Этого не было

Человек выбегает в пыль, в струю уличных людей. Минует их, задыхаясь от страха и выхлопных газов. Бежит до своей машины. Кто за рулем? Он или доктор? Трудно сказать. Он сказать бы точно не смог. Возможно, доктор бы смог, если бы…
Впрочем, доктор слишком далеко.

Человек смотрит на пролетающие дымчатые узоры. На стекле появляются капли - то ли дождь, то ли прохожие плюются вслед. В его позорное лицо, в его позорное лобовое стекло. Машина мчится, летит, несется. Она едет. А он сидит в машине и ничего не думает.

На промежутке между рекой и дорогой растет трава. Там бегала девушка. Там хорошо. Лето как будто перечеркнула гроза. Пыльное, сутулое небо. Гром. Дождь. Все-таки дождь.

Покачивается створка ворот. Сетка-рабица порвана и заржавела. Качается, качается от ветра, а там трава. Как будто трава не знает, что растет за забором. Растет себе.

Он выбежал на улицу, в дождь, в пасмурные тучи. Доктор помахал ему рукой. Доктор похож на хриплую галку. Доктор заботится обо всех, даже если не просят. Вот и теперь он сел за руль. Машина катит по гравию, шуршит шинами. Машина как сон. Все как сон.

Река не блестит, потому что гроза. Блестят только молнии. О, как они одиноки там, в тишине. А доктор… Что доктор? Доктор стоит на берегу. Он дышит полной грудью. Он здоров. У него розовые щеки и усатый вид. Он полон сострадания. Он любит свежий воздух.

Когда он выбежал из кафе, Анна была уже в машине. Она не смотрела. Что она понимает? Ничего. Никто не мог бы понять, разве что доктор. Доктор, почувствовав на себе его взгляд, махнул несколько раз рукой. Анна фыркнула.
Он всю дорогу смотрел на белые полоски. Машина ест их. Она любит их. А вот полоски похожи на азбуку Морзе. Им все равно. Просто льются по дороге. Припевают эти полоски. Живут и в ус не дуют.

Там есть поле, оно огромное, оно тянется от дороги до самой реки. А у реки есть обрыв. Трава на поле никому не нужна. Ее не косят, даже не стригут. Он мог бы разрешить, но не хочет.

Прошло время любимой Юли. Теперь это запущенная Юля, как английский сад. Он так и сказал Анне: вот здесь моя запущенная Юля, на этом поле. Трава – это Юля. Полулюбимая-полузапущенная. Всё, что осталось от Юли. Анна хихикала в ответ. У Анны аллергия на пыльцу. А с Юлей она не была знакома, она видит только лопухи и рогоз.

Он застыл, когда вспомнил Юлю. Как это было давно…

Он тогда выбежал из кафе. Она стояла на дороге и плакала. Люди оборачивались. Разве можно плакать на дороге? Фу, молодой человек… Он схватил ее, поднял, потащил. Он говорил, он кричал ей на ухо, пока они не добрались до машины. Доктор махал рукой. Он все махал, а нужно было ехать. "Хватит махать". Это Юля сказала. Она все плакала, и ее слезы отрывались от щек и прилипали к окнам изнутри. "Это дождь", она говорила. "Такой мой дождь".

Это дождь, послушно повторял он. Просто дождь. "Смотри на эти белые полосочки. Как азбука Морзе". Он стал смотреть. Пусть лучше туда, чем на ее сорокалетние руки.

Она бегала по полю, ловила в руки капли и почти перестала плакать. Анна осталась в машине. Она не любила огороженные пространства. А поле было за забором.

Это я, кричала она. Я – твоя любимая Юля. Поле – это я. Он стоял, наблюдал. Его любимая Юля.
 
Сорокалетняя женщина хотела взлететь. Она неуклюже прыгала в траве, мокрая от дождя. Как какой-то птенец, честное слово.

Она же умела плавать. Он теперь точно вспомнил. Она умела плавать, даже однажды переплывала реку на спор.
 
Он дал ей возможность почувствовать себя молодой. Он прыгал с ней. Он обнял ее в воздухе. Он погрузился в ее волосы. Он выкинул ее в реку. Он смотрел сверху на темную воду. Молнии блестели. Было тихо.

Анна крикнула, что пора возвращаться в город. Доктор хлопнул себя по груди и глубоко вздохнул напоследок. Нескоро еще надышится рекой. Доктор ушел к машине. А он стоял на обрыве. Почему ей было сорок? Ну пусть бы она была молода… Тогда бы не пришлось так. Он знал, что Юля была рада. Он на миг почувствовал тогда ее восторг. Он хранил ее мурашки под свитером. Он все помнил.

Моя заброшенная Юля.