Двое в лодке

Эту женщину Катерина в первый раз услышала, а не увидела.
-Але, Толю можно?
- Его нет, позвоните после семи, - рука с трубкой потянулась к аппарату, но резкий девичий голос продолжал настойчиво верещать. Пришлось трубку опять прижать к уху.
- Это, наверное, Екатерина Михайловна?
- Да, кто это? Что вы хотели?
- Ну, как, мы с Толиком столько уже знакомы, а с вами – нет!
- И что?
- Ой, ну как же, надо познакомиться!
Катерина посуровела:
- Придет время – познакомимся!
Но женщина с той стороны упорно не сдавала позиции, посыпались восклицания, где имя Анатолия чередовалось с «давно хотела», «ваша семья».
- Милая, я вас не знаю и не могу с незнакомым человек обсуждать ни свою семью, ни сына. Извините, до свидания.
Катерина положила трубку, пожала раздраженно плечами – надо же, какая настырная – и до вечера – нет, нет, да передергивалась будто от неудобства. Но впечатления дня наложились на разговор, и он, за незначительностью, рассеялся.
Знала бы Катерина, что за знак ей был подан!
Через неделю вдовая Александра, с полгода назад приютившая в своей полупустой квартире вернувшегося из армии племянника, помогая снять пальто заскочившей в гости сестре, возбужденным шепотом, хотя никого, кроме них двоих, в квартире не было, сообщила:
- У Толи - представляешь? – девушка появилась, зовут Генриетта.
Только Катерина раскрыла рот поделиться о звонке, оставившем такой неприятный осадок, как в дверь позвонили, и на пороге появилась худенькая, невысокая и неимоверно веснушчатая. Увидав Катерину, девушка растянула крупный рот в улыбке:
- А Толи нет? Мы договорились, что я вечером за ним зайду.

Пока молодые бегали на свидание, никаких претензий к подружке сына у Катерины не было. Да, невзрачненькая (чисто - серый воробышек), если и смотрит что по «телику», так это «А ну-ка, девушки!», да, из неблагополучной семьи (уличив жену в неверности, отец Генриетты оставил «изменщице» и дочерям двухкомнатную «хрущевку», уехал в деревню к матери и там потихоньку спивался). Отца сестрам замещал шкафообразный Слава, всего лет на 10 старше самой Генриетты, добродушный спортсмен, снисходительно принимавший любовь со скандалами пополам от своей уже увядающей, но энергичной «хозяйки». Та занималась рыночной торговлей; имела поставщиков-«челноков» и торговала на одной из крупнейших барахолок города.
Из недомолвок сына Катерина поняла, что в первый же вечер их знакомства Генриетта улеглась с ним в постель, и что сын был у нее не первый. Но что делать? Времена меняются – что было недопустимо во времена Катерининой молодости, сейчас – норма.
А как-то Александра показала сестре «самиздатовскую», напечатанную на машинке книгу с такими непотребными текстами, что Катерина аж задохнулась от возмущения. Книга была принесена Анатолию Генриеттой. Вот тут-то до Катерины и стала доходить причина сыновней тяги к этой женщине.
Заставил призадуматься приход к ним домой Генриеттиной матери – Риты. Родители влюбленных не были знакомы меж собой даже и по телефону. И вдруг однажды в воскресное утро мать Генриетты предстала на пороге квартиры Толиных родителей и предложила обговорить дальнейшую судьбу детей, в частности, свадьбу.
- А что, - огорошенная таким сходством матери и дочери в манере знакомиться промямлила Катерина, - они женятся? Мне Толик ничего не говорил…
В мыслях же пронеслось: «Надо же, раньше к родителям невесты сватов засылали, теперь не стесняются наоборот…».
Не с такими бы семейными установками хотелось, конечно, невестку Катерине. Но... Как говорится, «сердцу не прикажешь».

А после подачи заявления в ЗАГС будущую невестку как будто подменили. Раньше она все норовила спрятаться за Толикино плечо и улыбалась оттуда радостной, от уха до уха, улыбкой, теперь, откуда что взялось! - властные нотки в голосе, уверенная походка, указующий перст, никакого сомнения в интонациях: «Я сказала!»
Катерина успокаивала себя и мужа:
- Да ладно! Не торопится помочь по дому – молодая еще. По телевизору смотрит одну чушь – где и кому ей было вкус развивать? Толька со своим «Не удобно как-то» всех впереди себя пропустит, а эта знает, чего хочет. Похоже – локомотив в юбке. Пусть их! Лишь бы любили друг друга.
Но душа была не на месте.
Сыграли свадьбу. Молодые укатили в город, где невестка училась на курсах продавцов. Толя устроился мастером на завод. Через профком получили комнату в общежитии. Письма родителям от Анатолия шли аккуратно.
Рита мгновенно забыла дорогу к сватам, не звонила и никак себя не проявляла. Будто сбыла с рук лежалый товар…
Как-то в апреле Анатолий приехал в гости.
- Ты чего такой подряпанный? – удивилась мать, оглядывая сына после объятий.
- А! С полки в вагоне ночью свалился.
Только сели ужинать – междугородний звонок. Сын взял трубку и – почернел:
- Хорошо, ладно, не сейчас, я устал. Всё-всё! – и трубка почти брошена на рычаг.
- Кто это?
- Генриетта.
- Что у вас такое?
- Ой, мам, потом!
Ага! Похоже ссадины на лице не из-за падения в поезде. «Это еще не хватало – драки с женой», - подумалось Катерине. Но промолчала – видела, как медленно к сыну возвращается самообладание.
Анатолий рассказал все сам, проводив на поезд жену, прилетевшую в следующий же вечер и два дня не отпускавшую мужа от себя ни на минуту.
Поведанная история была грязная. Неукротимая Генриетта оказалась никудышной женой…
- Почему ты мне всё это не рассказал сразу, по приезду?.. Разве можно такое прощать? Как жить дальше с этим? Сможешь ли? – увещевала мать сына, прекрасно осознавая, что исправить уже ничего нельзя. Семья дала капитальную трещину.
Через полгода молодые вернулись в родной город. Генриетта была на седьмом месяце. Толя опять пошел на свой родной завод, поселились в общежитии.
Родился Юрочка – громкоголосый и рыжий, лицом в мать
Шли месяцы. Семейная жизнь у молодых явно не клеилась.
Растрепанная Генриетта, редко встречавшая мужа готовым ужином, капризничала и срывалась на крик, жаловалась на усталость и беспокойство малыша. Приготовление ужина, простирывание замоченных женой пеленок – всё это «поручалось» мужу. Анатолий стал часто наведываться после работы в родительский дом:
- Мам, я у вас поем?
А после ужина укладывался с газетой на диван, и как не урезонивала его мать – уходил лишь часа через полтора-два.
Но были и радостные минуты в семье Анатолия: с приходом гостей. Генриетта оживлялась, прихорашивалась. На столе появлялась бутылка, нехитрая снедь… Только заканчивалось застолье обыкновенно скандалом. Чуть захмелев, Генриетта теряла остатки сдержанности – чехвостила Анатолия за малые заработки, за убогое жильё. Увещевать - бесполезно, она от урезониваний лишь больше распалялась, поднимался крик, а если муж спасался в коридор, то вслед ему открывалась настежь дверь их комнаты, и уже всему этажу было слышно, какого она мнения о муже и его достоинствах.
Катерина, слушая рассказы вахтерш об очередном скандале с участием Генриетты, только вздыхала. Что тут поделаешь? Баба бесится из-за не оправдавшихся надежд. Ей бы хотелось более расторопного и хваткого мужа. Из головы не шла фраза, брошенная сватьей Ритой на следующий после свадьбы день: «Свадьба себя не оправдала». «Фафа любов?!» - как выражался знаменитый мим в рыжем балахоне. Выгода! Замужество и для Генриетты, и для её мамаши было элементарной сделкой, а раз сделка не удалась, то и партнер – не нужен.
А потом Рита осуществила свою заветную мечту – «уехать из этой долбанной России». Квартира была оставлена старшей дочери, но прописывать туда Анатолия Рита Генриетте не посоветовала. Но пока Анатолий был единственным ее кормильцем, расставаться с ним Генриетте было не резон, поэтому – худо-бедно, но семья держалась.
А потом малыш подрос. Его устроили в ясли, и Генриетта пошла по стопам матери – торговать на рынке. Своих поставщиков Рита «завестила» дочери, и дела у Генриетты пошли как нельзя лучше. В семье быстро появились приличные деньги. Торговля на рынке – занятие специфическое. Целый день на ногах, с приклеенной улыбкой, в окружении толпы, чуть зазевался - что-нибудь сопрут. Сплошной стресс! Все чаще Генриетта стала возвращаться с работы «под мухой».
Нередко теперь Анатолий со взятым из яслей малышом возвращался в темную, пустую квартиру, к холодной плите, не имея представления, где жена и когда вернется. Наскоро поужинав, замочив детские влажные колготки и уложив Юрочку, отправлялся он искать свою благоверную и находил где-нибудь в теплой компании, пьяненькую, добрую, если был удачный день, или размазывающую тушь по щекам и постепенно впадающую в ярость, если торговалось так себе или что-нибудь украли с прилавка. Завидев мужа, Генриетта недовольно хмурилась, а следом начинала «возбухать»: почему она «должна содержать и себя, и ребенка, и его – обалдуя», а «он, вместо того, чтобы уважить жену, дать ей отдохнуть – портит такую хорошую компанию». Играя желваками, Анатолий уводил упирающуюся жену, разговаривать с нею в такие минуты было – себе дороже:
- Что ты пришел? Люди гуляли, тебя не трогали. Кто ты такой? Что ты из себя представляешь? Разве настоящий мужчина может сидеть на шее у жены? – неслось по улице, пока они добирались до дома.
С тревогой наблюдала Катерина за всеми этими делами. Ясно же было, куда эта лодка плывет. Генриетта не только по характеру лидерствовала в семье, она действительно обеспечивала масло на тот хлеб, что зарабатывался Анатолием. Сможет ли Анатолий смириться и привыкнуть к зависимости от жены и к ее упрекам? И еще была одна нешуточная опасность. Зная, как неукротима и безудержна невестка в ярости, Катерина всерьез опасалась, как бы та, во хмелю, не набросилась однажды в пылу ссоры на мужа не с наманикюренными ногтями, а ухватив что-нибудь более опасное…
И когда однажды вечером сын появился на пороге с небольшим чемоданчиком, она молча, сдерживая слезы, взяла этот чемоданчик и поставила в угол.

Прошло полгода. Генриетта возвращалась из месячной поездки за границу, где она с Юриком гостила у матери.
- Пап, ты меня на вокзал подбросишь? Встретим их, ладно?
- Какой разговор – я и сам уже по внуку соскучился, - с охотой согласился Вова, муж Катерины.
В старенький «москвич» сын втиснулся с огромным букетом, смущенно улыбаясь.
- Как это понимать? – спросила Катерина, отец тоже заинтересовано взглянул на сына.
- Да ладно, мам, надоело мне бобылем ходить. Надо возвращаться. И Юрку опять же жалко.
В душе Катерина одобрила бы такой поворот, да только… Навряд ли надолго это. Не переделать ни того, ни другого. Генриетта могла бы около себя терпеть или более успешного, чем она, или покорного «подкаблучника», готового следовать любому ее указанию. Или, того, кто «по милу хорош», кого бы она боялась потерять, потому что жить не смогла – страстно любимого. Анатолий ни в одну из этих рамок не вписывался и вписываться не желал или … не мог. Поэтому…
И действительно, еще через две недели поздно ночью Анатолий снова молча вошел в квартиру, где вырос, и больше о возврате к Генриетте никогда не заговаривал…