Условно и понарошку

Вспомнилось…

Когда мне было двенадцать лет, я попросила отправить меня на лето в пионерлагерь. Мама поначалу волновалась: как же её тепличное домашнее растеньице (английская спецшкола, уроки музыки, русая коса почти до колен) два месяца будет жить в деревянном бараке где-то в карельских лесах за ХХХ километров от дома, есть казённую кашу на воде и мыться раз в десять дней? Но меня бытовые неудобства не останавливали, я мечтала об одном - вырваться из-под семейной опеки хоть ненадолго, и так отчаянно упрашивала родителей, что мне купили-таки путёвку.

Интересного происходило много: бурные романы, отчаянные диверсии, вызов мёртвых душ - всё то, что недоступно под неусыпным надзором родителей, но чему вполне можно предаться под не очень бдительным взглядом вожатых, за которыми, кстати, тоже нужен был глаз да глаз. А одним из главных событий смены стала военно-стратегическая игра «Зарница». Она длилась двое суток и проходила весьма масштабно (лагерь насчитывал, думаю, добрую тысячу человек), к ней даже какую-то расположенную поблизости воинскую часть привлекли. «Помните! – твердили нам взрослые, - Сейчас это игра, всё «условно» и «понарошку», но вы всегда должны быть готовы защищать Родину по-настоящему, а не только условно и понарошку!»

Накануне игры в каждом отряде распределяли специальности. Самой массовой была пехота. Туда по умолчанию включили всех, не блиставших особенными способностями. Девчонки также охотно просились в медсёстры: не надо топать двенадцать километров пешком, ориентируясь по кривому компасу, не надо копаться руками в земле, разминируя условные минные поля, не надо мочить ноги, переходя вброд холодную реку - сиди себе в госпитале да обсуждай «Рабыню Изауру».

Ну а нескольких избранных - не иначе, за недюжинный ум - включили в стратегическую группу. Это означало либо работу в штабе, либо разведку. Попала в их число и я. «Будешь выпускать боевой листок!» - радостно объявил вожатый. Однако правильное идеологическое воспитание подсказывало мне, что быть штабной крысой совсем не почётно, и, жаждая подвига, я принялась проситься в разведку. Вожатый окинул меня критическим взглядом - я была самой мелкой в отряде, в свои двенадцать лет выглядела на десять, - и сурово заключил: «Не потянет. Некрепкая. Возьмут в плен - я за неё не ручаюсь.»

Как я его возненавидела в эту минуту! Он за меня не ручается!!! Он что, хочет сказать, что я могу выдать?! Я?! Да я!.. Да меня!.. Ещё миг - и я бы расплакалась от гнева и обиды, но тут вторая вожатая нашлась: «Ты же иностранные языки учишь, да? Память хорошая? Володь, может, связистом её?»

Так моя судьба и решилась. «От связиста половина успеха зависит!» - педагогично увещевала меня вожатая, пытаясь исправить бестактность своего коллеги. Воображение услужливо нарисовало мне картину, как я, тяжело раненная, из последних сил сжимаю зубами разорванный телефонный провод… Отлично, я связист! То, что надо! Только при чём тут иностранные языки?

На самом деле задачу передо мной поставили такую: двигаться вместе с разведгруппой до некоего условного места на нейтральной территории, откуда они дальше идут одни; дождаться их возвращения, а потом передать полученные ими сведения в штаб при помощи азбуки Морзе. Собственно, для этого память и требовалась: нужно было успеть выучить азбуку Морзе за один день, остававшийся до игры. Ни о каком телеграфном аппарате, разумеется, речь не шла: «передать сведения в штаб» означало написать всё ручкой на бумаге точками и тире, после чего топать в штаб своими ногами, а там самой же расшифровать донесение обратно на общепринятый русский язык. Сам себе телеграф. Разорванный провод в зубах отменялся. Жалко. Ну ладно, всяко лучше, чем «Боевой листок».

И я засела за азбуку Морзе.

В день «икс» всё пошло очень гладко. Мы с разведчиками успешно добрались до вражеской территории. В условном месте они помогли мне замаскироваться и ушли. Я стойко ждала, скукожившись под наломанными ветками, терпя комариные укусы и тихо бубня: «А – точка - тире, Б - тире - три точки, В - точка - два тире…» Часа через два ребята вернулись с нужными данными. Мы отошли в безопасное место, я размялась, наконец, потом лихо настрочила под их диктовку доклад точками и тире, туго свернула его, надёжно спрятала на затылке под «французской» косой (специально в тот день так её заплела) и отправилась в наше расположение, а разведчики - на свой какой-то сборный пункт.

Топать предстояло не так далеко, около часа, всё время по прямой, дорогу я помнила хорошо, как мне казалось, но нужные приметы (ледниковый валун, бревно, раздвоенное дерево) долго не появлялись. Прошёл час, полтора, я несколько растерялась - и тут меня сцапал вражеский патруль. Похоже, я сделала круг, и меня занесло на их территорию. В панике я бросилась наутёк, но они в три прыжка меня нагнали и повалили на землю. Один, худенький и черноволосый, по виду мой ровесник, если не младше, приготовился было убивать (для этого требовалось лишь сорвать мои картонные погоны). Смерть меня не страшила, в голове билась лишь одна мысль: "Подвела, не справилась" - однако тут другой, постарше, лет тринадцати, остановил первого. Он рассудил: неспроста я в одиночку шастаю по их территории; наверняка я шпионка или диверсант, а, значит, меня полагается допросить. Мало ли, мне известно что-нибудь ценное. Убить всегда успеется.

Но в штаб вести далеко, а им территорию надо патрулировать. Отправить со мной кого-то одного рискованно - вдруг сбегу? И они решили (точнее, старший решил) допросить меня на месте, сами. Фильмов и книг на соответствующую тему в советское время выходило много, так что сценарий был ясен всем троим. Итак, мелкий держал меня сзади за руки и попинывал периодически коленом, а большой, для пущего устрашения светя мне в лицо фонариком (что в солнечный июльский день устрашало как-то слабо), металлическим голосом произносил:
- Твоя игра проиграна. Гарантируем жизнь в обмен на сотрудничество.
- Мне не о чем с вами говорить.
- Имя, звание?
- Мне не о чем с вами говорить.
- С какой целью ты прибыла в наше расположение?
- Я отказываюсь отвечать на ваши вопросы.
- Куда ты направлялась? Какое у тебя задание?
- Я отказываюсь отвечать на ваши вопросы.
- Где находится ваш штаб?
- Я отказываюсь отвечать на ваши вопросы.
Пауза.
- Так, обыскать её!

Дальше разговор вышел из пафосно-патриотического русла: я забрыкалась и заорала:
- Ага! Облапать хотите! А ну, пустите, гады!
- Тьфу! Дура! Больно надо тебя лапать! - загоготал старший.

С меня стащили свитер, кеды и гольфы, всё тщательно протрясли и прощупали - и, само собой, ничего не нашли. А командир ещё хотел, чтобы я в гольфе донесение спрятала, вот обмишурился бы!

- Ничего нет, - с досадой сказал старший. И тут мелкий взялся за конец ленты, свисающий с косы, и потянул... Пропала… Промелькнула мысль: сорву сейчас сама с себя погоны, вроде как покончила с собой, последний патрон… Не выйдет, погоны на свитере, а свитер у них в руках… Тогда выхватить шифровку раньше их и проглотить…

А через секунду, неожиданно для самой себя, я завопила:

- Только тронь мою косу своими грязными руками, ты, сопляк! Я чемпионка Ленинграда по длине косы! (Враньё.) Про меня в «Ленинских искрах» писали! (Враньё.) Это такая ценность, ты понял! Мне скоро на всесоюзный конкурс ехать, честь города защищать! (Враньё.) Если только один волос с моей головы упадёт, ты перед Ленсоветом будешь отвечать, слышишь, ты, придурок! А ну, руки прочь, ты понял? Я спрашиваю, ты понял?!

- Связываться ещё с тобой, - пробормотал мелкий. Руки он давно уже опустил.
- Придётся применить крайние методы, - задумчиво сказал старший.
- Бить эту сопливую? Не хватало руки марать! - брезгливо поморщился маленький.
- Она враг и диверсант, а с диверсантами у нас разговор короткий, - и большой принялся связывать мне руки за спиной моими же шнурками. Дело принимало неприятный оборот.

И тут у меня в голове всплыл вчерашний день, обидные слова старшего вожатого: «Возьмут в плен – я за неё не ручаюсь» - как же я обрадовалась! Вот оно! Сейчас-то я ему докажу! Пусть меня замучают и убьют, но я ничего не выдам! А он поймёт, как он ошибался, и перед всем отрядом назовёт меня самой стойкой и храброй! И, может быть, меня даже наградят какой-нибудь дурацкой дощечкой с выжиганием… посмертно…

- Сторожи её, я щас, - сказал старший и, взяв мой свитер, куда-то удалился. Мы с мелким остались одни. Помолчали. Без свитера, в сарафане с голой спиной, я оказалась мишенью для всех окрестных комаров, а руки связаны. Надо терпеть. Мелкий, хотя его никто не просил, прихлопнул комара у меня на лопатке и почти миролюбиво поинтересовался:
- Ты чё, правда чемпионка Ленинграда?
- Правда, - подтвердила я.
(Врать - так врать.)
- Ты в каком?
- В седьмой перешла.
(На самом деле в шестой.)
- Врёшь!
- Не вру. Просто рост маленький.
- Ясно. Я тоже в седьмой.

Врёт.

Ещё помолчали.
- Тебя как зовут? - опять заговорил он. Всё ясно! В доверие втирается! Думает, я такая дурочка и сейчас ему всё выложу.
- Так я тебе и сказала, жди.

Вернулся старший. Обернув правую руку моим свитером, он нёс здоровенный пук крапивы. Даже не пук, а целый сноп. Вот они, крайние методы.

- Повернись спиной, - скомандовал он, выбирая ветку.
- Коммунисты встречают пулю в лицо, - огрызнулась я. Он мне очень не нравился. Длинный, бледный, с прыщами и сальными волосами.
- Ну, в лицо - так в лицо, - не стал он возражать, замахнулся, словно сейчас и правда хлестнёт по лицу, я зажмурилась, но удар неожиданно пришёлся по голеням. Раз, другой, третий. Ничего, терпимо. Любовь Шевцова и не такое вынесла, её электрическими проводами избивали. Как-нибудь выдержу крапиву.

- Чё стоишь? – обратился он ко второму, - Возьми вот, всыпь ей по спине.
- Не буду, - насупился мелкий, - У неё руки связаны.
- Ну и что?
- А мы её бьём. Вдвоём. Хуже, чем лежачего бить.
- Делай, что приказали! Шкуру спущу! - прикрикнул старший.
Мелкий обречённо взял ветку, и они принялись обрабатывать меня с двух сторон. Руки, спина, плечи, ноги.
- Будешь говорить, гадина? - надсаживался старший, - Будешь говорить?
- Гестаповец, сволочь, фашист! Я с гестаповцами не разговариваю! – шипела я в ответ, больше всего боясь заплакать.
Мелкий молчал и совершенно не усердствовал.

Наконец старший выдохся. "Ну ты меня заколебала," - устало сказал он, отшвырнул истрепавшуюся крапиву в сторону и сел. Я тоже опустилась на землю. Кожа горела, бил озноб, руки затекли. Сколько прошло времени? Что дальше? На муравейник посадят? Ногами будут бить? Ничего не боюсь. От меня ждут донесения. Либо я его доставлю, либо погибну, как герой. Никаких «условно» и «понарошку».

Тут в поле зрения появились ещё какие-то два парня. Оба взрослые, лет по тринадцать, как моему главному мучителю. Наши?! Отобьют?! Нет, погоны синие.

- Еле нашли вас. Слышь, там полевая кухня у штаба, жрать идите, а мы вас тут сменяем, - окликнул один из них и, подойдя ближе, кивнул на меня, - Это что за чучело?
- Диверсантку поймали. Отлупили. Молчит, зараза. Придётся в штаб тащить, - и мне с мелким:
- Подымайтесь, пошли.
- Да успеешь, - ухмыльнулся второй «новый», - пошли окунёмся, покурим там, туда-сюда.
- У тебя есть? - оживился мой садист, - клёво!
И мне:
- Ну, вставай, уродина, к тебе обращаюсь.
- Да чё эту мелюзгу с собой тащить, под ногами будут путаться! - отмахнулся «новый», - Пусть этот (он кивнул на мелкого) её сторожит, сходим окунёмся, потом придёшь за ними.
- Ты слышал? - обратился гестаповец к мелкому, - Жди здесь. Головой за эту заразу отвечаешь! Сбежит - будет тебе вечером трибунал и позорная казнь. И каждый вечер. Понял?

И троица куда-то пошла, переговариваясь и гогоча.

- Куда они? - как бы безразлично поинтересовалась я у мелкого, когда голоса стали тише.
- Там озеро, - махнул он рукой.
- Большое?
- Среднее.
- И чё, купаться можно?
- Не знаю.
- Далеко?
- Метров пятьсот.

Пятьсот метров. Это шесть минут идти. Нет, надо дождаться, пока они в воду влезут, чтобы не вернулись раньше времени на шум. Пока покурят, пока разденутся - допустим, всё вместе десять минут. Пара минут уже прошла. Значит, минут через восемь можно попробовать. Блин, как время засечь, часы-то за спиной…
Я принялась считать про себя до четырёхсот восьмидесяти. Раз, два… сто одиннадцать, сто двенадцать…

- Ну ты даёшь, - произнёс вдруг мелкий.
- Даёт корова молоко, - зло ответила я, сбившись со счёта.
- Не, серьёзно. Не плакала даже. Молоток ты.
- Отвяжись, а?
Двести сорок два, двести сорок три…

Он умолк, лицо у него было грустное.

Четыреста семьдесят девять, четыреста восемьдесят. Пора.

- Слушай, - обратилась я к мелкому, - Мне отойти нужно.
- Зачем это?
- Затем. Ты тупой?
- Ааа. Ну, ладно, я отвернусь.
- Руки-то развяжи. Как я со связанными…

Он не возразил и принялся возиться со шнурками, дыша мне в спину. Наконец-то свобода. Я осторожно пошевелила кистями.
- Свитер дай, я замёрзла.
(Без свитера уходить нельзя, на нём погоны.)
- Жарко же!
- А мне холодно.

Меня и правда колотило. Мелкий протянул мне свитер, я отряхнула его и быстро оделась.
- Ну, отворачивайся уже.
- Не удерёшь?
- Ты отвернёшься, наконец?

Отвернулся.
Один бросок, руки на погоны, рвануть!..
Нет, не могу со спины.

Сбежать так?.. А толку-то! Раз он не убит, то может бежать следом и точно догонит, и всё к чёрту. Надо убивать, иначе никак.

НЕ МОГУ СО СПИНЫ!!!

Потоптавшись с минуту и кляня свою нерешительность, я пробурчала:
- Можешь поворачиваться.

А время уходит, скоро эти вернутся, у меня последний шанс, уходит время, уходит, чёрт возьми! "От связиста половина успеха зависит... Я за неё не ручаюсь..." Последняя попытка. Вперёд! Ну!!!

- Полюбуйся, что вы со мной сделали, два придурка, - плаксиво заговорила я, - Аж руки занемели. Я пианистка, между прочим. Вот будет паралич пальцев из-за вас на всю жизнь - как я буду играть?
- Так уж и паралич, - смущённо отозвался мелкий, - Покажи...

Я подошла вплотную и сунула кисти к самому его лицу. Рубцы от шнурков действительно были глубокие, красные. Одно движение, рывок, отскок… Не очень удачно, погон остался только в правой руке. Ранила.

У него брови поехали вверх.
- Сволочь… - только и сказал он, яростно бросился ко мне и схватил за плечи, - Ты убита!

Свитер был надет наизнанку. Погоны внутри. Я всё предусмотрела.

- Сволочь, - повторил он растерянно и отступил, - Я же за тебя заступался! Я тебе руки развязал! Я с тобой как с человеком, а ты!
- Военная хитрость, имею право, - объяснила я мрачно, не глядя ему в глаза.
- Сволочь, сволочь, сволочь! - тонко закричал он, - Я тебе поверил! Казнят теперь из-за тебя!

Мне было очень неловко. Ясно представился старший, с его водянистыми глазами и сальными волосами. «Шкуру спущу.» Житья ведь теперь пацану не даст до конца смены.

- Да не казнят, с чего ты взял. Ты же раненый, - попыталась я его успокоить, но сама не верила в то, что говорила, - Ну, соври, что наших много напало, и меня у тебя с боем отбили.
- Не поверят. Раз с боем и много - должны убить, а я только ранен.

Мне очень хотелось скорее смыться и оставить всю эту историю в прошлом.
- Ладно, я пошла, меня ждут давно.

- Подожди. Ты… это… всё равно победила. Молоток, я же говорил. Щас Стас с этими придёт… В общем… добей меня.
- Как - добей?
- Ну, вот так, - он кивнул на правое плечо, на котором ещё оставался погон.
- А сам?
- Сам не могу. Да и нечестно.

У него в глазах стояли слёзы. Он тоже, как и я, играл всерьёз. Никаких «условно» и «понарошку». Я отдала ему «салют». Он отсалютовал в ответ.

И тогда я добила раненого.

- Пока, - сказал он и отправился к своему командованию - отмечаться как убитый.
- Пока, - ответила я и поплелась в противоположную сторону.

Мне было всё равно, что от меня ждут донесения, всё равно, что я герой. Я брела, не разбирая дороги - мне было почти наплевать, куда. Я своими руками добила раненого. Минут через сорок наткнулась на «своих», меня проводили до штаба. Там я выковыряла из волос и блестяще расшифровала свою же шифровку о схеме охраны какого-то там объекта «Звезда-два» - память не подвела, азбука Морзе отлетала от зубов, - и пошла к вожатому делать доклад и получать новое задание. Он при виде моих пунцовых рук и ног схватился за голову и поволок меня в медпункт.

На следующий день наши войска окончательно разгромили «синих». Меня действительно наградили, и даже не перед отрядом, а перед всем лагерем на итоговой линейке. Все узнали, что я не только отлично справилась с особым сложным заданием, но и выдержала пытки, проявила отвагу и, как её там, боевую смекалку, а также уничтожила одну единицу личного состава противника. Мне вручили книгу про пионеров-героев. У меня такая уже была. И доверили высшую честь - поднятие лагерного флага.

Верёвка туго поддавалась в руках, колёсики ржаво скрежетали, флаг полз вверх, а я шептала, что даю себе честное пионерское никого не убивать. Никогда. Даже условно и понарошку.