Идегей. Глава 7

Глава 7, в которой Идегей изгоняет демона, люди степи уходят в поход, а Акэми пытаются изнасиловать.


Юллай-кам умер. Идегей понял это, когда в первый раз провыл степной волк. Его долгий, мучительно скорбный вой пронзил степь, вознесясь к самим небесам, где, скрываясь за тучами, брела к своей гибели луна. Чтобы на следующую ночь возродиться снова. Предав смерти день и свергнув с трона Хозяина Света. «Уходят последние боги. Покидают мир Драконы. Остаются люди. Кто придет после того, как и мы уйдем в небытие?»
 Стремительно бежал Идегей через заросли высокой, степной травы. Он был волком, как и его укым Буре-кентай. Он рычал на луну, выл по-волчьи и царапал отрастающими когтями свою кожу, раздирая ее в кровь.
Второй раз провыл волк. Вой поглотил собою всю Вселенную и отозвался в каждом уголке сознания стрелка-оборотня, обратив его душу в сплошное месиво осколков боли и потерь. «Я верю только в себя! Моя судьба—это то, что я избрал для себя!—рычал он, глядя на луну.—Моя воля—это мое единственное оружие. Мои боги умерли. Я похоронил своего последнего бога, своего последнего наставника, своего последнего учителя! Отныне его дух—мой дух! Пусть я буду проклят, если не выполню его просьбу!.. Будь проклят этот мир, в котором нет даже богов, чтобы покарать меня! Этот мир проклят, проклят отныне и навеки!»
Он не знал, куда зовет его дух, но знал, что там, где он будет, когда провоет в третий раз волк, он увидит принцессу. И воина-убийцу. Он знал это и не ведал, откуда. Но ему и не требовалось понимание. Главное—вера. Вера значит порою больше, чем знание и понимание. А в этот момент у стрелка остались только чувства, вера и воля.
Он был уже далеко от деревни народа степи. Мир больше не существовал для него, остались лишь он и его цель. В том мире, который лишился своего последнего бога, ему не было сейчас места. Мир остался на другом уровне, до которого ему не было дела, как не было дела до него Дщери Мрака.
Ее скорбь.
Ее слезы.
Падая на землю и на шкуру стрелка-оборотня, превращающиеся в снег.
Звериный оскал.
Пасть волка.
Клыки волка.
Челюсти зверя.
И горькая, безжалостная, бесконечная злая ночь!..

* * *

Воин-убийца стоял перед ним. Длинные белые волосы трепетали на ветру. Снег не лежал там, где его ноги попирали землю. Его лик был ужасен своей мертвой каменностью. И глаза, невидящие ничего, кроме той точки, в кою надо было вонзить меч. Кроме того тела, что следовало забрать с собой, дабы положить на алтаре духов ада.
И с ним была принцесса. Одним рывком железных мускулов он отбросил далеко от себя ее хрупкое тело. Вскрикнув, девушка упала в снег. Огненно-рыжие волосы взвились в темноте ночи, подобно язычкам степного костра. Оборотень и демон предстали друг перед другом в дьявольской мгле. Воин-убийца сжимал в руках огромный меч, пылающий разноцветными огнями. Волк был безоружен. Его когти царапали воздух, из горла доносилось жуткое, нечеловеческое рычание. Он ждал. Когда провоет в третий раз степной волк.
И этот момент настал.
Вой поглотил все миры. Юллай-кам испустил последний вздох и навек застыл. Девушка с далеких японских островов сидела рядом с ним и провожала в последний путь. Ей была неведома причина тех перемен, что произошли вдруг с лицом шамана. «Что случилось, Юллай-кам?»—спрашивала она, увидев его единственный глаз. «Иди за стрелком, он уведет тебя от твоего отца, - отвечал ей шаман.—И передай ему: пусть остерегается… остерегается того, кто…» И тогда она услышала ужасный, леденящий кровь в жилах вой. И ей захотелось умереть, чтобы не слышать его. И последние слова предостережения шамана потонули в этом вое подобно хрупкой лодчонке рыбака, накрытой волной, что бушуют у берегов японских островов.
И когда последний бог оставил мир, Идегей стал стрелком. Скинув обличие волка, он пошел вперед. В его руках не было оружия.
-Демон! Именем богов, покинувших мир, заклинаю тебя, освободи это тело и сгинь! Сгинь в ад или я уничтожу тебя! Я, стрелок Идегей, сын Есугея, вождя иссамитов! Пришедший, чтобы взять эту девушку, принцессу Тэмулун!
Воин-убийца застыл на месте. Его меч медленно опустился на голову Идегея. Холодная безжизненная сталь уперлась в его череп. Горячий жар огня разлился по его телу. На его волосах заплясали язычки пламени.
Но Идегей не чувствовал боли. Он знал, что нужно делать…
Тэмулун, лежа на снегу, увидела, как рука стрелка медленно поднялась ко лбу демона, как его уста выдохнули что-то на непонятном ей языке. И она почувствовала, как нечто черное и бестелесное вылетает из похитившего ее демона и покидает мир живых, растворяясь в кружащихся над землей хлопьях чистого, белого снега.
Красные очи воина-убийцы сверкнули и погасли. Обессиленный, Идегей упал на колени и повалился в снег.

* * *

В этот же самый момент вождь Ильяс вышел из юрты. Он был пьян и едва держался на ногах. Пиво-хыра переполнило не только его разум, но и мочевой пузырь. Сердце его кипело злобой. «Где эта чертова девчонка, дочь потаскушки?!»—кричал он и заплетающийся язык едва выговаривал слова его пьяной брани. «Боги—свидетели, когда она явится, я заставлю ее уважать своего отца и хозяина!»
Затем он понял, что без рук ему даже не снять штанов, чтобы помочиться, и этот факт вызвал еще целый водопад грубой брани, обрушившийся на его собутыльников, сидящих в юрте и обдумывающих план мести проклятому колдуну-стрелку. Мало того, что опозорил их товарища и всю деревню, он еще и увел их женщину, на которую каждый из них имел виды.
Громко бранясь, Ильяс вышел на площадь и прислонился к столбу, рядом с тускло поблескивающим камнем. Просились наружу непереварившиеся остатки обильной трапезы и пива. И тут раздался оглушительно-резкий вой степного волка.
Ильяс обернулся, чтобы понять, откуда он доносится. И, не удержавшись, потерял равновесие и упал, захлебываясь в луже собственного творчества. Его позор вышли засвидетельствовать сотни жителей деревни. Они выбежали на площадь, точно так же, как и Сумла, испугавшись воя волка. Этот вой был привычным звуком в этих местах, но такого ужасного воя им еще не приходилось слышать…
Жуньжень вышел к столбу; пытаясь утихомирить голосящих женщин и плачущих детей, он поднял руку вверх. Но ему не дали молвить слово.
-Камень колдуна-стрелка гаснет!—закричал чей-то голос.
Люди притихли. Со священным трепетом смотрели они на камень. Руны, до этого излучавшие матово-зеленый свет, стали едва различимыми и вскоре потухли совсем.
-Приведите девушку!—закричал Томбай, потрясая длиннющей косой. До него первого дошел смысл происходящего.
-Она исчезла!—ответил чей-то голос.—Женщины, охранявшие ее, исчезли тоже. Никаких следов.
-Больше этого не повториться, - молвил Жуньжень.—Колдун-стрелок убил Олодарга и забрал свою награду.
-Он поступил нечестно!—возразил Томбай, бешено замотав косой, как пращей.—Колдун должен был прийти к нам и предъявить доказательства своей победы! Тогда б мы отдали ему девушку, - в тоне старейшины прозвучала досада. Втайне он надеялся сломить гордость женщины из неведомых земель и взять ее в жены. Он был одним из тех, кто еще не поверил в то, что девственность принцессы заговорена.
-Верно! Правильно говорит Томбай! Колдун-стрелок опозорил нас!—раздались возмущенные крики в толпе. Причем преимущественно мужские.
Ильяс встал на корточки и протер глаза. С его толстых губ капала вонючая слюна. Блевотина текла по годами немытой бороде.
-Сме-е-ерть подлецу!—завопил он, сообразив, о ком идет речь, хотя и не понял, по какому поводу.
В темноте никто не разглядел, кому принадлежит голос, но наиболее агрессивная часть сильной половины степного народа с готовностью поддержала девиз.
-Смерть подлецу!—скандировали кочевники, потрясая дубинами.—Смерть! Смерть! Смерть!
-Отомстим за попранную честь нашего народа!—прокричал Томбай, перекрывая общий гвалт голосов. - Изловим проклятого и отнимем женщину, которую он у нас увел!
Толпа каннибалов двинулась за старым лысым дурнем. Позади ковылял смердящий на всю округу Ильяс-Сумла. Он то и дело падал, но все же умудрялся не отставать от общей массы. Отдадим должное его способностям.
Вскоре банда скрылась в темноте. Жуньжень с грустью посмотрел на оставшихся, махнул рукой и пошел в свою юрту.
-Что там случилось?—спросила его жена.
-Обкурившиеся долбай-травы пошли искать себе беду на голову.
 Жена приготовила ему чай и укрыла на ночь теплым юрганом. Скоро Жуньжень спал и видел сон, что Олодарга наконец покинул их край, а народ степи процветает, что по лугам бродят многочисленные стада коров и овец, погоняемых пастухами, сильными, крепкими джигитами на резвых черногривых конях, а сесены поют песни, восхваляющие родную землю, отвагу батыров и красоту степных женщин.

* * *

Акэми сидела неподалеку от деревни у тропы, протоптанной в зарослях степной травы, ведущей, насколько она знала, на северо-запад. С тех пор, как исчез Идегей и умер прямо на глазах изменившийся до неузнаваемости добродушный Юллай-кам, ее не покидало беспокойство. Она с тревогой прислушивалась к вою ветра, несущего пургу в кочевье степного народа, заметающего входы в юртах. «Не идет ли это мой отец?»—спрашивала она себя всякий раз, когда ей чудилось поскрипывание снега в темноте ночи. Но в это время, как мы знаем, Ильяс уже был далеко от деревни и во всю силу старался не отстать от банды разбушевавшихся полупьяных, полуобкуренных односельчан под предводительством Томбая, двинувшихся посреди ночи в поход мести.
Наконец, девушке надоело сидеть в кустах и бояться. Она была неробкого десятка и сидеть сложа руки было не в ее правилах. Жизнь научила ее с мужеством принимать удары судьбы и не отступаться от своих замыслов. А она твердо решила и поклялась перед самой собой уйти из деревни. В юрте отца она только и терпела что побои да издевательства. Акэми чувствовала, что люди смотрят на нее как на чужую. Ведь она не принадлежала их племени. Ее мать была рабыней и положение дочери, по сути, отличалось немногим.
И вот выдался такой шанс—уйти из этого богами забытого места (бедняжка ведь не знала, что последний бог, совершенно мертвый, лежит не далече, как в трех шагах от нее и вот-вот уже начнет вонять), покинуть навсегда эти пустынные, дикие края, где самое приятное развлечение—это смотреть на звезды тихими летними ночами. Эти далекие, мерцающие светила манили девушку и звали ее к себе. Глядя на них, она мечтала оказаться где-нибудь очень-очень далеко и у ней у самой мурашки шли по коже от этих смелых мыслей.
Не счесть и на пальцах, сколько раз порывалась она убежать от лап грозного отца Ильяса, вырваться на свободу и пуститься в путь. Но ее отца было трудно провести. Акэми знала, что он собирается продать ее в рабство, как шлюху. И потому ее не очень смущало то, что в бескрайнем море Степи она могла много лет идти и не встретить ни одной живой души, которая пожалела бы и дала задаром кров и пищу незнакомой бродяжке, сбежавшей из дому. А тем более она не задумывалась о том, сколько опасностей таит в себе лютая, шальная Степь-ведьма.
И вот Акэми встретила стрелка—уже зрелого мужа, настоящего джигита, крепкого не только силой стальных мускул, но и своим духом и волей, одним словом, настоящего героя, сына почти легендарного далекого племени, который, как полагала Акэми, всю свою жизнь только и делает, что ходит из страны в страну и бьется с чудовищами и демонами, завоевывая сердца девственных прелестниц.
У нее возникла слабая надежда: что, если он обратит на нее внимание и уведет с собой? Ведь и ее милых девичьих секретов не открыл еще ни один мужчина, -на том спасибо ее отцу, ибо он сохранил ее от гнусных намерений кое-каких жеребцов, которые с похотью поглядывали на симпатичную, не в пример их сестрам, девчушку. Конечно, не чета принцессе, но, возможно, стрелок, оттолкнутый этой спесивой гордячкой (Акэми дивилась поведению Тэмулун: как можно отвергнуть такого героя!), обратит и на нее свой взор?
Акэми вновь взглянула вдаль, хмуря брови от досады. От напряжения глаза начали болеть. Нет, больше она не могла усидеть на месте ни минуты. А вдруг стрелок в беде и ему нужна помощь?! Отличный шанс доказать ему, что Акэми не просто бесполезная девчонка, от которой одни только хлопоты.
Вскоре буран потихоньку улегся и она тронулась в путь. Сделав огромный круг, чтобы обойти подальше ненавистную деревню, Акэми пошла в том направлении, в котором ушел Идегей. На прощанье она прикрыла шамана его же телогрейкой и закрыла ему веки.
«Пускай хранят тебя духи в загробном мире!» - молвила она с наивным пафосом. Жаль было веселого старика, хоть он и дурил их народ много лет.
Акэми шла всю ночь, до самого утра. Ее ноги привыкли к длинным дистанциям, когда она уходила из юрта и бродила по окрестностям. Даже через несколько часов пути она еще ничуть не устала, только зубы стучали от холода. «Надо было взять телогрейку Юллая, - думала она, ругая себя за небрежность.—Ему она все равно уже не понадобится!»
У Акэми шли мурашки по коже – не только от холода, но и от предвкушения: скоро она разыщет Идегея и, может, даже сможет помочь ему выйти из неприятности. А потом—широкая степь и дорога, уводящая ее на запад. Или на север, на юг, на восток—то уже не имело значения. Лишь бы подальше. И с таким бесстрашным джигитом, как колдун-стрелок!
 Но до утра она так и не нашла Идегея. Буран быстро замел все следы. Когда солнце поднялось над степью, широкую красно-огненную полосу прочертив над степным горизонтом и укутав лазурным небесным юрганом луну и тьму, Акэми добралась до маленькой ветхой хижины. Внутри никого не было. Акэми зашла внутрь и в изнеможении повалилась на охапку соломы в углу.

* * *

Томбай и его банда не успели далеко уйти за ночь. К утру самые светлые головы поняли, что дальнейшие поиски бесполезны.
-Искать негодяя в степи—все равно, что давить блох на заднице!—говорили те, что поразумнее.
-Надо возвращаться домой. Сейчас наши жены в деревне готовят завтрак, - вторили им другие.
-Стыд вам и позор за ваши трусливые речи, шакалы безмозглые!—кричал Ильяс, тряся в воздухе культяпками. У него страшно болела голова и он думал, что несколько глотков хыра ему не помешает. Но еще более жаждал он мести.
-Сам ты шакал безмозглый!—отвечали те, что похрабрее. Тем более храбрость их возросла, когда главный дебошир деревни Ильяс лишился обеих рук. И своих огромных кулачищ, которые за время его жизни изувечили не одну буйную головушку.
Между односельчанами завязалась потасовка. Томбай сидел в сторонке и хмуро чертил что-то клюкой на снегу. Обидно было за племя. «Междоусобица до добра не доведет!» - подумал он и сие мудрое решение заставило его оторвать срамное место от примерзшей земли (а может, боязнь застудить те органы, которые еще хорошо ли, плохо ли работали в его слабом старческом организме на радость женщинам).
-Хватит! Перестаньте, вы, срам на головы ваших отцов, ублюдки!—заорал он, тряся косищей и отважно бросаясь в самое пекло битвы.
Распознав среди прочих боевых дубин немалоизвестную клюку Томбая, витающую в воздухе со скоростью, равной той, с какой духи переносятся из одного мира в другой, дикари мало-помалу попритихли. Авторитет старейшины был высок в народе.
-Никто не повернет обратно!—прокричал Томбай.—Вперед, и только вперед, на запад! Дойдем до вражьего логова, где сволочь колдун прячет нашу женщину! Погибнем, но не дадим иноземцу попрать достоинство нашего племени!
Вдохновленные пламенной речью старейшины, люди двинулись дальше. Шли они ровно столько, сколько солнцу нужно, чтобы пройти тридцатую часть своего пути на небосклоне поздней осенью.
Вновь послышались недовольные речи: «Как же мы найдем проклятого?! Наверняка он спрятался у дороги и выжидает, когда мы уйдем. А что, если он уже в деревне и насилует там наших женщин, пока мы ищем его по всей степи?»
Но и в этот раз дело выручили блестящие организаторские способности Томбая и его поистине стратегическое мышление.
-Нужно разделиться!—скомандовал он.—Пойдем обширным фронтом. По одному. Будем прочесывать степь вдоль и поперек. Кто отыщет скотину Идегея, пусть немедленно свистит, как грызун-эрлен. Остальные тут же соберутся на свист и изловят мошенника! План понятен?
-А что, если тот, кто найдет его, не успеет свистнуть?
На последнюю пессимистическую оценку плана никто не обратил особого внимания. А следовало бы. Дикари, вновь забыв про сон, завтрак и сочногрудых жен, кинулись прочесывать местность. Основным стимулом было для них то, что там, где сидит опозоривший их Идегей, должна находиться и красавица Тэмулун. А как же иначе, ведь он украл ее.
Ильяс, сославшись на болезненное состояние, пошел по тропе. И очень скоро добрел до ветхой хижины, что подпирала крутой яр неподалеку от дороги на запад. Над обрывом высилось зачахшее дерево. Вход едва виднелся из-за больших корней, торчащих из земли у обрыва.
-Воспользуюсь подарком судьбы! Спесивая девчонка с колдуном никуда не денутся!—подумал не вполне еще отрезвевший Ильяс и, сладко зевнув, переступил порог.

* * *

Кого бы он ни думал обнаружить там, но уж во всяком случае не свою собственную дочь.
-Что ты здесь делаешь?!—закричал он, разглядев знакомый силуэт в глуби хижины.
-Отец?!—изумилась Акэми, быстро вскочив с охапки соломы.
Она хотела выбежать, но не могла. Единственный вход загораживала приземистая фигура Сумла-Ильяса.
«Одному мне с ней не совладать без рук!»—подумал вождь и что есть мочи свистнул.
Всю жизнь незадачливый Ильяс свистел, сунув два пальца в рот. Но как свистнуть, коли у тебя нет пальцев, разве что на ногах? Тем не менее звук, который издала его глотка, не остался неуслышанным. Акэми не успела даже покрепче завернуться в халат, чтобы прикрыть свои девичьи прелести, как за спиной злобно ухмыляющегося Ильяса появилась еще одна не внушающая доверия рожа деревенского парня по имени Гунжень, который приходился племянником старейшине Жуньженю. «И в чистом поле нет-нет, да останется лошадиный помет после выгула скота!»—говаривали старики об этом хулигане.
Гунжень был не дурак. К своим боевым способностям он относился самокритично, не в пример прочим. Именно ему принадлежали слова о том, что не всякий может и успеть подать знак, если застукает колдуна-стрелка в его логове. Гунжень к тому же давно имел виды на прелестную Акэми, девушку с длинными, черными, как смоль косами и смелым взглядом черных глаз. «Чем мне не жена!»—думал он, встречая ее идущей к болоту за водой и нередко получал от нее в самое уязвимое у мужчины место, когда осмеливался слишком навязчиво предлагать ей свои любовь и ласку.
«Зачем мне какая-то принцесса, все мужики у которой дохнут, как мухи, стоит им лишь коснуться ее сокровенных тайн, коли передо мной стоит такая красотка!» - подумал он благоразумно. Оценив ситуацию, решил: девчонку уведу с собой, а отца ее… Шакалам тоже что-то кушать нужно.
Придя к сему мудрому решению (в будущем, несомненно, Гунжень стал бы старейшиной не менее авторитетным, нежели Томбай), он взял дубину двумя руками и, осторожно приблизившись к ничего не подозревающему вождю, треснул его сзади по макушке.
Ильяс окосел и рухнул, как подкошенный бык, задрав кверху вшивую бороду. Гунжень, втайне празднуя победу, вошел в хижину.
-Слышь, Акэми, - заворочал он языком, с трудом подбирая приличные слова. Еще бы—такой момент! Нельзя ударить лицом в грязь перед будущей невестой!—Айда со мной, Акэми, хочешь, нет? Я тебя, того… Женой сделаю, а? Дети будут, юрта своя, лошадь… Айда со мной?
Богатые посулы Гунженя оказались недостаточными, чтобы заставить Акэми отказаться от своего решения уйти из деревни. В ее голове созрел простенький, но эффективный план.
-Ну, я не знаю, Гунжень,… - проговорила она самым что ни на есть сладким и завораживающим голоском. - Ты, конечно, настоящий джигит…
При этих словах Гунжень зарделся, став еще краснее, чем Ильяс после вчерашней попойки.
-Давай уйдем в деревню, к нашим, - предложил он.
-Зачем? Не лучше ли начать прямо здесь?
Гунжень не сразу сообразил причину такой перемены отношения к нему Акэми, обычно холодно принимающей его предложения. Но коли девушка сама предлагает, какой настоящий джигит откажется? Порешив так, он, как послушный пес, поскуливая от радости, что ему дадут хороший лакомый кусочек, пошел прямо к предмету своего вожделения.
Но у Акэми были свои планы и надежды сохранить самые лакомые кусочки до лучших времен и до более достойных претендентов. Потому только лишь кривые волосатые руки Гунженя сомкнулись на ее тонком стане, готовые увлечь ее на охапку соломы в углу хижины, а смердящая пасть приблизилась к ее лицу, жаждущая, казалось, проглотить губы вместе с носом и подбородком, она что есть мочи двинула ему кулаком в живот. А когда Гунжень отпрянул, судорожно ловя воздух, добавила еще и свой коронный номер, который Гунженю всегда доставлял массу беспокойства.
Гунжень подумал, что после такого удара ему уже не быть отцом. Злость и досада переполнили его сердце.
-Сука!—заорал он, пытаясь поймать Акэми.—Ты ответишь мне за это, будь ты проклята!
Акэми ловко выскользнула из хижины. Она бегала быстро, а Гунжень был неповоротлив и к тому же устал за ночь. Но одно обстоятельство дало Гунженю шанс восстановить свою честь. Перепрыгивая порог, Акэми споткнулась об огромный корень, торчащий из отвесной стены обрыва, у которого стояла хижина.
Тут же на нее сверху налетел озверевший Гунжень. И в лучшие времена он не сильно был похож на человека, а взбесившийся Гунжень походил скорее на тех животных, что, по легенде, живут где-то у берегов Теплых морей за горами Алытау, за Желтыми империями и дремучими лесами Джамахинду. На тех животных, которых во тьме можно принять за людей, но живущих на деревьях и в развалинах старинных дворцов.
Прижав отчаянно сопротивляющуюся девушку к земле, Гунжень задрал на ней халат, обнажив по пояс. Акэми почувствовала, как что-то горячее и толстое прижимается к ее плоти там, где срастаются ноги. Из ее глаз выступили слезы боли и отчаяния.
В этот момент грузное тело Гунженя на ней вдруг обмякло, руки, сжимающие сзади ее шею и запястья ослабили хватку. Большой сапог из оленьей кожи пронесся над ее головой и с силой отпихнул негодяя, так что тот, пролетев в воздухе пару шагов, растянулся на полу прямо рядом с неподвижным Ильясом.
Акэми быстро поправила полы халата и вскочила на ноги. Прямо перед ней стоял не кто иной, как демон Олодарга. Его красные глаза смотрели не на нее, а на дальнюю стену хижины.
Девушка отступила, чуть живая от ужаса. Только этого не хватало. Гунжень был, по крайней мере, смертным. А демон—это демон, с ним мог бороться только Идегей, колдун-стрелок.
И тут подобно молнии в ее воспаленном мозгу пронеслась ужасная мысль, вмиг убившая ее последнюю надежду вырваться из деревни: раз Олодарга жив, значит, Идегей не смог его победить и в смертельной схватке с дьяволом погиб сам. Теперь Акэми действительно осталась одна-одинешенька на всем белом свете…
Демон протянул ей руку. Его ладонь была большой и широкой. В его жесте не было враждебности.
-Ты боишься меня?—проговорили его уста. Но ни глаза, ни лицо демона не выказали никаких чувств при этом, будто с девушкой говорили только его губы, сбрасывая с себя лишние слова. Он говорил медленно, с видимым трудом, словно язык этот был не знаком ему. И еще казалось, что демон к чему-то прислушивается.
-Не стоит бояться. Я не причиню тебе вреда. Разве для этого я спас тебя от сволочи, что пыталась тебя изнасиловать? Дай мне свою руку.
-Для чего ты хочешь меня убить?—завизжала Акэми, впадая в панику. Демоны еще никогда не спасали ее от изнасилования и не предлагали взять себя за… хм, руку. Не удивительно потому, что бедные мозги девушки не выдержали такого испытания.
-Говорил ли я, что хочу тебя убить?—демон призадумался, как будто вспоминая что-то.—Нет, не припомню такого. Наверное, ты меня с кем-то путаешь. Может, с кем-то из других воинов-альбионов? Все убийцы очень похожи. Но я не собирался причинять тебе вред. Я хочу отвести тебя к Стрелку.
При упоминании о своем кумире Акэми немного пришла в себя. Но что значили странные слова Олодарга? В его устах слово стрелок прозвучало как-то очень гордо и по-особенному, даже величественно. Акэми, конечно, и раньше слышала, как к нему обращались как к стрелку Юллай-кам и жители ее деревни. Они говорили это просто, иногда с оттенком вежливости и почтительности, но Олодарга называл Идегея стрелком так, будто тот был богом. Вернее, будто и сам демон, и Идегей были богами и один говорил о другом, как о своем почтенном брате и сотоварище.
-Так Идегей жив?—изумилась Акэми. В ее сердечке вновь вспыхнула надежда.
-Он был жив, когда я оставил его. И Принцесса тоже.
-Тэмулун с ним?—тень огорчения пробежала по лицу девушки.
-Да. Она с ним. И ты последуешь за ними.
Что это значит? Не хочет ли Олодарга сказать, что он убил их обоих и теперь Акэми последует вслед за ними в ад?!
-Твои опасения напрасны, я здесь не за тем, чтобы убить тебя. Иначе я бы давно это сделал, - проговорил Олодарга, по-прежнему не глядя на нее.
-Возьми же меня за руку, - повторил он, поскольку Акэми даже не шелохнулась.—Ты будешь вести меня. А я скажу, куда идти, чтобы найти Стрелка.
-Зачем же мне вести тебя, раз ты сам знаешь, где Идегей, а я не знаю?
-Потому что я слепой. И глухой. Я ничего не вижу и не слышу.
-Так как же ты отвечаешь на мои вопросы?
-Я слышу только твои мысли. Только те из них, которые ты внятно проговариваешь про себя. Мне потребуется твоя помощь, чтобы добраться до того места, где остались Стрелок и Принцесса. Я едва нашел тебя.
-Но как ты увидел меня?
-Я почувствовал тебя. Ты—одна из избранных. Ты—Беглянка.
-Да, это так, я сбежала от отца. Но все равно я не понимаю.
-Что ты не понимаешь?
-Как ты увидел Гунженя, например?
-Того ублюдка, что измывался над тобой? Я видел его кан. И понял, что он хочет сделать. И еще я чувствую, что в помещении передо мной лежит еще один человек. Он как-то связан с тобой. Но ваши судьбы уже разошлись и лежат разными тропами. Хотя ты до сих пор немного беспокоишься о нем.
-Это мой отец, от которого я хотела сбежать. Он живой?
-Уже в утробе своей матери он был мертв. Тебе незачем оставаться подле него. Дай мне свою руку и пойдем.
Акэми с опаской протянула свою ладонь, которая совсем утонула в исполинской ладони Олодарга. Акэми думала, что когда их руки соединяться, что-нибудь должно произойти. Что-нибудь страшное и смертельно опасное. В последний момент она хотела уже отдернуть руку и убежать. Спрятаться от слепого дьявола. Но ее ладонь уже сжали сильные пальцы Олодарга. И… ничего не произошло.
-Назови мне свое имя, Беглянка?—спросил Олодарга. И в какой-то момент ею овладело то же странное чувство, что и тогда, когда демон впервые назвал Идегея Стрелком. И Акэми почему-то почувствовала к демону благодарность. Олодарга назвал ее Беглянкой так, как до этого называл Идегея Стрелком.
-Меня зовут Акэми,—сказала Акэми, стыдливо запахивая полы халата, хотя Олодарга и не мог увидеть ее нагих девичьих прелестей. Да и разумно ли стесняться демона?
-Хорошее имя, - молвил Олодарга.
-А как звать тебя, Олодарга?—поинтересовалась Акэми.
-Детям моего племени не дают имен при рождении, - отвечал демон.
-Тогда я буду звать тебя Олодарга.
-Хорошо, Акэми, - сказал Олодарга.