы пили с зеленовато-голубыми атласными подушечками и простыми сушками. После щей мы с Мишкой едва одолели по стакану. Тетя Рая выпила целых три и даже вспотела.

– Ой, как батареи жарят, – сказала она, вытирая лоб. – А что зимой делается! Босиком хожу и форточку не закрываю. Нет, надо лишнюю одежку с себя скидывать.

Она сняла свою неизменную коричневую куртку, потом расстегнула и сняла синий рабочий халат. Под халатом оказалась черная юбка и кофта-безрукавка в зеленый горошек, надетая поверх юбки.

Не знаю, почему тети Раина кофточка оказалась незастегнутой. Тетя Рая поняла это по нашим лицам и тут же щелкнула кнопками. Но мы успели увидеть белый лифчик с большими тугими чашечками.

Мы оба густо покраснели.
– Вы чего, ребятишки? – озорно посмотрев на нас, спросила тетя Рая. – Или мамкиных сисек никогда не видели?
– Видел, – признался Мишка. – Но у нее маленькие.
– А ты? – обратилась ко мне тетя Рая.
– Мама всегда раздевается за ширмой. Она говорит, что смотреть на голое тело другого человека неприлично.
– Надо же! – всплеснула руками тетя Рая. – Значит, на коровье вымя смотреть прилично, а на бабьи сиськи – неприлично? И кто ж у тебя мать будет?
– Инженер-акустик.
– Понятно. Инженер-акустик, естество за кустик, – засмеялась тетя Рая и вдруг предложила: – А на мои посмотреть хотите?

Вопрос сшиб нас обоих своей неожиданностью и прямотой. Мы молча сопели.
– Так хотите или нет? – еще раз спросила тетя Рая. – Третий раз предлагать не буду.

Пряча друг от друга глаза, мы с Мишкой торопливо кивнули. Достав из куртки ключ, тетя Рая пошла и заперла входную дверь. Потом на задвижку закрыла дверь комнаты. Подмигивая нам, тетя Рая села, сняла безрукавку и, протянув руки за спину, расстегнула три пуговицы лифчика.

Мы попали в другой мир. Запретный, манящий, сладостный. Разинув рты, мы с Мишкой глядели на тети Раины большие белые сиськи с крупными розовыми сосками. Я вдруг понял, что тетя Рая-то – красивая. И волосы, завязанные в пучок, у нее красивые, и зеленые, как у кошки, глаза. Конечно, ее, коренастую и круглолицую, в кино сниматься бы не взяли. Но у киноартисток своя красота, а у тети Раи – своя. Другая женская красота, которую я впервые почувствовал, только не мог найти ей названия.

Первым очухался Мишка.
– А… потрогать можно? – почти шепотом спросил он.
– Трогайте. Мне не жалко. Сисек две, и вас двое. На всех хватит, – подбодрила нас тетя Рая.

У меня вспотели руки. Я наспех вытер их о гимнастерку и взял в ладони правую тети Раину сиську. Мишка пристроился слева.

А потом… потом мы с ним, не сговариваясь, встали на колени, и наши губы потянулись к розовым соскам. Тетя Рая не отогнала нас. Она откинулась на спинку стула и закрыла глаза.

Мои губы втягивали мягкий сосок и каждое такое втягивание отзывалось горячей волной во всем теле. Я чувствовал, как внизу, там где писька, появилось незнакомое, но очень приятное ощущение, а сама она набухла. Я тоже закрыл глаза. У меня колотилось сердце, и сквозь его удары я услышал шепот тети Раи:

– Еще, ребятки… Посильнее сосите… Только зубами не кусайте, а то больно.

Мое сердце застучало сильнее. Левая щека упиралась в большую, теплую и мягкую сиську, а губы все втягивали и втягивали в себя розовый сосок.

Тетя Рая шепотом повторяла:
– Ой, как хорошо… Еще, ребятки. Еще…

Неожиданно она дернулась всем телом и обмякла.
– Надо же… кончила.
– Что кончили? – спросил Мишка, который наравне со мной не понял тети Раиных слов.
Она улыбнулась и зевнула.
– Да так. С языка сорвалось.
Тетя Рая встала, надела лифчик, кофточку и халат.
– Идите, ребятки. Теперь вам и взаправду пора.
Она погладила нас по головам и вывела на лестницу.

*** ***
Мы медленно спускались по тускло освещенной лестнице. Из актового зала на третьем этаже слышалось треньканье струнного оркестра. Там шли репетиции к праздничному концерту. Мы молча оделись, молча дошагали до моего дома. Мишка отправился за младшей сестрой, а я толкнул дверь парадной.

Уроки делать я не стал. Переодевшись в домашнее, я погасил свет и лег на кушетку. Я лежал, ощущал приятное тепло между ног и вспоминал все представления о приличном и неприличном, которые мать добросовестно вбивала мне в голову с раннего детства. Еще вчера я безоговорочно верил в них. Сегодня они дали первую серьезную трещину, потому что у меня появилась первая настоящая тайна.
*** ***

Прошли каникулы, потянулась вторая четверть. Мы с Мишкой говорили о чем угодно, только не о тети Раиных сиськах. Ее мы почти не видели, а когда встречали, здоровались так, как по утрам здоровались с бабой Любой или другой гардеробщицей, тетей Наташей. Где-то за неделю до Нового года, по пути домой, Мишка вдруг спросил меня:
– Ты хочешь… ну, туда… наверх?

Его вопрос сразу поднял теплую волну, и мне очень захотелось снова очутиться в мансардной комнатке. На другой же день, едва завидев тетю Раю, мы хором спросили:
– Тетя Рая, может, вам еще надо чего наверх поднять?

Убедившись, что нас никто не слышит, она слегка улыбнулась:
– Опять ко мне в гости тянет?
– Опять.
*** ***

Потом мы еще дважды или трижды приходили к тете Рае, дурели от ее горячего тела и нежных сосков и выкатывались на черную лестницу совершенно ошалевшими. Последний раз едва не оказался роковым.

Мансардную комнату заливало мартовское солнце. Тетя Рая покачивалась на стуле и негромко постанывала. Она уже не стеснялась показывать нам свое состояние. Мы все-таки выпытали у нее, что значит слово «кончить», и немало гордились нашими мужскими способностями. Но гордились молча. Я даже удивлялся, как Мишка при его болтливости крепко хранит эту тайну.

Нас всех спасло лишь то, что тетя Рая вовремя услышала шаги на лестнице и лязгнувшую входную дверь. Она побледнела, но не растерялась: нам указала на чулан, а сама быстро оделась. Лифчик застегивать было некогда, и его она запихнула под подушку.

– Раиса! Открой! – послышался за дверью комнаты голос нашего завуча Алевтины Семеновны.
– Прилегла я, Алевтина Семеновна. Голова что-то болит.
– Я тебе потом пирамидону дам. Открывай, пожарный инспектор будет смотреть склад и чердак.

Тетя Рая успела смять кровать, прикрыть полотенцем следы нашего чаепития и только после этого щелкнула дверной задвижкой.

Инспектора мы не увидели, а только услышали его недовольный голос:
– Та-ак. Вообще-то на кухне без окна и с такой хлипкой вентиляцией газовая плита не положена. Чуть что – запылаете тут факелом… А за этой дверью что? Чулан? Тоже, небось, разным горючим хламом забит?

Мы обмерли.

– Напрасно вы так, Петр Сергеевич, – вмешалась завуч. – Раиса Михайловна порядки знает. Склад у нее – просто загляденье.
– Сейчас увидим, какое там загляденье, – проворчал инспектор. – Ведите, показывайте.

Мы дождались, пока они ушли на склад, и осторожно высунули носы в коридор. Из полуоткрытой двери слышалась воркотня пожарника:
– Сколько огнетушителей положено на такую площадь?.. А инструкция по устройству электропроводки на территории складских помещений вам знакома? Да у вас с такими проводами…

Забрав портфели, мы на цыпочках двинулись к лестнице и опрометью пустились вниз.

На следующий день тетя Рая отвела нас в закуток и вполголоса сказала:
– Ребятки, вы это… не ходите больше ко мне. Пожарник сильно ругался. Весь склад велел переделать. Там теперь народ толкаться будет. Мало ли чего…

 *** ***

– Что было потом? – переспросил мой рассказчик. – А ничего не было. Родителям вскоре дали отдельную квартиру, и мы переехали в другой район. Наша полудружба с Мишкой как-то сама собой оборвалась… Я тут как-то шастал по Интернету и наткнулся на странную публикацию о раннем славянском язычестве. Были племена, где мальчишек с ранних лет учили уважать женское начало. И знаете, как? Они приходили к местной ведунье; та садилась раздетая, а они сосали ее грудь. У ведуньи в такие моменты появлялось молоко, и мальчишки вместе с ее молоком впитывали уважение к женскому началу и бережное отношение к женщинам… Я когда этот материал прочитал, сразу тетю Раю вспомнил. Может, мы с Мишкой разбудили в ней тогда глубинную генетическую память? Кто знает…