Прощенная

 Автобус скользил по асфальтированной дороге между двух лесополос. Желтые листья срывались с высоких, изящно выгибавшихся от ветра берез и планировали под колеса автобуса. А некоторые врезались в лобовое стекло и опускались на асфальт, будто маленькие мотыльки, попав на зажженную свечу и опалив крылышки, пикировали вниз. Небо было серое, низкое и тяжелое, казалось, что вот-вот начнется дождь, но его все не было. Нина сидела у окна и бездумно смотрела на дорогу. На душе было тяжело и сыро. Хотелось тихо плакать, но слезы спрятались в уголках глаз и не хотели давать о себе знать. Автобус круто повернул, и впереди открылся давно забытый, но до боли знакомый пейзаж.
 Вскоре автобус остановился, и Нина оказалась одна перед длинной извилистой дорогой, ведущей в ее, тщательно скрытое в самый далекий уголок души, прошлое. Девушка медленно двинулась в путь и на нее, наконец, хаотично и беспорядочно, накинулись одно за другим воспоминания о ее детстве. Она продолжала идти. Лицо ее каждую новую секунду излучало то жуткую давящую грусть, то заполняющее все пространство радость, то что-то смешанное и непонятное, а порой в зеркале луж отражались лишь темно-зеленые глаза.
 ***
 Когда она впервые поняла, что у всех детей есть тетя, которую они очень любят и зовут мамой, Нина спросила у отца, почему у нее нет такой тети. Он же разъярился и закричал: «Потому что у тебя ее нет!»
Когда Нина выросла и стала многое понимать, она все чаще задавала себе этот вопрос, но все ее близкие: папа, бабушка и соседка Варвара - ставили ее перед фактом, не утруждая себя в пояснениях.
 Нет! Бабушка ее очень любила! Нина часто сидела у нее на коленях и слушала мелодичный, тихий голос. Она все свое время проводила с бабушкой, которая всегда была к ней внимательна и никогда не повышала голос. Папку же девочка видела только по вечерам: он работал комбайнером. После работы приходил домой пьяный и, в лучшем случае, ложился спать. В худшем – ругал свою мать, и Нинку вспоминал заодно. В общем, отец был, как отец, такой же, как и все отцы в деревне.
 Чем старше становилась Нина, тем чаще вспоминал о ней папка. Она ревела и пряталась в складках бабушкиного старого халата, пропахшего луком и чем-то сладким, а с возрастом, понимая, что имеет собственное мнение, стала дерзка, упряма и невыносима, и нередко за это от отца. Бабушка же не смела влезать, и лишь тихо успокаивала разгоряченную девицу и гладила ее побои. Нина большего и не требовала.
 ***
 Она все шла и шла вдоль однобоких, наклонившихся хат и таких же заборов, смотрела на изредка попадающийся серенький дым, выходивший из краснокирпичных печных труб, который рвался на части и разлетался под неуправляемым и не имевшим единого направления ветром. Она в последний раз завернула, прошла по хлипкому мостику через давно запруженный ручеек, поднялась по сырой тропке и оказалась у дощатого забора. Напротив нее стоял дом, в котором она прожила долгих четырнадцать лет и который по своей же воле покинула, а возвращалась к нему лишь в редких уютных снах. О, как мечтала она о том, чтобы в нем горел сейчас теплый, приветливый свет! Нина с трудом открыла калитку и, грязнув в земле, пробралась к двери. Она была незаперта.
 Чувства переполняли ее душу, ведь она перешагнула через восемь лет своей прошлой жизни и оказалась в детстве. В террасе пахло сыростью и плесенью. Ветер, завывал через щели в оконной раме. Она прошла в кухню и сердце ее застыло. Перед ней стояла женщина в черном теплом платке, выцветшем платье в мелкий цветочек, в шерстяных носках, галошах и накинутом на плечи старомодном пальто. Из платка выбивались седые волосы, а морщинки на лице старили ее еще больше. Она поливала столетник в горшке, и явно не ожидала ничьего прихода. Оторвав глаза от горшка, она слегка развернулась и через плечо вопросительно посмотрела на Нину.
- Здравствуйте! - неуверенно прошептала Нинка, боясь нарушить тишину.
- Здрасьте! – Чуть уверенней произнесла женщина и добавила, - А Вы к кому?
-Я? А я к хозяйке дома.
- Ааа… К Ирине Яковне? Так опоздали Вы. Умерла она. Весной. Земля ей пухом, - с грустью в глазах сказала незнакомая женщина.
- Умерла? – глаза Нины наполнились слезами, а сердце глухо забилось от услышанного.
- А вы кто ей будете то?
- Я? Я, я внучка ее, Нина.
- Так нет у нее внучки то… Нинка? Неужто?
 Крепкие объятья, то ли горькие от воспоминаний, то ли радостные от встречи слезы и странно счастливый смех оживили кухню.
- А старую бабку Варвару Андреевну ты и не узнала сразу поди? – со смехом в глазах бодро спросила женщина. И тут же с необузданной грустью, - Не ждала уж тебя, не ждала… А Яковна то все плакала, плакала, так и умела в слезах. Горько ей было, - на выдохе сказала она, - Горько! Ой, чёй-то я? Заходи в дом! Щас я печь растоплю, чай поставлю. Я здесь уж и не топила уже. Толку то? Дрова только переводить. Я так зайду, посмотрю, поплачу, цветок вон ее полью, да и восвояси. Я щас за чайником то сбегаю!? А ты проходи, проходи!
 ***
 За окном резкий, порывистый ветер сменился мягким, до костей пронизывающим дождем. В комнате было темно и тихо, лишь тень от голых кустов блуждала из стороны в сторону по стене и часто тикали ходики. Нина сидела посреди комнаты на стуле, и по ее щекам лились густые, тоскливые, соленые ручейки. Она смотрела в окно и изредка по-детски вытирала рукой слезы. Он думала о том дне, когда покинула эту богом забытую деревню и отправилась туда, куда подсказывало ее сердце: вперед, подальше от этого ненавистного, разлагающегося деревенского общества. Как сейчас была осень, только дождь был сильнее, а деревья и кусты казались совсем безжизненными.
 В тот день она сильно поругалась с отцом, и он ее выгнал. Она же, собрав свои немногочисленные вещи и кинув ему в лицо, что сама уходит, выбежала на поруганье ночному дождю и скрылась за поворотом дороги.
 Когда Ирина Яковна вернулась домой от Варвары, отец Нинки уже валялся в пьяном забытье, а ее самой не было. Бабушка подумала, что девочка не захотела сидеть с отцом и ушла ночевать к подружке. Утром же, добудившись до сына, она узнала, что Нина больше не вернется. Горя ее не было конца.
 ***
- Нина! Да ты что, плачешь? Ну, что ты? Не надо! Видишь, как хорошо: вернулась. Все теперь по старому пойдет, хозяйство наладишь. Ты еще замуж то не вышла? – и не дождавшись ответа, Варвара продолжала – Мужика тебе путевого найдем, у нас тут есть хорошие, детями обзаведетесь…
 Варвара все говорила и говорила, а Нина, сидя за круглым столом, медленно втягивала в себя крепкий мятный чай и думала, как сказать бабе Варваре о том, что не собирается она оставаться здесь ни при каких условиях. Она приехала за прощением бабушки – женщины, которую любила и уважала, и перед которой чувствовала неизгладимую вину. Вину, которая мешала Нине жить спокойно и размеренно там, где ей хотелось. А на такую жертву, как остаться здесь и вернуться к тому. От чего она убежала восемь лет назад она не решалась. И сейчас, когда огромный низкий абажур распространял широкое кольцо света и тепла, Варварин тихий мечтательный голос ласкал слух, а все вокруг радовало глаз, Нина уже была не так уверенна, что сможет вновь покинуть это место.
- Я уеду завтра, - тихий, задумчивый, но уверенный голос прервал речь строившей планы бабы Варвары. – Прости, не могу я здесь. Только на кладбище схожу и поеду, сразу поеду. Не могу я здесь.
Варвара замолчала и, опустив глаза, начала пить чай. И стало совсем непонятно: обиделась ли она или просто задумалась. Но было видно, что это известие сильно расстроило одинокую бабу Варвару.
 ***
 Утром, когда солнце только встало, Нина собрала последние осенние цветы и отправилась по узенькой, сырой стежке к месту, где теперь жили ее самые близкие: папа и бабушка.
Облака закрывали почти все небо и лишь иногда уже не такие теплые лучи солнца прорывались сквозь тучи. Все громче и громче был слышен крик грачей, которые не так скоро, но собирались отлетать. Все громче и громче билось сердце Нины, которая вновь собиралась покинуть деревню. Светлые, теплые воспоминания боролись в ее голове с мрачными мыслями о прошлом. Она не знала, как ей поступить: сердце ее хотело остаться здесь, в родном доме, а рассудок уговаривал бежать опрометью.
 Как здесь было красиво! Красиво по-своему, может быть, непонятно красиво для других, городских. Но не для нее, девушки, которая ощущала себя частицей природы, любила и понимала ее, жила и чувствовала вместе с ней, сама не осознавая того, но которая бежала из родных мест, боясь стать недалекой, испорченной и несчастной в этом глухом и вымершем месте, деревеньке на краю света.
Низенькая черная оградка, лавочка, маленький столик, два креста и одинокие, давно отцветшие стебли ромашки – вот новая обитель двух тел близких ей людей. Ей не хотелось плакать. Ей хотелось выть! Выть от безысходности, боли; выть, потому что хочется, потому что душе надо. Она упала на колени перед могилами, и землю оросил теплый, соленый дождь. Казалось, что его ждали все, будто так и должно было быть.
 Бабушка ее простила. Она знала это теперь, потому что на сердце стало легче, потому что она готова была покинуть это место, покинуть, зная что она еще сюда вернется, вернется, чтобы никогда не покинуть его, чтобы точно знать, что тело ее будет принадлежать земле, которую она любит, а душа – никому.
Теперь ей было все равно, кто ее мать. Наверное, она сделала что-то ужасное, раз даже бабушка молчала о ней. Нет, Нина не винила никого. Она просто знала, что истинная мать та, которая воспитала. И перед той настоящей матерью она теперь ни в чем не виновата, потому что вина есть до тех пор, пока ее помнят.
 ***
 Автобус спешил по асфальтированной дороге между двух лесополос. Последние желтые листья срывались с высоких, уставших от ветра берез и пикировали под колеса автобуса. Некоторые врезались в лобовое стекло и прилипали, но новый поток ветра срывал их, и они кружились, будто маленькие девочки с легкостью танцевали вальс. Небо было серое и низкое. Но в этой осенней погоде было что-то новое, светлое и легкое. И все знали, что дождя сегодня уже не будет. Нина сидела у окна и бездумно смотрела на дорогу. На душе было спокойно и тихо. Хотелось дышать полной грудью и радоваться жизнью.