Память Шута

***

Только мне приснись
Как сейчас приснилась
Словно снова в жизнь
Ты мою спустилась…
Только дай забыть,
Что ушла ты прочь
Блять, не погасить
Мне луною ночь
Можно, я умру
Станет очень тихо
Стынут на ветру
И орут так лихо…

Из несохранившегося…

Ой, мамочки, плохо-то как… Ну вот скажите, какого-растакого меня в город понесло? Так хорошо по деревням ездили, никому не мешали, так нет же… Вот, всё, добегался… босиком по камням городским… домышковался… О-ох, а ведь предупреждали тебя, Дурня, не суйся, подожди, до завтра подожди, поздно уже… Вот не доползу до лагеря, как пить дать, не доползу… И не найдёт меня никто… Это я – Дурень… А они – умные… все… не полезут… Ой, больно, до чего же больно… Ни за грош ведь пропаду…

Шут упрямо полз по тропинке, оставляя за собой кровавый след. Колпак чудом удерживался на голове, но бубенцы не звенели. Шут стонал, бормотал что-то в бреду, тряс головой, но полз. Тропинка кончилась, упёршись в редкой колючести кустарник. Сознание уплывало в сторону, ему уже только казалось, что он ползёт куда-то, но он просто лежал в стылой осенней грязи. Он помотал головой, пытаясь разогнать плавающий в ней туман. Ползти, ползти надо. Куда? Стой, Дурень, стой… замри… Со стороны лагеря доносились крики, звон металла… дикий хохот… истошные женские крики… Скульд, девочка… Что, что там…

Шут встал. Он не знал, сколько прошло времени, в голове было пусто, как в бутылке после попойки. Земля была где-то ненормально далеко. Он покачнулся, но устоял. Сделал один шаг… другой… упал. Снова попытался встать. Приподнялся на руках, охнул, свалился на землю. Ползи, Шут, ползи… надо… нет, не могу… не могу… помереть, помереть хоть дайте спокойно!.. Нет, не дадут. Ползи, Дурень. Больно – ползи, в глазах темно – ползи, помрёшь – всё равно ползи… Жизнь в дороге, смерть в дороге… Большой дороге, средней, малой… Ползи, тебе говорят!.. А то… а то… хуже будет… куда уж хуже-то, некуда… сдохнуть, и то нельзя, что ж за жизнь такая… жил как собака, так хоть сдохнуть-то, сдохнуть-то по-человечески… Ой, мамочки, что ж это делается!.. Это вокруг темно или у меня в глазах темнеет… Смотри, мразь, смотри!.. Не уйди ты в город, может, не было бы ничего… Смотри, Дурень, запоминай… Живи… Скульд, девочка моя…

Трупы, трупы, трупы… Вороньё… Откуда слететься успели? Ворон – птица гордая, бойни не будет – не полетит… Шут, шатаясь, зажимая руками рану, бродил среди мёртвых тел. Поднял лицо к равнодушному небу, расхохотался… Встряхнул головой… Бубенцы вызванивали какую-то дикую мелодию, дребезжали. Шут стащил колпак с головы, растерянно посмотрел на него, одел обратно.

Девушка была страшно изуродована. Шут не отрываясь смотрел в некогда прекрасное лицо, потом упал на колени. Слёзы текли по лицу, промывая дорожки в запёкшейся коркой крови. Своей, чужой… Слёзы…

Вот, Дурень, смотри… Опять – мордой в кровь, опять, снова, как всегда… По крови, по колено в крови, по пояс… Сколько? Сколько ещё? Не могу, не могу больше! Сдохнуть дайте, сдохнуть, растворится, не-быть! В любую преисподнюю, в любую, хоть к Дьяволу, хоть к шайтану, хоть к Яме, в яму… Помереть дайте! Они – почему? Зачем? Они – что сделали?!! Ой, больно, больно! Помру сейчас, помру, хорошо-то как… Умирай, Дурень, умирай… Ну же… Мамочки… Страшно? Нет, нет, что может быть страшнее… вот этого… Как у Дурня-Дурака… обрывается строка… До свиданья, все кто рядом… Встретимся… через века…

***

Кто сам придёт, тот и рядом ляжет.
Пока в постель, а потом – в землю.
Но есть глаза, за которые умру.
За них, я всё забуду, всех оставлю.
Его руки сильнее, его рот слаще,
Его шёпот сводит с ума как тростниковый плеск
К нему стремлюсь и у ног его забываюсь

Из сохранившегося

Вот уже неделю Шута ночами мучили кошмары. Утром он ничего не помнил, просыпаясь в полной уверенности, что ему не снилось ничего. То есть совсем ничего. Кричал во сне? Да что вы, это не я кричал. Кто? Да вот хотя бы Призрак. Трубадур, случайно прибившийся к комедиантам пару селений назад, хмурился и ночами пытался ворожить над Шутом. Получалось плохо. Шут утихал, но не больше чем на полчаса. На следующее утро всё повторялось снова. Шут бледнел, худел, хотя, казалось, было уже некуда. В эти дни он шутил больше обычного. Все смеялись. До следующей ночи.

Вот уже неделю она не спала. Сидела у постели Шута, вытирала с его лба испарину, слушала сбивчивое дыхание. Забившись в угол, умоляющими глазами смотрела на Призрака, который не бросал свои заклинания. Дескать, хуже не будет. И каждый вечер, когда все уже поели но ещё не легли, пыталась выспросить у Шута, что же с ним происходит. Тот, похоже, знал, но отмалчивался. Да не было у меня никаких кошмаров, я тебе говорю! А я говорю, не было! Почудилось вам. Ага, вот так вот всем и почудилось. Сразу. Ну девочка моя, ну что ты, ну не плачь, не надо, всё хорошо, я тебе клянусь. Всё хорошо.

Она улыбнулась сквозь слёзы. Всё. Будет. Хорошо. Рано или поздно, так или иначе… Как же хочется в это верить… Уличная танцовщица, она никогда не понимала, что это такое – любовь, о которой поют бродячие трубадуры. Любовь – это когда стражник в тёмной подворотне рядом с караулкой, пыхтя и торопясь, как бы начальство не застукало. И монета потом. Это было противно, но за это платили. Хорошо платили – в маленьком городке совсем не было конкуренток… А потом… Она уже не помнила, почему оказалась именно в этой труппе. Наверное, ей было просто всё равно.

И уже совсем потом появился Он. Сильный, но нежный. Любящий. Как же она его любила! До бреда, до боли, до дрожи во всем теле. Всё будет хорошо, всё обязательно будет хорошо. Осень сейчас, серо, тускло… Вот и снится чушь всякая… Но это ничего, это пройдёт, это обязательно пройдёт, не может не пройти… Потому что иначе я потеряю тебя… Я не могу, не могу… Нет, никогда! Лучше умереть! Пусть, пусть ты бормочешь во сне чьё-то чужое имя, не наше, северное имя, пусть, обнимая меня, ты думаешь о ней… той… кем, кем она была тебе?!.. но ты здесь, рядом, ты не уйдёшь, потому что идти тебе некуда, и мне некуда, потому что той, далёкой, нет уже давно… и хорошо, что нет, потому что иначе ты был бы не здесь, а там… Что же это я несу, Боги милостивые… Пусть была бы жива, пусть… Ты бы был счастлив с ней… Думаешь, не замечаю, да? Ты здесь только потому, что тебе все равно где быть, и на меня ты плевать хотел… нет, нет, хорошо, что она давно уже мертва, иначе я бы сама, своими руками убила бы её… Почему, ну почему я не встретила тебя раньше… И не было бы её, той, которой нет, но которая есть, есть потому что её уже нет… Тише, тише, все пройдёт, скоро рассвет, скоро ты проснёшься и опять забудешь… если конечно ты действительно не помнишь…

***

Снова полночь – слышу тихий голос,
Шепчет имя, манит и зовёт меня…
Все помнить
И жаждать
Любви, но быть распятым ею,
И мчаться
К безумью,
Услышав голос…
Ровно полночь – снова тень идёт ко мне…

Призрак

На самом деле он всё помнил. Отлично знал, что с ним происходит. Только вот рассказывать никому не собирался. Вылезая из палатки, он заметил больше обычного хмурого Призрака и проклял про себя тот день, когда они подобрали этого недоделанного скальда. Вернее даже не подобрали… Пара слов, три песни, улыбочка – и вот уже две недели тащится рядом, как будто так оно и надо. И ладно, и пусть его тащится, не жалко, опять же народу собирается не в пример больше, чем раньше, денег больше, и вообще, вместе веселее… И талант у длинного, вечно чем-то недовольного скальда был несомненный… Вот был бы он не скальдом, а трубадуром здешним! И чего его понесло от родных фиордов на юг? Кто его знает, о чем он слышал, что видел, а о чем ему руны сказали. Шут было понадеялся, что здесь, где Одина вспоминали разве что священники в страшных снах, рунная волшба действовать не будет… Ага, размечтался! Как же! Эриль – он эриль и есть. А верят вокруг в Одина или нет, его мало волнует.

Кошмары и впрямь уходили. На время. И возвращались – всегда. Потом было только хуже. Этим нужно переболеть, просто – переболеть. Переждать. Пережить. Осень, всё осень… Скорей бы уж она заканчивалась, проклятая. А то шрамы ноют. Всякие… И вообще – не этот ли эриль его тогда подобрал? Этот ведь тоже – скальд Идунн. Чтоб ему пусто было! Не мог у той деревни на денёк попозже появиться! Когда они бы уже давно её проехали. То есть вообще-то того, что скальд, если что и знает, расскажет, бояться не надо было. Призрак даже в хорошем настроении редко говорил больше двух слов в час, только пел. И то потом пел не он, а остальная труппа. Молчун, понимаешь. Сейчас опять приставать будет, что да как. Что-то он разговорчив больно стал. А тут ещё город этот… Не надо было к этой труппе пристраиваться… Только кто ж знал, что они тоже по старой дороге ездят. Тут как раз деревень много, селяне представления в охотку смотрят, опять же, им много не надо. А по новой дороге города одни, публика там избалованная, конкурентов много… Не, ну её к турсам. Денег меньше, зато головной боли меньше. Хотя это кому как. Ему например головной боли только прибавилось. Только уснёшь, и сразу видишь лица, голоса… Как живые… Скульд… А потом – та поляна… И трупы, трупы… И голос: что ты можешь сделать теперь, когда они мертвы? Противный такой голосок… На мой смахивает… Действительно, что я могу сделать? Зачем ты живёшь, глупый паяц, кому ты нужен теперь, Дурень?

То есть нужен. Ещё как. Бедная девочка, ей-то за что? Вот не повезло. Я ведь всё равно уйду, уйду, пока не привязался, пока не случилось ещё чего-нибудь такого… Спасибо, насмотрелся, хватило… На всю жизнь чудом спасённую хватило. Я, понимаешь, уйду, а она – останется. Или ещё хуже – за мной пойдёт. Не со мной, а за мной. Тенью. И пропадёт в первом же лесу, где, как известно, разбойники водятся. А за таких вот красавиц молоденьких на рабских рынках ох и хорошо платят… Нет, всё, хватит, пора с этим заканчивать… Ага, как же… Только собираешься сказать, что мол все, подруга, хватит, и вообще меня невеста ждет, а она глазищами своими посмотрит, и – все. Язык немеет, а руки сами обнять тянутся.

***

Дай мне сойти с ума
Ведь с безумца и спроса нет
Дай мне хоть раз сломать
Этот слишком нормальный свет…

Допросившийся

Ага, уйдёшь ты – проворчал про себя Призрак. Как же. Уйдёт он, понимаешь. Куда, интересно, собрался? Хоть одна труппа, с которой ты ещё не работал, есть? Сомневаюсь я что-то, ох и сомневаюсь. Останешься как миленький. Выбора у тебя другого нет. Кошмары его, бедного, замучили… А вот нечего прошлым жить, нечего. Ещё и не такое начнется. Такие вот страдальцы тоской своей немереной кладбища целые поднимали. А мы разбирайся. Нет уж, всё, хватит. Я тебя зачем лечил? Вот за этим самым. Так что останешься, не отвертишься.

Шут осторожно выглянул из палатки и бочком, бочком начал пробираться к вёдрам с водой. Ага, разбежался. От меня, приятель, не скроешься. Шут, тоже мне. Дурень, он Дурень и есть. Ох ты, неужто прям сейчас слинять собрался? Ах, город ему проходить не хочется! Нет, вы посмотрите на этого героя!
- Ты куда это собрался? – вкрадчиво осведомился скальд.
- Я… э-э… в лес… А тебе-то какое дело?! – запоздало возмутился Шут, кляня про себя всё и вся.
- Мне – дело. Очень даже большое. Никак уж не меньше тебя. – Веско заявил Призрак. – И зачем же тебе в лес? Ты говори, говори, не стесняйся.
- Ну зачем люди в лес ходят? Ты, Призрак, будто младенец несмышлёный.
- Ну да. – Хмыкнул скальд. – Конечно. Я, значит, младенец, а ты – старик. Мудрый, аж жутко становится. Ты вообще соображаешь, что делаешь?! – Призрак чуть не сорвался на крик.
- А что? – Испугался Шут.
- Как что?! Да тебя одного, да еще здесь, памятью задавит. Сдохнешь ты, и всё.
- Правда? Да я, если хочешь знать, сдохнуть мечтаю просто!
- Так. Ясно. Помутнение мозгов на почве вселенской скорби. Лучше кому будет?
- Мне.
- Ой ли? А если подумать?
- Чего тут думать-то?
- А если хорошо подумать?
Шут пожал плечами.
- А если головой подумать? Ты вот что. Шагом марш в палатку и думай. Учись. А то стыдно. Взрослый парень, а как мозгами чуть-чуть пошевелить…
Шут ошалело смотрел на скальда. Потом потряс головой. Снял колпак, швырнул куда-то в середину лагеря. Растерянно осмотрелся вокруг, словно пытаясь понять, где он, кто он, и что вообще происходит. Поднял голову к небу и упёр обвиняющий взгляд в единственную тучку.
- Чего рассматриваешь несчастное облако? Ты на нём дыру протрёшь!
- Я, наверно, сошёл с ума. – Сказал Шут заторможенным голосом.
- Сошёл! Конечно, сошёл! И не сейчас, а давно! Так что добро пожаловать! – Обрадовался непонятно чему скальд. Поднял ведро с холодной, только что из родника, водой и вылил на голову шуту.

***

Мы колесили по дорогам,
Меняя струны и подруг,
О, нам не хватало рук!
И если всё добро от Бога –
Нам не светит тёплый рай,
Сколько ни играй,
Это просто замкнутый круг.

Да, да, да, всё сказано,
Да, да, давным-давно,
Да, да, да, всё связано
Самым древним и хитрым узлом.

Да, да, да, всё здорово,
Да, да, гори огнём,
Да, да, мы - тоже золото,
Мы сверкаем, пока не умрём…

Кто-то…

Скоро осень… Скоро домой… Так думал Шут, возясь с костром на очередном, редком, привале. Дожди наступают, хорошо бы успеть проскочить до осенней распутицы, но вряд ли, слишком уж сильно подзадержались они в этом году… А все бард… Мне туда надо, у меня там дела, а там публика хорошая, а там просто места красивые… Вон, поёт что-то, про красивые места, а как повозка в грязи застрянет, так вытаскивать её, конечно, не он будет… Может, и вовсе зазимовать в ближайшем городе? Единственном на старой дороге. А то вон жонглёр простудился, кашлять начал… Сляжет с воспалением лёгких, и что? Тем более, на хорошего лекаря все равно денег не хватит… Жена, опять же, беременна, легко ли ей таскаться по дорогам… Нет, точно, надо в городе зимовать…
- Эй, Призрак! Кончай завывать! А то приснишься ты мне, в облике ужасном, весь лагерь криком перебужу! Оно тебе надо?
- Оно мне не надо. Но я же тебе не мешал, когда ты безбожно перевирал мою последнюю песню? Мне после этого тоже кошмары снились, и ничего… Так что переживёшь. – и продолжил петь.
Из-за повозки вышла жена, чем-то обозлённая до крайности.
- Где этот… рыцарь ножа и подмосток?
- Да вроде здесь был… - Растерянно ответил Шут, оглядываясь по сторонам. Действительно, метателя ножей нигде не было. – А зачем он тебе?
- Он, понимаешь, решил потренироваться. А я одежду выстиранную сушиться развесила. Вот он её аккуратно так на ленточки и нарезал.
Шут схватился за голову.
- Слушай, Призрак, я давно спросить хотел… - Лениво поднял голову фокусник.
- Ну спрашивай… - Проворчал бард.
- Чего это тебя так прозвали?
- А потому что вот я на подмостках песню пою, а через минуту уже глядь – и сижу в ближайшем трактире. Пою опять же, не подумайте ничего плохого…
- А-а… Тогда понятно.
- В город что ли сходить… – Пробормотал Шут про себя.
- Чего ты там забыл? – насторожился скальд.
- Да так просто… Узнаю, есть ли комнаты свободные на постоялом дворе.
- Чего тебе не сидится? Завтра и узнаем. Поздно уже…
- Не, я схожу. Если комнат нет, сразу свернём на короткую дорогу…

В тексте произведения использованы тексты песен группы "Ария", стихи Екатерины Левиной