Поздняя встреча

ПОЗДНЯЯ ВСТРЕЧА

Скоро, ах как скоро наступит утро. Ты помнишь, как часто мы завидовали заполярникам, ведь у них полгода длится ночь. Скоро наступит утро, которое разлучит нас. Утро, наполненное суетой, нервозностью, напряжением. Но пока еще ночь. И мы вдвоем. Сюда никто не может прийти. Здесь давно никто не живет и никто не сможет помешать нашему уединению. Глупо, конечно, но я рад, что ты опоздала на автобус. Прости! Кто знает,
может, нам никогда больше не пришлось бы вот так посидеть и поговорить обо всем. О тебе, обо мне. Конечно, со стороны можно черти что подумать – мы вдвоем всю ночь в этом пустом доме далеко за городом. Но мы ведь с тобой знаем правду – между нами ничего нет и никогда не было. Странная любовь для нынешнего времени!
Сколько же лет мы уже знакомы? Ты помнишь, когда она произошла – наша первая встреча? Это было в начале июня. По-моему, моросил дождь. Вы с подругой стояли около подъезда, а я шел из сарая. Да-да, в той самой джинсовой жилетке. Она до сих пор висит у меня в шкафу. Ты тогда спросила, почему я не выхожу гулять, и я ответил, что вот, уже вышел. Это был наш первый вечер. А затем все лето ожидания темноты, ожидание минуты, когда я снова увижу тебя. Удивительно, мы никуда не ходили, а только сидели во дворе на скамейке. И, как правило, втроем – я, ты и твоя подружка Света. Я иногда злился на нее. Неужели она не понимала, что нам лучше было остаться наедине? Иногда мы с тобой хитрили: ты говорила, что идешь домой, и уходила, и Света уходила, а я оставался сидеть на скамейке. Но через пять минут ты возвращалась, и тогда мы оставались вдвоем под густой листвой деревьев, над которыми сияло звездное небо. Я давно не видел столько звезд. Может быть, они падают и их становится все меньше с каждым годом? Это я тогда показал тебе звезды. Ты говорила, что не смотрела раньше на небо. Я этого не понимал, как не мог понять, что человек может не мечтать. И каждый вечер я говорил себе, что сегодня точно тебя поцелую, но снова и снова мне не хватало смелости сделать это.
А потом я уехал учиться. И целый месяц были письма, много писем, почти каждый день. Я до сих пор храню их, а они много лет хранили твой запах – такой мне родной. Может, смешно, но когда я вдыхал этот воздух, у меня кружилась голова. А затем наши отношения начали портиться. Я приехал к тебе на праздник. Уже лежал снег. Да, та зима была самой снежной на моей памяти. Я пришел к тебе с гитарой. Снова мне мешала Света, и ты никак не могла ее отправить. Потом мы остались вдвоем. Сначала я ушел, а в десять часов вернулся. Ах, еще в этот вечер мы ходили с тобой в центр, и зашли в твой детский садик. Сначала качались на маленьких качелях, а потом ты села на край песочницы. Мы долго молчали. Я лежал на качели и смотрел в небо. Я несколько раз пытался встать, подойти к тебе и обнять, но никак не мог осмелиться сделать это. В конце концов, я поднялся, подошел к тебе, присел у твоих ног, взял твою руку в свои холодные от страха ладони и спросил, любишь ли ты меня. Помнишь, что ты ответила? «Не знаю!». А затем отняла у меня свою руку. Это было для меня ударом. После стольких теплых писем этот леденящий ответ.
И вот я пришел к тебе вечером. Сначала мы смотрели телевизор, а потом ты легла на диван и положила между нами свою большую подушку. Я опустил руку на твои волосы, но на большее не решился. И мне вдруг стало так легко говорить. Я произносил все, о чем думал, без стеснения, но последней моей фразой было: «Я пришел забрать себя!». Это был конец.
Я вышел из твоего подъезда и направился за дом, на ту сторону, куда выходили твои окна. В них было темно. Не знаю, спала ли ты или думала обо мне, но я плакал. Я тихонько пел Розенбаума и плакал.
По снегу, летящему с неба,
Холодному, белому снегу,
В котором лежит моя грусть,
К тебе, задыхаясь от бега,
На горе свое тороплюсь…
Как точно эта песня передавала мое настроение. Она всю жизнь напоминает мне этот печальный вечер. Дальше было несколько поздравлений и сухих писем. Все пустое.
И вот я приезжаю следующим летом на каникулы. Я снова вижу тебя, отвечаю на твой телефонный звонок и откликаюсь на приглашение выйти вечером на нашу скамейку. А позже в моей тетради появятся строки:
И все вернулось в теплый летний вечер
Скамейка, дом, и расцветали вновь
В тени двора обветренные встречи
И наша первая, несмелая любовь.
Это лето стало точным повторением предыдущего. А в августе я уезжал в санаторий. Прекрасно помню последний день перед отъездом. Мы с родителями перевезли вещи в новый дом, и я приехал с тобой попрощаться. Мы зашли в нашу пустую квартиру, сели на пол, ты пыталась куда-то позвонить, и я сказал: «Поцелуй меня на прощание!». Но ты отказалась, пообещав, что сделаешь это, когда я вернусь. «Неужели тебе это будет неприятно?» – продолжал настаивать я, но ты ответила, что когда меня нет рядом, тебе самой этого очень хочется, а когда я рядом… Так мы и расстались.
А дальше все перевернулось. Я вернулся из санатория с опозданием и с новостью. Я сказал тебе, что взял академотпуск на год. И еще я сказал, что сделал предложение одной девочке. А немного позже я рассказал тебе ВСЕ. И ты, – я не мог в это поверить, – ты простила меня! Ты простила мне измену. Мне и сейчас больно вспоминать о своей беспощадности к тебе.
Потом было интересное происшествие. Ты помнишь, мы сидели в машине? Было холодно, стекла полностью обмерзли, и ничего кругом не было видно. Я дрожал от холода и от страха, но говорил:
– Как ты отнесешься к тому, если я тебя поцелую?
Ты только усмехнулась.
– Нет? Почему?
– Я завтра тебе скажу.
– Наверно, об этом не спрашивают?
– Наверно!
– Ну что ж, значит, меньше разговоров!
Ты попыталась отстраниться, но я уже решился. Это был наш первый поцелуй. Поцелуй, которого мы ждали полтора года. И сколько их еще было! Длинных и страстных, коротких и шутливых.
Но вот однажды тебя пригласили на день рождения. Я совершенно не ревновал и без опасений отпустил тебя в незнакомую мне компанию. Я полностью доверял тебе.
Ты вернулась домой в десять вечера. Я ждал тебя во дворе. Ты настойчиво пригласила меня в машину, мы сели, ты положила мне голову на колени и вдруг начала извиняться.
– Прости меня, миленький! Прости меня! Я такая дура! Мне так плохо!
Ты пыталась рассказать мне про какого-то знакомого, но была сильно пьяна, и, кроме извинений, ничего невозможно было понять. Я долго успокаивал тебя. Тебе было плохо. Мы ходили по заснеженному двору, потом я отвел тебя домой и попросил маму, чтобы она не ругала тебя. Мне пора было уезжать, а тебе этого так не хотелось.
Следующий день мы с утра до самого вечера провели вместе. Нам было так весело. Но через три дня, когда я пригласил тебя в субботу съездить со мной в областной центр, ты сказала, что идешь на проводы к тому самому парню, из-за которого так извинялась передо мной.
– Скажи, у тебя не появляется мысли, что мне это может быть неприятно?
– Нет.
– Так, значит, ты со мной не поедешь?
– Я же тебе сказала!
– В таком случае, зачем тебе ждать субботы, съезди к нему завтра. Вдруг он скучает!
– И правда!
Да эта была та шутка, которая впоследствии нам так дорого стоила. Дальше был только последний разговор.
– Знаешь, меня никогда не тянуло к тебе лишь как к женщине. Нет, конечно, у меня есть желание, но я иду к тебе как к человеку. Я хочу говорить с тобой, просто быть рядом. У меня никогда…
Ты прервала меня и не услышала самого главного. А я, сначала не успев, потом просто не захотел продолжить. Но теперь у меня появилась возможность досказать недосказанное. Я не мог думать о тебе как о женщине до нашей свадьбы. Ты настолько чиста, что я просто не мог себе позволить ничего, что тебя запятнало бы. Обладание тобой, как женщиной, было для меня величайшим счастьем. Я даже не мог себе этого представить. И хотя желание мое было чудовищно велико, я старался не показать его тебе, чтобы этим тебя не оскорбить. Но тогда я ничего этого так и не сказал.
Потом были только стихотворения, бессонные ночи, одинокие песни, рассказ, написанный под дрожащей свечой, колода гадальных карт и воспоминания. Воспоминания каждой нашей встречи, каждого вечера.
Как давно это было.
Я так рад снова видеть тебя! Смотри, свеча догорела. Вот и рассвет. Слышишь, петухи просыпаются? Скоро придет первый автобус. Ой, а про чай-то мы забыли! Он совсем остыл. Впрочем, как и мы.

1988 г.