БЛАГОДАРНОСТЬ АВТОРА.
Я выражаю признательность своему брату Михаилу Ладанову, благодаря помощи которого мне удалось более живо и красочно представить Мир этого произведения, призванного показать не лучшую жизнь, а ту, что поджидает за углом нас, если и далее мы будем так же самозабвенно почитать и развивать экономику, забыв о духовном.
Игорь Ладанов.
«Человек рождён свободным,
а между тем везде он в оковах»
Руссо.
ГЛАВА 1
Когда-то давно родился человек по имени Аскольд. Он развивался, рос и вместе с ним рос и ширился его талант… В оплату за него Аскольд был лишён возможности радоваться жизни и желания внимать чей-то голос. Ему скорее нравилось быть в полном одиночестве, когда за окном темнеет накрытое тучами небо и густой дождь мелькает длинными полосками, сотнями крупных капель бойко ударяясь о стекло; или когда серые небеса сыплют толстые хлопья снега, одевая всё вокруг белыми сугробами. Скорее всего, такая погода нравилась ему ещё и потому, что в ненастный день и без того редкие гости предпочитают сидеть дома. Да, увы, но он не любил людей. Они попросту были бесполезны ему со своими мелочными склоками, постоянными проблемами – однодневками и туманными взаимоотношениями. Всё это он распробовал ещё в детстве, по сути которого у него никогда и не было, и теперь не проявлял никакого интереса. Он и женился-то только для того, чтобы избежать постоянных упрёков со стороны окружающих в нетрадиционном образе жизни.
На существование Аскольд себе зарабатывал, будучи на посту в компании обеспечения. К выбору профессии его подтолкнуло преимущество лично забирать свои счета, избегая нежеланных визитов почтальона…
Однако, талант, которым обладал Аскольд, был весьма ценен, по крайней мере, до того, как книги начали писать компьютеры путём случайного подбора предложений. Вообще-то к литературе никогда не относились с должным почтением: книги и даже страницы в них были одноразовыми. Стоило перевернуть пропитанный специальным раствором листок, как через несколько минут он растворялся, превращаясь в подобие пюре.
Аскольд мог просто сидеть на месте, тупо уставившись в стену, а в голове его рождалось эпическое произведение. Но право, времени для этого ему удавалось выкроить совсем немного. Видимо, талант этот был слишком велик для такого маленького человека, потому что он никогда не мог закончить ни одно своё произведение. Или даже начать… Всё время что-то мешало: или идея была через чур уж необъятная, или приставала жена с бесконечными расспросами… А иногда попросту у компании доставок кончались на складе одноразовые печатные машинки, которые и такими трудно было назвать: необходимо было оплачивать каждое повторное нажатие клавиши. И всё же, как только одна книга подходила к концу, в голове у Аскольда рождался новый сюжет и он принимался за другую, так и не доведя до конца первой. А иногда он просто терял всякий интерес к искусству и бездельничал дни на пролёт. Даже если всё было идеально, то ему всё равно что-то мешало. Например, стук дождя за окном, сбивающий с мысли.
Аскольд всегда очень долго мялся и даже в крайних случаях бранился вслух, жалуясь на неучтивость окружающих, если его о чем-нибудь просили, но в итоге, если человек попадался настойчивый, и отговорок уже не хватало, всё равно соглашался. Нет, он не был милосерден и уж точно добр, просто был таков его характер, а почему он и сам не понимал. Именно из-за этого у него никогда не было друзей. Дружба всегда к чему-либо обязывает. Хотя Аскольду нравилось, когда ему обязывали себя другие.
Обычный будничный день был всегда до мелочей заранее распланирован у Аскольда. Утро начиналось с чистки зубов, умывания и неплотного завтрака. Он вообще обычно старался есть как можно меньше… Это сложилось в нём ещё в детстве. Тогда он любил посидеть за яствами, и потому был достаточно упитанным ребёнком, но вскоре лишние килограммы стали мешать первым попыткам отношений с противоположным полом, и Аскольд занялся собой вплотную. Он настолько сосредоточился над своим внешним видом, что и думать забыл о девушках. В конце концов, всё свелось к вечному бегу по кругу: когда идеал был достигнут, Аскольд ещё с большим усердием брался за дело, что б удержать результат, выбивался из сил, впадал в депрессию, ел всё подряд, как результат набирал лишний вес и начинал всё сначала. Так медленно, но ясно стал складываться комплекс неполноценности, вечно подгоняющий Аскольда вперёд и заставляющий стараться быть лучше всех во всём.
Своё неумение общаться, вызванное чрезмерной замкнутостью, Аскольд не считал недостатком. Он вообще всегда недолюбливал общество. Постоянные упрёки во всём этом со стороны сильно досаждали Аскольду, и он старался компенсировать свои недостатки перед окружающими превосходством во всём остальном.
Все свои силы Аскольд бросал на работу; всего себя отдавал ей, лишь бы потом, имея галочку в графе «долг перед обществом», уйти в себя и заняться чем хочется… Приходя вечером домой Аскольд обычно увиливал от ужина и, отвязав супругу от себя парой удобных отговорок, закрывался в спальне, где, усевшись за печатную машинку, погружался в творчество. Ни один свой рассказ Аскольд правда так и не опубликовал, потому что никак не мог окончить даже самого короткого.
По выходным он либо бездельничал, либо улаживал дела прошлой недели.
Вот таков в общих чертах был обычный распорядок его дня. А если что-нибудь его нарушало, то Аскольд выходил из себя, перепланировал на ходу всё по-новому и старался делать в два раза быстрее; после чего совершенно выбившись из сил, но выполнив всё что требовалось, тунеядствовал.
В общем так он и жил бы (может даже так и умер бы), если б однажды не пришёл к мудрому выводу, который поджёг в его голове хитроумную идею, начавшую обрастать дымом подробностей.
ГЛАВА 2
За окном ветер шелестел зеленью, всё накрыла смольная чернота, и только свет остроконечного месяца пробивался сквозь тёмные облака и падал в комнату. Он скатывался с обнажённой груди Глафиры, оставляя её лишь силуэтом, и падал на её белоснежное молодое и свежее лицо, бриллиантами мерцая в прекрасных глазах. Рядом, укрытый тенью, обнявши ее, лежал Аскольд.
- Ох уж эта работа: постоянные звонки, расспросы, доклады… Изо дня в день звонит какой-то Лени и делает полный заказ; потом обращается его жена и жалуется, что мы не доставили одноразовую кровать, хотя она присутствует в каждом отчёте о заказе. Неужели не очевидно, что он ей изменяет? А какой-то мужчина всё время оплачивал у нас «королевский комплект». Естественно это насторожило комитет контроля – они проверили отчёты, сопоставили с информацией о его доходах… В балансах оказался огромный разрыв. Теперь он либо сядет в низкооплачиваемую камеру, полную соседей, либо пойдёт в аренду государству. Вот так, - Аскольд замолчал и вдруг «бум.» - в его мозгу возник вывод – Каждому, наверное, есть что скрывать, - закончил он и перевернулся на другой бок, окончательно перетянув на себя одеяло.
- Что получится? – спросила Глафира.
- Что? Что за «что»? О чём ты?
- Ты только что прошептал, что что-то получится.
- Ах, это… - замялся Аскольд. – Да не важно. И вообще… Спокойной ночи, Глафира.
Но спала в эту ночь только она, Аскольд же напряжённо пытался продумать каждую деталь новорождённого плана.
ГЛАВА 3
Темнота, только спокойная гладь вязкой темноты сна… Постепенно она улетучивалась, оставляя взамен небытиё. Все чувства начали медленно включаться: сначала за спиной почудилась плотная гладь постели, потом появился слух, и уже можно было различить в звенящей тишине собственное дыхание. Спустя некоторое время эта тишина уже не казалась столь пустынной: звон её нарастал, приобретал чёткость, объём и вскоре превратился в частый стук дождя о стекло. Внезапно в бескрайнем небытие что-то сверкнуло, и Аскольд распахнул глаза. Теперь он ясно ощущал себя и понимал что проснулся, но, кажется, что-то этого не хотело и его веки опять стали слипаться. Тогда он решил потянуться, что бы избавиться от оков сна, но лишь издал странный стон, и непослушная рука упала на лицо. Вновь всё заволокла сладкая пелена небытия. Всё тело расслабилось и продолжало отдыхать, пока в небытие не разрослось красное пятно жара. Тогда Аскольд почувствовал, что просто наблюдает за этим состоянием, а не охвачен им больше, и уже совершенно безразлично отошёл от дрёмы. Он медленно убрал горячую руку с лица и ясным взором окинул всё вокруг. В голове бесшумно завёлся моторчик, отвечающий за память, и на ум пришло осознание того, где он находится и какое имеет название каждый предмет вокруг. Очень скоро в его разуме возник разорванный пополам лист. Одна его часть была днём вчерашним, а другая, словно пустынная равнина, - чиста. Но это только при первом взгляде, на самом же деле она вся была мелко исписана простым карандашом. То были планы на новый день…
Оглушительным выстрелом раздался звон будильника.
- И сам не заметил этой ночью как уснул. Надо же: около половины своей жизни человек проводит во сне, и всё ж считает себя трудолюбивым существом, - недовольно пробормотал Аскольд, распаковывая одноразовые брюки. – Стандартный заказ сегодня доставили на пол часа раньше. Наверное, соседи позаботились о своём ещё вчера, - заключил он, сверив цифры на этикетке от брюк со временем будильника.
Заправляя рубашку, Аскольд заметил в углу комнаты ярко-белое гусиное перо. Всё вокруг было новое, нетронутое и столь недолговечное; одно лишь это перо лежало, будто монолит древности, которого не коснулись законы времени. Видимо отдел компании обеспечения, специализирующийся на производстве одноразовых подушек, не уследил, и это маленькое пёрышко осталось необработанно хлоробарбитолом, иначе оно ещё вчера непременно бы разложилось по истечении однодневного срока годности. Пёрышко лежало в тёмном углу, отслужившее свой срок и больше ненужное никому. Аскольд сжалился над ним и положил в нагрудный карман.
В окне на кухню Аскольд увидел свою жену; Глафира лишь приветствуя, кивнула ему и вновь занялась приготовлением завтрака, а он пошёл по свежепостеленному ковру в ванную. Аскольд быстро почистил зубы, положил одноразовую щётку в футляр, где она начала разлагаться, и отправился в зал ожидать пока будет подан завтрак. Там, кроме входивших в стандартный заказ кресел, дивана со столом и ковра, висел на стене громадный экран – привилегия работника компании обеспечения. Аскольд всегда включал его, когда оставался один. Парадокс, ведь любил одиночество. Хотя, может и нет… Просто ему не нравились люди и он предпочитал его им. А чтобы его хоть как-то скрасить Аскольд включал телевизор, который дарил ему самую чудесную вещь на свете: одностороннее общение. Аскольд всегда с замиранием сердца нажимал кнопку «включить» на пульте, ведь он, делая это, каждый раз как бы давал жизнь гигантскому экрану, прервать которую теперь мог только истёкший однодневный срок годности, потому что одноразовая кнопка включения, как и было положено, после первого же нажатия переставала функционировать. Впрочем, как и все остальные. Потому всегда, прежде чем включить какой-либо канал, нужно было тщательно изучать телепрограмму. Но на этот раз Аскольд этого не делал, его голова была занята другим…
Вскоре человек с экрана начал очень мешать мысленному уединению, и Аскольд пожалел, что включил эту штуковину.
- Ваш знакомый не может оплачивать свои счета? Что ж, тогда государство позаботится о нём. Нам всегда пригодится свободный от мира индустрии человек. Если вы о таком знаете, то звоните в комитет контроля и его возьмут в аренду. Ничья жизнь не пропадает напрасно: арендованные нами участвуют в научных опытах и испытаниях оружия. Наша арендная плата – это дар обществу надёжных проверенных технологий. Звоните, – заключительным аккордом прозвучал голос диктора, ткнувшего в экран указательным пальцем. Затем появилась короткая строка цифр. – Каждое сообщение вознаграждается, - угасая, произнёс голос за кадром.
- До чего отчётливо преподнесено оправдание для алчных идиотов, готовых за это вознаграждение продать собственного отца: мол, сделав это, вы только принесёте всем пользу, - с отвращением спешно прокомментировал Аскольд и переключил на другой канал.
- Только у нас вы можете купить высококачественную одноразовую видеопродукцию, – проскандировал мужчина с экрана.
- Почему-то вы никогда не говорите, что звукоряд продаётся отдельно, - язвительно усмехнулся в ответ Аскольд, и снова начал наугад целить пальцем в одну из множества кнопок на пульте.
- Если тебе не нравится, то включи канал медитации, где просто всё время сидит в позе лотоса какая-то женщина, но только не ворчи, - отрезала Глафира, подавая завтрак. – Вот чудо цивилизации – хлопья в каше. По отдельности это ничто, но всё вместе… Приятного аппетита.
- Спасибо, милая. А теперь я хотел бы немного побыть наедине с собой.
Глафира никогда не понимала внезапных порывов к одиночеству, охватывающих мужа, но всегда относилась к ним с должным уважением, помня, что чужая душа – потёмки. Конечно, в глубине души она таила обиду за это. Глафире всегда казалось, что муж её не любит. И она была права… Этот брак вносил в жизнь их обоих лишь чувство отчуждённости и постоянной неловкости перед друг другом. И если Аскольда эти чувства сопровождали всю жизнь, то Глафира была к ним непривычна и всегда жаждала избавления от них. Но она ничего не могла поделать: жалость к Аскольду останавливала её.
К замужеству за человеком, работающем в компании обеспечения, Глафиру подтолкнул отец. «Большая должность сулит большое будущее. С ним ты всегда можешь быть уверена, что завтра не окажешься на пороге бедности» - говорил он. Аскольд же находил в их браке выгоду в возможности покончить с постоянно докучающими ему насмешками коллег и шутками в адрес прелестей холостякской жизни.
Итак, оставшись наедине с собственными мыслями, Аскольд начал детально восстанавливать придуманный этой ночью план. Это дело давалось нелегко: мысли то растворялись в небытие, то ускользали куда-то в сторону. Похоже, бессмысленный сон, явившийся ему под утро, с помощью какой-то цепи ассоциаций затягивал всё, что Аскольд с таким трудом силился вспомнить в бессознательное. Но вскоре, приложив немалые усилия, ему удалось победить собственный разум, и пред взором теперь ясно вырисовывалась мозаика предстоящих действий. Конечно, на ней были жирные линии швов и некоторые несоответствия, но то была лишь пища для доработки деталей во время исполнения.
Покончив с завтраком, Аскольд тяжело вздохнул и направился к окну. Вокруг простирались небесные просторы, окрашенные во всё серое с чёрными кляксами – облаками, зависшими в вышине. Длинные серебристые капли неуклюжими мазками ложились на гладь стекла, соединялись и ручейками стекали вниз. Слышен был только рёв ветра, отводящего куда-то вправо дождевые нити, и звук бьющей о стекло воды. О городской жизни напоминало лишь одно здание, окутанное туманом. Оно толстым столбом, усеянным тысячью фиолетовых стёкол, поднималось из растёкшейся далеко внизу серой каши машин и офисов. В нём и была компания обеспечения, где работал Аскольд. Решение руководства поселить сотрудников в стоящем напротив втором по величине здании имело не только символическое значение (дескать, они находятся превыше остальных людей), но и практическое: теперь уже опоздание на работу нельзя было оправдать долгой дорогой.
И вот спустя некоторое время Аскольд уже был у порога и прощался с женой. Он напомнил ей о повседневных делах, попросил оплатить вторую на этой неделе закачку свежего воздуха, т.к. экология была не к чёрту и к тому же квартира располагалась достаточно высоко. Поцеловав напоследок Глафиру, Аскольд двинулся в путь. После долгого спуска на лифте, он, наконец, выбрался на улицу, пред тем расставшись ещё с кругленькой суммой у дверей, что никак не хотели бесплатно пропускать через порог. Сегодня завтрак был лёгкий и потому Аскольд с ним так быстро расправился, что теперь оставалось время, чтобы не спеша ещё раз всё обдумать… Он уселся на мокрую лавочку и с упоением стал слушать, как о зонт разбиваются зелёные капли дождя (этот цвет символизировал непосредственную близость прогресса). В голову всё лезли какие-то ни те мысли, погода, которую так любил Аскольд, почему-то сегодня приносила лишь раздражение. Если в такие дни он, приходя уставшим после рабочего дня, садился за печатную машинку, то не мог выжать из себя ни строчки.
- Раннее утро, а жизнь повсюду кипит, как никогда, - размышлял Аскольд. – Сотни дверей сейчас открывают своими универсальными ключами сотрудники отдела доставки. Они, словно волшебные феи, пока всё спят неслышно стелят новые ковры, заполняют свежесобранные шкафы одноразовой одеждой… Такое столпотворение белых фургонов с одноразовой утварью случается только два раза в день: когда утром завозят основной заказ и вечером, во время доставки кроватей. Все эти вещи живут только один день. Один раз, как впрочем, и мы сами, - в небе сверкнула молния. - А может пусть всё так и остаётся? Вдруг так и должно быть? Ведь недаром всё когда-нибудь уходит в небытие, и даже жизнь нам дарована богом одна?! – громкий раскат грома внезапно прервал его.
Почему-то в этот момент Аскольду вспомнился один эпизод его жизни…
Жарким летним днём он лежал на растянутом у окна гамаке и смотрел в лазурное небо. Оно было неописуемо красиво: под голубым шатром клубились слепящее белоснежные облака, будто огромные горы или бурлящие на море пенные барашки. На фоне небесного диска под солнечными лучами раскинула ветви молодая пальма, в аккуратном глиняном горшке. Её полупрозрачные изумрудные листья были разбросаны в разные стороны, а земля возле ствола, усеянная белой крошкой, покрыта моховым ковром. Вся она чуть съёжилась под палящим солнцем, и Аскольд решил оросить её из распрыскивателя – в мгновение ока вверх устремились миллионы радужных капель. Они всей гаммой цветов играли на солнце и ложились на сухие листья, стекая по ложбинкам вниз. Это было слишком прекрасно, чтобы быть реальностью. На этом всё заканчивается только в романах, а реальность всегда разбавляет мёд дёгтем: когда Аскольд сделал это, капли легли не только на пальму, но упали на полу лужицей, прямо в которую он и угодил, когда размокшая нить гамака не выдержала нагрузки.
Вновь усмехнувшись над собой, Аскольд продолжил – Жизнь лишь усмиряет нас чудесными моментами, а потом вновь пинком гонит вперёд. Я должен показать Миру, что жить можно по-другому.
Свободные минуты растаяли, и Аскольд пошлёпал по мокрому асфальту к подпирающему небеса зданию.
За массивными дверями из стали и стекла в фиолетовом сумраке простирался просторный зал. Пол пестрил мозаикой, а тяжёлый потолок опирался на бетонные колонны, стены, увешанные картинами, тянулись к короткому коридору в конце которого были два лифта. Двери левого распахнулись, рассеяв сумрак, вырвавшемся наружу, желтоватым светом, и туда кто-то вошёл. Аскольд поспешил к своему коллеге. Но, о боже. Это же был его начальник.
- Здравствуйте, Пигал. В вашем отделе хорошая производительность, а это сулит повышение, - сказал седобородый мужчина в элегантном костюме чёрного цвета.
Аскольд растерялся: «Ну, зачем? Зачем он начал разговор? Неужели придётся ехать вместе с ним».
- Доброе утро. Повышение? Да, мы очень стараемся… Это в первую очередь заслуга всего отдела, поэтому они… Хм. Хочу сказать, что не справился бы один, поэтому они тоже имеют право на поощрение, - наконец пресёк Аскольд нескончаемый поток слов и собрался было идти к соседним дверям, как вдруг…
-Вам со мной по пути, ведь мы работаем на одном этаже. Или моя роль главы компании обеспечения делает этот лифт слишком тесным для двоих?
- Нет, что вы. Я почту за честь, - засмущался Аскольд, съёжившись в углу.
Двери закрылись, и лифт тронулся. Вдруг все внутренности налились тянущим к низу свинцом. Оба стояли молча, то ли не зная, то ли не желая ничего сказать. Аскольд колебался в сомнениях: водворить в жизнь свой план или нет? Волнение разрасталось, его сердце билось с такой скоростью, что перехватило дыхание, и с такой силой, что пуговицы на рубашке запрыгали. Начальник стоял спиной к нему, но казалось всё видел, знал и ждал… У Аскольда вздулись вены на руках, лоб покрыла испарина и язык прилип к пересохшему нёбу. Он понимал, что это поворотный момент: план нужно было запускать в действие. Казалось, вот идеальная ситуация, если бы только шеф не стоял к нему спиной. У Аскольда не хватало смелости обратиться к нему, позвать, одёрнуть… Он не мог найти сил и решимости прервать ожидание столь важной персоны. Вдруг всё внутри вспорхнуло – двери лифта раскрылись. Напряжение улетучилось, и Аскольд шагнул за начальником к выходу. Возможность начать была упущена, но обязательно должна появиться другая.
Опоясанное широкими окнами, помещение занимало почти весь этаж. По обе стороны вряд стояли тёмно-зелёные столы, оставляя узкий проход к двери в кабинет начальника. Половина работников, сидевших за этими столами, знали Аскольда под маской весёлого, застенчивого человека, другая половина не знала вовсе.
Выйдя из лифта, Аскольд увязался за начальником в его кабинет. До двери в конце прохода оставалось несколько шагов. Внезапно седобородый мужчина развернулся со словами: «Что ж, как говорится – короткая встреча оставляет наилучшие впечатления. Удачного дня». Аскольд кивнул ему и уселся за свой, заваленный документами, стол. Новая возможность тоже была упущена. Он надел наушник с микрофоном и, отложив исполнение плана, принялся за работу. Исполнение привычных ежедневных обязанностей успокаивало Аскольда и снимало напряжение. Вскоре кресло под ним начало вбирать тепло его тела, создавая ещё более уютную обстановку. Тут Аскольд чувствовал себя в безопасности от неожиданностей и в полном комфорте: никакие сомнения не гложили душу, а Мир вокруг казался постоянным и таким родным. В такие моменты он понимал, что, быть может, это лучшее занятие на свете – работа, дающая ему одностороннее общение, ничем не обязывающее, кроме проверки и составления несложных протоколов и отчётов. Чем в данный момент Аскольд и занимался:
- Необходимо до полудня собрать налог на погоду, ведь всё равно кто-нибудь будет пользоваться водой дождевой, вместо того, что б оплатить идущую из-под крана. Проверьте количество докладов комитету контроля. Составьте отчёты по заказам одежды, предметов роскоши и тому подобного, - спокойно, но быстро отдавал указания Аскольд. – И кто-нибудь, дайте мне, наконец, статистику покупок полисов страхования, разбитую по часам.
Рабочее время двигалось медленно, но приятно; минута за минутой улетали, всё дальше отсрочивая исполнение плана Аскольда. Вскоре ему на стол лёг толстый конверт жёлтого цвета с информацией о полученной сумме налога на погоду. Потом пришёл доклад об оплате населением жизнедеятельности (Эта мера специально была принята для ликвидации низшего класса – нищих. Если человек хоть на день просрочивал выплату, то попадал в аренду государству, где служил объектом всяческих научных опытов).
- Что же это такое? – выдохнул Аскольд, отлаживая в сторону доклад. – За день в лапы государства попало двести тысяч человек.
По всему зданию пронёсся звонок на обеденный перерыв. Половина служащих осталась за своими местами, продолжая работать, остальные либо ушли в столовую, либо потягивали из жёлтых кружек крепкий кофе, поглядывая через плечо трудягам на документы. Аскольд же был исключением из всех правил: он не продолжал заниматься делами, но и не покинул места, а просто съёжился в кресле и закрыл глаза.
С недавних пор Аскольду в обеденный перерыв всё время хотелось затаиться и никого вокруг не видеть. Дело было в том, что эта часть дня напоминала всем о курьёзном случае, что произошёл с Аскольдом. Со временем быль обрастала новыми подробностями и вскоре превратилась в, известную каждому, легенду о невезучем, которому однажды достался комплект бракованной одноразовой одежды, начавшей вдруг разлагаться прямо на нём. Хорошо, что это произошло в обеденный перерыв и у Аскольда была кружка с кофе, чтобы прикрыться…
В голову вновь полезли мысли о задуманном, но, похоже, та малая социальная часть, что была в Аскольде, настолько активно сопротивлялась, что силы были равны, и дело никак не двигалось с места. Он продолжал бездействовать.
- Все сюда, кондиционер затянул грозовое облако, – раздался чей-то крик.
Аскольд обернулся: сверкнула молния, раздался треск и хлопок. Прогремел громовой раскат, и всё погрузилось во тьму.
- Нужен фонарь. Запустите генератор. Кто-нибудь. Телефонная линия в порядке? – раздавалось в полумраке.
- Вот тот момент. Дай же, иди и скажи это, - подгонял себя Аскольд, но ничего не делал.
Вдруг послышалось, что кто-то нашёл генератор – нужно было торопиться. Оставив сомнения, Аскольд твёрдым шагом направился к заветной двери. Под ногами хрустели битые стёкла, белые листки кружились в воздухе, и вихрь дул в спину. Аскольд всё увереннее шёл вперёд, окружённый пляшущими тенями.
У окна, завешанного жалюзи, в кромешной тьме и одиночестве стоял седобородый мужчина и что-то шёпотом обсуждал по телефону:
- Тех, кому невыгодно, чтобы Мир узнал об этом так много… Они столь легко не откажутся от всего и будут бороться. Нам нужны достаточно весомые доказательства. Например, кто-то причастный к этому, кто сможет всё выложить перед прессой. Человек информированный не понаслышке.
Внезапно его прервал стук в дверь.
-Войдите, - прикрывая ладонью трубку, настороженно проговорил седобородый мужчина.
Дверь распахнулась, и на пороге появился Аскольд.
-Я обо всём знаю, - проговорил он под громовой раскат.
ГЛАВА 4
Раздались выстрелы. Люди в масках повалили Аскольда на землю и начали бить ногами. С каждым разом удары были всё сильнее, а крики Аскольда тише, пока вовсе не захлебнулись кровью, а тело его не превратилось в изорванный мешок перемолотых костей, и Аскольд перестал что-либо чувствовать. Потом один из нападавших уткнул дуло пистолета ему в голову и нажал на спусковой крючок. В этот момент где-то в стороне утреннюю тишь разорвал звук сирен – рука убийцы дрогнула, ствол сорвался, и пуля пронеслась мимо, опалив Аскольду ухо парами сгоревшего пороха. Вмиг налётчики растворились в серых переулках, оставив его валяться в окружении трупов двоих охранников: один был одет свинцовой рубахой, а через дыру в голове другого краснел асфальт. Глаза Аскольда залила кровяная жижа, уши резал звон, а всё тело начало изнывать от боли. Сейчас ему больше всего хотелось, чтобы рядом оказался родной человек, и всё это было лишь страшным сном…
Более или скорее менее родным человеком, но всё же единственным, для него была Глафира. Потому Аскольд начал вспоминать минуты их последней встречи. Чтобы хоть и в мыслях, но она была рядом и отвлекала от невыносимой боли…
Небо в тот день было завешано серыми тучами, поэтому комнату наполнял только слабый бледно-фиолетовый свет, который, отражаясь от зелёных обоев, приобретал тёмно-изумрудный оттенок. За окном лил столь частый в осеннюю пору дождь, сбивая с деревьев пожелтевшие листья. Аскольд и Глафира были в комнате одни. Их лица золотили, пляшущие в камине, языки пламени. Тепло очага ласкало тело и успокаивало душу. Они сидели порознь, будто совсем чужие друг другу, и, думая каждый о чём-то своём, смотрели в огонь.
- Значит, ты уходишь? – не переводя взгляд на Аскольда, спросила Глафира.
- Пойми, из-за того, что я знаю, моей жизни угрожает опасность. Есть люди, не желающие, чтобы я рассказал об этом всем. Оставаясь тут, я могу навлечь беду и на тебя. Не беспокойся – всё будет в порядке, - обнимая Глафиру, шепнул Аскольд. – Ко мне приставят телохранителей, а после моего выступления на пресс-конференции всё закончится. Я вернусь, - словно бы пытаясь утешить Глафиру, неуверенно произнёс Аскольд. – И мы снова… - продолжал он, глядя в несбыточные мечты.
- Мне казалось, ты бросаешь меня, - выскользнув из объятий, промолвила Глафира.
- Нет, милая. Даже только сейчас понимая как ты много для меня значишь, я бы никогда не смог так поступить.
- Я зла на тебя, - сказала Глафира и отодвинулась. На некоторое время после её слов зависло напряжённое ожидание. Затем она вновь продолжила – Как только в моём сердце появилась надежда на освобождение от оков нашего брака, ты её разрушаешь. Ты враз уничтожил всё, что после долгих мечтаний начало сбываться.
- О чём ты? – недоумённо воскликнул Аскольд.
- Ты разве не догадываешься? – сквозь слёзы закричала Глафира. – Наш союз построен на лжи и притворстве. Близкие, друзья – все говорили «женись», но разве кто-нибудь спросил «хочу ли я этого»? Аскольд, разве кто-нибудь спросил меня?! С тобой я никогда не чувствовала себя кому-то нужной, любимой. Все твои силы уходили лишь на то, что б писать какие-то книги, чёрт бы их побрал. Ты и замечал-то меня едва ли. А теперь заявляешь, что скоро всё образуется? Что начал понимать как я дорога тебе? Да ты просто привык ко мне и ничего более, – выдержав непродолжительную паузу, Глафира повернулась к Аскольду спиной и тихо продолжила – Прошу тебя, уходи. Уходи и больше не возвращайся. Отпусти меня, ведь я не нужна тебе. Ты живёшь своим Миром книг, а я так не могу. Мне необходима реальность, а если она пугает тебя, то прячься за своими рассказами, но не тяни за собой других.
Аскольд стоял не в силах вымолвить ни слова. Потом он резко втянул носом воздух, взял из кучи бумаг на столе свою рукопись и направился к двери. Глафира обернулась – их глаза последний раз встретились безразличным взглядом, который осекла захлопнувшаяся за Аскольдом дверь…
И вдруг воспоминания закрутились вихрем, воспламенились, взорвались и разлетелись рваными ошмётками в стороны, оставив запах горящей серы и похмелье. Аскольд очнулся: всё вокруг него было однородной массой безликих фигур, увязнувших в однотонных стенах и тающих в тенях. Столпотворение неясных звуков доносилось издалека, резким эхо раздаваясь в ушах. Голова Аскольда раскалывалась от боли, а всё тело ныло и, разбитое слабостью, распадалось на части. Но со временем очертания становились чётче, а цвета – ярче и боль всё сильнее сковывала тело. Вскоре Аскольд уже мог различить в бесформенных призраках фигуры людей. Они сновали туда-сюда, издавая разные звуки и гомоня на все лады. Вдруг всё исчезло, заплыло безмолвием.
Аскольд слышал только собственное дыхание: вдох, размеренный выдох. Судорожный вдох. Снова выдох, но на этот раз звук не прервался, а стал нарастать, гулом доносясь из глубины и заставляя дрожать пол под ногами. Мёртвая тишина вмиг взорвалась тысячью пёстрых звуков и заполнилась сотнею слов. Разум, наконец, прояснился, дав возможность трезво соображать. Аскольд сидел в участке, в самом углу, истекая кровью, прижав к груди огрызок левой руки, вспоротый осколками раздробленной кости. Всё ещё не в силах до конца понять явь это или галлюцинации, вызванные шоковым состоянием, Аскольд с интересом рассматривал мелькавших перед глазами людей в форме. Единственным, что ему удалось разобрать из всего услышанного за минуты, а может часы, проведённые там, был короткий разговор между задержанным и участковым, который его оформлял. На вопрос «почему?» преступник ответил, что хотел выделиться, не быть как все – щёлкнули наручники, и вновь послышался преунылый голос участкового: «Ничего у тебя не вышло. Ты лишь стал как все, коих здесь и так хватает».
- Не вышло, - промямлил Аскольд. – Но он хотя бы не сдался, как ты. Пусть даже с самого начала и был обречён на поражение, ведь выделиться – значит быть одним в поле воином против многомиллионного общества, - вдруг он остановился и не совсем скоро продолжил опять – Парадокс. Отважный воин имел меньше шансов победить, потому что сам стал его частью себе подобных, чем сдавшийся, который может разрушить общество изнутри, находясь в нём. Будучи в его недрах, - еле шевеля языком, докончил Аскольд, с трудом понимая собственные слова, и потерял счёт времени…
ГЛАВА 5
Мягкая и нежная темнота обволакивала Аскольда. Она наполняла собой каждую частицу его изнеможенного тела и заливала всё вокруг. Её ощущение было настолько сильно, что приглушало все остальные: чувства сливались в единую массу и растворялись в ней, будто их и не было вовсе.
- Кого ты сюда притащил? – раздался во тьме строгий хриплый голос. – Тут у нас не ночлежка.
- Но на этого человека… Напали и жестоко избили. Ему нужна помощь, - несмело и прерывисто, словно весенний ручеёк, который только что народился, объяснил второй голос.
- Помощь? Ты только на него посмотри, ведь в карманах его давно ветер гуляет, - железным звоном раздался первый. – Удивительно, как ещё этот бродяга не попал в аренду государству?!
По-прежнему всё заполнял мрак, но вдруг его словно осветили размеренные и мягкие нотки: «Это крайне важный человек».
- Важный? – прошептал в ответ, ставший более маслянистым и вместе с тем скользким, первый голос.
- Не перебивать, – строго отрезал второй.
- Он располагает важными сведениями по делу об одной компании, - поправился третий. – К нему надо сей же час приставить круглосуточную охрану и отправить в больницу. Отныне все расходы берёт на себя компания обеспечения.
- Конечно, конечно всё будет выполнено, - податливо отозвался первый голос.
Всё исчезло…
Больше Аскольд не ощущал тишины и не видел тьмы. Просто не было ничего. Совсем ничего, даже мыслей или вообще ощущения себя. Видимо ему вкололи какой-то наркотик, провоцирующий бессознательное состояние. Теперь даже если боль от многочисленных увечий и пробегала электрическим разрядом по нервам, окунутым концами в сознание, она всё равно никак не воспринималась.
Неожиданно в нос ударил резкий запах спирта, пересохшее нёбо загорелось, а недвижное тело сковала терпкая боль – Аскольд очнулся, но не мог ничего сделать. Вокруг эхом раздавалась канонада голосов, но в коридоре не было никого. Только, накрытый простынёй, труп с биркой на ноге. Позади раздался детский голос. Топот… Аскольд лежал обездвижен, не в силах даже шевельнуть кончиком языка; видны ему были только собственные голые ступни, торчащие из-под белой простыни, и яркая лампа на потолке. В узком просвете меж ступней промелькнуло лицо ребёнка. Он просто играл, бегая из конца в начало больничного коридора… Сзади от общего гула отделился один из голосов и начал приближаться – мимо прошёл, насвистывая что-то себе под нос, доктор. Опять раздался топот. Заметив впереди доктора, мальчишка резко свернул в сторону и налетел на каталку с трупом. Свист утих за углом – всё на мгновение замерло. Затем снова показался в просвете меж ступней тот мальчишка.
- Дяденька теперь живой, – улыбнулся он, перевесив бирку на большой палец ноги Аскольда.
Вновь послышалось насвистывание. В коридоре возникла фигура доктора. Он поискал что-то взглядом, затем, увидев бирку на ноге Аскольда, быстро исчез куда-то. Через мгновение раздались крики, откуда ни возьмись появились санитары и повезли каталку с Аскольдом по коридору. Стук. Двери распахнулись. Стук. Распахнулись двери, в глаза ударил яркий свет. Операционная наполнилась людьми. Они выкрикивали друг другу названия каких-то медицинских инструментов, спрашивали, готово ли тело для трансплантации?! Аскольд почувствовал, как вдруг по его животу провели чем-то влажным и оно тут же начало щипать кожу.
- Скальпель, - раздался голос хирурга.
Аскольд понял – это конец. Хирург хладнокровно занёс хищное лезвие над, промазанной йодом дорожкой на животе Аскольда, и твёрдой рукою резко метнул его вниз. Но вдруг лезвие зашипело, покрылось пеной и начало таять.
- Что вы суёте мне? – взорвался криком врач. – Оно разлагается: кончился срок годности.
В глазах у Аскольда всё помутнело. Последнее, что удалось расслышать: «Это ошибка. – Потом немного тише, - Ваш донор там, в коридоре. – И вовсе замолкая, - Это другой пациент». Тяжкий груз упал у Аскольда с сердца, страх сменился безмятежностью, а разум окутала сонливость – он не сопротивляясь, заснул.
ГЛАВА 6
Совсем как дома: мягкая подушка под головой, тёплое одеяло. Но когда Аскольд открыл глаза, то ничего домашнего вокруг не было: обыкновенная больничная палата, прохладно-белого цвета. В голове теперь было ясно. Больше сознание не выхватывало фрагменты отдельных воспоминаний. Единственное, что тревожило Аскольда – это ощущение своей левой руки, спрятанной под гипсом. Она лежала рядом, но он всё чувствовал, что было ниже локтя, будто в стороне от себя… Это необыкновенное ощущение оставалось с ним до конца жизни, доставляя множество неудобств в координации. В том не было вины оперировавшего его хирурга, просто из-за сильного шока что-то нарушилось в голове у Аскольда.
В палате появилась медсестра. Она раскрыла шторы, и всё залил нежный утренний свет.
- Как самочувствие? – поинтересовалась она, пристально разглядывая Аскольда.
- Нормально, не считая руки. Хотя, судя по вашему взгляду, это не совсем так. Верно? – с энтузиазмом добавил Аскольд. – Что с моей рукой?
Медсестра взяла с тумбочки рядом какие-то бумаги и стала бегло читать. Затем ответила, не отрываясь: «Нарушение схемы тела».
- Это вообще лечится? – насторожился Аскольд, нахмурив брови.
- Кстати о лечении, - улыбнулась медсестра. – У вас хорошие друзья. Они настояли лично полностью оплатить его.
- Они мне не друзья, - бросил в ответ Аскольд и отвернулся к окну.
Улыбка исчезла с лица медсестры, и она монотонно заявила: «Документы о выписке уже подготовлены. Через четверть часа гипс сойдёт, тогда оденьтесь и явитесь за ними в регистратуру». Затем она удалилась, захлопнув за собой дверь.
«Оплачены. Оплачен? Оплата» - на разные лады звучало у Аскольда в голове. И вдруг в его разуме всплыло, доселе неведанное, воспоминание:
Фургон скорой помощи. Аскольд в нём: он лежит, а рядом врач с перепачканными в крови руками.
- Вы пришли мне на помощь? Вы меня спасёте, – снова и снова повторял в полубреду Аскольд, на что врач, пытаясь перекричать сирену, ответил вопросом: «У вас есть деньги? Деньги на оплату лечения».
- Нет, не знаю, - в растерянности забормотал Аскольд. – Вы спасёте меня? Вы мне поможете? – вновь взмолился он.
- Возможно, вы нарушаете график работы лечебных учреждений, - прокомментировал врач, доставая из саквояжа какие-то ампулы. – Если, конечно, этот день заранее не обозначен в вашей страховке, как время риска. Так есть у вас деньги? – опять пытался он докричаться до полумёртвого Аскольда. – Придётся так же выплачивать компенсацию государству, оскорблённому избиением гражданина… Есть у вас на всё это средства? – в последний раз спросил врач и не получив ответа что-то вколол Аскольду.
На этом воспоминание оборвалось. Сердце наполнилось страхом, а на щеках застыли слёзы, когда Аскольду вновь явилась из глубин памяти эта нелепая картинка: истекающему кровью человеку врач пытается продать спасение; алчный блеск и полное безразличие в глазах его, когда он трясёт почти бездыханное тело, добиваясь ответа на свой ужасный вопрос – «У вас есть деньги?»
Несколько минут Аскольд лежал, уставившись в потолок. Но он его не замечал: перед глазами с необычайной навязчивостью повторялась эта сцена. Буд-то что-то неведомое вновь и вновь стучалось этим воспоминанием в сознание… Неведомое? Или он сам не желал ведать, переворачивающую с ног на голову всё бытиё, мысль? А может она наоборот, ставила всё с головы на ноги? Оторваться от путаных дум Аскольда заставило внезапное шипение: гипс на его руке вдруг покрылся пеной, размяк и сошёл густой кашей. Аскольд потянулся к тумбочке за аккуратно сложенной одеждой. Джинсы и байковая рубашка пришлись в пору, а вот ботинки, которые он нашёл у постели, слегка жали…
Поднявшись на ноги, Аскольд обнаружил, что сильно хромает и при ходьбе необходимо размахивать левой рукой, как бы помогая. Рука не слушалась и, казалось, всё время уходила в сторону.
В узком полуосвещённом коридоре не было ни души. Он уставился во тьму десятками дверей и о чём-то тихо шептал сквозняком. Аскольду стало не по себе, когда из «белоснежного царства» он окунулся в эту «чёрную бездну». Сделав сначала несколько настороженных неверных шагов влево, Аскольд повернул назад и поспешил навстречу мерцающему свету. Там, во тьме, освещаемой мигающей лампой дневного света, показалось маленькое окошко регистратуры. Аскольд склонился к нему: за стеклом таилась громадная фигура женщины, оттопырив в сторону мизинец, громко прихлёбывавшей чай. Заметив Аскольда, она истошно вскрикнула и чуть не пролила содержимое кружки на себя.
- Знаю, что плохо выгляжу, но не на столько же? – удивился Аскольд.
- Нет, что вы. Просто не ожидала… - вытирая пятно чая на блузе, объяснила грузная женщина. - Вы видимо Пигал? Документы готовы, их забрали несколько минут назад какие-то люди. Кажется, просили передать, - она слева на право провела глазами - что будут ожидать вас внизу.
- А как они выглядели? – поинтересовался Аскольд.
- Странные такие… Все, как один: в чёрных плащах. Пока один расспрашивал о вашем самочувствии, двое других всё по сторонам озирались – высматривали кого-то.
- Ну, ладно. Я пойду, - слегка растерянно бросил Аскольд и направился к лестнице.
Ступеньки делали несколько широких витков и спускались к пятну света, увенчивающему дно спирали. Аскольд медленно, вслушиваясь в эхо собственных шагов, ступал во тьме, стараясь издавать как можно меньше шума. Наконец, спустившись вниз, он остановился в проходе и, прижавшись к стене, настороженно выглянул из-за угла: в коридоре было людно, дневной свет резал глаза. Привыкнув к нему, Аскольд ещё раз бегло окинул взором весь коридор и заметил на кушетке в самом конце пару мужчин в плащах и чёрных шляпах. «Друзья или враги?» - спросил себя Аскольд. В любом случае бежать было некуда: он помнил о третьем, который, скорее всего, ждал на выходе. Приложив усилия, Аскольд перешагнул через свой страх и ступил навстречу свету. Первый же шаг отозвался непривычно громким эхо – Аскольд вздрогнул, но продолжал всё быстрее идти навстречу опасности. Незнакомец в шляпе вдруг потянулся в карман плаща. Аскольд двинулся вперёд ещё стремительнее. Тот достал сигарету и закурил – напряжение спало. По мере приближения, черты его лица всё чётче вырисовывались в клубах серого дыма. Бледное и худое оно горело из-под бортиков шляпы огромными глазами, обведёнными двумя почти фиолетовыми разводами, поделёнными большим, с горбинкой, носом. Второго незнакомца Аскольд рассмотрел хуже, разве что тот был полнее и носил пышные, подёрнутые сединой, усы. Сделав ещё несколько осторожных шагов, Аскольд остановился у кушетки. Худощавый мужчина вынул изо рта сигарету и повернулся к нему – лицо Аскольду обдало едким дымом.
- Если не ошибаюсь, то Аскольд Пигал? – в полголоса начал тот, что пополнее и с усами. – Эмиль Казимир, - представился он.
- Руки не подаёте? – осторожно продолжил разговор Аскольд.
- Долговязый введёт тебя в курс дела, - проигнорировав вопрос, ответил Казимир, а затем направился к выходу.
Аскольд подметил про себя удачное прозвище: худощавый мужчина, сидящий рядом, действительно был долговязым. Его длинные суставчатые пальцы, подобно щупальцам спрута, оплетали сигарету, сам он, даже сидя, был почти одного роста с Аскольдом.
- Ты можешь звать меня Жарг, - низким голосом прохрипел Долговязый, выпуская клубок густого дыма, и пристально уставился на Аскольда своими громадными глазами, глубоко посаженными в череп, обтянутый бледной кожей. – Теперь мы займёмся твоей охраной. Созыв пресс-конференции был прерван, когда ты попал в больницу. Там на верху просто не знали теперь точных сроков, а ведь все эти журналисты и занятые люди не любят ждать… Потому теперь всё готовят по-новому. - Жарг ещё раз втянул своим крючковатым носом выдохнутый дым и, выпуская его через рот, продолжил – Надеюсь, ты понимаешь к чему всё это? Чем скорее твой секрет получит огласку, тем быстрее у Них улетучится желание ликвидировать тебя. А уж когда все узнают - ты будешь в безопасности, ведь убрав тебя, пусть теперь даже только из мести, они только подтвердят весомость твоей тайны, - Жарг замолчал. Медленно выдохнул и, бросив на пол окурок, судорожно скрючив пальцы, потянулся в карман. – До того, как вновь соберут пресс-конференцию, - торопливо начал Жарг, уже мотая туда-сюда новой сигаретой во рту, - пройдёт по меньшей мере неделя. Как на это время уберечь тебя? – подпалив сигарету, задал вопрос Жарг. и выбросил в сторону одноразовую зажигалку – она разложилась так и не успев упасть на пол. – Нужно залечь на дно. Дать понять врагу, что ты исчез и вместе с тобою информация, огласки которой он так не хочет. А исчезнет информация – исчезнут и проблемы.
- То есть Они поищут, пойму, что я пропал, и отстанут, а тем временем мы будем готовить удар? – связав всё услышанное, заключил Аскольд.
- Соображаешь, - еле слышно прохрипел Жарг, глядя прямо перед собой.
- А где мы - то есть я - залягу на дно?
- Есть одно место, но отправляться туда днём при нашем положении – всё равно, что подставляться под прицел. Надо быть осторожнее: сейчас Они как раз ищут тебя… И найти пока не могут. Но и здесь оставаться так долго не следует, - пояснил Жарг, прищурившись, словно голодный стервятник, высматривающий добычу.
- Куда же тогда? – вопрошал Аскольд.
Жарг сидел в раздумьях, Аскольд не знал, что делать и просто стоял рядом. Хлопнули двери – показался Казимир с кем-то ещё… Второй мужчина был так же одет: чёрный плащ, шляпа, белый воротничок накрахмаленной рубашки; и имел неприметные черты лица, совсем такие же как у тысяч людей, что видишь на улице и не запоминаешь.
- Здравствуйте, я Лефти, - представился мужчина, которого привёл Казимир. – Этих двух джентльменов вы уже знаете. Мы государственные агенты, специально приставленные к вам для охраны.
Аскольд промолчал, поздоровавшись лёгким урчанием в животе.
- Он знает: Долговязый ввёл его в курс дела, - сказал Казимир.
- Нет, - вмешался Аскольд. – Жарг не упоминал, что вы государственные агенты.
- Забыл и только, - посмотрев на Казимира, оправдался тот.
Лефти демонстративно кивнул и продолжил: «Ночью мы отправимся в гостиницу, а пока нужно где-то переждать».
- В кафе, - выпустив струю дыма, предложил Жарг. – Тут рядом. Я заметил, что наш друг уже проголодался.
- Вы всегда такой наблюдательный? – смутившись, спросил Аскольд, поглаживая живот.
- Да, - сухо ответил Жарг, не меняя каменного лица. – Это что касается работы…
- Но я боюсь, у меня с собой не найдётся и гроша, - обшарив карманы, заключил Аскольд.
- А оно и не нужно, - приободрил его Казимир. – Не волнуйся: все расходы берёт на себя государство, вплоть до оплаты твоей жизнедеятельности – ты теперь важный человек.
- Тогда в путь.
- Нет, погоди, - перебил Казимир, схватив Аскольда за руку.
- Мы кое-что тут приготовили для вас, - сообщил Лефти.
- Плащ и шляпа – если что, Они не должны знать в кого стрелять, - пояснил Казимир.
Аскольд одел переданное, Лефти, окинув его оценивающим взглядом, утвердительно кивнул и все замерли в ожидании: Жарг сделал последнюю затяжку, выпрямился во весь свой двухметровый рост и, жестом дав понять, что готов идти, опять потянулся в карман.
ГЛАВА 7
По пути в кафе Аскольда захлестнуло чувство непостоянности и неопределённости. Он всю дорогу пытался выстроить хоть какой-то распорядок, но ничего не выходило: все схемы были разорваны, а планы - затуманены, поэтому оставалось только слепо подчиняться обстоятельствам.
По приходу все четверо условились выбрать столик подальше от окон. Не то чтобы дело было в столиках, они, как и стулья, - по обыкновению были пластиковыми; или в окнах – таких же, как и в любом другом месте. Просто все трое хорошо знали свою работу и всегда помнили, что сидящий у окошка – мишень для снайпера. Аскольд в ответ на такое решение дал своё молчаливое согласие: в такие дни, когда с голого неба всюду льётся слепящий солнечный свет, он чувствовал себя беззащитным от какой-то неведомой угрозы свыше и пытался его избегать.
Позавтракав, они стали травить друг другу анекдоты, Жарг здорово подналёг на кокосовый ликёр, который то и дело подбавлял себе в стакан из фляги. Настал полдень – тени укоротились, яркий солнечный свет застыл в клубах душного воздуха, пробиваясь сквозь пышные ситцевые занавески. Аскольд уже совсем обжился: он даже по-особому подвернул под себя плащ, так что жёсткий пластмассовый стул превратился в мягкое кресло.
Ближе к обеду он уже по-хозяйски развалился в своём кресле и, протянув далеко под стол затёкшие ноги, закрыл глаза, чтобы, не отвлекаясь на посторонние вещи, вновь попытаться выстроить хитроумный план действий на будущее. Но, будучи в таком раскрепощённом положении, Аскольд вдруг почувствовал, как взгляды десятков посетителей упёрлись в него. Ощущение неловкости и стыда за своё фамильярное поведение охватило его. Тогда Аскольд, чтобы отвлечься, не открывая глаз, стал вслушиваться в собственное дыхание. И вскоре, поглощённый этим занятием, он позабыл про все свои планы. Ненужные в данный момент чувства начали угасать, запирая его разум во сне. Голоса вокруг сливались в один звук и отодвигались на второй план перед единым, состоящим сразу из всех, но не похожим ни на один. Дыхание превратилось в сухое шарканье… Шарканье тысячи босых ног, вздымающих за собою барханы пыли. Когда две огромные орды сошлись стенкой на стенку, земля задрожала, и горячий воздух взорвался звоном сотен лезвий. Скрежет, хлюпанье и глухие удары о месиво из зубов, костей и ошмётков мяса наполнили его… Так на Земле было всегда: добро с огнём отваги в сердце из века в век сходилось в схватке со злом, объятым пламенем гнева. Олицетворениями, элементалями этих двух извечных начал были боги Длантар и Арминур.
Длантар черпал силу для своих удивительных творений из заключённого в нём наружной безмятежностью пламени жизни.
Арминур же, напротив, не был склонен к созиданию и всё время торопился жить и чувствовать, поэтому его пламя, не скованное внешним спокойствием, постоянно выплёскивалось наружу, глубоко прожигая его плоть и обращая всё вокруг во прах. Он был способен только на разрушение и потому питал огромную зависть ко всем творениям Длантара.
Когда Длантар, без особого предназначения, лишь чтобы скрасить собственное одиночество, создал удивительнейшее из своих детищ – людей, единственных в Мире существ способных общаться с ним на равных, Арминур с большей, чем когда-либо, силой воспылал желанием поработить его новое творение, а ту его часть, что подчинить не удастся – уничтожить.
Долгое, долгое время безуспешно сражались войска Арминура с людьми, пока, наконец, не были жесточайшим сопротивлением истощены, отброшены и рассеяны. Причина успеха людей крылась в том, что их Длантар создал по своему подобию, наделив возможностью так же изменять Мир вокруг, творить, делиться знаниями, а главное – черпать их из всего окружающего. Поэтому они очень быстро научились, наблюдая за врагами, военному ремеслу и стали его изменять, совершенствовать – творить.
Так многие десятилетия орды Арминура таяли, а род людской всё только преумножался… Пока, наконец, Арминур не понял, что, продолжая открыто выступать войною, он ничего не добьётся. Тогда он решил пойти на хитрость. Заперевшись в своей цитадели, Арминур принялся за создание священного писания. Творить по-настоящему он не умел никогда, потому просто взял истины мироздания и перевернул с ног на голову, извратив смысл каждого, записанного в книгу, слова. Так боль в ней он нарёк злом, а её меньшее проявление, на которое только и был способен, - удовольствие – добром. Себя в этой книге Арминур превознёс до создателя всего сущего, а Длантара изобразил неспособным ни на что, кроме разрушения и уродства, монстром. Напоследок он включил в своё писание миф о рае, чтобы люди более стремились к смерти, и великим грехом записал прилюбодейство, что б они далее не продолжали свой род.
Люди приняли эту книгу без вопросов, потому что в их силе – огне жизни, заключённом в сердце, состояла величайшая слабость: то был тот же огонь, коим пылал Арминур…
Никто даже не стал задумываться о правильности изложенных истин, так как, претерпев лишения, но всё ж приспособившись к Миру, ни один человек не желал более тратить усилий на самостоятельное его познание, самостоятельный выбор меж добром и злом. Куда легче, оказалось, продолжать путь по давно протоптанной поколениями тропе, не задаваясь вопросом о том, куда ведёт она.
Вскоре совсем недавно злейшие враги вознесли Арминура со всеми почестями к небесам, где он, закутавшись в белый халат, растворился средь белых облаков. Теперь там он был наиболее близок к пустоте, подобной той, что наполняла его дух, и далёк от ненавистного пламени жизни, лежащего в центре Земли, боясь смерти, к которому как можно ближе хоронили своих мертвецов люди.
Люди, совращённые Арминуром, замучившие и распявшие на перекрестье палок Длантара, которое позже стало им символом освобождения от гнёта зла. Зла, которым называли истинное добро…
-А вдруг добро – это зло? – прозвучал где-то рядом тихий, вкрадчивый шёпот и всё оборвалось.
ГЛАВА 8
Внезапно выдернутый беспричинным страхом из собственного сна, Аскольд вновь очнулся в своём кресле, весь взмокший, пронятый до мозга костей этим гласом из тьмы. Сердце его без всякого ритма колотилось и рвалось во все стороны, словно взбесившись, дыхание захлёбывалось прерывистыми судорогами. Ощущение сна, отсечённого внезапным наплывом ужаса, сковавшего всё тело, начало затираться новыми эмоциями, уходить в прошлое и медленно исчезать в беспамятстве, оставляя только чувство внутреннего опустошения и растерянности…
Вокруг Аскольда обступил звон посуды, редкий топот и чуть приглушённый гомон, удаляющийся наружу. Аскольд приподнял шляпу – в глаза ударил тусклый искусственный свет. Рядом стояла пустая фляга, накрытая пластиковым стаканчиком, и бумажная тарелка, до верху заваленная полуразложившимися окурками. Стол усеивали крошки и покрывали засохшие кружки, расплескавшегося из чашек, кофе. Напротив сидел Жарг. Его каменное лицо растворилось с последними каплями кокосового ликёра и теперь сверкало широкой улыбкой, как у хищной рыбы, лишенной воды, которая, выпучив глаза, скалит клыки, но только при том крайне обаятельно.
- Что тебе приснилось? – бархатным слегка осипшим голосом спросил Жарг, даже не глядя в сторону Аскольда.
- Ой… - припоминая, протяжно выдал Аскольд. Затем вдруг зевнул, переспросив – Подожди, что ты сказал? – и, не дожидаясь ответа, выдал: - Не помню.
Жарг искоса глянул на него. Аскольд, не обращая внимания на это, потянулся и осмотрелся вокруг: посетители расходились, стройные официантки убирали со столов, соприкоснувшуюся с углеводами и вскоре начав разлагаться одноразовую посуду, кто-то оставил входную дверь чуть приоткрытой, и теперь оттуда тянуло сквозняком… Вдруг в щели промелькнул чёрный силуэт. Вошёл Казимир.
На лице его застыло холодное выражение тревоги. Он огляделся по сторонам и направился к столику Аскольда.
- Подогнали машину, - не переставая озираться, доложил он. – Пора.
Жарг мигом погасил сигарету и вышел из-за стола, Аскольд медлил, поправляя замявшийся плащ. Тогда вдруг оба подхватили его под руки и, толкая локтями, повели к выходу, раздражённо, а Казимир даже со злобой, шепча, что он слишком задерживается. В душе у Аскольда зажглась тревога. Вновь промелькнули слова: «Друзья или враги?»
- Что вы делаете? Куда? Почему такая спешка? – но его продолжали молча вести, то и дело толкая локтями в спину.
В дверях повеяло свежим воздухом – он придавал остроту разуму и силу телу. Аскольд попытался вырваться: толкнул в грудь, схватившего за шиворот, Жарга и собирался бежать, но на пути его встал Казимир. Жарг снова схватил за шиворот, на что Аскольд высоко вздёрнул воротник и, нахмурившись, смиренно последовал за Казимиром.
Когда вышли на улицу, привычный тусклый свет сменился мягкой темнотой, мерцающей сотнею бриллиантов на мокром тротуаре. В лицо подул холодный ветер – тепло и уют остались за стеклом яркой витрины кафе. Вокруг было тихо и пусто, ночь окутывала переулки, поделённые узким лучом фонарей.
Аскольд продолжал следовать за Казимиром, хотя всё его нутро сомневалось и противилось этому; разум не поспевал за событиями и никак не мог решиться на ещё одну попытку бегства. Вдруг Казимир сделал шаг в сторону – за ним показался тёмный силуэт автомобиля. Дверь распахнулась, и Жарг быстро впихнул Аскольда на заднее сиденье, затем уселся рядом и захлопнул дверь; Казимир расположился возле водителя.
Лефти завёл мотор, и машина тронулась: один за другим за окном понеслись огоньки, в салоне всё наполнилось тьмой, разрываемой светом вереницы фонарей, тянущихся снаружи тенями десятков цепких ветвей.
В голове у Аскольда замелькали подозрения: «А вдруг это не государственные агенты: я не видел ни их документы, ничего, кроме пустых заверений. Может это и есть враги? И увозят они меня, что б помочь исчезнуть навсегда.» Впереди показался красный диск светофора – Лефти затормозил. Вдруг откуда-то слева вылетела машина, с гулом пронеслась мимо и, подмигивая алыми огоньками, медленно повернула на перекрёстке. Лефти потянулся к коробке передач – пола его плаща отогнулась, и Аскольду показался контур торчащего из кобуры пистолета. Машина мягко тронулась дальше. «При этих обстоятельствах я бессилен, - смирился Аскольд. – Остаётся надеяться на… В конце концов, если хотели, то покончили бы со мною раньше, ничего не дожидаясь – ещё в больнице. Пресс-конференции ведь пока не было: никто ничего не знает, подозрений бы на них не пало».
Дорога была долгой. Весь путь Аскольд провёл, вслушиваясь в шёпот проносящегося под колёсами асфальта, тихим и безучастным ко всему. Под утро, когда на востоке уже разгоралась заря, но вокруг всё ещё до сих пор сковывал сумрак, они добрались до гостиницы.
ГЛАВА 9
Пятиэтажное здание – не слишком роскошное, не слишком скромное – это и было их убежищем в ближайшую неделю. Неделю, когда Аскольд, свободный ото всего: работы, счетов – действительно жил. Уединённо погрузившись в свой богатый внутренний Мир и занимаясь любимым делом – жил так, как хотел жить всегда. Хотел, но не мог…
Не выходя на улицу, ничего больше не делая, Аскольд лишь писал. Работы было много, ведь все прошлые труды Аскольда, изложенные на одноразовой бумаге, исчезли бесследно за дни, проведённые в больнице, и теперь приходилось по памяти всё восстанавливать. Но это его не пугало. Пугало лишь одно: что времени до конференции ему не хватит, чтобы окончить своё произведение. А поэтому он, лишь изредка прерываясь на обед, круглые сутки сидел за печатной машинкой. Иной раз Аскольд становился, быть может, единственным, свидетелем работы бригады сменщиков. Приезд этих людей в белой форме, на исходе бессонной ночи, значил для Аскольда не только замену всего одноразового, но и начало нового цикла работы – переноса готовой части своего произведения на новые одноразовые листы. Готового с каждым днём становилось всё больше и времени продолжать оставалось всё меньше… Благо, что более ничего не мешало Аскольду творить: работа его телохранителей была не видна невооруженным глазом и, казалось, сводилась к попеременному дежурству в номере, сопровождаемому поеданием булочек.
Жарг ни разу никуда не выходил. Почему – неизвестно. Но это обстоятельство Аскольду совсем не было помехой. Жарг был даже в чём-то ему сродни: он мог многие часы просидеть на месте, проникновенно глядя в пустоту и о чём-то думая, лишь изредка отвлекаясь, чтобы задумчиво почесать свой абсолютно лысый череп.
Наверное, Жарг тоже был одним из тех людей, что, частично отрешившись от внешнего Мира, уходят в глубины внутреннего. Правда, он, в отличие от Аскольда, не пытался исследовать его, познать и уж тем более донести до взора окружающих. Жаргу этот Мир скорее был нужен, что б спрятаться от жестокостей внешнего.
И так всё вокруг кипело, а они были где-то далеко, столь родны друг другу своим одиночеством и всё же порознь.
Хотя может так и должно? Человек познаёт своё одиночество только в заточении, но по-настоящему он его лишь в окружении себе подобных. Аскольд же наоборот: наиболее остро ощущал его с людьми, а в добровольном заточении лишь был окружён им, но не чувствовал…
Иногда, при безостановочном стуке о клавиши печатной машинки, Аскольд вдруг останавливался: его витиеватая мысль обрывалась, а разум скатывался в болото воспоминаний. И вот он уже снова сидел у себя дома. Крупные капли дождя бойко ложились на стекло, стремительно сливаясь в причудливые узоры теней, по всей комнате, где только не хватало тусклого света камина. Вновь Аскольд и Глафира встречались на его огне прохладными взглядами. Глафира больше не выдержала робкого оцепенения и нарушила тишину отвлечённым разговором:
- Сегодня, пока ты был на работе, приходили из похоронного агентства, - медленно проговорила она и осторожно поглядела на Аскольда: тот продолжал смотреть на огонь, задумавшись о чём-то. – Они сообщили, что твой двоюродный брат умер, а так как других его родственников найти не удалось, похороны оплачивать придётся тебе, - продолжила Глафира в надежде на ответ, но его не последовало. Тогда она тихо вздохнула и, поникнув, тоже устремила взор на камин.
За окошком продолжался ливень. Стук дождя по секунде отсчитывал минуту за минутой, наполняя собой всё вокруг, отгораживая от внешнего Мира и собственных мыслей. Аскольд, погружённый в себя, продолжал искать смелости высказаться. Он не знал, как начать и решил, наконец, сначала наладить контакт, поддержав пустой разговор о дневных делах:
- Впервые слышу о нём. Хотя в том, чтобы узнавать о своих родственниках по таким счетам есть свои плюсы. В конце концов, обходится дешевле, чем каждый год растрачиваться на всякие поздравительные открытки - один раз оплатить похороны… - заметив, что Глафира заинтересованно смотрит в его сторону, Аскольд продолжил: - Странно всё же: государство берёт с нас плату за каждый прожитый день, а о смерти позаботиться не может. Они говорят, что эти средства идут на устранение вреда, наносимого нами окружающей среде и, трещащей по шву от перенаселённости планеты, экономике. Хм… Ну да, за каждый день вперёд, но тогда куда же деваются деньги, если следующий день для меня не настанет? – вдруг прервался вопросом Аскольд. В глазах его влажно блеснул огонёк, сердце сковало худое предчувствие. Прозревая далеко в будущее, Аскольд вдруг ужаснулся близящегося конца и начал цепляться за руины прошлого – Жаль, Глафира, что у нас было так мало времени…
- О чём ты? – прервала его Глафира. В её взгляде появилась надежда. Может, надежда на то, что их время быть вместе уже иссякло.
Но Аскольд продолжал, совсем её не слушая:
- Мы бы могли завести ребёнка. Взяли б ему кредит на первые девятнадцать лет жизни… Но теперь уже поздно.
- Да, я тоже хотела сказать, что больше так жить не могу, - с облегчением вымолвила Глафира и отвела взор.
ГЛАВА 10
За окном давно уже была тихая ночь. Аскольд обнаружил себя при свете настольной лампы за печатной машинкой. Он протёр воспалённые глаза, докончил строку и, стряхнув пелену полусна, отправился в туалет. Не включая по пути нигде свет, чтобы не будить чутко спящих охранников, Аскольд пробирался впотьмах на ощупь. По возвращении он застал за своим письменным столом Жарга. Аскольда эта встреча насторожила: «Что же он? Не спал? Следил за мною всю ночь, а стоило отлучиться – потерял всякое терпение и ринулся посмотреть, что же это я там такое всё пишу и пишу изо дня в день?» Оперевшись на локти, Жарг, чуть приоткрыв рот, с удивлением бежал взглядом по строкам. Аскольд подкрался сзади чуть ближе, так чтобы видеть, где он читает, и затаился, с интересом наблюдая. Жарг дошёл до конца страницы и спокойно обернулся к Аскольду. Тот невольно вздрогнул – он-то думал, что оставался незамеченным всё это время.
- Какой странный Мир описан в твоём произведении… - тихо просипел Жарг.
- Я бы хотел, что б этот стал таким же, - с надеждой прошептал Аскольд.
- Почему? – вскинув тонкие дугообразные брови, спросил Жарг, полон удивления и какого-то скрытого отчаяния.
- А ты думаешь этого не нужно? – отозвался Аскольд, но в ответ получил только молчание и вопрошающий взор. – Понимаешь, - облизнув верхнюю губу, продолжил он, тщательно подбирая слова, - по каким-то причинам я родился более вдумчивым, умеющим наблюдать и учиться, чем другие. Мне достаточно увидеть, чтобы понять и даже пережить, а повторять совсем не обязательно…
Я давно уже понял, что жизнь каждого в этом обществе бессмысленно и одинаково движется по кругу: учёба, работа, семья, изо дня в день плата за точно такой же следующий день – я хотел бы вывести вас из этого однообразного блуждания.
- Но мы-то этого не чувствуем, - торопливо перебил Жарг. Он запнулся, рука его нервно затряслась. – Ещё пока не понимаем. – наконец выдал Жарг, усмирив дрожь открытым жестом по направлению к Аскольду. – Может, мы ещё не готовы?
- Может быть… - вдруг задумался Аскольд. – Но вопрос тогда в том, можете ли вы вообще быть готовыми, раз уж столько десятилетий и даже веков прожили жизнь по стандарту? По норме, шаблону.
Воцарилось безмолвие… Жарг задумался, а Аскольд в ожидании не сводил с него глаз. Внезапно в прихожей раздался холодный скрежет – это стальной ключ прорезал замочную скважину входной двери, и она распахнулась. Прибыла бригада рабочих в белых комбинезонах. Они начали быстро всё упаковывать и уносить из номера. Вещи прямо на глазах мякли, покрывались пеной и разлагались – однодневный срок годности был исчерпан. На смену им другие рабочие приносили точно такие же свежие.
- Чёрт. Жарг, из-за тебя чуть всё не пропало, - вдруг захлебнулся возгласом Аскольд, глядя на то, как страница за страницей его произведение медленно начинает превращаться в жвачную массу.
- В чём дело? – растерялся Жарг, уступая Аскольду место за письменным столом.
- Скорее, скорей всё снова переписывать: у бумаги-то срок годности однодневный, - и Аскольд энергично застучал по клавишам новенькой машинки.
Жарг понимающе кивнул и поспешил удалиться, чувствуя за собой вину в том, что и так уже отнял много драгоценного времени, отпущенного совсем не на то, чтобы знакомить кого-то с рукописью.
Тем временем рабочие не стали тревожить спящих охранников (кровати они меняли днём или под вечер), а принялись за снятие широкими валиками со стен остатков обоев, затем нанесли распылителем другие, моментально застывшие бумагой, заменили все предметы в номере и перестелили полы коврами. Всё было такое же, но новое. После чего вся бригада незаметно рассеялась, лишь хлопнув дверью на прощание.
На следующий день доставили посылку. В ящике был ксерокс. Аскольд сделал вид, что ничего не понял, но в глубине души остался благодарен Жаргу, искупившему таким образов свою вину за прошлый вечер.
С этого момента времени на создание произведения у Аскольда значительно прибавилось и всё пошло само собой, по уже выверенной схеме, ближе и ближе к концу плана. Строка за строкой Аскольд запечатлял на бумаге совсем незнакомую ему жизнь и, наконец, однажды ночью остановился на точке. Пустота. Всё – ни одной мысли – это дно. Аскольд вдруг понял, что закончил и больше в словах ему выразить нечего. Да и по сути некогда: Казимир утром прошлого дня как всегда отправился куда-то для встречи с начальством и вернулся с вестями о том, что завтра им предстоит собираться в путь – пресс-конференция уже готова.
Подумайте, как бы дорого вы ценили бездельно проведённый час вашей жизни, если б завтра началась война? Многое приобретает совсем иное значение, когда безвозвратно уходит… Так для нищего на вес золота кусок хлеба, который ещё совсем недавно выбросили. Так же и для Аскольда был дороже всего на свете убегающий миг уже привычной, идеальной жизни. Несмотря на то, что он сам шёл к этому концу, Аскольд не хотел его. Не хотел перемен, попросту не был к ним готов; не имел точных планов на будущее и потому мёртвой хваткой уцепился за настоящее.
Фиолетовое предрассветное небо застыло отражением в лужах. Всё дышало холодом и серостью. Мёртвенное безмолвие трепал ветер. Ни машин, ни людей – всё застыло в едином слепке голубой глины. Нужно было поспать хоть несколько часов перед далёкой дорогой, но спать не хотелось, и Аскольд стоял перед окном одинокой фигурой в ночи, глядя на это затвердевшее, вязкое изваяние Мира, освещаемое холодными лучами далёкого рассвета.
ГЛАВА 11
Наступило прохладное утро, на ветках, уткнувшихся в окно, защебетали птицы. Аскольд моргнул, сбросив застывшие перед взором грёзы. Он по-прежнему стоял у окна, за которым, медленно разливаясь по лазурному небу, пестрил подёрнутые утренним туманом улочки рассвет. Глаза слезились, в голове застоялась боль, а ноги изнывали от усталости – похоже, что этой ночью Аскольд задремал стоя, любуясь, выстроенной сном перед глазами, серой репродукцией Мира. С улицы слышался, редкий пока ещё, гул машин, послушно мчавших своих хозяев на работу. Из-за спины доносилось приглушённое бормотание телевизора. В дверном проёме в зал позади Аскольда виднелись растянутые на журнальном столике ноги; их хозяин – Жарг – сидел в кресле, укрытый, наполовину спущенным на пол, одеялом, докуривая утреннюю сигарету.
Вскоре в едва слышном говоре телевизора начал угадываться смысл: «В семьдесят восьмом Мир узнал о вакцине против СПИДа, - затем речь прервалась щелчком пульта и зазвучала вновь: - …Лекарство бесплатно распространялось повсюду».
- Вот чёрт, опять, - оборвал Жарг и снова переключил.
В ответ ему всё тот же диктор невозмутимо продолжал: «На следующий день население Земли сократилось втрое.»
В это время пришёл Лефти с каким-то чёрным целлофановым пакетом в руках. Он смахнул со столика ноги Жарга и стал выкладывать из пакета еду: маковые булочки, медово-золотистую головню ароматного сыра и молоко. За завтраком у них завязался разговор; Аскольд, не дожидаясь приглашения, подсел рядом и тоже принялся за трапезу.
- Канал–паразит? – ложа сыр на, щедро посыпанный маком, ломоть булки, поинтересовался Лефти. Жарг кивнул.
- Ты перебрал, наверное, уже все, - заключил он, прижимая сыр вторым ломтём.
- По-моему они специально перекрывают своим сигналом другие – борьба за рейтинг, - предположил Жарг, протянувшись через весь стол за молоком. – А быть может это дело рук компаний по изготовлению одноразовых пультов…
- Ну да. – вдруг воодушевлённо подхватил Аскольд. – А телевизионщики состоят с ними в сговоре: продажи растут – растёт их доля.
Жарг замер с кружкой молока у рта, Лефти насторожённо положил булочку и тоже уставился на экран:
«Побочное действие, или тонкий расчёт? Да, инфекция была побеждена, но какой ценой? Кто ответит за…»
- Может быть, может быть, - с нескрываемым скептицизмом подметил Лефти. – Или это просто сбой в электронике и оба вы параноики, - внезапно рассмеялся он и, выхватив у Жарга пульт, не глядя, ткнул одну из кнопок – картинка на экране телевизора сменилась, наконец, заставкой новостей. – Ну вот. Давно б так, - добавил Лефти, неспешно пригубив из своей кружки.
«Сегодня партия гипер-насистов выступила с предложением…» - ровным тоном начала о событиях дня ведущая. Услышав это, Жарг, так и не попробовав, снова отвёл ото рта кружку с молоком и, что-то перебирая в памяти, бегло заговорил:
- Подождите, подождите-ка. Насисты? Нацисты… По-моему когда-то что-то подобное уже было?. Разве нет?
- А какая разница? – перехватил Лефти, положа ему руку на плечо, а потом, немного прожевав, добавил – Всё равно время это уже давно разложило, как одноразовую книгу.
- Да, пожалуй, ты прав, - согласился Жарг и, откинувшись на спинку кресла, не спеша, прикурил сигарету.
Меж тем наступил девятый час утра – Казимир вернулся с инструкциями от начальства. С собой у него был костюм Аскольду для пресс-конференции. Видно было, что вещь хорошая, но куплена на скорую руку: брюки слегка широковаты, а пиджак на размер меньше, но вместе с накрахмаленными манжетами смотрелся всё же неплохо… Также Казимир принёс известие о том, что нужно собираться в аэропорт к двенадцати часам. «Билеты купим на месте: не дефицит, чтобы так за ними гнаться. Тем более что в нашем деле лучше заранее не светиться», - предостерёг он, сбавив темп и усевшись на место Аскольда передохнуть.
Собрались быстро, да и собирать, по сути, было нечего, разве что Аскольд скидал в одну кучу черновики с пометками, да, скрутив трубой, запихал в карман пиджака, всё ещё отдающие свежими чернилами, страницы своего произведения. Скорее прибрались за собой: доели завтрак и оставили номер совсем так, как будто бы всю последнюю неделю он пустовал. К половине одиннадцатого отправились в путь.
ГЛАВА 12
Финал плана, задуманного Аскольдом, близился, а за ним следовала полная неизвестность. Он предчувствовал, что быть может уже никогда его жизнь не будет больше такой, как прежде. А потому каждый последний миг всего привычного, каждый знакомый пейзаж – с невероятной жадностью всё это вылавливал он вокруг, чтобы ещё раз, хоть раз… Но больше всего рвало душу желание в последний раз повидаться с Глафирой. Почему? Аскольд и сам до конца этого не осознавал: может быть потому, что теперь, когда расставание, возможно, навечно было так близко, Аскольд начал ценить то, что терял и понимать, что за годы, проведённые вместе, его привычка к Глафире обернулась любовью. А может, просто встреча с ней была для Аскольда ещё одним способом припасть к, уходящему навсегда, прошлому, закутаться в нём от холодного дыхания неопределённости будущего. Как бы то ни было, дорога в аэропорт пробегала мимо его дома, поэтому Аскольд уговорил Казимира выкроить в их напряжённом графике минутку для прощального визита.
И вот, оставив охрану ждать снаружи, он снова переступил порог родного жилища. Переступил и замер на месте. Всё вокруг показалось Аскольду совсем незнакомым, чужим. Воздух теперь был пропитан ароматом каких-то дешёвых духов… Аскольд позвал Глафиру – никто не откликнулся, тогда он осторожно шагнул в зал: там всё стояло нетронутым, даже шторы остались задёрнуты с вечера. Вдруг из спальни послышался шум, потом в коридоре прозвучали торопливые шаги, и в комнату вошла Глафира. На ней было, всё в блёстках, облегающее коротенькое платье чёрного цвета; измученное лицо изображало крайнее удивление и какую-то лёгкую неловкость. По комнате начал медленно распространяться терпкий запах спиртного…
- Аскольд, зачем ты пришёл? – спросила Глафира, потупив взор. – Я всю ночь не спала и… И, - прервалась она нервно перемкнув руки, а затем уверенно и твёрдо отрезала: - Что тебе нужно?
- Что случилось? Может, нужна какая помощь? Деньги? – сделав шаг навстречу, взволнованно начал Аскольд. – Говори же, Глафира.
- Мне твои деньги не нужны, - сложив руки, гордо заявила она. – У меня есть теперь работа.
- Работа? – с сомнением переспросил Аскольд. – Судя по платью, в борделе каком разве что, - оглядев Глафиру, иронично добавил он.
- Я танцую, - обиженно возразила Глафира на догадки Аскольда.
- В ночном клубе, - понизив тон, дополнила она. В глазах у Глафиры заблестели слёзы. Она утёрла их и, выдержав небольшую паузу, продолжила: - Но это в любом случае лучше, чем быть на содержании у человека, который получает деньги от убийц. Я раньше этого не понимала. Не задумывалась, не хотела задуматься… Пока не встала перед выбором: опуститься на самое дно, чтобы выжить, или потерять всё это, - окинув взглядом комнату, сказала она. – Ты ведь ушел, не оставив ничего. Все счета легли на мои плечи. И, знаешь, мне просто пришлось: не оставалось ничего другого, - вдруг Глафира остановилась на мгновение и заплакала. – Знаешь, как это страшно? Сколько людей вылавливают прямо на улицах, хватают в барах, ночных клубах и забирают навсегда неведомо куда эти звери из комитета контроля? Из-за того только, что у несчастных пусто в карманах. А почему? Да потому, что они всё время должны платить за что-нибудь государству, которое, наконец, выжав их, как лимон, потом уничтожает. Теперь ты приходишь и предлагаешь мне эти грязные деньги? Они же пропахли, пропитались кровью. Как можешь ты? Как ты можешь жить с этим? Ты ведь тоже один из них – этих убийц, - сквозь слёзы смотря глаза в глаза Аскольду, замерла в ожидании Глафира.
- Ты совсем другая теперь, - отшатнувшись в сторону, изумился Аскольд. – Не знаю, зачем я сюда пришёл? Теперь уже всё изменилось бесповоротно и навсегда с той самой ночи… Да, я помогал им, работал на них. Я один из них, но я больше не хочу так жить. Хочу всё поменять. Не это, на самом деле вот что мне нужно, – прервался криком Аскольд и в порыве выбросил свою рукопись на стол. – Прочти, может, ты поймёшь, как ошибалась на мой счёт.
- Ты даже не слушаешь меня. Я хотела сказать, как виню себя за то, что так опустилась. За то, что жила с убийцей и не замечала того. Но ты меня по-прежнему не слышишь. Ты живёшь только своей жизнью, в своём искусственном мирке, а в этом видишь только то, что касается тебя. Ты жуткий эгоист и всегда им был. Тебе ничего не нужно, кроме твоей писанины, - сквозь слёзы выплеснула Глафира. А затем взорвалась криком – Убирайся. Убирайся.
-Убирайся, – оборвала закрывшаяся за Аскольдом дверь.
Казимир и Жарг, ожидающие снаружи, ничего не сказали Аскольду, когда он, побледневший, крепко стиснув кулаки, вылетел из своей квартиры. Хотя прекрасно слышали крик Глафиры ему вслед, перешедший в истерику, захлебнувшуюся рыданием… Они просто молча отвели Аскольда к машине, где ждал Лефти, и всю дорогу до аэропорта, соблюдая какую-то негласную солидарность, никак не тревожили, изредка лишь бросая в его сторону полный сочувствия и утешения взгляд. И то, по большому счёту, только чтобы удостовериться в порядке ли их подопечный.
Тем временем необузданная ярость, вспыхнувшая в ответ на обвинения Глафиры, уже остыла, и Аскольд тихо сидел, забившись в угол салона, сохраняя внешне полную ко всему безразличность. Хотя его не оставляли мысли, при которых вновь внутри был готов разгореться пожар:
- Общество растаскивает по частям, словно конструктор, всю мою прежнюю жизнь, но готовит ли новую? – мучился гаданиями Аскольд. – Или только расставляет на какие-то свои другие места детали, не скреплённые больше мной? Всё, всё отнимает и ломает. Берёт теперь мою жену и пользует как угодно пленённым телом, а затем, насытившись, отбрасывает в сторону огрызок, оставив после себя нетронутой только выкорчеванную душу – вот что делает это общество… Хочет меня вытеснить. Стереть мою жизнь. Идёт войною. Глафира была права: оно, как паразит, высасывает и пожирает всё подряд. Тянет, втаптывает в собственную массу, подминает… Но что это? – запнулся вдруг о свои суждения Аскольд. – Вновь ведёт меня к этим мыслям Глафира. Какова её роль в этой войне? Не она ли её разожгла, начав той ночью со мной разговор о работе? Так я только пешка, орудие? Ради чего тогда я сражаюсь? Может любви? Я думаю о ней, теперь побеждённой, скрученной намертво в лапах врага, и ревную – значит ли это, что люблю? – пронеслось в голове у Аскольда, оставив лёгкий след страха. – Опять любовь… Нет, может лишь чувствую досаду, как всякий собственник просто из-за того, что теряет, пусть даже и вовсе ненужное… К чёрту любовь: мне некогда тратиться на это неизведанное чувство. Я должен убить паразита, – поставил перед собою цель, вновь воодушевлённый планом, Аскольд. И все остальные думы снова спрятались в тумане сознания. – Старая жизнь моя разрушена. Отступать некуда.
ГЛАВА 13
- Приехали, – объявил бодрый голос Лефти.
Разом хлопнули дверцы – вышли. И вдруг Аскольд на мгновение застыл, поражённый великолепием распростёршейся перед ним картины: сразу от тротуара широкая дорожка, по обе стороны засаженная пышными, но невысокими, кустарниками, вела к огромным двухстворчатым дверям из толстого тонированного стекла, накрытым аркой на двенадцати колоннах, с обоих концов ряда которых по отвесным стенам тянулись высокие окна, полукруглыми скобками замыкающие длинную стеклянную полосу над аркой. Всё было молочного, слепяще-белого цвета, обрамлено, окаймлено флажками, игриво развивающимися на ветру. Это громадное, растянувшееся вдоль всей взлётной полосы, здание венчала усечённой книзу треугольной шляпой на ножке диспетчерская, вздыбившая свою плоскую макушку десятками антенн. Позади сверкали на солнце стеклянными глазами устремлённые в небо вершины башен около взлётного поля, с которого то и дело уносились в бездонный океан лазури, оглашая его глубины гудящим свистом, гигантские металлические птицы.
Весь этот пейзаж панорамой обступил Аскольда, отошёл в стороны… И вот: путники уже были внутри того здания с аркой. Оно встретило гостей огромным табло с расписанием рейсов, висящим под высоким сводом, гулко оглашаемым голосом диспетчера, который звучно обрушивался вниз, накрывая волной галдящую толпу ожидающих. Две широких полукруглых подпорки, меж которых на растяжке висело табло, плавно справа налево огибали купол и переходили в потолок, подпираемый массивными ребристыми колоннами. Около каждой стояло по паре урн для мусора, а ещё глубже, в самом конце зала, ютилось несколько закусочных. Из углов, по обеим сторонам, у стен, в рядок от них шли мягкие кресла в кожаной обивке – всё было специально рассчитано, чтобы заблудший сюда в ожидании своего рейса пассажир мог отдохнуть и хорошенько подкрепиться.
Справа, где подпорки высокого свода врастали в монолит стены, пёстрой вереницею от кассы тянулась очередь на досмотр. Там по длинному конвейеру, отгороженному от толпы широким экраном, через рентген аппарат ползли толстые чемоданы и тугие сумки со скарбом всех мастей. Затем очередь огибала конвейер и скрывалась в коридоре, выводящем из здания к посадочной полосе.
Тут каждый чувствовал себя стеснённым среди всего этого колоссальностью форм, что вдруг вытянулись широкими колоннами и нависли сверху тяжёлым куполом, строгим взглядом которого все внизу были размазаны по дну. Вот и Аскольду с его спутниками сначала казалось, что пространство давило со всех сторон, грозя вмиг осыпаться тысячью обломков. Но потом они нырнули в бесконечный поток лиц - толпу однородной массой кипящую посреди величественных пустот: в самом центре, под куполом – и неприятное ощущение будто осталось за невидимой оболочкой, под которой струилась река окружающих.
- Так, - протяжно вымолвил Казимир, вскинув взор на табло. – Ближайший рейс, который нам нужен, через четверть часа.
- Пора бы брать билеты, - озабоченно продолжил он, глядя на Лефти.
- Ладно, - улыбнулся Лефти, разводя руками, - но почему я-то всегда такими делами занимаюсь?
- Да потому, что самый шустрый, - рыская по сторонам глазами, отозвался Казимир. – Давай поскорее там. Мы пока здесь ждать будем.
Лефти кивнул, огляделся пару раз вокруг, и, озорно насвистывая, скрылся в толпе среди нескончаемой кутерьмы.
- А действительно, - прищурившись, рассматривая окружающих, начал Жарг, - от чего ты парня бережёшь? Серьёзной работы не даёшь – наоборот, всё время в сторону отводишь по всяким пустяковым поручениям.
- Зелен ещё для дел поважнее, - упёрши в бока руки, заключил Казимир, продолжая ловить взглядом каждого, проходящего мимо.
Несмотря на то, что Казимир и Жарг ни на шаг не отходили в сторону, Аскольд чувствовал себя совсем позабытым. Будто они вовсе и не человека охраняли, а памятник какой: даже парою слов с ним никто не перекинулся.
Тогда Аскольд, несколько минут в нерешительности потоптавшись на одном месте, отважился сам начать разговор: «Чего-то вы разнервничались? Так и беду не долго навлечь…»
- Такая работа, - даже не взглянув на Аскольда, бросил Казимир. – Вот не уследит Долговязый за типом подозрительным каким, а тот – раз и нож тебе под рёбра. Так что не отвлекай.
Аскольд поник. Ждать было нудно и скучно, особенно когда не знаешь толком, чего именно ждёшь – просто томишься одним моментом.
Толпа вокруг несколько ожила: прибыл очередной рейс. Казимир и Жарг обступили Аскольда, пытаясь закрыть его от людей. Эмиль нервно поглядывал на часы… Шум и общий гам вдруг прервались объявлением диспетчера о начале посадки на новоприбывший рейс через пять минут – Лефти всё ещё не было. Люди засновали быстрее: и туда, и сюда – Жаргу с Эмилем глаз не хватало, чтобы уследить за всеми. Внезапно живой поток замер. Толпа по левую руку от Аскольда рассыпалась в разные стороны, когда прозвучал возглас: «У него оружие.»
- Осторожно, - завопил Казимир, выхватывая пистолет.
Послышались гулкие выстрелы, вмиг утопшие в истеричных криках. Жарг бросился на Аскольда, заслонив его спиной от пуль, стаей шмелей вырвавшихся навстречу. Снова стрельба. Очередь прорвала, прошила без разбору всех на своём пути и прямо по ноге хлестнула Казимира – он свалился в луже крови, не прекращая целиться. Тогда следующая прочертила его поперёк.
В это время, окруженный бушующим стадом людей, посреди зала над Аскольдом склонился, укрыв своим телом, Жарг. Белая изодранная рубаха на нём взмокла от крови; он стоял, чуть пошатываясь, уже лишенной крепости хваткой обнимая Аскольда. Вокруг в панике беспорядочно метались люди, сбивая друг друга с ног; слышался хруст сломанных костей и вопли попавших в давку.
- Отстегни застёжку, - осипло прохрипел Жарг, и Аскольд почувствовал тепло, выплеснувшейся ему на плечо, крови.
- Что? – спросил перепуганный Аскольд.
- Застёжку на кобуре, – превозмогая слабость, с усилием повторил Жарг.
Аскольд нащупал пистолет, выдернул и вложил ему в руку.
- Где же он? Чёрт, не вижу, - из последних сил целясь, проговорил Жарг.
Вдруг из толпы опять раздалась пальба – люди рассыпались в разные стороны.
- В укрытие, – взревел Жарг.
Они ринулись в сторону – пол впереди взрыла линия огня. Аскольд отпрыгнул к груде чемоданов, Жарг – за конвейер. Над головой вновь засвистали пули – экран у конвейера лопнул, и всё вокруг запорошила стекольная крошка. Не в силах пошевелиться, Аскольд остался лежать на открытом просторе, устланном ежовым ковром из битого стекла; посреди зала в рассеявшейся толпе стоял человек с автоматом. Он спешно менял рожок, но вдруг послышался звон и хруст: Жарг встал из укрытия, крепко сжимая в располосованной осколками ладони пистолет. Огонь. Прозвучал стон и грохот. Дикий рёв толпы смолк всеобщим гамом…
Прейдя в себя, Аскольд сразу же ринулся к Жаргу. Бледен и весь в поту, тот сидел, прислонившись к стенке конвейера, в кровавой луже, струями стекавшей из глубоких дыр у него в спине. Аскольд упал на колени, хотел как-то помочь: зажать раны, но лишь безнадёжно опустил руки и зарыдал.
- К чему эти слёзы? – тяжко дыша, прохрипел Жарг.
- Ты спас мне жизнь, а я ничем не в силах отплатить, - развёл руками Аскольд. – Только быть рядом и смотреть как ты… - он прервался всхлипом и отвернулся.
- Перестань. Это норма в нашей работе. Главное – ты жив. А я… - Жарг с трудом перевёл дыхание. – Ты мне ничем не обязан; я ведь лишь сделал то, что был должен – защитил клиента, - без преукрас рассудил Жарг и, стиснув зубы, смолк.
Он устремил взгляд сквозь Аскольда, сквозь стены – сквозь всё, словно бы в другой Мир. Аскольд перестал плакать и очень тихо, боясь спугнуть хрипящее дыхание Жарга, присел рядом. Хруст стекла вдруг пробудил Жарга, напомнив о, всё ещё окружавшем его, Мире:
- Надо же, получается ведь, что я за всю свою жизнь ничего особенного так и не сделал – только то, что от меня требовалось. Ты прав был тогда: вот и моя жизнь пронеслась по кругу, приняла форму шаблона и встала на пыльную полку общественной памяти, где так просто для статистики вряд ещё сотни две таких же. Я просто был всё это время ещё одною шестеренкой в механизме мироздания, - сбавляя тон, заключил Жарг. - Не особенной, совершенно такой же, что слева и справа… - прошептал он. Вместе с кровью из обмякшего тела вытекали последние силы. Каждый вздох давался всё труднее. - Или может быть, справа было что-то другое? Что-то, что выделяет и моё положение: ради чего я умираю. Скажи мне, что же такое ты знаешь, Аскольд Пигал? – с горящей в глазах надеждой вопрошал Жарг.
- Ничего, - простодушно выдал Аскольд и, услыхав собственные слова, возненавидел себя.
Сердце забилось сильнее, горло обожгла горечь, но Аскольд не заплакал вновь. Он пересилил себя и хладнокровно отрезал: «Совсем ничего». Огонёк в глазах Жарга померк – он снова отвернулся от Аскольда и бессмысленно уставился в пустоту. Бледная рука его кротко, по старой привычке, потянулась в карман за сигаретой и вдруг, онемев, застыла. Взгляд охладел, грудь замерла, покинутая последним вздохом. Аскольд продолжал сидеть рядом, хотя Жарга с ним уже не было…
Вдруг позади раздался хруст стекла под чьими-то ногами – Аскольду сразу же вспомнился тот человек с автоматом. Но напрасно он, насторожившись, потянулся к пистолету Жарга: это был Лефти.
- Уходим, – запыхавшийся проговорил он, дёрнув Аскольда за рукав. – Подымайся. Тут сейчас будет куча полиции – всех задержат для дачи показаний, а нам во что бы то ни стало надо успеть на этот рейс.
Аскольд осторожно сомкнул Жаргу веки…
- Давай же, пошевеливайся. Нет времени на прощания, – теребил его Лефти, торопливо озираясь.
- Неужели он не заслужил даже этого? – обернувшись, вымолвил Аскольд.
- Он достоин большего. А теперь вперёд, - слова смолкли слабым эхо, и под сводом разлетелся отзвук торопливых шагов.
ГЛАВА 14
Ещё недавно Аскольд оставил растерзанное пулями тело самого близкого, на тот момент, ему человека истекать кровью, а теперь летел в окружении совсем незнакомых людей, быть может, собственной смерти навстречу. Его жизнь не была скучной… По крайней мере, она перестала таковой быть, когда Аскольд сам этого захотел, но справедлива ли цена за то? Может разве стоить человеческих жизней желание одиночки изменить Мир вокруг? Справедлива ли вообще эта попытка, если он сам чужак в этом Мире? Вопросы, вопросы без ответов… С того самого момента, как шасси самолёта оторвалось от земли, Аскольд мучил ими себя.
Вдруг волну солнечного света, врывающегося сквозь толстое стекло иллюминатора, проредила чёрная линия. Аскольд вмиг позабыл обо всём и обомлел: горизонт разделяла надвое, прорубая облака, огромная башня. Дико и нелепо смотрелась она, стремительно вырастая откуда-то из туманных глубин чёрным столбом посреди неба, и теряясь где-то во тьме пустоты. Раньше Аскольд считал, что здание компании обеспечения напротив окна его квартиры – самое огромное в этом Мире, но теперь в том разуверился. Оно было таким только в границах мирка, в котором он обитал всю жизнь, но не громадного окружающего, что лишь недавно становился знаком…
По прилёту Аскольда у самого трапа встретил эскорт. Дверца автомобиля по центру распахнулась: на заднем сиденье показался глава компании обеспечения. Он изобразил улыбку и сделал приглашающий жест рукой. Когда Аскольд присоединился, эскорт тронулся в путь: через поле аэропорта, по сети дорожных полос, оплетающих улицы, мимо тысяч окон, сотен витрин, людей, неустанно бегущих по пыльным тротуарам царства индустрии.
В салон проникал приглушённый тонировкой свет, создавая чувство уюта и спокойствия. Весь остальной Мир проносился за окном, оставляя Аскольда сторонним наблюдателем. Но наблюдателем, наделённым способностью вершить судьбу этого Мира, как и сидящий рядом, седобородый мужчина. Правда, Аскольд был большим властелином: способным не просто менять, но сделать из него нечто вовсе другое… Царь всем окружающим, но лишь слуга, один из инструментов достижения цели, Аскольду, глава компании обеспечения вдруг вмешался в ход мыслей, рассматривающего что-то за окном, господина:
- Где ваша охрана? Что-то случилось?
- В аэропорту меня пытались убить, - без капли эмоций пояснил Аскольд.
- Вас, - указал седобородый мужчина. – А в итоге троих охранников. Вы чертовски везучий человек.
- Нет, - резко, но по-прежнему безразлично, оборвал Аскольд.
- Из охраны мертвы двое… Лефти не смог меня сопровождать: не пустили на борт. Он потерял в суматохе свой билет, - выложил Аскольд, продолжая неотрывно смотреть сквозь стекло.
- Что вы всю дорогу столь удивлённо разглядываете? – не вытерпев любопытства, наконец, поинтересовался седобородый мужчина.
- Там, - указал Аскольд. – Никогда в жизни подобного не видел.
- Ну, да. Мне стоило догадаться, - покачал головой седобородый мужчина, едва лишь заметя, нанизывающую небесный диск, толстую башню.
- А что это?
- Центр культуры, - бросил озабоченный вздох глава компании и, выдержав паузу, добавил: - Впрочем, вы сами скоро всё увидите: пресс-конференция будет проходить там.
ГЛАВА 15
Лишь когда небо уже задремало под звёздным покрывалом, здание центра культуры, наконец, начало приближаться. Оно явно было дальше, чем казалось на первый взгляд, но благодаря своей фантастической высоте, видно из любой точки города. Аскольд заворожено наблюдал за тем, как по мере их приближения из чёрного стержня высокая башня, заслоняя всё, разрастается вширь, выбрасывая, изогнутые колесом, стальные щупальца к вершинам четырёх опорных зданий вкруг неё. На глазах у него гигантский спрут начинал оживать. Сперва на башне зажглась вертикальная полоска огоньков, и стала шириться, превращаясь в тысячи глаз. Затем огоньки растянулись тонкими линиями вдоль щупалец, где пролегали высотные метро, и упали дождём на вершины опорных зданий, стекая рассеянным светом прожекторов к подножию башни центра, где остановился эскорт.
- Что за постройки? – задал вопрос, выбираясь из машины, Аскольд, кивнув в сторону четырёх зданий вокруг башни, в шаровидные макушки которых она упиралась металлическими дугами.
- Музеи искусств. Но нам туда, - указал на башню посередине седобородый мужчина.
- Это телецентр – чудо космических технологий, высотой не менее десятков километров, - продолжал он, ведя Аскольда по выложенному мраморным узором плато, мимо круглых газонов, на которых были разбиты сады камней. – Говорят, его даже с луны видно: вершина тянется за пределы атмосферы…
У входа на Аскольда сверху вдруг упала капля дождя. Он остановился на минуту и задрал голову: полоски огней, окутывавшие крепь, пропадали во мгле затопившей небеса, и грозовыми тучами густеющей вокруг башни.
- Поторопитесь: дождь начинается, - проговорил седобородый мужчина.
Аскольд ступил вперёд, и широкие стеклянные створки входа сомкнулись за его спиной под звук, разбивающихся в брызги, крупных капель. Пред взором распростёрся большой зал. Настолько просторный, что, казалось, он имеет собственную черту горизонта. Даже солнце умещалось тут, отдыхая в, подвешенной на паре расходящихся в стороны канатах, хрустальной сфере, заливая всё помещение мягким голубоватым цветом. Под нею, за подковообразным столом, сидели два консьержа. Позади них по длинным полосам узких окон взбирались наверх прозрачные капсулы лифтов, оставляя царящую внизу суету.
Ночной город за прозрачными стенками одного из них мельчал и простирался всё дальше. Его разноцветные огни начинали тускнеть и вдруг потонули в чёрной бездне, вместе с грохотом грома и шорохом дождя. Над бурлящим морем, сверкающей молниями, черни засияли звёзды. Обстановка вокруг была нереальная: звуков снаружи больше не было совсем, воздух стал настолько спёртым, что первое время кружил голову – всё словно во сне или похмелье… Аскольд был преисполнен восторга от увиденного и полон впечатлений, но не решался проявить это в разговоре, стеснённый присутствием личной охраны главы компании. Наконец, неловкое безмолвие прервалось: движение остановилось, и седобородый мужчина пригласил Аскольда следовать за ним.
ГЛАВА 16
Конференц-зал занимал почти весь этаж. Его сквозило два прохода во внешний коридор, окольцовывающий помещение. Внутреннюю часть коридора опоясывал ряд резных дубовых дверей. Пару из них сторожили телохранители. Так, в номере, утекали песком сквозь пальцы последние минуты Аскольда перед пресс-конференцией. Он застыл у зеркала, глядя на висевшую позади сюрреалистическую картину. Нет, она нисколько не интересовала Аскольда: бессмысленное нагромождение разноцветных мазков. Просто его взгляду нужно было где-то остановиться, и он избрал эту картину, либо наиболее выделяющуюся пестротой из бирюзовых тонов интерьера, либо отражающую беспорядок в душе Аскольда. Волнение, страх и нерешимость – всё смешалось в единое целое, но отступать под натиском было уже поздно: половина цены уплачена – и Аскольд твёрдо решил до конца придерживаться своего плана, повинуясь стремительному течению событий. Поэтому он отмёл все сомнения и, поправив узел галстука, уверенным шагом двинулся навстречу судьбе. По пути Аскольду не попалось ни одной живой души: все уже собрались в конференц-зале и ожидали его выступления. От этой мысли Аскольд побледнел, ладони вспотели, и сердце в груди запрыгало в тысячу раз быстрее. «Сбежать? Но куда? Позади только худшее. Идти вспять нельзя», - убеждал он себя и продолжал двигаться вперёд. Его естество словно бы разделилось и чувства остались по ту сторону от всевластного разума, гонящего тело, судорожно содрогающееся от сомнения и ужаса.
Пройдя под арку, Аскольд очутился в амфитеатре. Ступени конференц-зала были забиты высокопоставленными гостями. Он, опустив голову, взошёл по, высеченной в круглом возвышении посреди зала, лесенке к угловатому постаменту из благородных пород дерева. Отсюда была видна вся толпа, рассыпавшаяся вокруг бездной лиц. В галерее напротив сидели глава компании обеспечения, генеральный директор телецентра и ещё несколько влиятельных особ. По правилам пресс-конференции эти люди должны были задавать свои вопросы выступающему. Порядки вообще были очень строги, свобода слова ограничена законом и поэтому любое нарушение строго каралось вплоть до выдачи нарушителя в аренду государству…
От волнения у Аскольда подкашивались ноги; глаза слепил свет прожекторов, закреплённых под висячими креслами операторов, кружащих по рельсам, вмонтированным прямо в потолок. Теснящаяся вокруг толпа застыла в напряжённом ожидании. Аскольд понимал, что пауза слишком затянулась, грозя крахом всему задуманному в бездну неизвестности. Тогда он всё же собрался с мыслями, смирившись с отсутствием другого выхода из созданной им ситуации и начал:
- Я пришёл не для грандиозного разоблачения, - стараясь держаться, спокойным и ровным тоном произнёс Аскольд.
Его слова, скупо разбавившие тишину, лишь усилили напряжение и задали недоумения лицам вокруг.
- Нет. – подтвердил себе приговор Аскольд. – Мне повезло… - менее уверенно продолжил он, силясь унять дрожь в голосе.
- Что он мелит? – хмурясь, произнёс седобородый мужчина в ответ на вопросительные взгляды сидевших рядом.
- Однажды я сказал себе: «Каждому есть что скрывать». И оказавшись в нужное время в нужном месте… - похоже, подход к сути из дебрей прошлого успокаивал Аскольда. – Он даже не стал спрашивать, что именно я знаю? Я не обманщик: он обманул себя сам, связав свои тайны с моими словами. Вот так все решили, что я хочу кого-то разоблачить. Отсутствие каких-либо подтверждений тому лишь усиливало иллюзию значимости того, что я, как казалось, знал.
- Это что какая-то шутка? – язвительно обратился к соседу директор телецентра. – Вы привели его сюда, как человека способного подтвердить… А он просто смеётся над всеми нами.
В ответ седобородый мужчина лишь бросил преисполненный взаимного непонимания взгляд.
- Моей истинной целью было дать вам выбор. Впервые в моей жизни появилась цель. В этом суетном Мире их много: заказать на завтра одноразовый интерьер, сходить на работу – но то лишь каждодневная рутина, уводящая от поисков смысла жизни. Наш Мир парализован этим: всё в нём движется по инерции, совершая один за другим однообразные обороты. Общество отвлекает нас от мыслей о правильности собственного устройства. Мы, родясь в нем, не имеем выбора, а просто принимаем предлагаемое нам. Навязанное…
Благодаря этому обману я высвободился из пут: теперь мне не нужно было беспокоиться о повседневных делах – меня холили и лелеяли, берегли. А я тем временем достиг своей цели показать вам другой Мир, дать выбор… Я закончил, наконец, свою книгу, - Аскольд потянулся в карман пиджака, но ухватил лишь воздух.
«Пусто, – пробило в голове. – Ничего нет». Всё было кончено. Аскольд оказался безоружен в момент решающей битвы. Роковая случайность положила всему конец.
Но вдруг что-то в его руке. Аскольд раскрыл ладонь и увидел белое перо. То самое нетленное перо, что он, того не осознавая, зачем-то так долго хранил при себе. Будто ключ от давно забытой темницы, о которой теперь напомнило случившееся. Не только ли ради этого всё затевалось в его мозгу? Может книга была лишь предлогом, чтобы обнаружить заброшенный уголок и отпереть сокрытое там? Но что же это? Смятение Аскольда сменилось настойчивым любопытством. Он вставил ключ в замочную скважину и повернул – дверь его разума со скрипом отворилась: белое перо, рождённое в этом одноразовом Мире, но благодаря случаю ставшее частью той другой постоянной жизни, что описывал Аскольд в своей книге, не смотря ни на что, оставалось тем, что и было.
По толпе собравшихся пробежал шумок.
- Быть может, я ошибался? – с сомнением произнёс Аскольд. – Не стоило полагать, что на руинах этой жизни вырастет что-то другое? Ведь все, кто будет строить новый – дети старого Мира и не знают ничего иного. Тогда всё, к чему я стремился, было отражением в кривом зеркале того, от чего я бежал. Невозможна другая жизнь: она всего одна.
- Уберите его, хватит, – гневно прервал речь седобородый мужчина, вскочив с места.
Несколько охранников, повинуясь его призыву, врезались в разразившуюся шумом толпу, протискиваясь к постаменту. Время истекало: они были всё ближе. Конец был всё ближе. Аскольд с горечью осознавал это. Сопротивляться не было сил, и не имело смысла. Его поглотило отчаяние и разочарование в собственной жизни. Вот охранники уже поднимались на кафедру, слегка сбавив шаг, когда поняли, что Аскольд не собирается противиться. И вдруг из его уст сами собой вырвались слова: «Хватит. Стойте». Преисполненные твёрдостью, преданной внезапной вспышкой тяги к жизни, они прозвучали властным приказом. Сбитые с толку дерзостью, расцветившей выкрикнутое, охранники остановились; толпа смолкла.
- До каких пор человечество будет насиловать себя условностями и порядками? Как ещё долго длину жизни будет определять величина счёта? – воззвал Аскольд. Люди, заворожено слушавшие его, переглянулись. – Почему вы подчиняетесь ему? Неужели вас устраивает быть лишь его инструментом? – продолжал Аскольд, обращаясь к застывшим на месте охранникам. – Нет, но тогда почему же? Принуждение, - многозначительно произнёс Аскольд толпе, на ходу понимая смысл собственных слов, самих собой вырывающихся наружу. – Общество принуждает нас быть частью своего механизма, всегда действовать в его интересах, даже если в ущерб себе. Чтобы избежать рабства не нужно ничего изменять вокруг, – на лицах слушателей угадывался след глубоких раздумий: нахмуренные брови, морщинки, прорезавшие лоб. – Надо перемениться самим, отказавшись от лишних и стесняющих правил, перестать быть во власти привычек. Ведь вы составляете окружающее общество. А стоит поменять составляющие – изменится и результат. Жизнь дана человеку, а не он вручён в пользование ей, – финальным аккордом прозвучала речь Аскольда.
Что-то вдруг сработало в голове у каждого, кто внимал его словам. Какой-то механизм: пружина разжалась – и все они почувствовали себя такими разобщёнными, ничем не обязанными и строго индивидуальными… Больше их разум не подчинялся ни чьей посторонней воле. Теперь каждый в зале и каждый, видящий трансляцию в прямом эфире, представлял нечто цельное и обособленное. В тот момент во всём Мире приостановилась всякая работа: замерли шарики ручек, перестали стучать клавиши, умолк гул моторов… Люди, казалось, поняли что-то важное, истинно ценное в жизни. Но то был лишь один, пугающий грядущими переменами, момент, который неожиданно прервался повелительным требованием:
- Уберите же его, наконец, – вновь прокричал седобородый мужчина в галерее.
Мимолётное замешательство, овладевшее всем, вдруг растаяло. Услышав этот голос, погружённые в мысли люди вздрогнули, выдернутые из собственного внутреннего Мира. Снова со скрипом зашевелились шестеренки общества, запустились механизмы. Охранники схватили Аскольда и, заломив ему руку за спиной, поспешно увели с пьедестала.
ЭПИЛОГ
В тот день ничто не нарушало покоя. Всюду царила тишина, небеса были залиты застывшим парафином, в остекленевшем воздухе повис густой запах сырой земли. Поблёкшие цвета всего вокруг сливались воедино, превращая окружающий Мир в, обрамлённую оконной рамой, чёрно-белую картину, отражавшуюся в стакане воды, стоявшем на столике рядом с креслом, в котором недвижимо сидела Глафира. Её ещё тёплое тело навсегда сковала смертельная доза снотворного. Возле стакана с водой лежало распечатанное письмо:
«Здравствуй, дорогая. Я часто вспоминаю тебя с момента расставания. Интересно, думала ли ты обо мне? Но узнать этого я уже не смогу. Я попал в сети, которые столько лет помогал плести: в аренду государству за ряд нарушений закона об ограничении свободы слова… Нет, я ни о чём не жалею, ведь если в этом Мире людьми управляет жизнь, а не они распоряжаются ею, то мне она ни к чему. Возможно, потому я чувствовал всегда себя лишним и находил приют лишь в Мире своих фантазий. Так именно целью жизни для меня стало перенести этот Мир в реальность… Отобразить на бумаге.
Жалею только об одном: что всю жизнь я боялся своей любви, предчувствуя неладное, и потому прятал её в глубине подсознания. В утро нашей последней встречи это чувство, наконец, нашло способ тайно проявиться, побудив меня оставить цель всей своей жизни – мою книгу, чтобы вновь вернуться. Вот сколь велика цена любви. Мои чувства к тебе столь сильны, что смели все преграды и меня самого погубили, державшего их взаперти.
Сейчас я понимаю, что если бы не забыл свою рукопись, то всё могло получиться, и смерть не ждала б теперь меня. Но тогда я никогда не познал бы своей любви к тебе.
Ни в чём себя не вини: поверь, жизнь без любви ничего не стоит.
Аскольд».
Жизнь в кредит
© Copyright: Игорь Бахтеев, 2006
Свидетельство о публикации №206030700131
Свидетельство о публикации №206030700131
Рецензии
в эфире программа "напросились".
дочитал до седьмой главы. классно. напоминает традиции Конелюба Хрена,
что неплохо. всегда любил "остросюжетную фантастику". передохнул. у
повести есть минус - слишком длинная. я чуть не сгорел от радиации,
вчитываясь в строчки на моём 14`ти дерьмовом ЭЛТ`ом мониторе САМТРОН 10
летней выдержки со следами въевшихся грязевых разводов из параллельной
вселенной по всему корпусу. дальше сюжет перестаёт разматываться
подобно пружине, всё больше напоминая мысленное желе. ох...
для тех, кто не вкурсе - это повесть о депрессивном анархисте (у него
почти получилось!), который каждый день вынужден заново переписывать
свои литературные изыски с листка на листок. поехали дальше. главный
минус - чрезмерное (по моему скромному мнению) употребление различных
метафор/сравнений и сложных конструкций. не - я и сам это всё люблю, но
по ходу пьесы меня это сильно загружало, я дочитывал очередное
сложносконструированное, напичканное всевозможными литературными
сравнениями ("губы у неё - створки две в воротах рая" - это не ты. не
я. это "премьер-министр") словно в бреду, обильно потея и падая в
кратковременные обмороки. меру, короче, надо знать!
минус намба ту - я заметил, у тебя такая фишка: когда приходит экшен,
ты зачем то многие предложения заканчиваешь вослицательным знаком!
когда я читаю и вижу точку - я механически, без тормозов, перехожу на
следующее предложение. когда я вижу ! - это вгоняет меня в ступор! типа
надо остановиться и обдумать почему. ты наверно полагаешь, что это
должно усиливать эффект - но, по крайней мере в моём случае, это лишает
действие динамизма. типа "огонь!", "он потянулся в карман за сигаретами
и его рука застыла!" (боже мой!). это выглядит глупо. и это были не
точные цитаты. то есть восклицательные знаки обращают на себя внимание,
а в экшен-сценах предложения должны проноситься стремительно как пули и
ничего лишнего! почитай мой (вырезано цензурой, ибо реклама) - там есть
стремительное (как мне кажется. может только...) действие!
кстати если уж добивать, то в той же сцене с умирающим телохоранителем
прямая речь ни к чему. это ведь не его слова - это твои слова. слова
автора. ибо врядли умирающий телохранитель последние минуты своей
"никчёмной" жизни будет филосовствовать и наделять свою речь
литературными метафорами/сравнениями.
потом нарекание вызывает чрезмерное описание, от которого ты "не мог
избавиться в глазах убийцы". слишком громоздко. тяжело для глаз и мозга
(мо(их)его). описание за описанием (во второй половине повести, ближе к
концу) при минимуме действия и развития сюжета. аэропорт - зачем так
детально описывать? это не даёт никаких ощущений, бесполезно для
атмосферы. кстати сложилось впечатление что это реальные ощущения от
реального аэропорта. если так - то что послужило прототипом?
фантастическая идея одноразовых вещей интересна, но местами доходит до
абсурда. пример - одноразовая бумага. интересная история/теория про
богов и этимологию (о!) добра и зла. сам придумал? вычитал? только вот
не понял, как это коррелирует (О!) с остальным текстом. вообщем,
теперь, когда ты ахуел по самое не балуйся, скажу что, повесть хороша.
и всё, что не имеет никакого отношения к тому, что я здесь затронул,
написано действительно отлично! если конечно ты понял хоть что-нибудь
из моего предыдущего предложения. если ты принимаешь описанные минусы и
мои непрофессиональные советы, то надуюсь это поможет тебе писать всё
лучше и лучше. если же ты не согласен - что ж, как говорил полковник
милиции под зонтиком у магазина за не помню-каким-уже-стаканчиком-пива:
"задень меня, задень."
с наилучшими...
Федосеев Алексей 22.03.2006 08:04 • Заявить о нарушении
дочитал до седьмой главы. классно. напоминает традиции Конелюба Хрена,
что неплохо. всегда любил "остросюжетную фантастику". передохнул. у
повести есть минус - слишком длинная. я чуть не сгорел от радиации,
вчитываясь в строчки на моём 14`ти дерьмовом ЭЛТ`ом мониторе САМТРОН 10
летней выдержки со следами въевшихся грязевых разводов из параллельной
вселенной по всему корпусу. дальше сюжет перестаёт разматываться
подобно пружине, всё больше напоминая мысленное желе. ох...
для тех, кто не вкурсе - это повесть о депрессивном анархисте (у него
почти получилось!), который каждый день вынужден заново переписывать
свои литературные изыски с листка на листок. поехали дальше. главный
минус - чрезмерное (по моему скромному мнению) употребление различных
метафор/сравнений и сложных конструкций. не - я и сам это всё люблю, но
по ходу пьесы меня это сильно загружало, я дочитывал очередное
сложносконструированное, напичканное всевозможными литературными
сравнениями ("губы у неё - створки две в воротах рая" - это не ты. не
я. это "премьер-министр") словно в бреду, обильно потея и падая в
кратковременные обмороки. меру, короче, надо знать!
минус намба ту - я заметил, у тебя такая фишка: когда приходит экшен,
ты зачем то многие предложения заканчиваешь вослицательным знаком!
когда я читаю и вижу точку - я механически, без тормозов, перехожу на
следующее предложение. когда я вижу ! - это вгоняет меня в ступор! типа
надо остановиться и обдумать почему. ты наверно полагаешь, что это
должно усиливать эффект - но, по крайней мере в моём случае, это лишает
действие динамизма. типа "огонь!", "он потянулся в карман за сигаретами
и его рука застыла!" (боже мой!). это выглядит глупо. и это были не
точные цитаты. то есть восклицательные знаки обращают на себя внимание,
а в экшен-сценах предложения должны проноситься стремительно как пули и
ничего лишнего! почитай мой (вырезано цензурой, ибо реклама) - там есть
стремительное (как мне кажется. может только...) действие!
кстати если уж добивать, то в той же сцене с умирающим телохоранителем
прямая речь ни к чему. это ведь не его слова - это твои слова. слова
автора. ибо врядли умирающий телохранитель последние минуты своей
"никчёмной" жизни будет филосовствовать и наделять свою речь
литературными метафорами/сравнениями.
потом нарекание вызывает чрезмерное описание, от которого ты "не мог
избавиться в глазах убийцы". слишком громоздко. тяжело для глаз и мозга
(мо(их)его). описание за описанием (во второй половине повести, ближе к
концу) при минимуме действия и развития сюжета. аэропорт - зачем так
детально описывать? это не даёт никаких ощущений, бесполезно для
атмосферы. кстати сложилось впечатление что это реальные ощущения от
реального аэропорта. если так - то что послужило прототипом?
фантастическая идея одноразовых вещей интересна, но местами доходит до
абсурда. пример - одноразовая бумага. интересная история/теория про
богов и этимологию (о!) добра и зла. сам придумал? вычитал? только вот
не понял, как это коррелирует (О!) с остальным текстом. вообщем,
теперь, когда ты ахуел по самое не балуйся, скажу что, повесть хороша.
и всё, что не имеет никакого отношения к тому, что я здесь затронул,
написано действительно отлично! если конечно ты понял хоть что-нибудь
из моего предыдущего предложения. если ты принимаешь описанные минусы и
мои непрофессиональные советы, то надуюсь это поможет тебе писать всё
лучше и лучше. если же ты не согласен - что ж, как говорил полковник
милиции под зонтиком у магазина за не помню-каким-уже-стаканчиком-пива:
"задень меня, задень."
с наилучшими...
Федосеев Алексей 22.03.2006 08:04 • Заявить о нарушении
в эфире программа "напросились".
дочитал до седьмой главы. классно. напоминает традиции Конелюба Хрена, что неплохо. всегда любил "остросюжетную фантастику". передохнул. у повести есть минус - слишком длинная. я чуть не сгорел от радиации, вчитываясь в строчки на моём 14`ти дерьмовом ЭЛТ`ом мониторе САМТРОН 10 летней выдержки со следами въевшихся грязевых разводов из параллельной вселенной по всему корпусу. дальше сюжет перестаёт разматываться подобно пружине, всё больше напоминая мысленное желе. ох...
для тех, кто не вкурсе - это повесть о депрессивном анархисте (у него почти получилось!), который каждый день вынужден заново переписывать свои литературные изыски с листка на листок. поехали дальше. главный минус - чрезмерное (по моему скромному мнению) употребление различных метафор/сравнений и сложных конструкций. не - я и сам это всё люблю, но по ходу пьесы меня это сильно загружало, я дочитывал очередное сложносконструированное, напичканное всевозможными литературными
сравнениями ("губы у неё - створки две в воротах рая" - это не ты. не я. это "премьер-министр") словно в бреду, обильно потея и падая в кратковременные обмороки. меру, короче, надо знать!
минус намба ту - я заметил, у тебя такая фишка: когда приходит экшен, ты зачем то многие предложения заканчиваешь вослицательным знаком! когда я читаю и вижу точку - я механически, без тормозов, перехожу на следующее предложение. когда я вижу ! - это вгоняет меня в ступор! типа надо остановиться и обдумать почему. ты наверно полагаешь, что это
должно усиливать эффект - но, по крайней мере в моём случае, это лишает действие динамизма. типа "огонь!", "он потянулся в карман за сигаретами и его рука застыла!" (боже мой!). это выглядит глупо. и это были не точные цитаты. то есть восклицательные знаки обращают на себя внимание,а в экшен-сценах предложения должны проноситься стремительно как пули и ничего лишнего! почитай мой (вырезано цензурой, ибо реклама) - там есть
стремительное (как мне кажется. может только...) действие!
кстати если уж добивать, то в той же сцене с умирающим телохоранителем прямая речь ни к чему. это ведь не его слова - это твои слова. слова автора. ибо врядли умирающий телохранитель последние минуты своей "никчёмной" жизни будет филосовствовать и наделять свою речь литературными метафорами/сравнениями.
потом нарекание вызывает чрезмерное описание, от которого ты "не мог избавиться в глазах убийцы". слишком громоздко. тяжело для глаз и мозга (мо(их)его). описание за описанием (во второй половине повести, ближе к концу) при минимуме действия и развития сюжета. аэропорт - зачем так детально описывать? это не даёт никаких ощущений, бесполезно для атмосферы. кстати сложилось впечатление что это реальные ощущения от реального аэропорта. если так - то что послужило прототипом?
фантастическая идея одноразовых вещей интересна, но местами доходит до абсурда. пример - одноразовая бумага. интересная история/теория про богов и этимологию (о!) добра и зла. сам придумал? вычитал? только вот не понял, как это коррелирует (О!) с остальным текстом. вообщем, теперь, когда ты ахуел по самое не балуйся, скажу что, повесть хороша. и всё, что не имеет никакого отношения к тому, что я здесь затронул, написано действительно отлично! если конечно ты понял хоть что-нибудь из моего предыдущего предложения. если ты принимаешь описанные минусы и
мои непрофессиональные советы, то надуюсь это поможет тебе писать всё лучше и лучше. если же ты не согласен - что ж, как говорил полковник милиции под зонтиком у магазина за не помню-каким-уже-стаканчиком-пива: "задень меня, задень."
с наилучшими...
P/S: кто-нить - удалите то что наверху. писалось в блокноте и не зналось, что получится так.
Федосеев Алексей 22.03.2006 08:13 Заявить о нарушении
дочитал до седьмой главы. классно. напоминает традиции Конелюба Хрена, что неплохо. всегда любил "остросюжетную фантастику". передохнул. у повести есть минус - слишком длинная. я чуть не сгорел от радиации, вчитываясь в строчки на моём 14`ти дерьмовом ЭЛТ`ом мониторе САМТРОН 10 летней выдержки со следами въевшихся грязевых разводов из параллельной вселенной по всему корпусу. дальше сюжет перестаёт разматываться подобно пружине, всё больше напоминая мысленное желе. ох...
для тех, кто не вкурсе - это повесть о депрессивном анархисте (у него почти получилось!), который каждый день вынужден заново переписывать свои литературные изыски с листка на листок. поехали дальше. главный минус - чрезмерное (по моему скромному мнению) употребление различных метафор/сравнений и сложных конструкций. не - я и сам это всё люблю, но по ходу пьесы меня это сильно загружало, я дочитывал очередное сложносконструированное, напичканное всевозможными литературными
сравнениями ("губы у неё - створки две в воротах рая" - это не ты. не я. это "премьер-министр") словно в бреду, обильно потея и падая в кратковременные обмороки. меру, короче, надо знать!
минус намба ту - я заметил, у тебя такая фишка: когда приходит экшен, ты зачем то многие предложения заканчиваешь вослицательным знаком! когда я читаю и вижу точку - я механически, без тормозов, перехожу на следующее предложение. когда я вижу ! - это вгоняет меня в ступор! типа надо остановиться и обдумать почему. ты наверно полагаешь, что это
должно усиливать эффект - но, по крайней мере в моём случае, это лишает действие динамизма. типа "огонь!", "он потянулся в карман за сигаретами и его рука застыла!" (боже мой!). это выглядит глупо. и это были не точные цитаты. то есть восклицательные знаки обращают на себя внимание,а в экшен-сценах предложения должны проноситься стремительно как пули и ничего лишнего! почитай мой (вырезано цензурой, ибо реклама) - там есть
стремительное (как мне кажется. может только...) действие!
кстати если уж добивать, то в той же сцене с умирающим телохоранителем прямая речь ни к чему. это ведь не его слова - это твои слова. слова автора. ибо врядли умирающий телохранитель последние минуты своей "никчёмной" жизни будет филосовствовать и наделять свою речь литературными метафорами/сравнениями.
потом нарекание вызывает чрезмерное описание, от которого ты "не мог избавиться в глазах убийцы". слишком громоздко. тяжело для глаз и мозга (мо(их)его). описание за описанием (во второй половине повести, ближе к концу) при минимуме действия и развития сюжета. аэропорт - зачем так детально описывать? это не даёт никаких ощущений, бесполезно для атмосферы. кстати сложилось впечатление что это реальные ощущения от реального аэропорта. если так - то что послужило прототипом?
фантастическая идея одноразовых вещей интересна, но местами доходит до абсурда. пример - одноразовая бумага. интересная история/теория про богов и этимологию (о!) добра и зла. сам придумал? вычитал? только вот не понял, как это коррелирует (О!) с остальным текстом. вообщем, теперь, когда ты ахуел по самое не балуйся, скажу что, повесть хороша. и всё, что не имеет никакого отношения к тому, что я здесь затронул, написано действительно отлично! если конечно ты понял хоть что-нибудь из моего предыдущего предложения. если ты принимаешь описанные минусы и
мои непрофессиональные советы, то надуюсь это поможет тебе писать всё лучше и лучше. если же ты не согласен - что ж, как говорил полковник милиции под зонтиком у магазина за не помню-каким-уже-стаканчиком-пива: "задень меня, задень."
с наилучшими...
P/S: кто-нить - удалите то что наверху. писалось в блокноте и не зналось, что получится так.
Федосеев Алексей 22.03.2006 08:13 Заявить о нарушении
(хлопает в ладоши, с детской улыбкой - Ну наконец-то признание:)
С воскл. знаками согласен - когда-то уже говорили - плохая привычка от которой надо избавляться. Ни про этимологию, ни про богов этих я ничего не читал - ВСЁ собственного изобретения:) Главный герой, вообще мой прототип - в старших классах я тоже хотел открыть глаза всем на несправедливость Мира, про которую кстати и говорит история о богах... Погибший телохранитель - да, это мои слова, но это мои слова ИМЕННО в ЕГО ситуации. Жду дальнейших разборов моих произведений, жду новых ваших - приятно было побеседовать.
P.S.
Жизнь в кредит я писал сначала в обычной тетрадке :)
Игорь Бахтеев 22.03.2006 12:20 Заявить о нарушении
С воскл. знаками согласен - когда-то уже говорили - плохая привычка от которой надо избавляться. Ни про этимологию, ни про богов этих я ничего не читал - ВСЁ собственного изобретения:) Главный герой, вообще мой прототип - в старших классах я тоже хотел открыть глаза всем на несправедливость Мира, про которую кстати и говорит история о богах... Погибший телохранитель - да, это мои слова, но это мои слова ИМЕННО в ЕГО ситуации. Жду дальнейших разборов моих произведений, жду новых ваших - приятно было побеседовать.
P.S.
Жизнь в кредит я писал сначала в обычной тетрадке :)
Игорь Бахтеев 22.03.2006 12:20 Заявить о нарушении